Инаугурация избранного президента России Владимира Путина состоится 7 мая 2012 года.
Указом первого президента России Бориса Ельцина от 5 августа 1996 года "Об официальных символах президентской власти и их использовании при вступлении в должность вновь избранного Президента Российской Федерации" символами президентской власти были утверждены президентский Штандарт, президентский Знак и специальный экземпляр Конституции России. В мае 2000 года в соответствии с Указом исполняющего обязанности президента Российской Федерации Владимира Путина специальный экземпляр Конституции утратил официальный статус символа президента России.
Штандарт (флаг) президента Российской Федерации - символ (до 6 мая 2000 года - "главный символ") президентской власти в Российской Федерации.
Утвержден указом президента Бориса Ельцина № 319 от 15 февраля 1994 года "О штандарте (флаге) Президента Российской Федерации".
Штандарт (флаг) президента России представляет собой квадратное полотнище из трех равновеликих горизонтальных полос: верхней - белого, средней - синего и нижней - красного цветов (цвета Государственного флага России). В центре - золотое изображение Государственного герба России. Полотнище окаймлено золотой бахромой.
На древке штандарта крепится серебряная скоба с выгравированными фамилией, именем и отчеством президента России и датами его пребывания на этом посту.
Древко штандарта увенчано металлическим навершием в виде копья.
Местонахождением оригинала штандарта является служебный кабинет в резиденции президента Российской Федерации в столице Российской Федерации - городе Москве (Сенатский дворец Московского Кремля).
При вступлении в должность вновь избранного президента Российской Федерации оригинал штандарта располагается рядом с главой государства.
Дубликат штандарта поднимается над резиденцией президента Российской Федерации в Москве, над другими резиденциями во время пребывания президента Российской Федерации в них, устанавливается и поднимается на транспортных средствах президента РФ.
Символ президентской власти - Знак президента Российской Федерации состоит из знака и цепи знака . Описание символа дано Указом президента Российской Федерации от 27 июля 1999 года № 906 "Об утверждении описания символа президентской власти - Знака Президента Российской Федерации".
Знак из золота представляет собой равноконечный крест с расширяющимися концами, с лицевой стороны покрытый рубиновой эмалью. Расстояние между концами креста - 60 мм. По краям креста - узкий выпуклый рант. На лицевой стороне креста в центре - накладное изображение Государственного герба России. На оборотной стороне креста посередине - круглый медальон, по окружности которого - девиз: "Польза, честь и слава". В центре медальона - год изготовления - 1994. В нижней части медальона - изображение лавровых ветвей. Знак при помощи венка из лавровых ветвей соединяется с цепью знака.
Цепь знака из золота, серебра и эмали состоит из 17 звеньев, 9 из которых - в виде изображения Государственного герба России, 8 - в виде круглых розеток с девизом: "Польза, честь и слава". На оборотной стороне звеньев цепи знака помещаются накладки, покрытые белой эмалью, на которых золотыми буквами выгравированы фамилия, имя, отчество каждого президента России и год его вступления в должность.
При вступлении вновь избранного президента России в должность Знак президента России как главу государства на период его полномочий председателем Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации.
После принесения присяги президентом России Знак президента России хранится в резиденции президента в Московском Кремле. Использование Знака президента России определяется нормами Государственного протокола.
В соответствии с последними актами предусмотрено, что в торжественных случаях президент может надевать знак на шейной ленте, кроме того предусмотрено в обычное время ношение специальной розетки на лацкане.
Специальный экземпляр Конституции Российской Федерации представляет собой специально изготовленный единственный экземпляр официального текста Конституции Российской Федерации 1993 года в действующей редакции, переплетенного кожей варана красного цвета, на обложке которой размещен накладной серебряный герб России и тисненая золотом надпись "Конституция Российской Федерации".
Специальный экземпляр Конституции постоянно размещается в Библиотеке президента России (ротонда третьего этажа северо-восточной части здания Сената Московского Кремля), и покидает ее стены лишь для участия в процедуре вступления в должность (инаугурации) президента России.
