"Господин из Сан-Франциско"

Горе тебе, Вавилон, город крепкий

Апокалипсис

Господин из Сан-Франциско-имени его ни в Неаполе, ни на Капри никто не запомнил - ехал в Старый Свет на целых два года, с женой и дочерью, единственно ради развлечения.

Он был твердо уверен, что имеет полное право на отдых, на удовольствие, на путешествие долгое и комфортабельное, и мало ли еще на что. Для такой уверенности у него был тот резон, что, во-первых, он был богат, а во-вторых, только что приступал к жизни, несмотря на свои пятьдесят восемь лет. До этой поры он не жил, а лишь существовал, правда очень недурно, но все же возлагая все надежды на будущее. Он работал не покладая рук, - китайцы, которых он выписывал к себе на работы целыми тысячами, хорошо знали, что это значит! - и, наконец, увидел, что сделано уже много, что он почти сравнялся с теми, кого некогда взял себе за образец, и решил передохнуть. Люди, к которым принадлежал он, имели обычай начинать наслаждения жизнью с поездки в Европу, в Индию, в Египет. Положил и он поступить так же. Конечно, он хотел вознаградить за годы труда прежде всего себя; однако рад был и за жену с дочерью. Жена его никогда не отличалась особой впечатлительностью, но ведь вое пожилые американки страстные путешественницы. А что до дочери, девушки на возрасте и слегка болезненной, то для нее путешествие было прямо необходимо - не говоря уже о пользе для здоровья, разве не бывает в путешествиях счастливых встреч? Тут иной раз сидишь за столом или рассматриваешь фрески рядом с миллиардером.

Маршрут был выработан господином из Сан-Франциско обширный. В декабре и январе он надеялся наслаждаться солнцем Южной Италии, памятниками древности, тарантеллой, серенадами бродячих певцов и тем, что люди в его годы чувствую! особенно тонко, - любовью молоденьких неаполитанок, пусть даже и не совсем бескорыстной, карнавал он думал провести в Ницце, в Монте-Карло, куда в эту пору стекается самое отборное общество, - то самое, от которого зависят вое блага цивилизации: и фасон смокингов, и прочность тронов, и объявление войн, и благосостояние отелей, - где одни с азартом предаются автомобильным и парусным гонкам, другие рулетке, третьи тому, что принято называть флиртом, а четвертые - стрельбе в голубей, которые очень красиво взвиваются из садков над изумрудным газоном, на фоне моря цвета незабудок, и тотчас же стукаются белыми комочками о землю; начало марта он хотел посвятить Флоренции, к страстям господним приехать в Рим, чтобы слушать там Miserere (1); входили в его планы и Венеция, и Париж, и бой быков в Севилье, и купанье на английских островах, и Афины, и Константинополь, и Палестина, и Египет, и даже Япония, - разумеется, уже на обратном пути... И все пошло сперва отлично.

Был конец ноября, до самого Гибралтара пришлось плыть то в ледяной мгле, то среди бури с мокрым снегом; но плыли вполне благополучно. Пассажиров было много, пароход - знаменитая "Атлантида" - был похож на громадный отель со всеми удобствами, - с ночным баром, с восточными банями, с собственной газетой, - и жизнь на нем протекала весьма размеренно: вставали рано, при трубных звуках, резко раздававшихся по коридорам еще в тот сумрачный час, когда так медленно и неприветливо светало над серо-зеленой водяной пустыней, тяжело волновавшейся в тумане; накинув фланелевые пижамы, пили кофе, шоколад, какао; затем садились в мраморные ванны, делали гимнастику, возбуждая аппетит и хорошее самочувствие, совершали дневные туалеты и шли к первому завтраку; до одиннадцати часов полагалось бодро гулять по палубам, дыша холодной свежестью океана, или играть в шеффль-борд и другие игры для нового возбуждения аппетита, а в одиннадцать - подкрепляться бутербродами с бульоном; подкрепившись, с удовольствием читали газету и спокойно ждали второго завтрака, еще более питательного и разнообразного, чем первый; следующие два часа посвящались отдыху; все палубы были заставлены тогда лонгшезами, на которых путешественники лежали, укрывшись пледами, глядя на облачное небо и на пенистые бугры, мелькавшие за бортом, или сладко задремывая; в пятом часу их, освеженных и повеселевших, поили крепким душистым чаем с печеньями; в семь повещали трубными сигналами о том, что составляло главнейшую цель всего этого существования, венец его... И тут господин из Сан-Франциско, потирая от прилива жизненных сил руки, спешил в свою богатую люкс-кабину - одеваться.

По вечерам этажи "Атлантиды" зияли во мраке как бы огненными несметными глазами, и великое множество слуг работало в поварских, судомойнях и винных подвалах. Океан, ходивший за стенами, был страшен, но о нем не думали, твердо веря во власть над ним командира, рыжего человека чудовищной величины и грузности, всегда как бы сонного, похожего в своем мундире, с широкими золотыми нашивками на огромного идола и очень редко появлявшегося на люди из своих таинственных покоев; на баке поминутно взвывала с адской мрачностью и взвизгивала с неистовой злобой сирена, но немногие из обедающих слышали сирену - ее заглушали звуки прекрасного струнного оркестра, изысканно и неустанно игравшего в мраморной двусветной зале, устланной бархатными коврами, празднично залитой огнями, переполненной декольтированными дамами и мужчинами во фраках и смокингах, стройными лакеями и почтительными метрдотелями, среди которых один, тот, что принимал заказы только на вина, ходил даже с цепью на шее, как какой-нибудь лорд-мэр. Смокинг и крахмальное белье очень молодили господина из СанФранциско. Сухой, невысокий, неладно скроенный, но крепко сшитый, расчищенный до глянца и в меру оживленный, он сидел в золотисто-жемчужном сиянии этого чертога за бутылкой янтарного иоганисберга, за бокалами и бокальчиками тончайшего стекла, за кудрявым букетом гиацинтов. Нечто монгольское было в его желтоватом лице с подстриженными серебряными усами, золотыми пломбами блестели его крупные зубы, старой слоновой костью - крепкая лысая голова. Богато, но по годам была одета его жена, женщина крупная, широкая и спокойная; сложно, но легко и прозрачно, с невинной откровенностью - дочь, высокая, тонкая, с великолепными волосами, прелестно убранными, с ароматическим от фиалковых лепешечек дыханием и с нежнейшими розовыми прыщиками возле губ и между лопаток, чуть припудренных... Обед длился больше часа, а после обеда открывались в бальной зале танцы, во время которых мужчины, - в том числе, конечно, и господин из Сан-Франциско, - задрав ноги, решали на основании последних биржевых новостей судьбы народов, до малиновой красноты накуривались гаванскими сигарами и напивались ликерами в баре, где служили негры в красных камзолах, с белками, похожими на облупленные крутые яйца. Океан с гулом ходил за стеной черными горами, вьюга крепко свистала в отяжелевших снастях, пароход весь дрожал, одолевая и ее, и эти горы, - точно плугом разваливая на стороны их зыбкие, то и дело вскипавшие и высоко взвивавшиеся пенистыми хвостами громады, - в смертной тоске стенала удушаемая туманом сирена, мерзли от стужи и шалели от непосильного напряжения внимания вахтенные на своей вышке, мрачным и знойным недрам преисподней, ее последнему, девятому кругу была подобна подводная утроба парохода, - та, где глухо гоготали исполинские топки, пожиравшие своими раскаленными зевами груды каменного угля, с грохотом ввергаемого в них облитыми едким, грязным потом и по пояс голыми людьми, багровыми от пламени; а тут, в баре, беззаботно закидывали ноги на ручки кресел, цедили коньяк и ликеры, плавали в волнах пряного дыма, в танцевальной зале все сияло и изливало свет, тепло и радость, пары то крутились в вальсах, то изгибались в танго - и музыка настойчиво, в какой-то сладостно-бесстыдной печали молила все об одном, все о том же... Был среди этой блестящей толпы некий великий богач, бритый, длинный, похожий на прелата, в старомодном фраке, был знаменитый испанский писатель, была всесветная красавица, была изящная влюбленная пара, за которой все с любопытством следили и которая не скрывала своего счастья: он танцевал только с ней, и все выходило у них так тонко, очаровательно, что только один командир знал, что эта пара нанята Ллойдом играть в любовь за хорошие деньги и уже давно плавает то на одном, то на другом корабле.

В Гибралтаре всех обрадовало солнце, было похоже на раннюю весну; на борту "Атлантиды" появился новый пассажир, возбудивший к себе общий интерес, - наследный принц одного азиатского государства, путешествовавший инкогнито, человек маленький, весь деревянный, широколицый, узкоглазый, в золотых очках, слегка неприятный - тем, что крупные черные усы сквозили у него, как у мертвого, в общем же милый, простой и скромный. В Средиземном море снова пахнуло зимой, шла крупная и цветистая, как хвост павлина, волна, которую, при ярком блеске и совершенно чистом небе, развела весело и бешено летевшая навстречу трамонтана. Потом, на вторые сутки, небо стало бледнеть, горизонт затуманился: близилась земля, показались Иския, Капри, в бинокль уже виден был кусками сахара насыпанный у подножия чего-то сизого Неаполь... Многие леди и джентльмены уже надели легкие, мехом вверх, шубки; безответные, всегда шепотом говорящие бои- китайцы, кривоногие подростки со смоляными косами до пят и с девичьими густыми ресницами, исподволь вытаскивали к лестницам пледы, трости, чемоданы, несессеры... Дочь господина из Сан-Франциско стояла на палубе рядом с принцем, вчера вечером, по счастливой случайности, представленным ей, и делала вид, что пристально смотрит вдаль, куда он указывал ей, что-то объясняя, что-то торопливо и негромко рассказывая; он по росту казался среди других мальчиком, он был совсем не хорош собой и странен - очки, котелок, английское пальто, а волосы редких усов точно конские, смуглая тонкая кожа на плоском лице точно натянута и как будто слегка лакирована, - но девушка слушала его и от волнения не понимала, что он ей говорит; сердце ее билось от непонятного восторга перед ним: все, все в нем было не такое, как у прочих, - его сухие руки, его чистая кожа, под которой текла древняя царская кровь, даже его европейская, совсем простая, но как будто особенно опрятная одежда таили в себе неизъяснимое очарование. А сам господин из Сан-Франциско, в серых гетрах на лакированных ботинках, все поглядывал на стоявшую возле него знаменитую красавицу, высокую, удивительного сложения блондинку с разрисованными по последней парижской моде глазами, державшую на серебряной цепочке крохотную, гнутую, облезлую собачку и все разговаривавшую с нею. И дочь, в какой-то смутной неловкости, старалась не замечать его.

Он был довольно щедр в пути и потому вполне верил в заботливость всех тех, что кормили и поили его, с утра до вечера служили ему, предупреждая его малейшее желание, охраняли его чистоту и покой, таскали его вещи, звали для него носильщиков, доставляли его сундуки в гостиницы. Так было всюду, так было в плавании, так должно было быть и в Неаполе. Неаполь рос и приближался; музыканты, блестя медью духовых инструментов, уже столпились на палубе и вдруг оглушили всех торжествующими звуками марша, гигант-командир, в парадной форме, появился на своих мостках и, как милостивый языческий бог, приветственно помотал рукой пассажирам - и господину из Сан-Франциско, так же, как и всем прочим, казалось, что это для него одного гремит марш гордой Америки, что это его приветствует командир с благополучным прибытием. А когда "Атлантида" вошла, наконец, в гавань, привалила к набережной своей многоэтажной громадой, усеянной людьми, и загрохотали сходни, - сколько портье и их помощников в картузах с золотыми галунами, сколько всяких комиссионеров, свистунов-мальчишек и здоровенных оборванцев с пачками цветных открыток в руках кинулось к нему навстречу с предложением услуг! И он ухмылялся этим оборванцам, идя к автомобилю того самого отеля, где мог остановиться и принц, и спокойно говорил сквозь зубы то по-английски, то по-итальянски:

Go away!(2) Via! (3)

Жизнь в Неаполе тотчас же потекла по заведенному порядку: рано утром - завтрак в сумрачной столовой, облачное, мало обещающее небо и толпа гидов у дверей вестибюля; потом первые улыбки теплого розоватого солнца, вид с высоко висящего балкона на Везувий, до подножия окутанный сияющими утренними парами, на серебристо-жемчужную рябь залива и тонкий очерк Капри на горизонте, на бегущих внизу, по липкой набережной, крохотных осликов в двуколках и на отряды мелких солдатиков, шагающих куда-то с бодрой и вызывающей музыкой; потом - выход к автомобилю и медленное движение по людным узким и серым коридорам улиц, среди высоких, многооконных домов, осмотр мертвенно-чистых и ровно, приятно, но скучно, точно снегом, освещенных музеев или холодных, пахнущих воском церквей, в которых повсюду одно и то же: величавый вход, закрытый тяжкой кожаной завесой, а внутри - огромная пустота, молчание, тихие огоньки семисвечника, краснеющие в глубине на престоле, убранном кружевами, одинокая старуха среди темных деревянных парт, скользкие гробовые плиты под ногами и чье-нибудь "Снятие со креста", непременно знаменитое; в час-второй завтрак на горе Сан-Мартино, куда съезжается к полудню немало людей самого первого сорта и где однажды дочери господина из Сан-Франциско чуть не сделалось дурно: ей показалось, что в зале сидит принц, хотя она уже знала из газет, что он в Риме; в пять-чай в отеле, в нарядном салоне, где так тепло от ковров и пылающих каминов; а там снова приготовления к обеду - снова мощный, властный гул гонга по всем этажам, снова вереницы шуршащих по лестницам шелками и отражающихся в зеркалах декольтированных дам, снова широко и гостеприимно открытый чертог столовой, и красные куртки музыкантов на эстраде, и черная толпа лакеев возле метрдотеля, с необыкновенным мастерством разливающего по тарелкам густой розовый суп... Обеды опять были так обильны и кушаньями, и винами, и минеральными водами, и сластями, и фруктами, что к одиннадцати часам вечера по всем номерам разносили горничные каучуковые пузыри с горячей водой для согревания желудков.

