I. Предыстория русско-византийской войны 1043 года

В конце 30-х гг. XI в. Русская земля и Византия вступили в многолетний период враждебного противостояния, кульминационным моментом которого стал последний в истории обеих стран поход Руси на Константинополь в 1043 г.

Византийский историк Михаил Пселл , близкий в те годы к императорскому двору, следующим образом отозвался о причинах острого политического кризиса в русско-византийских отношениях: «Это варварское племя всегда питало яростную и бешеную ненависть к гегемонии ромеев; при каждом удобном случае изобретая то одно, то другое обвинение, они создавали предлог для войны с нами».

Ключевым словом в его сообщении является греческий термин hegemonia. Некоторые историки считали, что в данном контексте он означает просто «империя, держава». Однако этот вариант перевода слишком явно противоречит действительным фактам, которые говорят о том, что крещеная Русь никогда не покушалась на государственное бытие Византии или на ее территориальную целостность. Наоборот, со времен князя Владимира многотысячный русский корпус не раз помогал империи отстоять ее старые владения и заполучить новые. При Ярославе Мудром русы, верные своим союзническим обязательствам, продолжали пополнять ряды византийской армии. В 1030 г. они разделили с ромеями бедствия неудачного похода на Алеппо. Спустя шесть лет источники отмечают их в войске патрикия Никиты, осаждавшего крепость Пергри на византийско-армянской границе. В 1038-1042 гг. русские наемники приняли участие в сицилийской экспедиции стратига Георгия Маниака , закончившейся покорением почти всего острова.

Но, уважая государственный суверенитет Ромейской державы, Русь совсем иначе относилась к ромейской «гегемонии», то есть к официальной имперской доктрине, которая провозглашала византийского василевса верховным правителем над всеми народами, принявшими христианство из Византии, и которая находила свое продолжение в жесткой канонической практике Константинопольского патриархата, сковывавшей самостоятельную жизнь национальных Церквей. На церковно-политические притязания греков русские князья действительно отвечали «бешеной ненавистью» независимых государей, глубоко уязвленных навязанным им статусом «подданных» василевса. И если Владимир сумел оградить свое достоинство суверена женитьбой на багрянородной принцессе и царским титулом, то Ярослав был в этом смысле абсолютно не защищен, так как византийский титул кесаря не передавался по наследству. Особую унизительность его отношениям с Византией придавало еще и то обстоятельство, что о своем политическом протекторате над Русской землей заявляли уже не лица царских кровей, а случайные выскочки. После смерти Василия II Болгаробойцы (1025) и его брата Константина VIII (1028) мужская линия Македонской династии пресеклась. Наследницей престола осталась дочь Константина VIII Зоя - пятидесятилетняя сумасбродка, помешанная на ароматических благовониях, молодых мужчинах и ханжеском благочестии.

Сначала она взяла себе в мужья красавца Романа Аргиропула , а когда в 1034 г. он был отравлен, посадила на трон василевсов своего нового мужа Михаила IV - невесть откуда взявшегося юношу, которого даже византийские хронисты окрестили «безвестным» («смирен человек родом», по дипломатичной характеристике Никоновской летописи). Естественно, что великому князю и кагану Русской земли, «яже ведома и слышима есть всеми четырьми конци земли», претило ходить в холопах у подобных людей. Таким образом, слова Пселла, переведенные на язык исторической действительности, отлично выражают суть дела.

Начало открытому конфликту положил церковный раздор с греками.
В Константинополе были недовольны теми тенденциями, которые возобладали в 30-х гг. XI в. при дворе русского «архонта» и которые нашли отражение в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона. Последовательное отстаивание самобытных основ русского христианства, апология князя Владимира, - этого притеснителя греческой иерархии, - как «апостола во князьях», равновеликого императору Константину, притязания Киева на роль нового Царьграда - не оставляли сомнений в намерении новообращенных окончательно освободиться от «гегемонии» ромеев. Мириться с этим Византия не могла, и в Константинополе решили дать урок строптивой русской епархии.

В 1039 г. в Киев приехал новый, четвертый по счету, «митрополит Росии» Феопемпт. Вскоре по его прибытии разразился громкий скандал. Едва осмотревшись на новом месте, митрополит первым делом отправился святить Десятинную церковь. В наших летописях это событие осталось в виде краткой хроникальной заметки: «Священа бысть церкы святая Богородица, юже созда Володимер, отец Ярославль, митрополитом Феопомтом». Необычность поступка церковного владыки заключалась в том, что Десятинная церковь уже была освящена четыре десятилетия назад при ее открытии. Речь, стало быть, шла о повторном освящении, причину которого летописцы не называют. Однако установить ее все-таки можно.

Согласно правилам Церкви обряд вторичного освящения храма совершается по двум чинам - малому и великому. Малое освящение назначается в случае проведения в церкви ремонтных работ, не затрагивающих алтаря (например, поновление верха), касания мирянами святого престола, или если храм был осквернен татьбой, нечистотами, убийством, кровопролитием, внезапной смертью, рождением, излиянием семени и т. д. Чин малого освящения состоит из кропления храма святой водой и чтения молитв «на обновление» или «на отверзение» храма. Представляется маловероятным, чтобы митрополит участвовал (а летописи отметили его участие) в малом освящении, совершить которое вполне мог и настоятель Десятинной церкви, не дожидаясь приезда митрополита. Скорее всего вторичное освящение Десятинной церкви происходило по чину великого освящения, в точности повторяющему обряд освящения при открытии храма. В этом случае священнодействие касалось устроения важнейшей части храма - престола, и совершать его приличествовало архиерею, поскольку оно включало миропомазание святого престола и церковных стен. Основанием к повторному освящению по великому чину служили следующие обстоятельства: разрушение храма, сопровождавшееся повреждением алтаря; устроение еще одного престола; языческое кощунство в стенах храма; еретическое богослужение. Какое же из них подвигло митрополита Феопемта на освящение Десятинной церкви?

Летопись не дает оснований полагать, что в 1039 г. Десятинная церковь находилась в аварийном состоянии. О таких случаях обыкновенно сообщалось, как, например, под 1105 г.: «увалися верх святого Андрея» (церковь святого Андрея в киевском Янчином монастыре) или под 1124 г.: «Земля потрясеся мало и падеся церкви великия святого Михаила у Переяславли» и т. д. Нет сведений и о сооружении новых престолов. Известно только, что в 30-х гг. XI в. к зданию Десятинной церкви были пристроены галереи и ряд других помещений. Но эти строительные работы не затрагивали алтарной апсиды и не вызывали необходимости освящать храм заново. Возможность каких-либо языческих выходок по отношению к Десятинной церкви полностью исключена, хотя бы в виду того, что храм располагался на территории княжего двора, а не в городе; за их отсутствие ручается между прочим «Слово о законе и благодати» с его восторженным описанием «церкви цветуща» и благочестия киевлян.