Специальный экземпляр Конституции Российской Федерации был изготовлен в 1996 году, когда, накануне повторного вступления Бориса Ельцина в должность президента, был издан президентский Указ от 5 августа 1996 года "Об официальных символах президентской власти и их использовании при вступлении в должность вновь избранного Президента Российской Федерации". На основании этого акта предназначенный для принесения присяги текст Конституции Российской Федерации, оформленный в виде специального издания, выполненного в единственном экземпляре, получил формальный статус одного из трех официальных символов президентской власти. Официальное описание данного символа президентской власти никогда не утверждалось.
За сутки до назначенной на 7 мая 2000 года своей инаугурации исполняющий обязанности президента Российской Федерации Владимир Путин Указом от 6 мая 2000 года "О внесении изменений и дополнения в некоторые указы Президента Российской Федерации" отменил Указ от 5 августа 1996 года о президентских регалиях. После этого специальный экземпляр текста Конституции утратил официальный статус символа президентской власти и сейчас считается таковым лишь по традиции (именно на нем присягали Владимир Путин и Дмитрий Медведев в 2000, 2004 и 2008 годах соответственно).
Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников
Говорят, в окопах атеистов не бывает. Когда человек оказывается на пределе возможностей и сил, на грани жизни и смерти, то естественным образом начинает искать помощи у Господа. Ведь на войне каждый понимает: в любую минуту он может расстаться с жизнью и предстать пред Богом.
«Мама, помолись за меня Богу»
Войны на земле абсолютно неизбежны, как неизбежны грех и зло. Война - страшное бедствие, крушение всяких надежд, планов, мечтаний. Война - предельное состояние человека, потому что всегда остро стоит вопрос: жизнь или смерть. А во время Великой Отечественной Войны вопрос стоял еще острее - жизнь или смерть целых народов, ведь все понимали, к чему приведет победа Германии. В такой ситуации ко многим приходило осознание: нужно просить помощи у Бога. Вот почему именно во время Великой Отечественной число людей верующих стало расти.
Прошедший войну солдат рассказывал: «Когда лежишь под обстрелом и прижимаешься к матери-земле, а на тебя с воем летят снаряды, и любой может угодить по тебе, то, кто бы ты ни был, ты вспоминаешь Господа». Парадоксально, но даже атеисты просили защиты у Господа. Вот, например, одно фронтовое письмо: «Мама, я вступаю в партию. Мама, помолись за меня Богу».
Расстрелы и лагеря
К началу Великой Отечественной в нашей стране христиан осталось очень мало, поскольку политика Советского государства была направлена на полное вытеснение веры и искоренение христиан. Две волны арестов христиан (в 1937 и 1941 годах) привели к тому, что огромное количество людей верующих, тех, кто не отказывался от своих убеждений даже под угрозой смерти, расстреляли либо отправили в тюрьмы и лагеря. Русская Православная Церковь, евангельские церкви подверглись жестоким репрессиям. Задача по абсолютной ликвидации Церкви в Советском Союзе была на пути к завершению.
И все же даже в таких, казалось бы, невероятных для выживания условиях, верующие люди оставались и продолжали собираться вместе, чтобы молиться Господу за страдающую от натиска нацистов Родину. Даже в блокадном Ленинграде верующие не переставали проводить богослужения.
Хлебопреломление в блокадном Ленинграде
Война пришла в каждый дом
Истинная суть отношения евангельских христиан к проблеме защиты Отечества изложена в материалах Всесоюзного совета руководящих представителей евангельских христиан-баптистов, состоявшегося в Москве 26—29 октября 1944 года — в разгар боевых действий на фронтах Великой Отечественной войны. Один из священнослужителей союзной армии тогда рассказывал: «Многие наши церкви вывесили в своих помещениях флаги с синими звездами по количеству членов церкви, служащих в армии. Если приходит известие, что какой-либо член убит, синяя звезда заменяется золотой. Во многих церквях флаги целиком покрыты золотыми звездами».