Однако декабрь выдался в тот год не совсем удачный: портье, когда с ними говорили о погоде, только виновато поднимали плечи, бормоча, что такого года они и не запомнят, хотя уже не первый год приходилось им бормотать это и ссылаться на то, что "всюду происходит что-то ужасное": на Ривьере небывалые ливни и бури, в Афинах снег, Этна тоже вся занесена и по ночам светит, из Палермо туристы, спасаясь от стужи, разбегаются... Утреннее солнце каждый день обманывало: с полудня неизменно серело и начинал сеять дождь, да все гуще и холоднее: тогда пальмы у подъезда отеля блестели жестью, город казался особенно грязным и тесным, музеи чересчур однообразными, сигарные окурки толстяков-извозчиков в резиновых, крыльями развевающихся по ветру накидках - нестерпимо вонючими, энергичное хлопанье их бичей над тонкошеими клячами явно фальшивым, обувь синьоров, разметающих трамвайные рельсы, ужасною, а женщины, шлепающие по грязи, под дождем, с черными раскрытыми головами, - безобразно коротконогими; про сырость же и вонь гнилой рыбой от пенящегося у набережной моря и говорить нечего. Господин и госпожа из Сан-Франциско стали по утрам ссориться; дочь их то ходила бледная, с головной болью, то оживала, всем восхищалась и была тогда и мила и прекрасна: прекрасныбыли те нежные, сложные чувства, что пробудила в ней встреча с некрасивым человеком, в котором текла необычная кровь, ибо ведь в конце-то концов, может быть, и не важно, что именно пробуждает девичью душу - деньги ли, слава ли, знатность ли рода... Все уверяли, что совсем не то в Сорренто, на Капри - там и теплей, и солнечней, и лимоны цветут, и нравы честнее, и вино натуральней. И вот семья из Сан-Франциско решила отправиться со всеми своими сундуками на Капри, с тем, чтобы, осмотрев его, походив по камням на месте дворцов Тиверия, побывав в сказочных пещерах Лазурного грота и послушав абруццских волынщиков, целый месяц бродящих перед рождеством по острову и поющих хвалы деве Марии, поселиться в Сорренто.

В день отъезда, - очень памятный для семьи из Сан-Франциско! - даже и с утра не было солнца. Тяжелый туман до самого основания скрывал Везувий, низко серел над свинцовой зыбью моря. Капри совсем не было видно - точно его никогда и не существовало на свете. И маленький пароходик, направившийся к нему, так валяло со стороны на сторону, что семья из Сан-Франциско пластом лежала на диванах в жалкой кают-компании этого пароходика, закутав ноги пледами и закрыв от дурноты глаза. Миссис страдала, как она думала, больше всех; ее несколько раз одолевало, ей казалось, что она умирает, а горничная, прибегавшая к ней с тазиком, - уже многие годы изо дня в день качавшаяся на этих волнах и в зной и в стужу и все- таки неутомимая, - только смеялась. Мисс была ужасно бледна и держала в зубах ломтик лимона. Мистер, лежавший на спине, в широком пальто и большом картузе, не разжимал челюстей всю дорогу; лицо его стало темным, усы белыми, голова тяжко болела: последние дни благодаря дурной погоде он пил по вечерам слишком много и слишком много любовался "живыми картинами" в некоторых притонах. А дождь сек в дребезжащие стекла, на диваны с них текло, ветер с воем ломил в мачты и порою, вместе с налетавшей волной, клал пароходик совсем набок, и тогда с грохотом катилось что-то внизу. На остановках, в Кастелламаре, в Сорренто, было немного легче; но и тут размахивало страшно, берег со всеми своими обрывами, садами, пиниями, розовыми и белыми отелями и дымными, курчаво-зелеными горами летел за окном вниз и вверх, как на качелях; в стены стукались лодки, третьеклассники азартно орали, где-то, точно раздавленный, давился криком ребенок, сырой ветер дул в двери, и, ни на минуту не смолкая, пронзительно вопил с качавшейся барки под флагом гостиницы "Royal" картавый мальчишка, заманивавший путешественников: "Kgoya-al! Hotel Kgoya-аl!.." И господин из Сан-Франциско, чувствуя себя так, как и подобало ему, - совсем стариком, - уже с тоской и злобой думал обо всех этих "Royal", "Splendid", "Excelsior" и об этих жадных, воняющих чесноком людишках, называемых итальянцами; раз во время остановки, открыв глаза и приподнявшись с дивана, он увидел под скалистым отвесом кучу таких жалких, насквозь проплесневевших каменных домишек, налепленных друг на друга у самой воды, возле лодок, возле каких-то тряпок, жестянок и коричневых сетей, что, вспомнив, что это и есть подлинная Италия, которой он приехал наслаждаться, почувствовал отчаяние... Наконец, уже в сумерках, стал надвигаться своей чернотой остров, точно насквозь просверленный у подножия красными огоньками, ветер стал мягче, теплей, благовонней, по смиряющимся волнам, переливавшимся, как черное масло, потекли золотые удавы от фонарей пристани... Потом вдруг загремел и с плеском шлепнулся в воду якорь, наперебой понеслись отовсюду яростные крики лодочников - и сразу стало на душе легче, ярче засияла кают- компания, захотелось есть, пить, курить, двигаться... Через десять минут семья из Сан-Франциско сошла в большую барку, через пятнадцать ступила на камни набережной, а затем села в светлый вагончик и с жужжанием потянулась вверх по откосу, среди кольев на виноградниках, полуразвалившихся каменных оград и мокрых, корявых, прикрытых кое-где соломенными навесами апельсиновых деревьев, с блеском оранжевых плодов и толстой глянцевитой листвы скользивших вниз, под гору, мимо открытых окон вагончика... Сладко пахнет в Италии земля после дождя, и свой, особый запах есть у каждого ее острова!

Остров Капри был сыр и темен в этот вечер. Но тут он на минуту ожил, кое-где осветился. На верху горы, на площадке фуникулера, уже опять стояла толпа тех, на обязанности которых лежало достойно принять господина из Сан-Франциско. Были и другие приезжие, но не заслуживающие внимания, - несколько русских, поселившихся на Капри, неряшливых и рассеянных, в очках, с бородами, с поднятыми воротниками стареньких пальтишек, и компания длинноногих, круглоголовых немецких юношей в тирольских костюмах и с холщовыми сумками за плечами, не нуждающихся ни в чьих услугах, всюду чувствующих себя как дома и совсем не щедрых на траты. Господин же из Сан-Франциско, спокойно сторонившийся и от тех и от других, был сразу замечен. Ему и его дамам торопливо помогли выйти, перед ним побежали вперед, указывая дорогу, его снова окружили мальчишки и те дюжие каприйские бабы, что носят на головах чемоданы и сундуки порядочных туристов. Застучали по маленькой, точно оперной площади, над которой качался от влажного ветра электрический шар, их деревянные ножные скамеечки, по-птичьему засвистала и закувыркалась через голову орава мальчишек - и как по сцене пошел среди них господин из Сан-Франциско к какой-то средневековой арке под слитыми в одно домами, за которой покато вела к сияющему впереди подъезду отеля звонкая уличка с вихром пальмы над плоскими крышами налево и синими звездами на черном небе вверху, впереди. И опять было похоже, что это в честь гостей из Сан-Франциско ожил каменный сырой городок на скалистом островке в Средиземном море, что это они сделали таким счастливым и радушным хозяина отеля, что только их ждал китайский гонг, завывший по всем этажам сбор к обеду, едва вступили они в вестибюль.

Вежливо и изысканно поклонившийся хозяин, отменно элегантный молодой человек, встретивший их, на мгновение поразил господина из Сан-Франциско: взглянув на него, господин из Сан-Франциско вдруг вспомнил, что нынче ночью, среди прочей путаницы, осаждавшей его во сне, он видел именно этого джентльмена, точь-в-точь такого же, как этот, в той же визитке с круглыми полами и с той же зеркально причесанной головою.

Удивленный, он даже чуть было не приостановился. Но как в душе его уже давным-давно не осталось ни даже горчичного семени каких-либо так называемых мистических чувств, то тотчас же и померкло его удивление: шутя сказал он об этом странном совпадении сна и действительности жене и дочери, проходя по коридору отеля. Дочь, однако, с тревогой взглянула на него в эту минуту: сердце ее вдруг сжала тоска, чувство страшного одиночества на этом чужом, темном острове...

Только что отбыла гостившая на Капри высокая особа - Рейс XVII. И гостям из Сан-Франциско отвели те самые апартаменты, что занимал он. К ним приставили самую красивую и умелую горничную, бельгийку, с тонкой и твердой от корсета талией и в крахмальном чепчике в виде маленькой зубчатой короны, самого видного из лакеев, угольно-черного, огнеглазого сицилийца, и самого расторопного коридорного, маленького и полного Луиджи, много переменившего подобных мест на своем веку. А через минуту в дверь комнаты господина из Сан-Франциско легонько стукнул француз метрдотель, явившийся, чтобы узнать, будут ли господа приезжие обедать, и в случае утвердительного ответа, в котором, впрочем, не было сомнения, доложить, что сегодня лангуст, ростбиф, спаржа, фазаны и так далее. Пол еще ходил под господином из Сан-Франциско, - так закачал его этот дрянной итальянский пароходишко, - но он не спеша, собственноручно, хотя с непривычки и не совсем ловко, закрыл хлопнувшее при входе метрдотеля окно, из которого пахнуло запахом дальней Кухни и мокрых цветов в саду, и с неторопливой отчетливостью ответил, что обедать они будут, что столик для них должен быть поставлен подальше от дверей, в самой, глубине залы, что пить они будут вино местное, и каждому его слову метрдотель поддакивал в самых разнообразных интонациях, имевших, однако, только тот смысл, что нет и не может быть сомнения в правоте желаний господина из Сан-Франциско и что все, будет исполнено в точности. Напоследок он склонил голову и деликатно спросил:

Все, сэр?

И, получив в ответ медлительное "yes" (4), прибавил, что сегодня у них в вестибюле тарантелла - танцуют Кармелла и Джузеппе, известные всей Италии и всему миру туристов".

Я видел ее на открытках, - сказал господин из Сан-Франциско ничего не выражающим голосом. - А этот Джузеппе - ее муж?

Двоюродный брат, сэр, - ответил метрдотель.

И помедлив, что-то подумав, но ничего не сказав, господин из Сан-Франциско отпустил его кивком головы.