Итак, три из четырех оснований для повторного великого освящения отпадают. Остается признать, что в глазах Феопемта Десятинная церковь была осквернена богослужениями, совершаемыми в ней независимым от греков духовенством - «корсунскими попами» и их русскими преемниками, которые рассматривались византийским священством как схизматики. Справедливость этого вывода подтверждает аналогичный поступок другого митрополита-грека Ефрема, который полтора десятка лет спустя заново освятит киевский Софийский собор по той единственной причине, что в нем служил русин Иларион, избранный в русские митрополиты без согласования с Константинопольской патриархией.

В Киеве действия Феопемта сочли за враждебный выпад, каковыми они по сути и являлись. Русские люди были глубоко оскорблены. Со времен Владимира Десятинная церковь была для них символом крещения Русской земли, красой и гордостью русского христианства. «Святая церковь святой Богородицы Марии, яже создана на правоверней основе», - сказано о ней в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона. И вот теперь заезжий грек святит ее заново, как вместилище еретических непотребств!

Подобное отношение к русской святыне не сошло Феопемту с рук. По всей видимости, Ярослав, которого Иларион недаром же назвал истинным наследником Владимира, удалил греческого иерарха из Киева - не знаем точно, куда, но похоже, что опальный митрополит должен был вернуться в Константинополь. Впрочем, он не был официально сведен с кафедры и продолжал формально возглавлять Русскую Церковь вплоть до своей смерти во второй половине 40-х гг. XI в. Все это время Феопемт не переставал ковать козни против русского духовенства и Церкви. Характеризуя церковные отношения Руси с греками в 40-е гг. XI в., Никоновская летопись сетует, что Русская Церковь тогда много страдала от «вражды и лукавства».

Вслед за тем дело дошло до военных приготовлений. По словам Пселла, русы «нарубили где-то в глубине своей страны лес, вытесали челны, маленькие и покрупнее, и постепенно, проделав все в тайне, собрали большой флот и готовы были двинуться на Михаила». Вполне вероятно, что военным сборам предшествовали переговоры (предположительно, в 1041 г.), которые закончились неудачно для русской стороны. Мы не знаем точно, какие требования предъявил Ярослав Михаилу IV. Ясно только, что речь шла о той или иной форме политической и церковной эмансипации Руси от Византии. Пселл не случайно пишет в этой связи о «мятеже», или «восстании» русов.

К началу лета 1042 г. оснащенная всем необходимым русская флотилия была готова отплыть из Киева. Но Ярослав внезапно отложил поход. На его решение повлияло известие об очередной смене власти в Константинополе. В конце 1041 г. Михаил IV тяжело заболел и 10 декабря умер, приняв перед смертью постриг. Трон перешел к его племяннику Михаилу V по прозвищу Калафат (Конопатчик), которого императрица Зоя вопреки своим правилам не сделала своим супругом, а усыновила. Однако царствование его продолжалось всего пять месяцев. Он попытался отделаться от Зои, но в результате сам был свергнут и ослеплен (апрель 1042 г.). Развратная старуха немедленно обвенчалась с одним из своих бывших любовников - богатым и знатным сенатором Константином Мономахом . По описанию Пселла, в те годы он был мужчиной «несравненного вида», чье лицо «цвело красотою». Как и Зоя, Константин был уже дважды женат. Византийская Церковь крайне неодобрительно относилась даже ко второму, не то что третьему браку, но патриарх Алексей Студит , что называется, умыл руки. Отказавшись венчать «молодых» лично, он тем не менее не препятствовал совершению церковного таинства и по окончанию его благословил царскую чету.

Константин Мономах и Зоя

Как пишет Пселл, русы «не могли ни в чем упрекнуть нового царя», и Ярослав возобновил переговоры в надежде, что Константин IX окажется сговорчивее своего предшественника. Летом 1042 г. в византийскую столицу прибыло княжеское посольство. Но Мономах совсем не думал о государственных делах. По словам Пселла, «этот самодержец не постиг природы царства, ни того, что оно род полезного служения подданным и нуждается в душе, постоянно бдящей о благом правлении, но счел свою власть отдыхом от трудов, исполнением желаемого, ослаблением напряжения, будто он приплыл в гавань, чтобы уже не браться больше за рулевое весло, но наслаждаться благами покоя; он передал другим попечение о казне, право суда и заботы о войске, лишь малую толику дел взял на себя, а своим законным жребием счел жизнь, полную удовольствий и радостей». Вследствие этого русским послам пришлось иметь дело с окружением императрицы Зои и высшей церковной иерархией, то есть с теми же людьми, которые провалили прошлогодние переговоры. Вдобавок ко всему с послами Ярослава случился неприятный инцидент. Обстановка в Константинополе была накалена ожиданием близкой войны. Городское простонародье не скрывало своей враждебности по отношению к северным «варварам», и в один из дней эти настроения вылились в массовую потасовку с русскими купцами, торговавшими на константинопольском рынке. К несчастью, во время драки был убит какой-то «знатный рус», вероятно, из числа послов Ярослава. Случись подобное происшествие раньше, оно было бы так или иначе улажено в рамках действующего русско-византийского договора*. Но в условиях, когда обе стороны не желали идти ни на какие уступки друг другу, об этом не было и речи. Переговоры были прерваны, и русское посольство, раздраженное оказанным ему приемом, покинуло столицу Византии.

*По договору 944 г. Игоря с греками, преступление такого рода каралось либо ответной расправой на месте над убийцей, которую вправе были совершить родичи убитого, либо, - если виновный успевал «ускочить», - смертной казнью после его поимки. С принятием Русью христианства эти нормы вряд ли изменились, поскольку они были частью не русского, а византийского уголовного законодательства.

На этом возможности дипломатии были исчерпаны. Теперь решать тяжбу предстояло мечу.

II. Катастрофа у стен Царьграда

Военные действия в 1042 г. так и не начались, поскольку к тому времени, когда русское посольство вернулось в Киев, навигационный сезон на Черном море уже подходил к концу. Греки получили передышку, которая была им крайне необходима. Империю вновь раздирала гражданская война. Командующий сицилийским экспедиционным корпусом Георгий Маниак отказался повиноваться Константину Мономаху и поднял мятеж. Переправив свое войско в Болгарию, где к нему присоединилось множество недовольных, он двинулся прямо на Константинополь. Решающая битва повстанцев с правительственной армией произошла в двух переходах от Солуни, ранней весной 1043 г. Императорское войско с трудом одержало победу. Георгий Маниак, храбро сражавшийся в первых рядах, получил смертельную рану и умер на поле боя. Его отрубленную голову доставили в столицу и выставили на всеобщее обозрение в цирке.