А вот несколько строк из христианского журнала военных лет, которые говорят о том, что в семьи христиан, как и во все другие семьи, война принесла страшное горе: «Четверо из шести сыновей Якова Ивановича Жидкова (священнослужителя - ред. ) поступили в ряды Красной Армии для борьбы с фашистскими захватчиками. Трое из них погибли в этой войне».
Оставшиеся на свободе мужчины-христиане пошли воевать, а женщины-христианки трудились на производстве, обеспечивая фронт всем необходимым. Война объединила всех: верующие и неверующие делали одно общее дело — спасали Родину от фашистских захватчиков. Православная церковь, евангельские христиане, старообрядцы, Армянская апостольская Церковь, Грузинская Церковь — в единым порыве отдавали все для дела Победы. Например, те, кто не мог уйти на фронт, организовывали денежные сборы, сборы вещей, работали на заводах, заботились о раненых, о детях погибших красноармейцев. Неслучайно в документах, которые вышли из-под пера председателя Совета по религиозным культам Полянского, неоднократно подчеркивается, что все эти религиозные организации внесли свой достойный вклад в дело Победы.
От свободы к новым гонениям
Война вынудила Сталина смягчить антирелигиозную политику. Он разрешил проведение Всесоюзной конференции евангельских христиан-баптистов, которая состоялась в Москве в октябре 1944 года.
Христиане во время войны и сразу после нее получили относительную свободу, их перестали убивать и отправлять в лагеря за веру. Вместе с остальными христиане ковали победу. Но, к сожалению, очень быстро все это забылось, и уже через пять-семь лет после войны началась новая волна гонений на христиан...
И только после распада Советского Союза в нашу страну пришла полная свобода вероисповедания.
Подготовила Ирина Хаджебиекова
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали:
Господь вас спаси! -
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в Бога не верящих внуков своих.
Константин Симонов, 1941 г.
День начала войны я не помню, но слышала от родителей рассказ о нем. Чтобы ребенок, то есть я, дышал свежим воздухом, наша семья летом выезжала на дачу. Семья — не совсем точно сказано. Дедушка Иван Гаспарович считал, что ездить на дачу незачем: «Отключите в городе электричество и водопровод, ходите в уборную на Марсовом поле, а за водой - на Мойку, вот вам и дача. А воздух в нашем районе и так свежий — рядом Михайловский сад, Марсово поле, Летний сад». Дача — тоже не совсем точно сказано. В 1941 году родители снимали комнату на чердаке в Третьем Парголове. Тогда там были две деревни — Старожиловка и Заманиловка. Мы жили в Старожиловке, недалеко от нас было большое озеро (его называли Чертово), чуть подальше - Шуваловский парк.
Живя в каморке на парголовском чердаке, много раз в день поднимаясь и спускаясь по крутой лестнице без перил, родители были счастливы. Они любили природу, ходили в поле смотреть закаты (папа с детства любил смотреть на небо, особенно на вечернее и ночное), купались в озере, гуляли в парке, где знали каждый уголок — тенистые аллеи, пруд, который имел треугольную форму и назывался «Шляпа Наполеона». Холм, как папа говорил, насыпанный крепостными графа Шувалова, носил громкое имя «Парнас». После войны (до моих 14 лет, пока мы еще жили в доме на канале Грибоедова), мы с папой ездили гулять в этот парк на трамвае №20 (он шел туда около часа прямо от нашего дома, его кольцо было на Конюшенной площади). В парке папа любил объявлять торжественно: «Мы с тобой на Парнасе!» Тогда я, по своему невежеству, не понимала, почему он считал таким важным — оказаться на Парнасе, ведь холмик этот был совсем невысокий.
София Ивановна, Александр Иванович и Наташа Груздевы, 1939 г.
Но вернемся в июнь 1941 года. Был теплый солнечный день, мама осталась на даче, а папа со мной, почти четырехлетней, пошел в Шуваловский парк, и мы там играли в индейцев. Когда мы возвращались домой по проселочной дороге, поднимая как можно больше пыли, чтобы было веселее, на наших головах красовались «индейские» шляпы из лопухов. Потом папа посадил меня на плечи, мы шли и громко распевали недавно появившуюся песню «Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой!» Вместо «экипаж», я громко выкрикивала «анипаж», чем папу очень забавляла. Навстречу нам попалась женщина, она с удивлением посмотрела на нас и сказала: «Вы, что, не знаете — война началась». Папа не сразу понял, о чем она говорит, настолько невозможной казалась война в такой солнечный и беззаботный день. «Какая война?» - «С Германией, по радио объявили».