А затем он снова стал точно к венцу готовиться: повсюду зажег электричество, наполнил все зеркала отражением света и блеска, мебели и раскрытых сундуков, стал бриться, мыться и поминутно звонить, в то время как по всему коридору неслись и перебивали его другие нетерпеливые звонки - из комнат его жены и дочери. И Луиджи, в своем красном переднике, с легкостью, свойственной многим толстякам, делая гримасы ужаса, до слез смешившие горничных, пробегавших мимо с кафельными ведрами в руках, кубарем катился на звонок и, стукнув в дверь костяшками, с притворной робостью, с доведенной до идиотизма почтительностью спрашивал:

На sonato, signore? (5)

И из-за двери слышался неспешный и скрипучий, обидно вежливый голос:

Yes, come in... (6)

Что чувствовал, что думал господин из Сан-Франциско в этот столь знаменательный для него вечер? Он, как всякий испытавший качку, только очень хотел есть, с наслаждением мечтал о первой ложке супа, о первом глотке вина и совершал привычное дело туалета даже в некотором возбуждении, не оставлявшем времени для чувств и размышлений.

Выбрившись, вымывшись, ладно вставив несколько зубов, он, стоя перед зеркалами, смочил и придрал щетками в серебряной оправе остатки жемчужных волос вокруг смугло-желтого черепа, натянул на крепкое старческое тело с полнеющей от усиленного питания талией кремовое шелковое трико, а на сухие ноги с плоскими ступнями - черные шелковые чулки и бальные туфли, приседая, привел в порядок высоко подтянутые шелковыми помочами черные брюки и белоснежную, с выпятившейся грудью рубашку, вправил в блестящие манжеты запонки и стал мучиться с ловлей под твердым воротничком запонки шейной. Пол еще качался под ним, кончикам пальцев было очень больно, запонка порой крепко кусала дряблую кожицу в углублении под кадыком, но он был настойчив и, наконец, с сияющими от напряжения глазами, весь сизый от сдавившего ему горло не в меру тугого воротничка, таки доделал дело - и в изнеможении присел перед трюмо, весь отражаясь в нем и повторяясь в других зеркалах.

О, это ужасно! - пробормотал он, опуская крепкую лысую голову и не стараясь понять, не думая, что именно ужасно, потом привычно и внимательно оглядел свои короткие, с подагрическими затвердениями на суставах пальцы, их крупные и выпуклые ногти миндального цвета и повторил с убеждением: - Это ужасно...

Но тут зычно, точно в языческом храме, загудел по всему дому второй гонг И, поспешно встав с места, господин из Сан-Франциско еще больше стянул воротничок галстуком, а живот открытым жилетом, надел смокинг, выправил манжеты, еще раз оглядел себя в зеркале. "Эта Кармелла, смуглая, с наигранными глазами, похожая на мулатку, в цветистом наряде, где преобладает оранжевый цвет, пляшет, должно быть, необыкновенно", - подумал он И, бодро выйдя из своей комнаты и подойдя по ковру к соседней, жениной, громко спросил, скоро ли они?

Через пять минут! - звонко и уже весело отозвался из-за двери девичий голос.

Отлично, - сказал господин из Сан-Франциско.

И не спеша пошел по коридорам и по лестницам, устланным красными коврами, вниз, отыскивая читальню. Встречные слуги жались от него к стене, а он шел, как бы не замечая их. Запоздавшая к обеду старуха, уже сутулая, с молочными волосами, но декольтированная, в светло-сером шелковом платье, поспешала изо всех сил, но смешно, по-куриному, и он легко обогнал ее Возле стеклянных дверей столовой, где уже все были в сборе и начали есть, он остановился перед столиком, загроможденным коробками сигар и египетских папирос, взял большую маниллу и кинул на столик три лиры; на зимней веранде мимоходом глянул в открытое окно: из темноты повеяло на него нежным воздухом, померещилась верхушка старой пальмы, раскинувшая по звездам свои вайи, казавшиеся гигантскими, донесся отдаленный ровный шум моря... В читальне, уютной, тихой и светлой только над столами, стоя шуршал газетами какой-то седой немец, похожий на Ибсена, в серебряных круглых очках и с сумасшедшими, изумленными глазами Холодно осмотрев его, господин из Сан-Франциско сел в глубокое кожаное кресло в углу, возле лампы под зеленым колпаком, надел пенсне и, дернув головой от душившего его воротничка, весь закрылся газетным листом. Он быстро пробежал заглавие некоторых статей, прочел несколько строк о никогда не прекращающейся балканской войне, привычным жестом перевернул газету, - как вдруг строчки вспыхнули перед ним стеклянным блеском, шея его напружилась, глаза выпучились, пенсне слетело с носа... Он рванулся вперед, хотел глотнуть воздуха - и дико захрипел; нижняя челюсть его отпала, осветив весь рот золотом пломб, голова завалилась на плечо и замоталась, грудь рубашки выпятилась коробом - и все тело, извиваясь, задирая ковер каблуками, поползло на пол, отчаянно борясь с кем-то.

Не будь в читальне немца, быстро и ловко сумели бы в гостинице замять это ужасное происшествие, мгновенно, задними ходами, умчали бы за ноги и за голову господина из Сан-Франциско куда подальше - и ни единая душа из гостей не узнала бы, что натворил он. Но немец вырвался из читальни с криком, он всполошил весь дом, всю столовую и многие вскакивали из за еды, опрокидывая стулья, многие, бледнея, бежали к читальне, на всех языках раздавалось: "Что, что случилось?" - и никто не отвечал толком, никто не понимал ничего, так как люди и до сих пор еще больше всего дивятся и ни за что не хотят верить смерти. Хозяин метался от одного гостя к другому, пытаясь задержать бегущих и успокоить их поспешными заверениями, что это так, пустяк, маленький обморок с одним господином из Сан-Франциско... Но никто его не слушал, многие видели, как лакеи и коридорные срывали с этого господина галстук, жилет, измятый смокинг и даже зачем-то бальные башмаки с черных шелковых ног с плоскими ступнями. А он еще бился. Он настойчиво боролся со смертью, ни за что не хотел поддаться ей, так. Неожиданно и грубо навалившейся на него. Он мотал головой, хрипел, как зарезанный, закатил глаза, как пьяный... Когда его торопливо внесли и положили на кровать в сорок третий номер, - самый маленький, самый плохой, самый сырой и холодный, в конце нижнего коридора, - прибежала его дочь, с распущенными волосами, в распахнувшемся капотике, с обнаженной грудью, поднятой корсетом, потом большая, тяжелая и уже совсем наряженная к обеду жена, у которой рот был круглый от ужаса... Но тут он уже и головой перестал мотать.

Через четверть часа в отеле все кое-как пришло в порядок. Но вечер был непоправимо испорчен. Некоторые, возвратясь в столовую, дообедали, но молча, с обиженными лицами, меж тем как хозяин подходил то к тому, то к другому, в бессильном и приличном раздражении пожимая плечами, чувствуя себя без вины виноватым, всех уверяя, что он отлично понимает, "как это неприятно", и давая слово, что он примет "все зависящие от него меры" к устранению неприятности; тарантеллу пришлось отменить, лишнее электричество потушили, большинство гостей ушло в пивную, и стало так тихо, что четко слышался стук часов в вестибюле, где только один попугай деревянно бормотал что-то возясь перед сном в своей клетке, ухитряясь заснуть с нелепо задранной на верхний шесток лапой... Господин из Сан-Франциско лежал на дешевой железной кровати, под грубыми шерстяными одеялами, на которые с потолка тускло светил один рожок. Пузырь со льдом свисал на его мокрый и холодный лоб. Сизое, уже мертвое лицо постепенно стыло, хриплое клокотанье, вырывавшееся из открытого рта, "освещенного отблеском золота, слабело Это хрипел уже не господин из Сан-Франциско, - его больше не было, - а кто-то другой. Жена, дочь, доктор, прислуга стояли и глядели на него. Вдруг то, чего они ждали и боялись, совершилось - хрип оборвался. И медленно, медленно, на глазах у всех, потекла бледность по лицу умершего, и черты его стали утончаться, светлеть, - красотой, уже давно подобавшей ему.

Вошел хозяин. "Gia e morto" (7), - сказал ему, шепотом доктор. Хозяин с бесстрастным лицом пожал плечами. Миссис, у которой тихо катились по щекам слезы, подошла к нему и робко сказала, что теперь надо перенести покойного в его комнату.

О нет, мадам, - поспешно, корректно, но уже без всякой любезности, и не по-английски, а по-французски возразил хозяин, которому совсем не интересны были те пустяки, что могли оставить теперь в его кассе приезжие из Сан-Франциско. - Это совершенно невозможно, мадам, - сказал он и прибавил в пояснение, что он очень ценит эти апартаменты, что если бы он исполнил ее желание, то всему Капри стало бы известно об этом и туристы начали бы избегать их.

Мисс, все время странно смотревшая на него, села на стул и, зажав рот платком, зарыдала. У миссис слезы сразу высохли, лицо вспыхнуло Она подняла тон, стала требовать, говоря на своем языке и вое еще не веря, что уважение к ним окончательно потеряно. Хозяин с вежливым достоинством осадил ее: если мадам не нравятся порядки отеля, он не смеет ее задерживать; и твердо заявил, что тело должно быть вывезено сегодня же на рассвете, что полиции уже дано знать, что представитель ее сейчас явится и исполнит необходимые формальности... Можно ли достать на Капри хотя бы простой готовый гроб, спрашивает мадам? К сожалению, нет, ни в каком случае, а сделать никто не успеет. Придется поступить как-нибудь иначе... Содовую английскую воду, например, он получает в больших и длинных ящиках... перегородки из такого ящика можно вынуть...

Ночью весь отель спал. Открыли окно в сорок третьем номере, - оно выходило в угол сада, где под высокой каменной стеной, утыканной по гребню битым стеклом, рос чахлый банан, - потушили электричество, заперли дверь на ключ и ушли. Мертвый остался в темноте, синие звезды глядели на него с неба, сверчок с грустной беззаботностью запел в стене... В тускло освещенном коридоре сидели на подоконнике две горничные, что-то штопая Вошел Луиджи с кучей платья на руке, в туфлях.

Pronto? (Готово?) -озабоченно спросил он звонким шепотом, указывая глазами на страшную дверь в конце коридора. И легонько помотал свободной рукой в ту сторону. - Partenza! (8) - шепотом крикнул он, как бы провожая поезд, то, что обычно кричат в Италии на станциях при отправлении поездов, - и горничные, давясь беззвучным смехом, упали головами на плечи друг другу.

Почом он, мягко подпрыгивая, подбежал к самой двери, чуть стукнул в нее и, склонив голову набок, вполголоса, почтительнейше спросил:

На sonato, signore?

И, сдавив горло, выдвинув нижнюю челюсть, скрипуче, медлительно и печально ответил сам себе, как бы из-за двери:

Yes, come in...

А на рассвете, когда побелело за окном сорок третьего номера и влажный ветер зашуршал рваной листвой банана, когда поднялось и раскинулось над островом Капри голубое утреннее небо и озолотилась против солнца, восходящего за далекими синими горами Италии, чистая и четкая вершина Монте-Соляро, когда пошли на работу каменщики, поправлявшие на острове тропинки для туристов, - принесли к сорок третьему номеру длинный ящик из-под содовой воды. Вскоре он стал очень тяжел - и крепко давил колени младшего портье, который шибко повез его на одноконном извозчике по белому шоссе, взад и вперед извивавшемуся по склонам Капри, среди каменных оград и виноградников, все вниз и вниз, до самого моря. Извозчик, кволый человек с красными глазами, в старом пиджачке с короткими рукавами и в сбитых башмаках, был с похмелья, - целую ночь играл в кости в траттории, - и все хлестал свою крепкую лошадку, по-сицилиански разряженную, спешно громыхающую всяческими бубенчиками на уздечке в цветных шерстяных помпонах и на остриях высокой медной седелки, с аршинным, трясущимся на бегу птичьим пером, торчащим из подстриженной челки. Извозчик молчал, был подавлен своей беспутностью, своими пороками, - тем, что он до последней полушки проиграл ночью вое те медяки, которыми были полны его карманы. Но утро было свежее, на таком воздухе, среди моря, под утренним небом, хмель скоро улетучивается и скоро возвращается беззаботность к человеку, да утешал извозчика и тот неожиданный заработок, что дал ему какой-то господин из Сан-Франциско, мотавший своей мертвой головой в ящике за его спиною... Пароходик, жуком лежавший далеко внизу, на нежной и яркой синеве которой так густо и полно налит Неаполитанский залив, уже давал последние гудки - и они бодро отзывались по всему острову, каждый изгиб которого, каждый гребень, каждый камень был так явственно виден отовсюду, точно воздуха совсем не было. Возле пристани младшего портье догнал старший, мчавший в автомобиле мисс и миссис, бледных с провалившимися от слез и бессонной ночи глазами. И через десять минут пароходик снова зашумел водой и снова побежал к Сорренто, к Кастелламаре, навсегда увозя от Капри семью из Сан-Франциско... И на острове снова водворились мир и покой.