Для того, чтобы подготовить Константинополь к отражению нападения русского флота у Мономаха оставалось совсем немного времени. Положение осложнялось тем, что охранявшая столицу эскадра сильно пострадала от пожара, случившегося в бухте Золотого Рога 6 апреля 1040 г.: большая часть военных кораблей тогда сгорела дотла. Константин распорядился стянуть к Босфору суда, разбросанные по прибрежным водам, и военно-морские силы провинций. Это сразу увеличило численность столичного флота до нескольких десятков кораблей. Известно, что только один стратиг прибрежной провинции Кивирреотов, расположенной в юго-западной части Малой Азии, привел в Константинополь эскадру из одиннадцати огненосных триер. Часть флота была выдвинута вперед для охраны дальних подступов к проливам.

В самой византийской столице были приняты строгие меры безопасности. Все русские наемники были высланы из города и распределены мелкими отрядами по отдаленным областям. «Скифы [русы], находившиеся в столице, - пишет Иоанн Скилица , - были рассеяны в провинциях. Это было сделано для того, чтобы уничтожить возможность какого-нибудь движения или покушения изнутри». Кое-где на местах правительственную инициативу подхватили и развили по-своему. Например, на Афоне подверглись разгрому каменные постройки в бухте и лодки, принадлежавшие обители русских монахов (монастырь Древодела, или так называемая Русика). Соседям русских иноков со страху почудилось, что они собираются оказать помощь своим соотечественникам, если те прорвутся в Эгейское море.

В отличие от греков, у Ярослава все было готово к войне еще с прошлого года. Численность русской армии и флота поддается определению лишь приблизительно. Летопись сообщает о «вои многы». Михаил Пселл пишет, что к Константинополю подошло «неисчислимое, если можно так выразиться, количество русских кораблей». По непомерно преувеличенным данным Скилицы, русское войско насчитывало до 100 000 воинов. Более или менее приемлемые цифры называет византийский историк XI в. Михаил Атталиат: 20 000 воинов на 400 судах. Его сведения можно подкорректировать следующим образом. В предыдущих морских набегах русов на Константинополь участвовало обыкновенно около 250 ладей. Допустим, что Ярослав сумел довести их число до 300-350. Но величина и, следовательно, вместительность этих судов была неодинакова: Пселл, как мы помним, пишет, что русы «вытесали челны, маленькие и покрупнее». Большая славянская ладья вмещала в себя 40 человек, малые лодки - от 10 до 20 воинов. Если предположить, что большие ладьи составляли около половины от общего числа русских судов, то можно говорить не более, чем о 10 000 ратников, принявших участие в походе 1043 г. Но и это была грозная по тем временам сила.

В составе русской рати источники выделяют княжескую дружину под началом воеводы Ивана Творимирича, киевский «полк» во главе с тысяцким Вышатой и большой отряд наемников, набранных в славянском Поморье («варяжском» побережье Балтики). Верховное командование над русским войском Ярослав вручил своему старшему сыну Владимиру, вызванному для этого из Новгорода. К тому времени Владимир достиг двадцати трех лет и, по определению Скилицы, был человеком горячего нрава. За ним уже числились военные победы. В 1042 г. он ходил из Новгорода на емь, финское племя, обитавшее в районе озера Пяйянне, «и победи их, и плени множество», как сообщает «Повесть временных лет» (позднее Церковь причислила его к лику святых - в первую очередь за создание новгородского собора Св.Софии).

В первых числах июня 1043 г. русская флотилия распустила паруса и недели три спустя достигла дунайских гирл - традиционного места отдыха русских купцов на пути в Константинополь. Здесь движение русского войска задержали стратегические споры вождей русского войска о дальнейших действиях, а также послы Константина IX, о прибытии которых в русский стан сообщает Скилица, не называя, правда, места, где состоялись переговоры. Василевс вроде бы выражал готовность предоставить некую компенсацию за обиду, нанесенную русским в прошлом году, но и только. Разумеется, это предложение не могло устроить Владимира, и он, по словам Скилицы, дал надменный ответ. Вполне возможно, что Константин просто тянул время, необходимое для завершения оборонительных мероприятий в столице.

На Дунае русы понесли первые потери. Стратиг фемы Паристрион («поистрийских», то есть подунайских провинций) Катакалон Кекавмен, собрав находившихся у него в распоряжении солдат, напал на русский отряд, рыскавший по местным деревням в поисках провианта, и, обратив врага в бегство, вынудил его вернуться на свои ладьи.

Передовая часть византийского флота, несшая сторожевую службу у болгарского побережья, в свою очередь пыталась задержать продвижение русских ладей к Константинополю, но не имела успеха. Русы, как сообщает Пселл, «прорвались силой или ускользнули от отражавших их… судов».

Во второй половине июля русская флотилия вошла в Босфор и заняла гавань на правом берегу пролива, напротив бухты Золотой Рог, где под защитой тяжелых цепей, перегородивших вход в бухту, стоял на приколе ромейский флот. В тот же день Константин IX приказал приготовить к битве все наличные морские силы - не только боевые триеры, но и грузовые суда, на которых были установлены сифоны с «жидким огнем». Вдоль берега были разосланы отряды конницы. Ближе к ночи василевс, по словам Пселла, торжественно возвестил русам о том, что завтра он намерен дать им морское сражение*.

* По известию Михаила Атталиата, сражение произошло в воскресенье. В июле 1043 г. воскресные дни приходились на 3, 10, 17 и 24 июля. Плавание из Киева в Константинополь продолжалось не менее шести недель, поэтому наиболее вероятна одна из двух последних дат.

С первыми лучами солнца, прорезавшими утренний туман, жители византийской столицы увидели сотни русских ладей, построенных в одну линию от берега до берега. «И не было среди нас человека, - говорит Пселл, - смотревшего на происходящее без сильнейшего душевного беспокойства. Сам я, стоя около самодержца (он сидел на холме, покато спускавшемся к морю), издали наблюдал за событиями». По-видимому, это устрашающее зрелище произвело впечатление и на Константина IX. Приказав своему флоту построиться в боевой порядок, он, однако, медлил с отдачей сигнала о начале сражения.

В бездействии тянулись томительные часы. Давно минул полдень, а цепь русских ладей все так же покачивалась на волнах пролива, дожидаясь, когда ромейские корабли выйдут из бухты. Ближе к вечеру Константин предпринял еще одну попытку склонить русов на мировую. По сведениям византийских историков, Владимир затребовал с императора денежную дань, величину которой Пселл определяет в 1000 статиров (византийских номисм*) на судно, а Скилица - в три литры золота (216 номисм) на отряд. Поскольку в последнем случае, как надо полагать, речь идет о низовой военной единице русского войска - «десятке», то данные Пселла и Скилицы, в сущности, почти равнозначны. Деля тысячу номисм на 40 человек (количество воинов, помещавшихся в большой русской ладье), мы получим в итоге 25 номисм на человека, а распределяя 216 номисм между десятью ратниками - 21,6 номисм на человека. Таким образом, при общей численности русской армии в 10 000 воинов, максимальная сумма дани могла составлять 250 000 номисм. Для оценки бюджетных возможностей императорского двора можно привести такие факты: весной 1042 г., после свержения Михаила V, у одного знатного вельможи было конфисковано 380 000 номисм, а в феврале 1043 г. Константин Мономах изъял из имущества умершего патриарха Алексея Студита 180 000 номисм. Как видим, выставленный Владимиром счет не был таким уж неподъемным для императорской казны. Однако Константин наотрез отказался обсуждать денежные требования русского князя, так как сам факт выплаты империей дани был равносилен признанию независимости Русской земли.