На этом острове, две тысячи лет тому назад, жил человек, совершенно запутавшийся в своих жестоких и грязных поступках, который почему-то забрал власть над миллионами людей и который, сам растерявшись от бессмысленности этой власти и от страха, что кто-нибудь убьет его из-за угла, наделал жестокостей сверх всякой меры, - и человечество навеки запомнило его, и те, что в совокупности своей, столь же непонятно и, по существу, столь же жестоко, как и он, властвуют теперь в мире, со всего света съезжаются смотреть на остатки того каменного дома, где он жил на одном из самых крутых подъемов острова. В это чудесное утро все, приехавшие на Капри именно с этой целью, еще спали по гостиницам, хотя к подъездам гостиниц уже вели маленьких мышастых осликов под красными седлами, на которые опять должны были нынче, проснувшись и наевшись, взгромоздиться молодые и старые американцы и американки, немцы и немки и за которыми опять должны были бежать по каменистым тропинкам, и все в гору, вплоть до самой вершины Монте-Тиберио, нищие каприйские старухи с палками в жилистых руках. Успокоенные тем, что мертвого старика из Сан-Франциско, тоже собиравшегося ехать с ними, но вместо того только напугавшего их напоминанием о смерти, уже отправили в Неаполь, путешественники спали крепким сном, и на острове было еще тихо, магазины в городе были еще закрыты. Торговал только рынок на маленькой площади - рыбой и зеленью, и были на нем одни простые люди, среди которых, как всегда, без всякого дела, стоял Лоренцо, высокий старик лодочник, беззаботный гуляка и красавец, знаменитый по всей Италии, не раз служивший моделью многим живописцам: он принес и уже продал за бесценок двух пойманных им ночью омаров, шуршавших в переднике повара того самого отеля, где ночевала семья из Сан-Франциско, и теперь мог спокойно стоять хоть до вечера, с царственной повадкой поглядывая вокруг, рисуясь своими лохмотьями, глиняной трубкой и красным шерстяным беретом, спущенным на одно ухо. А по обрывам Монте-Соляро, по древней финикийской дороге, вырубленной в скалах, по ее каменным ступенькам, спускались от Анакапри два абруццских горца. У одного под кожаным плащом была волынка, - большой козий мех с двумя дудками, у другого - нечто вроде деревянной цевницы. Шли они - и целая страна, радостная, прекрасная, солнечная, простирались под ними: и каменистые горбы острова, который почти весь лежал у их ног, и та сказочная синева, в которой плавал он, и сияющие утренние пары над морем к востоку, под ослепительным солнцем, которое уже жарко грело, поднимаясь все выше и выше, и туманно-лазурные, еще по-утреннему зыбкие массивы Италии, ее близких и далеких гор, красоту которых бессильно выразить человеческое слово. На полпути они замедлили шаг: над дорогой, в гроте скалистой стены Монте-Соляро, вся озаренная солнцем, вся в тепле и блеске его, стояла в белоснежных гипсовых одеждах и в царском венце, золотисто-ржавом от непогод, матерь божия, кроткая и милостивая, с очами, поднятыми к небу, к вечным и блаженным обителям трижды благословенного сына ее. Они обнажили головы, приложили к губам свои цевницы - и полились наивные и смиренно-радостные хвалы их солнцу, утру, ей, непорочной заступнице всех страждущих в этом злом и прекрасном мире, и рожденному от чрева ее в пещере Вифлеемской, в бедном пастушеском приюте, в далекой земле Иудиной...

Тело же мертвого старика из Сан-Франциско возвращалось домой, в могилу, на берега Нового Света. Испытав много унижений, много человеческого невнимания, с неделю пространствовав из одного портового пакгауза в другой, оно снова попало, наконец, на тот же самый знаменитый корабль, на котором так еще недавно, с таким почетом везли его в Старый Свет. Но теперь уже скрывали его от живых - глубоко спустили в просмоленном гробе в черный трюм. И опять, опять пошел корабль в свой далекий морской путь. Ночью плыл он мимо острова Капри, и печальны были его огни, медленно скрывавшиеся в темном море, для того, кто смотрел на них с острова Но там, на корабле, в светлых, сияющих люстрами и мрамором залах, был, как обычно, людный бал в эту ночь.

Был он и на другую и на третью ночь - опять среди бешеной вьюги, проносившейся над гудевшим, как погребальная месса, и ходившим траурными от серебряной пены горами океаном. Бесчисленные огненные глаза корабля были за снегом едва видны Дьяволу, следившему со скал Гибралтара, с каменистых ворот двух миров, за уходившим в ночь и вьюгу кораблем. Дьявол был громаден, как утес, но еще громаднее его был корабль, многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем Вьюга билась в его снасти и широкогорлые трубы, побелевшие от снега, но он был стоек, тверд, величав и страшен. На самой верхней крыше его одиноко высились среди снежных вихрей те уютные, слабо освещенные покои, где, погруженные в чуткую и тревожную дремоту, надо всем кораблем восседал его грузный водитель, похожий на языческого идола. Он слышал тяжкие завывания и яростные взвизгивания сирены, удушаемой бурей, но успокаивал себя близостью того, в конечном итоге для него самого непонятного, что было за его стеною той большой как бы бронированной каюты, что то и дело наполнялась таинственным гулом, трепетом и сухим треском синих огней, вспыхивавших и разрывавшихся вокруг бледнолицего телеграфиста с металлическим полуобручем на голове. В самом низу, в подводной утробе "Атлантиды", тускло блистали сталью, сипели паром и сочились кипятком и маслом тысячепудовые громады котлов и всяческих других машин, той кухни, раскаляемой исподу адскими топками, в которой варилось движение корабля, - клокотали страшные в своей сосредоточенности силы, передававшиеся в самый киль его, в бесконечно длинное подземелье, в круглый туннель, слабо озаренный электричеством, где медленно, с подавляющей человеческую душу неукоснительностью, вращался в своем масленистом ложе исполинский вал, точно живое чудовище, протянувшееся в этом туннеле, похожем на жерло. А средина "Атлантиды", столовые и бальные залы ее изливали свет и радость, гудели говором нарядной толпы, благоухали свежими цветами, пели струнным оркестром. И опять мучительно извивалось и порою судорожно сталкивалась среди этой толпы, среди блеска огней, шелков, бриллиантов и обнаженных женских плеч, тонкая и гибкая пара нанятых влюбленных: грешно скромная, хорошенькая девушка с опущенными ресницами, с невинной прической и рослый молодой человек с черными, как бы приклеенными волосами, бледный от пудры, в изящнейшей лакированной обуви, в узком, с длинными фалдами, фраке - красавец, похожий на огромную пиявку. И никто не знал ни того, что уже давно наскучило этой паре притворно мучиться своей блаженной мукой под бесстыдно-грустную музыку, ни того, что стоит гроб глубоко, глубоко под ними, на дне темного трюма, в соседстве с мрачными и знойными недрами корабля, тяжко одолевающего мрак, океан, вьюгу...

Васильевское. 10. 1915.

Примечания:

1) - "Смилуйся" - католическая молитва (лат.).

2) - Прочь! (англ.).

3) - Прочь! (итал.).

4) - Да (англ.}.

5) - Вы звонили, синьор! (итал.).

6) - Да, входите (англ.).

7) - Уже умер (итал.).

8) - Отправление (итал.).

Иван Бунин - Господин из Сан-Франциско , читать текст

См. также Бунин Иван - Проза (рассказы, поэмы, романы...) :

Господин Порогов
Илия же, муж косматый, препоясанный ремнем по чреслам своим, изыде на...

Готами
Повесть, трижды прекрасная своей краткостью и скромностью, повесть о Г...

В 1915 году выходит небольшой рассказ И.А. Бунина «Господин из Сан-Франциско». При прочтении названия произведения сразу приходят мысли о захватывающем сюжете, где таинственный гражданин из далекой страны становится главным героем удивительных и где-то опасных событий…. Однако сюжет рассказа далек от предполагаемых вариантов. Кто же такой этот человек из Сан-Франциско? Краткое содержание поможет нам разобраться. Это несложно.

Передавая краткое содержание «Господин из Сан-Франциско», следует отметить, что автор, представляя главного героя, с первых строк как бы предупреждает читателя, что никто не запомнил имени этого человека, ни в Неаполе, ни на Капри. С одной стороны, это кажется удивительным - не может быть, чтобы человек, в жизни которого не было никаких порочащих его поступков, у которого есть хорошая крепкая семья, жена и дочь, стремления которого были направлены на работу и в дальнейшем на заслуженный отдых, мог не запомниться окружающим. Но продолжая читать строчку за строчкой, понимаешь, что его жизнь прошла настолько бесцветно и пусто, что, наоборот, если бы кто-то и запомнил его имя - это было бы удивительно. Всю жизнь он стремился работать, не покладая рук, но не для того чтобы прийти к заслуженному успеху, каким-то небывалым достижениям и открытиям, а в конце - к внутреннему удовлетворению, что жизнь прожита не зря, а чтобы сравняться с уважаемыми людьми и затем до конца своих дней пребывать в таких же наслаждениях и праздных утехах, как и другие «респектабельные» граждане. И вот наступает тот долгожданный момент в его жизни, когда, казалось, сделано немало, и его состояние приблизилось к той цифре, когда он может позволить себе отправиться в далекое путешествие. И вновь, путешествие через океан в его понимании - это не новые земли, не знакомство с другой культурой и далекими традициями, а скорее непременный атрибут жизни любого богатого человека.

Главный герой вместе с женой и взрослой дочерью садится на знаменитый теплоход «Атлантида» и отправляется в Старый Свет. В его планах посетить памятники и Древней Греции, поучаствовать в автомобильных и парусных гонках в Ницце и Монте-Карло, насладиться прелестями молодых неаполитанок и обязательно поплавать в водах английских островов, а знакомство с местным изысканным обществом может принести немалую пользу как для него самого, так и для его дочери - девушки на выданье… И казалось, ничто и никто не мог помешать его планам - ведь об этом он мечтал всю свою жизнь.

Продолжая краткое содержание «Господин из Сан-Франциско», мы переносимся на пароход, который везет нашего героя и его семью в Неаполь.

Жизнь на судне, которое напоминает настоящий отель со всеми удобствами и всевозможными развлечениями, идет размеренно. Утром - обязательная двухчасовая прогулка по палубе для возбуждения аппетита, затем - завтрак, после завтрака все просматривают свежие газеты, вновь прогулка и непродолжительный отдых под пледами в длинных креслах на палубе… Второй завтрак сменяется горячим чаем с печеньем, беседы - прогулками, и в конце дня наступает тот долгожданный момент, настоящий апофеоз всего - плотный обед и вечер танцев.

Вскоре плавающий отель прибывает в Италию, и гражданин из Сан-Франциско оказывается в эпицентре своей Неаполь, дорогой отель, услужливый персонал, все тот же безмятежно-роскошный образ жизни, завтраки, обеды, танцы, посещение соборов и музеев… Но не чувствуется того удовольствия от жизни, о котором он мечтал: на улице постоянно идет дождь, завывает ветер, и бесконечное уныние вокруг. И безымянный человек со своей семьей решает отправиться на где, как уверяли, солнечно и тепло. И вновь они на небольшом пароходе, плывут в надежде отыскать тот оазис в пустыне, к которому они так долго шли. Но ужасная качка, штормовой ветер и не предвещают ничего хорошего…

Капри радушно встречает господина из Сан-Франциско, но, как отмечает сам главный герой, жалкие лачуги рыбаков на побережье вызывают лишь раздражение и чувства, далёкие от ожидаемого восхищения.

Но, прибыв в отель, где его встретили со всеми подобающими почестями и даже больше, господин уверен, что досадные чувства позади, и впереди лишь удовольствия и наслаждение. Он со всей помпезностью готовится к ужину, бреется, моется, одевает фрак, застегивает запонки… Не дождавшись жены и дочери, он спускается в уютную читальню, садится, одевает пенсне, раскрывает газету… И здесь происходит нечто ужасное и неожиданное - перед глазами все мутнеет, и он, весь извиваясь, падает на пол… Вокруг шум, удивленные возгласы и крики, но в них не чувствуется сострадание и желание помочь. Нет, скорее страх и разочарование, что вечер безнадежно испорчен, и, может, даже придётся уехать из отеля.