* Номисма - византийская монета, равная 1/72 золотого фунта.

Когда императорские послы вернулись в город, солнце уже клонилось к закату. Поборов свою нерешительность, Константин наконец приказал магистру Василию Феодорокану выйти из бухты с двумя или тремя кораблями, чтобы втянуть врага в бой. «Те легко и стройно поплыли вперед, - рассказывает Пселл, - копейщики и камнеметатели подняли на их палубах боевой крик, метатели огня заняли свои места и приготовились действовать. Но в это время множество варварских челнов, отделившись от остального флота, быстрым ходом устремилось к нашим судам. Затем варвары разделились, окружили со всех сторон каждую из триер и начали снизу пиками дырявить ромейские корабли; наши в это время сверху забрасывали их камнями и копьями. Когда же во врага полетел и огонь, который жег глаза, одни варвары бросились в море, чтобы плыть к своим, другие совсем отчаялись и не могли придумать, как спастись». По сообщению Скилицы, Василий Феодорокан сжег 7 русских ладей, 3 потопил вместе с людьми, а одну захватил, спрыгнув в нее с оружием в руках и вступив в бой с находившимися там русами, из которого одни были им убиты, прочие же бросились в воду.

Видя успешные действия магистра, Константин подал сигнал о наступлении всему ромейскому флоту. Огненосные триеры, в окружении кораблей поменьше, вырвались из бухты Золотого Рога и устремились на русов. Последних, очевидно, обескуражила неожиданно большая численность ромейской эскадры. Пселл вспоминает, что «когда триеры пересекли море и оказались у самых челнов, варварский строй рассыпался, цепь разорвалась, некоторые корабли дерзнули остаться на месте, но большая часть их обратилась в бегство».

В сгущавшихся сумерках основная масса русских ладей вышла из Босфорского пролива в Черное море, вероятно надеясь укрыться от преследования на прибрежном мелководье. На беду как раз в это время поднялся сильный восточный ветер, который, по словам Пселла, «взбороздил волнами море и погнал водяные валы на варваров. Одни корабли вздыбившиеся волны накрыли сразу, другие же долго еще волокли по морю и потом бросили на скалы и на крутой берег; за некоторыми из них пустились в погоню наши триеры, одни челны они пустили под воду вместе с командой, а другие воины с триер продырявили и полузатопленными доставили к ближайшему берегу». Русские летописи повествуют о том, что ветер «разбил» и «княж корабль», но подоспевший на выручку воевода Иван Творимирич спас Владимира, взяв его в свою ладью. Остальные ратники должны были спасаться кто как мог. Многие из тех, кто добрался до берега, погибли под копытами подоспевшей ромейской конницы. «И устроили тогда варварам истинное кровопускание, - заключает свой рассказ Пселл - казалось, будто излившийся из рек поток крови окрасил море».

Впрочем, истинные размеры постигшего русов бедствия стали ясны только утром, когда буря утихла. Несколько тысяч русских воинов, растерявших оружие и доспехи, скопилось на берегу, но помочь им было нечем, так как все уцелевшие ладьи были переполнены. Решено было возвращаться на родину врозь - морем и по суше. Тысяцкий Вышата добровольно вызвался сойти на берег и возглавить отряд обреченных. Летопись сохранила героические слова доблестного воина: «Аще жив буду, то с ними, аще погыну, то с дружиною». Судьба этой части русского войска была ужасна. Вышата сумел довести своих людей до устья реки Варны (в Болгарии), но здесь на измученных и полубезоружных русов напал стратиг Паристриона Катакалон Кекавмен. Большинство русских воинов сложили головы в кровопролитной резне, а взятые в плен 800 человек, среди которых находился Вышата, были отправлены в Константинополь, где их подвергли казни, предусмотренной для государственных мятежников: некоторым выкололи глаза, другим отрубили правую руку. Окровавленные конечности были развешены на константинопольских стенах.

Отступление остатков русской флотилии имело более благоприятный исход. Владимир даже смог восстановить честь русского оружия. Вослед ему Константин IX направил 24 триеры под командой наварха Константина Каваллурия. Скилица рассказывает, что ромеям удалось настигнуть вражеский флот, стоявший на якоре в некоем заливе. Константин Каваллурий смело, или скорее безрассудно, ввел свою эскадру в залив, думая, что он имеет дело со всем русским флотом. Но оказалось, что русы устроили ему ловушку. В заливе стояла только часть их флота; другая же, находившаяся неподалеку в засаде, дождалась, когда ромеи войдут в залив, и внезапно появилась у них за спиной. При виде русских ладей, грозивших запереть устье залива, почти половина ромейской эскадры обратилась в бегство. Константин Каваллурий принял бой всего с одиннадцатью, или, по данным летописи, с четырнадцатью кораблями, чьи экипажи не поддались панике. В ходе ожесточенного сражения русы захватили триеру наварха, вместе с тремя другими, перебив всех, кто там находился. Остальные ромейские корабли, ища спасения, выбросились на прибрежные мели и скалы. Кое-кто из их экипажа спасся, прочие погибли или были захвачены в плен.

Однако эта победа уже не могла изменить печального для русов итога войны. Поход 1043 г. стал последним крупным военным конфликтом двух великих православных держав Средневековья.

Русско-византийские войны - это серия военных конфликтов между Древнерусским государством и Византией в период со второй половины IX века до первой половины XI века. По своей сути, эти войны не были войнами в полном понимании этого термина, а скорее - походами и набегами.

Первым походом Руси против Византийской Империи (с доказанным участием русских войск) стал набег в начале 830х годов. Точная дата нигде не указана, но именно на 830-ые годы указывает большинство историков. Единственное упоминание о походе есть в «Житии святого Георгия Амастридского». Славяне напали на Амастриду и разграбили ее - это все, что можно извлечь из творчества предположительно патриарха Игнатия. Остальные сведения (как, например, русы попытались вскрыть гроб Святого Георгия, но у них отнялись руки и ноги) не выдерживают никакой критики.

Следующим было нападение на Царьград (Константинополь , современный Стамбул, Турция), которое произошло в 866 году (согласно Повести временных лет ) или 860 году (согласно европейским хроникам).