Господина из Сан-Франциско переносят в очень маленький и сырой номер, где он вскоре умирает. Прибежавшие в ужасе женщины, жена и дочь, уже не слышат в голосе хозяина тех услужливых и подобострастных ноток, лишь раздражение и неудовольствие от того, что репутация отеля может быть навсегда испорчена. Он не разрешает перенести его тело в другой номер и отказывается помочь с поиском гроба, предложив взамен длинный ящик из-под бутылок. Вот так проводит свою последнюю ночь на Капри главный герой - холодный, затхлый номер и простой ящик. Казалось бы, что на этом краткое содержание "Господин из Сан-Франциско" подходит к концу. Но не спешите, потому что впереди, пусть и незначительные сцены, но самые глубокие, подводящие читателя к самому главному...

На следующий день жена, дочь и мертвый старик - так его теперь называет автор, на пароходе отправляются обратно в Сан-Франциско. Заканчивая краткое содержание «Господин из Сан-Франциско», следует непременно описать всё ту же «Атлантиду», на борту которой те же праздные лица, те же завтраки и прогулки, и те же самые герои…. Но никто не подозревает, да и никому не интересно, что творится в душе каждого из присутствующих и кто скрыт в просмоленном гробу глубоко внизу в темном, холодном трюме…

В заключение хочется сказать, что если бы И. А. Бунин назвал свое произведение иначе, и, скажем, вместо «Господин из Сан-Франциско»на данный момент вы бы читали «Гражданин из Сан-Франциско», краткое содержание, главная идея произведения не изменились бы. Серость, пустота и бесцельность существования приводят лишь к одному концу - в дальнем трюме находится гроб не с человеком, а с телом без имени…

Словарь военно-морских жаргонизмов - содержит жаргонные фразы и слова, в той или иной степени используемые моряками военно-морского и торгового флота. Некоторые слова известны, и применяются в быту не только экипажами кораблей, но и людьми никак не связанными с морем. Часть терминов являются устаревшими, но оттого не менее интересны их значения на флоте.

Словарь

А

Моряки после аврала

Авача - действующий вулкан на Камчатке, а так же название вспомогательного судна ВМФ .

Барыга – заведующий продуктовой и/или вещевой каптёркой (складом, хранилищем, кладовой).

Бацилла - 1). малоопытный боцман от которого порой больше вреда чем пользы. 2). санитар или фельдшер из матросов или старшин службы по призыву на корабле.

Без палева – без провала, скрытно, конспиративно, тайно.

Белуга – нижнее белье, рубаха, кальсоны.

Блин (танкерн) - заглушка на манифолд (наверное по созвучию с англ. blind flange).

Блэкаут - (англ. BLACK OUT) - полное обесточивание теплохода .

Бобёр – жирный, тупой, неряшливый, мягкотелый, теплолюбивый «маменькин сынок».

Боевая лайба - военный корабль.

Боец - матрос, фамилию которого вспомнить не удается, матрос с чужого экипажа, просто матрос.

Болото - идем по зелёной, штиль.

Большая приборка - еженедельные Содом и Гоморра на корабле. Средство поддержания чистоты и лоска. Способ выявления матросских шхер. Способ избавить офицера (мичмана) от схода на берег. Подчеркивает превосходство чистоты и порядка над разумом. Заканчивается помывкой личного состава.

Борзометр - уровень внутреннего самоконтроля. Борзометр сгорел (зашкалил) - предел чьей–либо наглости явно превысил допустимые нормы.

Боцманенок - матрос из состава боцманской команды.

БМРТ типа «Пионер Латвии»

БП - боевая подготовка.

Бригада - несколько кораблей.

Броняга, Броненосец, «Бронетёмкин Поносец» - в ДВМП судно усиленного ледового класса.

БС - боевая служба. То же, что автономка.

Бублик, он же C-piece (танкерн) - труба для соединения двух манифолдов.

Букварь - книга вообще и инструкция в частности. (у Конецкого).

Бумажный Дед - военнослужащий, призванный на 1 год после окончания ВУЗа и отслуживший шесть месяцев службы.

Буфет - стюард, вестовой. Накрывает на столы, моет тарелки, помогает коку .

Буффало - буфетчица.

БЧ - боевая часть, корабельное подразделение. БЧ делятся на группы.

Варкуль – «ласковый» удар ладонью по шее.

Вахта – дежурство.

Вахта всенощная - разг., шутл. - вахта во время стоянки в порту или на рейде (стояночная вахта) с 00.00 до 8.00 - т.е. всю ночь.

Вахта - корабельное дежурство.

Вахтить – дежурить, нести вахту.

Вводная - неожиданное задание, поручение, командировка или дурацкая ситуация, на которую надо реагировать по–умному. Служебная задача без стандартного решения.

Вводняк - почти то же, что и «вводная», но в более худшем варианте, совершенно неожиданная. При получении такого «В» обычно следуют непечатные комментарии, душераздирающие пожелания соответствующему командиру (начальнику), а также проговариваются его психологические и служебные характеристики. Тоже - непечатные.

Великий Пожиратель Кораблей - прозвище мелей Гудвина у юго-восточного побережья Англии.

Великое переселение народов - допустим, создается такая ситуация: на корабле (достаточно крупном и приличном), выходящем в море с важной миссией, следуют большая группа офицеров высокого штаба, какая–то пресс–группа, ансамбль и т.д. Но корабль, даже большой - это не круизный лайнер , на нём может жить только минимально необходимое количество обслуживающего персонала и боевой команды, т.е. экипаж . Да и то в очень спартанских условиях. В таком случае обычно офицеры переселяются в каюты мичманов, мичмана - в кубрики, а матросы и старшины - на боевые посты. На подводных же лодках такое переселение вызывает самое незначительное присутствие «нештатных» офицеров.

Вертеть дырки (дырку) - разг. обр. - получить награду, орден. Ордена крепятся к форме через дырку, с помощью винта.

Весло - столовая ложка. Иногда «весло» бывает учебным - корабельные юмористы высверливают в «гребной» части ложки отверстие и рядом пишут индекс - «Учебная».

Взять за ноздрю - шутл. - взять на буксир .

Город Владивосток - Владик

Винные параллели (или широты) - шутл. - полоса (пояс) тропиков, в которых команды советских рыболовных судов получали (до 1985 г.) «тропическое» вино (по 300 г в день). Разбавленное водой, хорошо утоляет жажду.

Вира – вверх.

Вирать - разг. поднимать вверх или выбирать, тащить к себе, на себя.

Включить машину времени - забухать.

Владик - разг. прозв. - Владивосток.

Влипнуть - попасть в неприятность, вляпаться во что-то, получить наряд на грязную работу, попасть в переделку.

Вляпаться в переработку - сверхурочные работы при фиксированном овертайме.

ВМФ - Военно-морской Флот.

Водолазное белье - шикарные штаны и свитер верблюжьей шерсти.

Военмор – военный моряк.

Военная команда - «поступила военная команда...», выражение означает приказание, распоряжение, указание и т.д., которое отличается парадоксальностью поставленных задач, нелогичностью предлагаемых методов исполнения и удивительной неприемлемостью сроков. Вплоть до: «Исполнить вчера». И исполняется...

Военно-морская грудь - все, что выше колен и ниже подбородка.

Вонючка - денежная единица Южной Кореи. 1 вонючка = 1.000 Won.

Вооружить - изготовить для действия. «Вооружить парусное судно» - снабдить необходимым рангоутом и такелажем, установить их на место и привести судно в состояние, годное для плавания. «Вооружить помпу» - приготовить помпу к действию. «Вооружить рей» - оснастить (отакелажить) рей и привязать к нему все необходимые такелажные принадлежности для управления и действия им.

Учебная ложка - весло

Ворванщик (Ворванёр) - разг. на языке китобоев конца XIX - начала ХХ вв. - главный гарпунер , в обязанности которого входило также наблюдение за разделкой китов и вытопкой ворвани, китового жира (сала).

Воробей - птица, которая не водится на Камчатке.

Ворошиловка - алкогольный напиток из ворованного «шила».

Враги, механы - механики.

Втирать – убеждать, доказывать, уговаривать.

Втюхать, втюхивать – создавать проблемы салагам и молодым, сваливать на них неприятную работу и обязанности.

Вы - обращение к подчиненному, несущее в себе скрытую угрозу и злой умысел.

Вымачивать якоря - шутл. - отстаиваться, подолгу стоять на якоре. «Минувшая морозная зима нагромоздила возле Кронштадта сплошное ледяное поле, растопить его апрельское солнце не успело, и судам приходилось теперь вымачивать» на таллиннском рейде якоря, пока ледоколы не проложат дорогу» .

Выпуклый военно-морской глаз - универсальное мерило для дозирования, определения дистанций, прочности чего–либо, количества и достаточности боевых, химических, взрывчатых средств, лекарственных препаратов и т. д. без необходимых расчётов и измерений. Наиболее вероятно действует по правилу «Лучше больше, чем меньше», чтобы всем и всему хватило. Основан на прежних результатах, полученных собственным эмпирическим путём, это - фактор положительный, вторая версия: когда об этом опыте где–то слышали или что–то видели. Это - опасный вариант! Отсюда происходят предпосылки к авариям и катастрофам, и они же самые с жертвами или без них. Применяется также при разливании спиртного по стаканам - это наименее опасная область применения указанного прибора.

Вырубиться – мгновенно уснуть, спать крепким сном.

Вышка - высшее учебное заведение, высшее образование.

Вялиться – валяться, ничего не делать, праздно отдыхать.

Г

Сигнальный мостик - «голубятня»

Газ - крепкие алкогольные напитки.

Гайка - 1). Задание, вводная, приказание. Ловить, жевать гайку - отрабатывать выполнение этого приказания.2). Звезда на погоне.

Галимый (галимая) - пустой, голый, не соответствующий стандартам.

Галс тренировочный - неудача, что–то не состоялось, усилия были затрачены зря.

Добро - 1). Разрешение на что-либо. Карт-бланш на все командно-инженерные действия во благо службы. 2). Географическая широта места.

ДП - 1) Дополнительный паёк. 2) Дополнительные сутки ареста на гауптвахте за особое отличие в деле борьбы с установленными там порядками или за простое возмущение ими перед светлыми очами местных начальников. 3). Знак за ДП - наградной жетон «За дальний поход».

Драить - (кого-л.) строго выговаривать кому-л. – от «драить палубу, медяшку», в том же значении – «песочить».

Дробанули - запретили, отменили, загубили личные планы и надежды.

Дробить - запрещать, от команды о прекращении огня «Дробь!».

Дубы - накладные элементы, символизирующие дубовые листья и прикрепляемые к козырьку фуражки старших офицеров и адмиралов.

Дурдом - 1). Искусственное состояние повышенной служебной активности на корабле, в штабе соединения в преддверии какого-то ответственного мероприятия или очередной грядущей проверки. 2). Оценка уровня организации и военного управления в одной отдельно взятой воинской части или на корабле. 3). Обычная оценка морально-психологической обстановки в военном учреждении накануне, во время учений или очередной проверки высоким штабом. 4). Оценка окружающей ситуации со стороны постороннего человека, впервые попавшего в гущу военной службы. Короче - ДУРДОМ!

Дучка - (от польск. ducza - ямка) - лунка, ямка, углубление, дыра в гальюне, над которой моряк приседает, чтобы справить нужду и подумать, как жить дальше.

Дым в трубу, дрова в исходное! - закончить мероприятие, занятие, тренировку, учение.

Е, Ё

Е...понский городовой - приличное ругательство. Пауза должна быть выдержанна виртуозно.

Ёпрст! - вполне приличное ругательство. Может употребляться в домашней обстановке и при детях.

Ж

Жахнуть – совершить, свершить, сделать единым разом, выпить одним духом, взорвать.

Желудок - молодой военнослужащий, который ничего еще, кроме как вовремя принимать пищу, не умеет.

Жидкий доллар - спирт, «шило», какой-либо другой спиртной напиток, применяемый для решения вопроса приобретения чего-то нужного для корабля или в личное пользование. Раньше, особенно в горбачёвский период, эта валюта имела высокую цену и очень широкое хождение.

Жрать - что-либо непродуктивно, сверх положенных норм расходовать. Например: «Опять мыло закончилось? А вы что его, жрете, что ли?» .

З

Забить – быть равнодушным, отказаться, не обращать внимания.

Загнать, загонять, загнуть - придумать или сказать, предложить что-то необычное, смешное, глупое либо очень умное, творческое, значимое.

Замполит проводит занятия с личным составом

Зад в ракушках (печатный, более мягкий вариант выражения) - человек, который много и долго прослужил на кораблях. По аналогии с кораблём, у которого со временем обрастает днище различными ракушками, особенно в южных морях.