Предводитель этого похода нигде не указан (как и в походе 830х годов), но мы почти наверняка можем утверждать, что это были Аскольд и Дир. Набег был совершен на Константинополь со стороны Черного моря, чего византийцы не ожидали. Надо отметить, что в то время Византийская империя была сильно ослаблена продолжительными и не слишком успешными войнами с арабами . Когда византийцы увидели по разным данным от 200 до 360 кораблей с русскими воинами, они заперлись в городе и не предприняли попыток отбить атаку. Аскольд и Дир спокойно разграбили все побережье, получив добычи более чем достаточно, и взяли Царьград в осаду. Византийцы были в панике, поначалу они даже не знали, кто на них напал. После полуторамесячной осады, когда город фактически пал, и его могли взять несколько десятков латников, русы неожиданно покинули побережье Босфора. Точная причина отступления неизвестна, но Константинополь чудом уцелел. Автор хроник и очевидец событий патриарх Фотий описывает это с бессильным отчаянием: «Спасение города находилось в руках врагов и сохранение его зависело от их великодушия … город не взят по их милости … и бесславие от этого великодушия усиливает болезненное чувство…»

Существует три версии причины отхода:

  • опасение прибытия подкрепления;
  • нежелание втягиваться в осаду;
  • заранее продуманные планы в отношении Царьграда.

Последнюю версию «хитрого плана» подтверждает то, что в 867 году русы прислали посольство в Константинополь, и с Византией был заключен торговый договор, более того - Аскольд и Дир совершили первое крещение Руси (неофициальное, не такое глобальное как крещение Владимира).

Поход 907 года указан только в нескольких древнерусских летописях, в византийских и европейских его нет (либо они утрачены). Тем не менее, заключение нового русско-византийского договора в результате похода доказано и сомнений не вызывает. Это был тот самый легендарный поход Вещего Олега , когда он прибил свой щит к вратам Константинополя.

Князь Олег напал на Константинополь 2000-ми ладей с моря и всадниками с суши. Византийцы сдались и результатом похода стал договор 907 года, а затем и договор 911 года.

Неподтвержденные легенды о походе:

  • Олег поставил свои корабли на колеса и по суше с попутным ветром двинулся на Царьград;
  • греки запросили мира и вынесли Олегу отравленную пищу и вино, но тот отказался;
  • каждому воину греки заплатили по 12 золотых гривен, плюс отдельные выплаты всем князьям - Киева, Переяславля, Чернигова, Ростова, Полоцка и других городов (правдоподобно).

В любом случае, тексты договоров 907 и 911 года, включенные в «Повесть временных лет », подтверждают факт похода и его успешный результат. После их подписания торговля Древней Руси вышла на новый уровень, а русские купцы появились в Константинополе. Таким образом, его значение велико, даже если бы он задумывался как обыкновенный грабеж.

Причины двух походов (941 и 943 гг.) князя Игоря на Константинополь точно не известны, вся информация мутная и частично достоверная.

Существует версия, что русские войска помогали византийцам в конфликте с Хазарским каганатом (иудеями), который репрессировал греков на своей территории. Поначалу боевые действия развивались успешно, но что-то произошло после поражения русских в районе Керченского пролива у Тмутаракани (какие-то переговоры с элементом шантажа), и древнерусское войско вынуждено было пойти походом против Византии. Кембриджский документ гласит: «И пошел тот против воли и воевал против Кустантины на море четыре месяца…». Кустантина - это, конечно же, Константинополь. Как бы то ни было, русские оставили евреев в покое и двинулись на греков. В сражении у Константинополя византийцы познакомили князя Игоря с «греческим огнем» (зажигательная смесь из нефти, серы и масла, которую с помощью мехов - пневматическим способом - выстреливали через медную трубу). Русские корабли отступили, и их поражение окончательно оформил начавшийся шторм. Второй поход византийский император Роман предупредил сам, послав к Игорю посольство с целью вернуть мир. Мирный договор был подписан в 944 году, результатом конфликта стала ничья - ни одна из сторон ничего не приобрела, кроме возврата мирных отношений.

Приблизительно с таким же итогом закончился и русско-византийский конфликт 970-971 годов во время княжения Святослава . Причиной стали разногласия и взаимные претензии на территории Болгарии. В 971 году князь Святослав подписал мирный договор, а по возвращении домой был убит печенегами. После этого большая часть была присоединена к Византии.

В 988 году князь Владимир Великий осадил Корсунь (Херсонес - современный Севастополь), который был под властью Византии. Причина конфликта неизвестна, но результатом стала женитьба Владимира на византийской принцессе Анне, а в итоге - полным крещением Руси (Корсунь, конечно же, пал).

После этого на долгие годы в отношениях Руси и Византии воцарился мир (если не считать нападения 800 ренегатов в 1024 году на византийский остров Лемнос; все участники похода были убиты).

Поводом для конфликта 1043 года стало нападения на русский монастырь в Афоне и убийство знатного русского купца в Константинополе. События морского похода были идентичны походу Игоря, включая шторм и греческий огонь. Руководил походом князь Ярослав Мудрый (Мудрым его назвали не за это сражение, а за введение «Русской правды» - первого свода законов). Мир был заключен в 1046 году и скреплен браком сына Ярослава (Всеволода) с дочерью византийского императора.

Отношения Руси всегда были тесно связаны с Византией. Обилие конфликтов объясняется становлением государственности Руси в тот период (так было и у древних германцев и франков с Римской Империей , и у многих других стран на этапе становления). Агрессивная внешняя политика приводила к признанию государства, развитию экономики и торговли (плюс доход от грабежей не будем забывать), а также развитию международных отношений, как бы странно это ни звучало.

Сотрудничество Руси и Византии было выгодно и Руси (торговля, культура, выход на другие государства с помощью греков), и Византийской империи (военная помощь в борьбе с арабами , сарацинами, хазарами и т.д.).

Покинув Новгород , утвердился в Киеве, Святослав покинул Киев и обосновался в Переяславце близ устья Дуная .

Одной из основных причин такой экспансии было стремление контролировать не столько новые земли, сколько торговлю с Византией - известный «путь из варяг в греки ». Одной из главных целей военных походов была столица Византийской империи - Константинополь (др.-русск. Царьград ).

  • Набег «рати великой русской» на крымский византийский город Сурож (Сугдею) на рубеже VIII-IX веков под предводительством князя Бравлина (факт набега вызывает сомнения).
  • Поход Руси против Византии (830-е годы) - набег Русов на Пафлагонию в правление императора Феофила . Русы разграбили город Амастриду и удалились.
  • Поход Русов против Византии 860 года - поход на Царьград. Хотя Царьград не был захвачен, Русы увезли большую добычу. Предположительно поход возглавляли киевские князья Аскольд и Дир .
  • Русско-византийская война 907 года - поход на Царьград князя Олега . Успешный поход князя Олега на Царьград, приведший к подписанию в 911 году выгодного торгового договора для Руси и выплатой дани. Многими историками факт похода отрицается, так как записан в легендарном виде и не отражён в византийских документах.
  • Русско-византийская война 941-944 годов - походы на Царьград князя Игоря . Во время первого похода войско русов потерпело неудачу на море, второй поход закончился подписанием мирного договора и данью от Византии.
  • Русско-византийская война 970-971 годов - поход князя Святослава сначала в союзе с греками против Болгарии , а затем в союзе с болгарским царем Борисом II против Византии. Война окончилась изгнанием русов из Болгарии.
  • Русско-византийская война 988 года - осада Корсуни в Крыму князем Владимиром . После захвата Корсуни последовало постепенное крещение русского народа.
  • Поход руси против Византии 1024 года - набег русского отряда на остров Лемнос произошёл в смутную пору борьбы за власть на Руси. Все 800 участников набега погибли.
  • Русско-византийская война 1043 года - морской поход воинов Ярослава Мудрого на Царьград. Закончился поражением русских.

Источники

  • Г. Г. Литаврин . Византия и славяне. СПБ: Алетейя, 1999. ISBN 5-89329-110-7
  • , К. В. Базилевич


Напишите отзыв о статье "Походы Руси против Византии"

Отрывок, характеризующий Походы Руси против Византии

– Слышать-то не услышат... Но каждая созревшая мысль формирует твоё сознание, Светленькая. А когда твои мысли меняются, то меняешься с ними и ты... И если мысли у тебя правильные, то они могут очень и очень кому-то не понравиться. Далеко не всем людям нравится думать, видишь ли. Очень многие предпочитают сваливать это на плечи другим, таким как ты, а сами остаются лишь «исполнителями» чужих желаний на всю свою оставшуюся жизнь. И счастье для них, если те же «думающие» не бьются в борьбе за власть, потому что тогда в игру идут уже не настоящие человеческие ценности, а ложь, бахвальство, насилие, и даже преступление, если они хотят избавиться от думающих с ними «невпопад»... Поэтому, думать может быть очень опасно, моя Светлая. И всё зависит лишь от того, будешь ли ты этого бояться или предпочтёшь страху свою человеческую честь...
Я взобралась к папе на диван и свернулась рядом с ним калачиком, подражая (очень этим недовольному) Гришке. Рядом с папой я всегда чувствовала себя очень защищённо и умиротворённо. Казалось, ничто плохое не может до нас добраться, как и ничто плохое не может со мной случиться, когда я нахожусь рядом с ним. Чего, конечно же, нельзя было сказать про взъерошенного Гришку, так как он тоже обожал проводимые с папой часы и не выносил, когда кто-либо в эти часы вторгался... Он шипел на меня очень недружелюбно и всем своим видом показывал, что лучше бы мне было поскорее отсюда убраться... Я рассмеялась и решила оставить его спокойно наслаждаться таким дорогим для него удовольствием, а сама пошла чуточку поразмяться – поиграть на дворе с соседскими ребятами в снежки.
Я считала дни и часы, оставшиеся до моего десятого дня рождения, чувствуя себя уже почти что «совсем взрослой», но, к своему большому стыду, была не в состоянии ни на минуту забыть мой «деньрожденческий сюрприз», что, конечно же, ничего положительного к той же самой моей «взрослости» не прибавляло...
Я так же, как и все дети на свете, обожала подарки... И теперь целыми днями гадала, что же это такое могло быть, что, по мнению бабушки, с такой уверенностью должно было мне «очень понравиться»?..
Но ждать оставалось не так уж долго, и очень скоро полностью подтвердилось то, что делать это очень даже стоило…
Наконец-то наступившее, моё «деньрожденческое» утро было холодным, искристым и солнечным, как и подобало в настоящий праздничный день. Воздух «лопался» от холода цветными звёздочками и буквально «звенел», заставляя пешеходов двигаться быстрее обычного... У всех нас, выходя на двор, захватывало дух, и от «всего живого» вокруг буквально валил пар, смешно делая всех похожими на разноцветные паровозы, спешащие в разных направлениях...
После завтрака я уже просто не могла усидеть на месте и ходила «хвостом» за мамой, ожидая, когда же уже наконец-то увижу свой долгожданный «сюрприз». К моему величайшему удивлению, мама пошла со мной к соседскому дому и постучалась в дверь... Несмотря на то, что наша соседка была очень приятным человеком, какое отношение она могла иметь к моему дню рождения – для меня оставалось загадкой...
– А, наша «праздничная» девочка пришла! – открыв дверь, весело произнесла соседка. – Ну, пойдёмте, Пурга вас ждёт.

Все мы знаем о походе князя Олега на Византию в 907 году, когда он прибил свой щит к воротам Царьграда. Эффектный жест, не так ли?! Это как если бы Путин прибил айпад к дверям Пентагона.