Залёт - нарушение какого-либо официального или неофициального правила, обычая, традиции, правонарушение, наказание за правонарушение.

Залётчик - (совершивший дисциплинарный проступок получивший соответствующее наказание).

Зам - серый кардинал, второе лицо на корабле после Командира. Умник, к которому не применяют НСС.

Замполит – заместитель командира корабля по политической части.

Запеленговать - обратить внимание, принять в расчёт. Начать даже кое-какие действия, если дело касается красотки или добычи каких-либо благ и удовольствий.

Зашаpиться, зашхериться – спрятаться, зайти за «шар» или скрыться в тайнике (шхере).

Зимбабве - страна, где все лучше, чем у нас.

Зольд - солдат.

И

ИДА, Идашка - индивидуальный дыхательный аппарат с водонепроницаемым костюмом. В мешке. Баллоны акваланга, как правило, не «набиты», т.е. без давления внутри. Спастись проблематично.

Инвентарное имущество - вечные, по мнению «вещевиков», предметы: канадка, меховые штаны к ней, ПШ, бинокль, пистолет Вери (имя изобретателя) сигнальный, койка, сапоги и т.д. Списывается лет через сто, или же во время шторма, с записью в вахтенном журнале: «Во время ремонта якорного устройства в период шторма (волнение моря 8 баллов), был смыт за борт штурман, на котором находились: канадки - 2, штаны меховые - 4, пистолет Вери на груди и бинокль в кармане, 6 комплектов ПШ и 9 комплектов водолазного белья. Якорное устройство отремонтировано, штурман спасен посредством подачи 6 коек с приданной им дополнительной плавучестью, путем привязывания сапог яловых (23 шт.) и укрепленных 30 метрами швартового конца. Всю одежду, что была на нем, штурман сбросил, чтобы удержаться на плаву. Койки, из-за набора воды в плавучесть, затонули вместе с ней» . Подпись, печать, списание.

Индюк - проверяющий.

Интеграл - изогнутый особым образом крюк (абгалдырь), предназначенный для извлечения из-за приборов и из «шхер» разных закладок, сделанных личным составом, или для извлечения на свет божий далеко спрятанного мусора.

Йо хай ды - приличное ругательство.

Испанский воротник - надетая на голову матроса-барда гитара.

Исполнить «Цепочку» - уйти домой (от сигнала «Ц» (цепочка), означающего по своду «Вернуться к своему соединению»).

К

Каpантин – место, где отбывают первичный срок нахождения призывники (курс молодого бойца) или заболевшие во время эпидемии.

Казарма - место ночлега личного состава ПЛ, когда лодка не в море.

Калабаха - матрос плотник. Встречаются калабахи на флоте и по сей день:-).

Калабашная - мастерская калабахи.

Каптёрка – кладовка с аттестатами и личными вещами военнослужащих.

Караси - грязные носки.

Карась - молодой матрос.

Кач, качок – занятие спортивными физическими упражнениями до изнеможения.

Матрос в брюках-клёш

Кинуть – обмануть, смошенничать.

Клеша - широченные вниз от колена флотские брюки. Пользуются любовью у годков и патрулей.

Кнехт - голова боцмана. Поэтому говорят, что на кнехте сидеть нельзя.

Ковёр, «вызов на ковёр» - разбор ошибок, неприятный разговор у начальника. Это слово, кажется, общего применения, но у моряков имеет более выраженный смысл - стоя на затёртом ковре (или ковролиновом покрытии) в каюте командира, чувствуешь себя неудобно из-за низкого подволока и ещё вынужден пригибать голову, как бы в знак признания вины.
Коза, КЗ - короткое замыкание.

Кок - повар на флоте.

Командир корабля - самый важный и уважаемый на Флоте человек. За глаза зовется кэп или мастер. При прямом обращении: «Товарищ Командир!». Называть по воинскому званию - моветон и махровая армейщина.

Комбриг - командир бригады.

Комод - командир отделения. Распространенное сокращение названия должности. Это ещё ничего, из классической маринистики Л. Соболева и С. Колбасьева известно такое название: «ЗамКом по МорДе» - заместитель командующего фронтом (армией) по морским делам (в годы Гражданской войны).

Комок - форменный камуфляжный костюм.

Компот - командир полка.

Конец – любой не металлический трос.

Контрабас - военнослужащий контрактной службы.

Корабль - вооруженное судно, в т.ч. подводная лодка.

Кореш, корефан – друг укоренившейся братской дружбы.

Король воды, говна и пара - обычно 4 механик, т.к. все это входит в его заведование.

Косарь - 1000 рублей.

Косяк, косячить – совершать профессиональные ошибки, неряшливость, недоделка, неправильность.

Краб - кокарда на головном уборе. Второе значение - рукопожатие.

Курва - существительное, употребляемое для усиления отрицательной оценки: «К., а не матрос!» .

Кусок – военнослужащий-специалист по контракту, как правило, прапорщик, мичман .

Л

Матросские койки

Лайба - судно.

Лариска, Лара - обнаглевшая корабельная крыса.

Лейтенант - еще не офицер.

Либидо - приличное ругательство. Например: «Я Вам Либидо-то порву…».

Личный состав - все военнослужащие. Например, личный состав корабля, бригады, Вооруженных сил. То, без чего служить было бы легко.

Лобарь – «ласковый» тычок ладонью в лоб или по лбу.

Лычка – узкая полоска на погонах: 1 лычка – ефрейтор, старший матрос , 2 лычки - младший сержант, старшина 2 статьи , 3 лычки – сержант, старшина 1 статьи , 1 широкая полоса – старший сержант, главный старшина . Лычки – визуальные знаки профессионального и статусного мастерства и старшинства.

Море на замок (иронич.) - состояние или окончание служебного процесса в данный период. Обычно такое выражение относится к офицерам береговой, штабной службы. Корабль в любом состоянии, как и цех с непрерывным циклом производства, никогда без присмотра не оставишь. Разве только временно, уходя в отпуск или находясь в составе «сходной смены».

Моряк – любой человек, служивший на гражданском или военно-морском флоте либо посвящённый в моряки во время перехода знаковых мест и географических координат (например, экватора).

Мотыль - моторист.

Мудель - производное от пуделя, мудака и миделя. Очень оскорбительное ругательство.

Мухосранск - город-призрак.

Н

Надругательство - обещание неприятностей. Например: «Опять у Вас бардак. Вот подождите, я над Вами надругаюсь…» .

Напряг - нагрузка, лишения, постоянная тревога, тягостное настроение, стресс, обида, мстительный гнев.

Народ - ласковое обращение к экипажу.

Начпо - начальник политотдела. Инженер человеческих душ. Отец родной для Павликов Морозовых.

Непруха - цепь неудач, невезение в службе.

Нерпа - ушастый тюлень с усами, внешне похожий на лысого пожилого мужчину.

Неуставные взаимоотношения - плохие, то же, что годковщина.

Неуставные (неуставная) - туфли, фуражка, звездочки, краб и т.д., то есть красивые, удобные, хорошие.

Неуставняк - практика неуставных отношений – «дедовщина» в армии, «годковщина» – в военно-морском флоте.

Низы - помещения корабля на нижней палубе, а также личный состав, расположенный или работающий в помещениях нижней палубы.

Нора - каюта.

НСС - взыскание, неполное служебное соответствие. За ним следует снятие с должности.

О

Обвеховаться - подстраховаться, предупредить наступление неприятностей с вероятных направлений. Буквально: обставить себя вехами со всех опасных направлений.

Обойти с подветренной стороны - 1). Сделать так, чтобы тебя не заметили, не «унюхали». 2). Сдать зачёты условно, по договоренности. 3). Как-то отделаться от грядущей проверки. 3). Уйти от неизбежной неприятности.

Обрез – любая металлическая ёмкость для жидкости (оцинкованное ведро, таз, кастрюля).

ОВРа - соединение кораблей охраны водного района, как правило, мелких. Место, куда списывают умников (см. ниже). В ОВРе служат люди героические, но бестолковые. Отличные моряки, закаленные морем, взысканиями и вечной оторванностью от семей. Из ОВРы два пути - или в академию, или в стройбат (см. ниже). Случаются исключения, типа перевода на большой корабль, но они не характерны.

Опарыш - ленивый матрос.

Орден - награда, достающаяся, в основном, штабным и береговым офицерам.

Плавали, знаем! - ироничное восклицание, означающее, что подчинённый или проверяемый применил древнюю, надоевшую всем уловку или оправдание своим промахам, которую когда-то в своё, но уже минувшее время командир или проверяющий сам с равным успехом использовал.

Плющить – щемить, ущемлять, давить, унижать, но без видимых правонарушений (без палева).

Побрить – обнадёжить и обмануть, оголить начисто.

Подгон (подогнать) - подарок (подарить).

Подорваться - вскочить, встать, отскочить, убежать.

Подписка - договор о прохождении контрактной службы.

Покалечиться - помять корпус корабля во время неумелой швартовки.

Покой долой, ажиотаж - до места! - (насмеш.) авральное выполнение работы, которую можно было давно сделать. Подготовка к прибытию высокой комиссии, не жалея ни сил, ни времени подчинённых.

Покупатель – офицер, прибывший за молодым пополнением и сопровождающий до воинской части.

Полмарсос - (насмеш.) политико-моральное состояние. Например, на вопрос: «Как полмарсос?», должен был следовать квалифицированный ответ: «На высидуре!», т.е. на высоком идейном уровне.

Полста - пятьдесят. Происходит от необходимости исключения ошибочного восприятия на слух чисел 50 и 60 при радиотелефонных переговорах и командах голосом.

Полудурок - идиот в степени, не дотянувший даже до дурака. Очень опасен как в мирное, так и в военное время. Встречается в любых воинских званиях.

Пом - помощник командира.

Помывка - баня, душ для личного состава.

Попутать – перепутать, ошибиться, обмануться, растеряться, перестать слушаться, обнаглеть.

Порнография - или, как подвид, военно-морская Порнография 1). Что-то исполненное из рук вон плохо и небрежно, содержание техники, заведования в нарушение существующих правил и традиций морской культуры. 2). Испорченная, перешитая особым образом форма одежды. 3). Наоборот, форма одежды, которую выдали прямо со склада, на пару размеров больше.

Построить – 1). воспитывать, отчитывать, ругать. 2). показать свое служебное превосходство. «Что ты меня строишь?» Т.е. что придираешься, чего командуешь, не имея на это права.

Сход - редкий вид поощрения офицерского и мичманского состава, выражающийся в кратковременном свидании с семьей. Происходит по графику. Нарушается начальником с садистским удовольствием. Был бы вообще отменен, если бы не нужда Родины в следующих поколениях корабельных офицеров. Отрыв от служебных обязанностей. Помеха службе.

Сходная смена - смена офицеров, мичманов и т.д., которые имеют право после окончания этого рабочего дня, а также всех общих мероприятий сойти с корабля до назначенного времени. Это - при условии, что они успешно справились с заданиями командира, старпома, зама и своих командиров боевых частей и получили «добро».

Счисление - штурманский термин, обозначающий графическое ведение прокладки пути корабля на карте.

Т

Флаг Тихоокеанского флота РФ

Табанить - замедлять процесс. Стремиться «затормозить» прохождение документа, какой-то акции и т.д. Имеется в виду бодрое создание искусственных проблем на пути к прохождению чего-то нового и полезного. Особенно - для вас лично.

Таска – тоже, что и грусть-тоска, ничегонеделанье, тупое перемещение во времени и пространстве, тащиться, таращиться, тупое наблюдение за окружающими.

Тащ - товарищ, обращение матроса к старшему. Чтобы не допустить дальнейшего падения субординации, рекомендуется ответ, не меньший по строгости, чем: «Я вам не «тащ!»

Тащиться – наслаждаться, отдыхать, балдеть, получать удовольствие.

Тоpмоз – тупой и непонятливый военнослужащий, медленно реагирующий на указания и приказы.

Торпеда - треугольник из фанеры для растягивания матросских брюк в «клеша» безобразных размеров. Устройство придумано Пупкиным (см. выше). Второе значение - подводный снаряд.

Травить - давать слабину концу (веревке), рассказывать флотские байки, изрыгать пищу вследствие морской болезни (после водки блюют, во время качки - травят).

Травля - веселая дружеская беседа, не прерываемая начальством и проходящая в неформальной обстановке. В формальной обстановке является проявлением флотской демократии. Заразна, как чума, бесконечна, как Вселенная. Главное занятие в отсутствие начальства и в обществе женщин. Хороша под рюмку, вместо закуски. С закуской является десертом.