Но вот ни византийские, ни другие иностранные летописи не помнят о походе русов на Константинополь в 907 году. Зато и византийские, и русские, и некоторые независимые иностранные источники указывают на другой поход русов против Византии. Он состоялся в 860 году и судя по всему был весьма устрашающ для Константинополя и разрушителен для окрестных деревень. Попробуем вспомнить, что это было за время, что происходило в тот период на Руси? Из учебников мы помним, что в 862 году состоялось призвание варягов: Рюрика, а также двух его братьев - Синеуса и Трувора. Некоторые историки полагают, что Синеус и Трувор - это вовсе не люди, а искаженные старошведские слова sine hus (свой род) и thru varing (верная дружина). Как бы то ни было, а картина получается непонятная: 860 год - организованный разрушительный набег русов на мощное государство, а всего два года спустя на Руси полный бардак и безвластье до такой степени, что Гостомысл приглашает иностранца-конунга править Русью, пусть даже этот иностранец и его зять. Впрочем, в "Повести временных лет" вполне вероятна путаница в датах.
В 860 году Византия вела ожесточённую войну с арабами в Малой Азии. В марте гарнизон крепости Лулон, имевшей важное стратегическое значение, сдался арабам. В апреле-мае стороны произвели обмен пленными, однако уже в начале июня византийский император Михаил III во главе армии покидает Константинополь для вторжения на территорию халифата Аббасидов. Как сообщает Продолжатель Амартола, для охраны города был оставлен эпарх
Ориха. В хронике Симеона Логофета говорится, что весть о нападении руси застигла императора у Мавропотама (Чёрной реки). Точно не известно местонахождение этой речки, было несколько рек с похожим названием. Исследователи относят Мавропотам к Каппадокии, области в Малой Азии в 500 км от Константинополя.
Нападение оказалось полной неожиданностью для жителей Константинополя, не ждавших нападения с Чёрного моря. Столица Византии ограждалась двойной высокой стеной со стороны суши. Со стороны пролива Босфор и бухты Золотой рог стена была невысокая. За пределами крепостных стен и на берегах Босфора проживало немало людей, не успевших бежать. Повесть временных лет, а вслед за ней историки долго датировали нападение на Константинополь 866 годом, хотя историк русской церкви Голубинский ещё в 1880-х годах по византийским свидетельствам указывал на 860-861 годы.
В 1894 году бельгийский учёный Франц Кюмон опубликовал обнаруженную им хронику царствования византийских императоров, т. н. Брюссельскую хронику, в которой содержалось упоминание набега русов и называлась точная дата - 18 июня 860:
“ «Михаил, сын Феофила [правил] со своею матерью Феодорой четыре года и один - десять лет, и с Василием - один год и четыре месяца. В его царствование 18 июня в 8-й индикт, в лето 6368, на 5-м году его правления пришли Росы на двухстах кораблях, которые предстательством всеславнейшей Богородицы были повержены христианами, полностью побеждены и уничтожены.»
Константинополь во времена Византии с высоты птичьего полета. Историческая реконструкция.
На закате 18 июня 860 около 200 русских судов причалили к берегам Босфора. Иоанн Диакон, посол венецианского дожа Пьетро II Орсеоло и автор «Венецианской хроники», сообщает о 360 кораблях. Кроме количества кораблей русов, итальянский хронист рубежа X-XI веков расходится с византийской хроникой и в оценке итогов набега:
“ «В это время народ норманнов на трёхстах шестидесяти кораблях осмелился приблизиться к Константинополю. Но так как они никоим образом не могли нанести ущерб неприступному городу, они дерзко опустошили окрестности, перебив там большое количество народу, и так с триумфом возвратились восвояси .»
Предположительно эти корабли были довольно большие, способные вместить 30-40 человек, как типичные корабли викингов. Согласно Повести временных лет Вещий Олег, требуя дань с Царьграда, говорил, что у него 40 человек на корабль, и если он мог преувеличить, то никак не преуменьшить. Большие корабли русов просто не смогли быть проведены через днепровские пороги или низовья Дона, контролируемые хазарами. Таким образом, общее число русов, участвовавших в набеге, было до 8000.
Появление кораблей было совершенно неожиданно для жителей. Известно, что византийцы использовали передовые для того времени способы оповещения об опасности, вроде цепочки световых маяков, но со стороны Чёрного моря нападения не ждали. Высадившиеся воины начали грабить с вечера и всю ночь пригороды Константинополя, захватывать разбегающихся в панике людей. Положение осложнялось тем, что Михаил III увёл на войну с арабами даже часть гарнизона. Византийский флот, также не оказавший заметного сопротивления русам, сражался с арабами и норманнами в Эгейском и Средиземном морях.
Византийцы смутно представляли, кто напал на них. Фотий уже в дни осады называл русов «народом с севера», «народом от краев земли». В своей проповеди патриарх Фотий красочно описал ритуальные жертвоприношения русов, которые посчитал карой господа за грехи жителей:
“ «Можно было видеть младенцев, отторгаемых ими от сосцов и молока, а заодно и от жизни, и их бесхитростный гроб - о горе! -скалы, о которые они разбивались; матерей, рыдающих от горя и закалываемых рядом с новорожденными, судорожно испускающими последний вздох… не только человеческую природу настигло их зверство, но и всех бессловесных животных, быков, лошадей, птиц и прочих, попавшихся на пути, пронзала свирепость их; бык лежал рядом с человеком, и дитя и лошадь имели могилу под одной крышей, и женщины и птицы обагрялись кровью друг друга.»

Набег русов затронул не только столицу Византии, но также окрестные места, в частности Принцевы острова в Мраморном море. Опальный константинопольский патриарх Игнатий, находясь в ссылке на одном из островов, едва избежал гибели, как об этом сообщает Никита Пафлогонянин в «Житие патриарха Игнатия», сочинении начала X века:
“ «В это время запятнанный убийством более, чем кто-либо из скифов, народ, называемый Рос, по Эвксинскому понту придя к Стенону и разорив все селения, все монастыри, теперь уж совершал набеги на находящиеся вблизи Византия [Константинополя] острова, грабя все [драгоценные] сосуды и сокровища, а захватив людей, всех их убивал. Кроме того, в варварском порыве учинив набеги на патриаршие монастыри, они в гневе захватывали все, что ни находили, и схватив там двадцать два благороднейших жителя, на одной корме корабля всех перерубили секирами».Сохранились тексты гомилий (проповедей), с которыми патриарх Фотий обратился к жителям Константинополя во время его осады русами и вскоре после их отступления. Вторая гомилия предположительно датируется 4 августа, к этому времени русы покинули окрестности города. Фотий сообщает, что нападающие ушли с огромной добычей. Он ничего не говорит о причине ухода русов, рассматривая как чудо, что они не взяли Константинополь:“ «Ибо как только облачение Девы обошло стены, варвары, отказавшись от осады, снялись с лагеря, и мы были искуплены от предстоящего плена и удостоились нежданного спасения… Неожиданным оказалось нашествие врагов - нечаянным явилось и отступление их...» В то же время Фотий недвусмысленно подчеркивает, что отступление нападающих от Константинополя произошло по инициативе самих русов:
“ «О, как же все тогда расстроилось, и город едва так сказать, не был поднят на копье! Когда легко было взять его, а жителям невозможно защищаться, то очевидно, от воли неприятеля зависело - пострадать ему или не пострадать … Спасение города находилось в руках врагов и сохранение его зависело от их великодушия … город не взят по их милости и присоединенное к страданию бесславие от этого великодушия усиливает болезненное чувство пленения.» ”

Более поздние авторы, такие как продолжатель хроники Георгия Амартола, Лев Грамматик и Феодосий Мелитенский, сообщают, что Михаил III быстро без войска вернулся в столицу, «едва пробравшись», и вместе с Фотием вознёс молитвы к Богу, погрузил мафорий Богоматери в море. Внезапно поднялась сильная буря и разметала суда русов, после чего те бежали. Эту легенду повторяют ещё более поздние «Брюссельская хроника» и «Повесть временных лет».
С другой стороны, Фотий, очевидец и участник событий, не сообщает о возвращении императора в осажденную столицу, что напрочь исключает подобный вариант развития событий, но зато говорит о спокойном море. Письмо от 28 сентября 865 папы Николая I императору Михаилу III содержит упоминание о недавнем разграблении окрестностей Константинополя язычниками (pagani), которые ушли, избежав всякой мести (nulla fit ultio).
В «Венецианской хронике» Иоанна Диакона, не заинтересованного в прославлении византийской церкви и императора, нападающие (normanorum gentes) «вернулись с триумфом» (triumpho ad propriam regressa est). Продолжатель Феофана в «Жизнеописании императора Василия» называет народ росов «неодолимым», обращаясь к крещению русов вскоре после набега 860 года. Рассказ о чудесном наказании русов, таким образом, оказывается не более чем благочестивой фантазией византийских хронистов.
Причины ухода русов неизвестны. Историки выдвигают разные версии: либо русы опасались подхода византийской армии, либо просто не желали втягиваться в осаду, удовлетворившись богатой добычей, либо надеялись заключить выгодный торговый договор с империей. По некоторым версиям, легендарный победоносный поход Вещего Олега на Царьград в 907 году, известного только по «Повести временных лет», но не упомянутый никакими другими источниками, мог отражать воспоминания об успехе набега 860 года.
ПВЛ указывает, что первый поход Руси на Царьград был в 866 году под предводительством Аскольда и Дира. Византийские источники сообщают только об одном предводителе русов. Советский историк Б.А.Рыбаков выдвинул предположение, что "Дир" - это титул или прозвище князя Аскольда.А на 6 лет ПВЛ видимо могла ошибиться.Ряд авторов считает вполне установленным фактом, что князья Аскольд и Дир с "болярами" и некоторым количеством народа приняли крещение в Киеве от епископа (возможно, от Кирилла и Мефодия), посланного Константинопольским патриархом Фотием I вскоре после похода русов на Константинополь. Эти события иногда именуют первым (Фотиевым или Аскольдовым) крещением Руси.
О посольстве русов в Константинополь вскоре после набега известно из окружного послания патриарха Фотия восточным патриархам (начало 867) и от продолжателя Феофана. Условия заключённого договора не приводятся, однако оба источника сообщают о желании русов креститься. Фотий удовлетворил это желание и направил к русам епископа:
“ «… даже для многих многократно знаменитый и всех оставляющий позади в свирепости и кровопролитии, тот самый так называемый народ Рос - те, кто, поработив живших окрест них и оттого чрезмерно возгордившись, подняли руки на саму Ромейскую державу! Но ныне, однако, и они переменили языческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан,… поставив в положение подданных и гостеприимцев вместо недавнего против нас грабежа и великого дерзновения. И при этом столь воспламенило их страстное стремление и рвение к вере … , что приняли они у себя епископа и пастыря и с великим усердием и старанием встречают христианские обряды.»

Продолжатель Феофана содержит ещё один рассказ, составленный в 950-е годы, о крещении русов во времена Василия I (867-886) и патриарха Игнатия (867-877). Согласно ему уже сами византийцы дарами уговаривают русов принять христианство, глава же русской церкви получает сан архиепископа. Возможная дата крещения в истории Продолжателя Феофана близко соприкасается с возможной датой крещения по Фотию, но если в обоих случаях речь идёт об одном и том же событии, то свидетельство участника крещения патриарха Фотия более достоверно.
В сообщениях о первом крещении русов не приводится, где именно обитал этот народ и кто был их правителем.К. Цукерман высказывается против мнения тех исследователей, которые рассматривают сообщения Фотия и Продолжателя Феофана как описывающие одно и то же событие, и предлагает гипотезу, основанную на параллелях в церковной истории Болгарии и Руси. Согласно этой версии, русы, как и болгары, оказались недовольны отсутствием церковной самостоятельности (автокефалии), проявлением чего является то обстоятельство, что глава их церкви имеет лишь епископский, не архиепископский, сан. Недовольство могло быть вызвано также отношением Фотия к ним как к новым подданным Византийской империи. Русы изгнали своего епископа и уже новому императору Василию I и патриарху Игнатию приходится ублажать их подарками и большей церковной автономией. Точно также и примерно в это же время болгарский царь Борис I, не добившись автокефалии для своей церкви, прогнал византийское духовенство и пригласил миссионеров римского папы Николая. В 870 Игнатий сумел переманить Болгарию от папы к себе, повысив церковное представительство греческого иерарха до сана архиепископа, что являлось серьёзной политической уступкой. На Руси, вероятно, события развивались подобным же образом. В «Повести временных лет» сообщается:
“ Аскольд же и Дир остались в этом городе, собрали у себя много варягов и стали владеть землею полян. Рюрик же княжил в Новгороде. [……] В год 6374 (866). Пошли Аскольд и Дир войной на греков и пришли к ним в 14-й год царствования Михаила. Царь же был в это время в походе на агарян, дошел уже до Черной реки, когда епарх прислал ему весть, что Русь идет походом на Царьград, и возвратился царь. Эти же вошли внутрь Суда, множество христиан убили и осадили Царьград двумястами кораблей. Царь же с трудом вошел в город и всю ночь молился с патриархом Фотием в церкви святой Богородицы во Влахерне, и вынесли они с песнями божественную ризу святой Богородицы, и смочили в море её полу. Была в это время тишина и море было спокойно, но тут внезапно поднялась буря с ветром, и снова встали огромные волны, разметало корабли безбожных русских, и прибило их к берегу, и переломало, так что немногим из них удалось избегнуть этой беды и вернуться домой.

«Новгородская первая летопись младшего извода», по убедительному мнению русского историка Шахматова, содержит в начальной части сведения из более древней летописи XI века. В описании похода эта летопись не упоминает об участии Аскольда и Дира в нём, равно как и об их связи с Рюриком. На основании этого многие историки предполагают, что сведения «ПВЛ» (написанной в XII веке) об Аскольде и Дире как предводителях похода на Константинополь являются позднейшей вставкой русского летописца, призванной объединить в единое целое разрозненные сведения по древней истории Руси.
Само по себе описание похода на Царьград в древнерусских летописях заимствовано из славянского перевода византийской хроники продолжателя Георгия Амартола. Текст летописи повторяет фантастические детали этого недостоверного позднего источника и радикально противоречит свидетельству очевидца событий -патриарха Фотия. Так, в точности воспроизведен фантастический рассказ о возвращении императора в Константинополь и о буре, якобы уничтожившей «безбожных росов» у стен осажденного города после совместной молитвы патриарха и императора. Таким образом, у первых русских летописцев конца XI - начала XII веков не сохранилось никаких сведений об обстоятельствах похода IX века. Как заметил К. Цукерман, русские летописцы, воспользовавшись византийским источником (в данном случае, наименее достоверным), превратили успешный набег русов в полное поражение. В первых русских летописях не сохранилось и сведений о крещении Руси при Фотии, поскольку это событие не упомянул продолжатель Георгия Амартола. Итальянский историк XV века Флавио Бьондо в сообщении о набеге норманнов на Константинополь в 860 году заметил, что норманны после того вернулись в Британское море (Britannicum mare). Историк-визаентиевед А.А. Васильев обсуждал возможность набега руси со стороны Средиземного моря, так как арабский ученый конца IX века ал-Якуби, написав о набеге норманнов на испанскую Севилью в 844 году, назвал напавших «ал-маджус, которых именуют ар-рус». Т. М. Калинина, собрав сведения о набеге норманнов на Севилью, предположила, что те русы были скорее всего викингами из Скандинавии, грабившими по всему побережью Западной Европы и проникавшими в Средиземное море через Гибралтар.
Большинство историков придерживаются версии, изложенной в древнерусских летописях, так как Никита Пафлогонянин определенно указал, что набег произошел со стороны Черного моря. Фотий в 1-й гомилии назвал напавших врагов скифами, что как и Первое крещение Руси указывает на родину этих русов где-то в Восточной Европе.

В 1847 году патриарх Фотий был прославлен в лике святых Константинопольским Патриархатом. Канонизация не была воспринята в синодальной Российской Церкви. По прошествии 1000 лет русские помнили нехорошие высказывания Фотия о русах. Вот они.