Три звонка - это переводится, как: «три зеленых гудка в тумане», т.е. сигнал, означающий, что командир сошёл с корабля, означают также, что некоторые его подчинённые могут, без излишнего шума, тоже пристроиться ему в кильватер для решения личных вопросов на берегу. Эти же три звонка, но означающие прибытие командира на корабль, резко повышают бдительность экипажа и уровень имитации бурной деятельности. Для нефлотских читателей: ТРИ ЗВОНКА - это не дань уважения и не почести, это сигнал экипажу, что командир прибыл на корабль и вступил в управление им, при убытии - что в управление кораблём вступил старший помощник, и теперь именно он будет руководить борьбой за живучесть и т.д. в случае чего. Чтобы экипаж, в случае чего, не мучился сомнениями, кому подчиняться.

Форма одежды №3 и №4

Три зелёных гудка в тумане - 1) Условный сигнал непонятного значения. 2) Сигнал, условные слова, имеющие второе, истинное значение для ограниченной группы, с целью отделаться от нежелательных элементов.

Три пакета - ключевая фраза из старого военного анекдота. Поиск оправданий за промахи перед командованием. Первый пакет - в начале службы, валить всё на предшественника, второй - отчаянно каяться в своих собственных грехах, третий - готовиться к убытию к новому месту службы.

Триндец - окончательный и бесповоротный конец, амба, всё.

Тройка - форма № 3: фланелевая рубашка, суконные брюки, кожаные ботинки.

Тропичка - тропическая форма одежды, включающая в себя кепку, куртку и шорты, а также «тапочки с дырочками», т.е. легкие сандалии с множеством отверстий для вентиляции.

Труба - трубка телефона. Здесь тоже флотский приоритет. Переговорные трубы появились на флоте ещё до телефонов - на кораблях и береговых батареях.

Тубрики - любая местная валюта, кроме доллара, евро и рубля. Еще чаще местную валюту называют Х*ябриками.

Ты - дружеское обращение к подчиненному.

У

Увольнение – временное освобождение от несения воинской службы, выход за пределы воинской части на отдых.

Умник - дерзящий военнослужащий. Награждается НССом (см. выше).

Уроды - оценка начальства подчиненными и подчиненных начальством. Применимо к группе умников.

Устав – официальный и неофициальный свод воинских законов и правил, всё, что положено по уставу военнослужащим, конституция военной службы и уставных взаимоотношений между всеми военнослужащими.

Учебка - учебное подразделение (дивизион, экипаж, карантин), в котором призывники получают начальную военную подготовку.

Ф

Финик - финансист, офицер или мичман финансовой службы, или исполняющий обязанности внештатного специалиста фин-службы, получающий деньги в кассе и раздающий денежное довольствие на корабле.

Фитиль – 1) Вставить «фитиль» - в настоящее время это выражение общего применения, означающее нагоняй или взыскание. Но происхождение его изначально флотское. Когда-то давно, во мгле исторических истоков флота, когда ещё не было многофлажных сводов сигналов, флагман, выражающий неудовольствие манёвром корабля эскадры, приказывал поднять «до места» название этого корабля и видимый издалека зажжённый и дымящийся фитиль. Капитану этого корабля все сразу становилось предельно ясно. Выражение «фитиль ещё дымится» означает, что данный начальник ещё находится под впечатлением случившегося, и к нему лучше не соваться со своими проблемами. 2) Корабельный киномеханик, личность популярная и незаменимая на корабле, особенно по выходным дням. Происходило от названия популярного когда-то киножурнала. Позднее, с широким внедрением видеомагнитофонов, социальный статус этой внештатной должности резко упал, так как впихнуть кассету в пасть потрепанного «видика» ума и особых знаний не надо, на это способен и самый последний балбес.

Фишка (стрём) – место нахождения на стороже, слежение за обстановкой, стояние на стрёме, охрана тайного события, нечто отличительное, значимое, событийное.

Флагманский мускул - начальник физподготовки и спорта соответствующего соединения.

Ш

Швартов - толстая веревка или трос.

Швартоваться - пристать к пирсу и привязать корабль к нему с помощью швартова.

Швартовая команда - группа бестолковых матросов, плохо обученная боцманом и помощником и слабо знающих русский язык, путающих «лево» и «право».

Шхеры (географические) в Турции

Шелупонь - мелкая рыбешка, дети, молодые матросы, младшие офицеры, корабли соединения ОВРа (см. выше) с мостика крейсера.

Шеф - кок, повар.

Шило – спирт. С. Должиков поясняет: «Издавна на флоте спирт носит странное жаргонное название - «шило». Это название - целая история. Когда-то, еще на парусном флоте, водку, по чарке которой непременно наливали матросам перед обедом (кто не пил - тому к жалованью каждый день пятачок добавляли), хранили в кожаных бурдюках. Завязки как-то там особо опечатывались, чтоб было видно, если кто покусится на святое. Так вот самые ушлые матросы наловчились бурдюки прокалывать. Добытое таким образом спиртное называлось «шильным» или «шилом».

Шкрябка – приспособление, с помощью которого металл перед окраской очищают от ржавчины.

Шмон - внезапная и тщательная проверка личных вещей военнослужащих.

Шмотки - вещевой аттестат (см. выше).

Шнорхель - устройство работы дизеля под водой. Немецкое опасное изобретение в виде трубы с большим поплавком на конце. При большом волнении моря способно набрать столько воды, что ПЛ затонет.

Шуршать - активно действовать, работать или делать вид, что работаешь.

Шутка - розыгрыш, закономерным итогом которого, как правило, является обширный инфаркт.

Шухер - внезапно возникавшая угроза раскрытия чего-либо тайного, скрываемого, спрятанного.

Шхера – (шв. skär) различные щели, узости, шире – укромные места, где можно хранить различные вещи и даже укрыться для неспешной беседы с товарищем по нелегкой морской службе: «Крепись, браток, наступит время - / Не будет «лычек» и погон, / И где-нибудь в укромной «шхере» / Глушить мы будем самогон» (Должиков С., № 11, 2002, с. 23). Второе значение - извилистый каньон, глубоко врезающийся в сушу в странах Скандинавии.

Щ

Щас - ироничное обещание выполнить что-либо.

Ъ

Ъ - непременный атрибут настоящей стойкости и мужского начала. Выражается в поведении и взгляде. Чисто морское качество, т.к. только моряком «Ъ» может быть еще и произнесен вслух.

Ь

Якоря Холла на постаменте в Кронштадте

Ь - используется только начпо при задушевной беседе с подчиненными.

Э

Э - употребляется только во множественном числе: «Э-э-э» , для выигрыша запаса времени в процессе игры с начальником в «почему - потому» , для мгновенного выдумывания правдоподобной лжи, объясняющей невыполнение чего-либо. Длину паузы надо чувствовать очень тонко и не передержать. Если нет опыта, лучше «Э» не использовать, а подготовить варианты ответов заранее.

Экватор - 50 дней до приказа об увольнении в запас (ДМБ).

Ю

Юга - место отдыха, но не службы.

Я

Я - ярко выраженное эго начальника в общении с подчиненными. При употреблении с глаголами «сказал», «приказываю», представляет истину в конечной инстанции. Второе значение - выкрик военнослужащего, невзначай услышавшего свою фамилию из уст командира (начальника).

Якорь – то же самое что «тормоз», тупой, медленный, ленивый, плохо обучаемый военнослужащий.

На другой день — это было 7 января, день Иоанна Крестителя — Орлов после завтрака надел черный фрак и орден, чтобы ехать к отцу поздравлять его с ангелом. Нужно было ехать к двум часам, а когда он кончил одеваться, была только половина второго. Как употребить эти полчаса? Он ходил по гостиной и декламировал поздравительные стихи, которые читал когда-то в детстве отцу и матери. Тут же сидела Зинаида Федоровна, собравшаяся ехать к портнихе или в магазин, и слушала его с улыбкой. Не знаю, с чего у них начался разговор, но когда я принес Орлову перчатки, он стоял перед Зинаидою Федоровной и с капризным, умоляющим лицом говорил ей: — Ради бога, ради всего святого, не говорите вы о том, что уже известно всем и каждому! И что за несчастная способность у наших умных, мыслящих дам говорить с глубокомысленным видом и с азартом о том, что давно уже набило оскомину даже гимназистам. Ах, если бы вы исключили из нашей супружеской программы все эти серьезные вопросы! Как бы одолжили! — Мы, женщины, не можем сметь свое суждение иметь. — Я даю вам полную свободу, будьте либеральны и цитируйте каких угодно авторов, но сделайте мне уступку, не трактуйте в моем присутствии только о двух вещах: о зловредности высшего света и о ненормальностях брака. Поймите же вы, наконец. Высший свет бранят всегда, чтобы противупоставить его тому свету, где живут купцы, попы, мещане и мужики, разные там Сидоры и Никиты. Оба света мне противны, но если бы мне предложили выбирать по совести между тем и другим, то я, не задумываясь, выбрал бы высший, и это не было бы ложью и кривляньем, так как все мои вкусы на его стороне. Наш свет и пошл, и пуст, но зато мы с вами хоть порядочно говорим по-французски, кое-что почитываем и не толкаем друг друга под микитки, даже когда сильно ссоримся, а у Сидоров, Никит и у их степенств — потрафляем, таперича, чтоб тебе повылазило, и полная разнузданность кабацких нравов и идолопоклонство. — Мужик и купец кормят вас. — Да, ну так что же? Это рекомендует с дурной стороны не меня только, но и их также. Они кормят меня и ломают передо мною шапку, значит, у них не хватает ума и честности поступать иначе. Я никого не браню и не хвалю, а только хочу сказать: высший свет и низший — оба лучше. Сердцем и умом я против обоих, но вкусы мои на стороне первого. Ну-с, что же касается теперь ненормальностей брака, — продолжал Орлов, взглянув на часы, — то пора вам понять, что никаких ненормальностей нет, а есть пока только неопределенные требования к браку. Что вы хотите от брака? В законном и незаконном сожительстве, во всех союзах и сожительствах, хороших и дурных, — одна и та же сущность. Вы, дамы, живете только для одной этой сущности, она для вас всё, без нее ваше существование не имело бы для вас смысла. Вам ничего не нужно, кроме сущности, вы и берете ее, но с тех пор, как вы начитались повестей, вам стало стыдно брать, и вы мечетесь из стороны в сторону, меняете, очертя голову, мужчин и, чтобы оправдать эту сумятицу, заговорили о ненормальностях брака. Раз вы не можете и не хотите устранить сущности, самого главного вашего врага, вашего сатану, раз вы продолжаете рабски служить ему, то какие тут могут быть серьезные разговоры? Всё, что вы ни скажете мне, будет вздор и кривлянье. Не поверю я вам. Я пошел узнать у швейцара, есть ли извозчик, и когда вернулся, то застал уже ссору. Как выражаются моряки, ветер крепчал. — Вы, я вижу, хотите сегодня поразить меня вашим цинизмом, — говорила Зинаида Федоровна, ходя в сильном волнении по гостиной. — Мне отвратительно вас слушать. Я чиста перед богом и людьми, и мне не в чем раскаиваться. Я ушла от мужа к вам и горжусь этим. Горжусь, клянусь вам моею честью! — Ну, и прекрасно. — Если вы честный, порядочный человек, то вы тоже должны гордиться моим поступком. Он возвышает меня и вас над тысячами людей, которые хотели бы поступить так же, как я, но не решаются из малодушия или мелких расчетов. Но вы не порядочны. Вы боитесь свободы и насмехаетесь над честным порывом из страха, чтобы какой-нибудь невежда не заподозрил, что вы честный человек. Вы боитесь показывать меня своим знакомым, для вас нет выше наказания, как ехать вместе со мною по улице... Что? Разве это не правда? Почему вы до сих пор не представили меня вашему отцу и вашей кузине? Почему? Нет, мне это надоело, наконец! — крикнула Зинаида Федоровна и топнула ногой. — Я требую того, что мне принадлежит по праву. Извольте представить меня вашему отцу! — Если он вам нужен, то представьтесь ему сами. Он принимает ежедневно по утрам от десяти до половины одиннадцатого. — Как вы низки! — сказала Зинаида Федоровна, в отчаянии ломая руки. — Если даже вы не искренни и говорите не то, что думаете, то за одну эту жестокость можно возненавидеть вас. О, как вы низки! — Мы всё ходим вокруг да около и никак не договоримся до настоящей сути. Вся суть в том, что вы ошиблись и не хотите в этом сознаться вслух. Вы воображали, что я герой и что у меня какие-то необычайные идеи и идеалы, а на поверку-то вышло, что я самый заурядный чиновник, картежник и не имею пристрастия ни к каким идеям. Я достойный отпрыск того самого гнилого света, из которого вы бежали, возмущенная его пустотой и пошлостью. Сознайтесь же и будьте справедливы: негодуйте не на меня, а на себя, так как ошиблись вы, а не я. — Да, я сознаюсь: я ошиблась! — Вот и прекрасно. До главного договорились, слава богу. Теперь слушайте дальше, если угодно. Возвыситься до вас я не могу, так как слишком испорчен; унизиться до меня вы тоже не можете, так как высоки слишком. Остается, стало быть, одно... — Что? — быстро спросила Зинаида Федоровна, притаив дыхание и ставши вдруг бледною, как бумага. — Остается позвать на помощь логику... — Георгий, за что вы меня мучаете? — сказала Зинаида Федоровна вдруг по-русски, надтреснувшим голосом. — За что? Поймите мои страдания... Орлов, испугавшийся слез, быстро пошел в кабинет и, не знаю зачем, — желал ли он причинить ей лишнюю боль, или вспомнил, что это практикуется в подобных случаях, — запер за собою дверь на ключ. Она вскрикнула и побежала за ним вдогонку, шурша платьем. — Это что значит? — спросила она, стучась в дверь. — Это... это что значит? — повторила она тонким, обрывающимся от негодования голосом. — А, вы вот как? Так знайте же, я ненавижу, презираю вас! Между нами всё уже кончено! Всё! Послышался истерический плач, с хохотом. В гостиной что-то небольшое упало со стола и разбилось. Орлов пробрался из кабинета в переднюю через другую дверь и, трусливо оглядываясь, быстро надел шинель и цилиндр и вышел. Прошло полчаса, потом час, а она всё плакала. Я вспомнил, что у нее нет ни отца, ни матери, ни родных, что здесь она живет между человеком, который ее ненавидит, и Полей, которая ее обкрадывает, — и какою безотрадною представилась мне ее жизнь! Я, сам не знаю зачем, пошел к ней в гостиную. Она, слабая, беспомощная, с прекрасными волосами, казавшаяся мне образцом нежности и изящества, мучилась как больная; она лежала на кушетке, пряча лицо, и вздрагивала всем телом. — Сударыня, не прикажете ли сходить за доктором? — спросил я тихо. — Нет, не нужно... пустяки, — сказала она и посмотрела на меня заплаканными глазами. — У меня немножко голова болит... Благодарю. Я вышел. А вечером она писала письмо за письмом и посылала меня то к Пекарскому, то к Кукушкину, то к Грузину и, наконец, куда мне угодно, лишь бы только я поскорее нашел Орлова и отдал ему письмо. Когда я всякий раз возвращался обратно с письмом, она бранила меня, умоляла, совала мне в руку деньги — точно в горячке. И ночью она не спала, а сидела в гостиной и разговаривала сама с собой. На другой день Орлов вернулся к обеду, и они помирились. В первый четверг после этого Орлов жаловался своим приятелям на невыносимо тяжелую жизнь; он много курил и говорил с раздражением: — Это не жизнь, а инквизиция. Слезы, вопли, умные разговоры, просьбы о прощении, опять слезы и вопли, а в итоге — у меня нет теперь собственной квартиры, я замучился и ее замучил. Неужели придется жить так еще месяц или два? Неужели? А ведь это возможно! — А ты с ней поговори, — сказал Пекарский. — Пробовал, но не могу. Можно смело говорить какую угодно правду человеку самостоятельному, рассуждающему, а ведь тут имеешь дело с существом, у которого ни воли, ни характера, ни логики. Я не выношу слез, они меня обезоруживают. Когда она плачет, то я готов клясться в вечной любви и сам плакать. Пекарский не понял, почесал в раздумье свой широкий лоб и сказал: — Право, нанял бы ты ей отдельную квартиру. Ведь это так просто! — Ей нужен я, а не квартира. Да что говорить? — вздохнул Орлов. — Я слышу только бесконечные разговоры, но не вижу выхода из своего положения. Вот уж воистину без вины виноват! Не назывался груздем, а полезай в кузов. Всю свою жизнь открещивался от роли героя, всегда терпеть не мог тургеневские романы и вдруг, словно на смех, попал в самые настоящие герои. Уверяю честным словом, что я вовсе не герой, привожу тому неопровержимые доказательства, но мне не верят. Почему не верят? Должно быть, в самом деле у меня в физиономии есть что-нибудь геройское. — А вы поезжайте ревизовать губернии, — сказал Кукушкин со смехом. — Да только это и остается. Через неделю после этого разговора Орлов объявил, что его опять командируют к сенатору, и в тот же день вечером уехал со своими чемоданами к Пекарскому.

Справочник по русскому языку. Пунктуация Розенталь Дитмар Эльяшевич

Вводные предложения

Вводные предложения

1. Запятыми выделяются вводные предложения следующих типов:

1) личные нераспространенные предложения типа я думаю, я знаю, я вижу, я помню: Я чаю, небо с овчинку показалось (П.); Вот у меня, я думаю, получше глаза (Г.); Средь гор Кавказских есть, слыхал я, грот (Л.); А вы, я вижу, шёлковый (Т.); У меня, я чувствовал, закипали на сердце и поднимались к глазам слёзы (Т.); Он меня, вы знаете, очень уважает (Т.); Некрасивого, доброго человека, каким он себя считал, можно, полагал он, любить как приятеля (Л.Т.); И этот учитель греческого языка, этот человек в футляре, можете себе представить, едва не женился (Ч.). Эти предложения отличаются от вводных слов только наличием при глагольной форме местоимения-подлежащего и не требуют более сложной пунктуации;

2) предложения безличные, неопределенно-личные, тоже простые по структуре, как правило, нераспространенные: Буран, мне казалось, всё ещё свирепствовал (П.); Марина… увлечена была, говорили мне, тщеславием, а не любовью (П.); …И этот голос чудно-новый, ей мнилось, всё ещё звучал (Л.); Он теперь ехал к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов (Л.Т.);

3) предложения, присоединяемые посредством союзов или союзных слов: Покойный дедушка, сколько я помню, был род бабушкина дворецкого (П.); Первый тост был выпит, как читатели, может быть, и сами догадаются, за здоровье нового херсонского помещика (Г.); …Дана была полтина меди на расход и лакомства и, что гораздо важнее, умное наставление (Г.); Прасковья Ивановна давно уже проснулась, как мы узнали от Параши, оделась и кушала чай в своей спальне (Акс.); Я, как несомненно можете по мне видеть, человек совсем незначительный (Леск.); Мне помогал маляр, или, как он сам называл себя, подрядчик малярных работ (Ч.); Как выражаются моряки, ветер крепчал (Ч.); Эти собаки, если не ошибаюсь, происходят от простых дворняжек и овчарок (Купр.); Она была красивая и, что ещё важнее, умная женщина (Павл.).

2. Посредством тире перечисленные в п. 1 конструкции оформляются редко; обычно при помощи тире выделяются более распространенные предложения: Сама же барыня - говорили о ней - не умеет отличить буженину от телятины (М.Г.); Есть у нас везде - думалось мне - даже и в такой дыре, Скобелеве, свои люди (Фурм.); Обвинитель сломя голову летит в библиотеку и - можете себе представить? - ни похожего номера, ни такого числа мая месяца в сенатских решениях не обнаруживает (Фед.) - играет роль вопросительный характер вводного предложения; Заподозрить Якова Лукича во вредительстве - теперь уже казалось ему - было нелегко (Ш.); Дать противнику уйти, или - как это говорится на торжественном языке воинских уставов - дать ему оторваться - это для разведчиков крупная неприятность (Каз.); …Сидят здесь под страхом смерти и - что ещё хуже - под проливным дождём (Каз.).

Из книги Справочник по русскому языку. Пунктуация автора Розенталь Дитмар Эльяшевич

§ 25. Вводные слова и словосочетания 1. Вводные слова и словосочетания выделяются запятыми.Различается несколько основных групп вводных слов по их значению:1) вводные слова и сочетания, выражающие чувства говорящего (радость, сожаление, удивление и т. д.) в связи с

Из книги Энциклопедия безопасности автора Громов В И

§ 26. Вводные и вставные конструкции Вводные предложения 1. Запятыми выделяются вводные предложения следующих типов:1) личные нераспространенные предложения типа я думаю, я знаю, я вижу, я помню: Я чаю, небо с овчинку показалось (П.); Вот у меня, я думаю, получше глаза (Г.);

Из книги Большая Советская Энциклопедия (ВВ) автора БСЭ

1.1. Вводные положения Для ведения активной важной игры требуются свои люди в ставке противника.Свои люди могут быть как внедрены (возможно, после предварительной вербовки) в нужную группу, так и завербованы из ее членов.Уровень, занимаемый своим человеком (или людьми) в

Из книги Справочник по правописанию и стилистике автора Розенталь Дитмар Эльяшевич

2.1. Вводные положения Воздействовать на ум и поведение человека можно различными путями, одни из которых требуют лишь специфичной подготовленности специалиста (убеждение, внушение, подкуп…), а другие - еще и специальной аппаратуры (технотронные приемы,

Из книги Справочник по правописанию, произношению, литературному редактированию автора Розенталь Дитмар Эльяшевич

3.1. Вводные положения Для решения любой проблемы требуется оптимальная информация. Однако то, что кому-то представляется информацией, прочими может восприниматься как никчемный и довольно-таки заурядный шум.Информацию принято считать ценной лишь тогда, когда ее можно

Из книги Правила русской орфографии и пунктуации. Полный академический справочник автора Лопатин Владимир Владимирович

4.1. Вводные положения Не обладая поддержкой различных политических, коммерческих и официальных силовых структур качественно провести какую-либо серьезную операцию обычно удается только скрыв свою истинную деятельность ("нелегалы дела"), и свое истинное лицо ("нелегалы

Из книги автора

5.2.1. Вводные положения Люди как правило высказывают одно, а думают совсем другое, поэтому очень важно понимать их истинное состояние.При передаче информации лишь 7 % от нее сообщается посредством слов (вербально), процентов 30 выражается звучанием голоса (тональностями,

Из книги автора

5.3.1. Вводные положения Все люди обладают сознанием (внутренним осознанным миром) стыкующимся с подсознанием (внутренним неосознанным миром) и функционируют в определенной среде (внешнем окружающем мире).Субъектом управляют образы, обычно возникающие из его прошлого

Из книги автора

Из книги автора

§ 99. Вводные слова и словосочетания 1. Вводные слова и словосочетания выделяются запятыми. Различается несколько основных групп вводных слов по их значению: 1) вводные слова, выражающие чувства говорящего (радость, сожаление, удивление и т. п.) в связи с сообщением: к

Из книги автора

§ 100. Вводные и вставные предложения 1. Небольшие по объему вводные предложения обычно выделяются запятыми, например: Вы, я думаю, привыкли к этим великолепным картинам (Лермонтов); Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов (Л. Толстой); …В этот день не то

Из книги автора

§ 100. Вводные и вставные предложения 1. Небольшие по объему вводные предложения обычно выделяются запятыми, например: Вы, я думаю, привыкли к этим великолепным картинам (Лермонтов); Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов (Л. Толстой);…В этот день не то

Из книги автора

ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ В КОНЦЕ И В НАЧАЛЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ. КОНЕЧНЫЕ ЗНАКИ В СЕРЕДИНЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ Знаки препинания в конце предложения § 1. В зависимости от цели сообщения, наличия или отсутствия эмоциональной окраски высказывания в конце предложения ставится точка

Из книги автора

Знаки конца предложения внутри предложения § 5. При смысловом подчеркивании отдельных членов вопросительного или восклицательного предложения знаки препинания ставятся после каждого из членов, которые оформляются как самостоятельная синтаксическая единица, т. е.

Из книги автора

Знаки конца предложения внутри предложения вопросительный и восклицательный знакипри смысловом подчеркивании отдельных членов вопросительного или восклицательного предложения § 5при включении во вставку § 6при замещении вставки § 6, § 7многоточиепри передаче

Из книги автора

Вводные конструкции запятыепри вводных словах и сочетаниях слов:- указывающих на степень достоверности сообщения, факта § 91, прим. 1, п. б)- указывающих на степень обычности § 91, прим. 1, п. б)- выражающих эмоциональную оценку сообщения § 91, прим. 1, п. в)- указывающих на