С этого момента жизнь раскололась на «до войны» и «во время войны». До «после войны» было еще очень далеко, и как многие до него не дожили!
Лето 1941 года
23 июня 1941 года, как обычно по понедельникам, в Педагогическом институте имени Герцена собрался Ученый Совет, где папа защищал диссертацию, посвященную творчеству Мамина-Сибиряка. Об этом писателе часто говорили дома, и я его называла папин-мамин Сибиряк. Степень кандидата наук освобождала от мобилизации на фронт (кандидатам наук давали, как тогда говорили, «бронь»). Но папа ни минуты не колебался: он пошел на войну добровольцем и воевал под Ленинградом, пока не был тяжело ранен зимой 1944 года.
Иван Гаспарович Гудзюк, 1932 г.
Сложнее было решить, что делать остальным членам семьи. Казалось бы, надо уезжать из Ленинграда. Но дедушка Иван Гаспарович уезжать отказался категорически. Он сказал, что мужчины не должны покидать город, когда ему угрожает враг: «По крайней мере, в свою квартиру я немца просто так не пущу». И начал точить свою шашку (или саблю — не знаю точно), оставшуюся со времен его службы в царской армии. Разубеждать его было бесполезно. Он всегда был немногословен и очень упрям, мама говорила: литовец, чего вы хотите. На семейном совете решили, что мама останется со старым отцом, а меня надо отправить в эвакуацию с детским садом Академии наук, мама тогда работала в Академии. Почему-то казалось, что война долго не продлится и к осени детский сад вернется в Ленинград.
Мама принялась вышивать метки на моей одежде. Я помню черное пальто, в котором меня отправляли с детским садом, в нем же я пошла в школу через три долгих года. Почему оно мне все еще годилось? Наверное, его купили на вырост, а за военные годы я мало подросла. Замечу, что и в мои школьные годы дети редко носили одежду, которая была им впору, — вначале она была велика, а потом коротка и тесна. На черной шелковой подкладке моего пальто мама вышила яркими синими нитками: «Наташа Груздева. Ленинград, канал Грибоедова, дом 2а, кв. 6».
Детский сад эвакуировали на Валдай. Мое первое воспоминание: мы с воспитательницей сбились в кучу под одиноким деревом, прямо на нас с воем летит самолет. За ним тянется шлейф черного дыма. Очень страшно, дети кричат и плачут. Самолет пролетает над нами и падает в озеро, вместо черного шлейфа фонтан и белый пар.
Меня долго мучил вопрос: почему детей сразу не эвакуировали подальше от линии фронта? Лишь потом, в спешке и панике, их перевезли на Урал, не все дети дожили до конца войны, многие родители годами не знали, что с их детьми, где их искать. На этот вопрос мне ответила подруга, она прочла недавно, что планы эвакуации были разработаны еще для финской кампании, им и следовали.
Немцы стремительно приближались к Валдаю, а в Ленинграде пока было относительно спокойно, только время от времени звучали сирены воздушной тревоги. И мама решила вернуть меня домой. Она послала просьбу об этом с шофером из Академии наук (служебные машины часто ездили в лагерь на Валдае), и он привез меня обратно.
Надо сказать, что я с рождения была очень нервной и впечатлительной. На этот раз оказалось, что я панически боюсь сигнала воздушной тревоги. Как только включали сирену, я падала на землю и начинала безудержно рыдать. Иван Гаспарович строго сказал дочери: «Увози Наташу, добром это не кончится». И мы с мамой уехали в Вологодскую область к институтской подруге родителей Валентине Заслоновской (тете Вале), а дедушка остался в Ленинграде и 4 апреля 1942 года умер от истощения.
В город Тотьму мы уезжали в спешке, был самый конец июля, немцы были уже совсем близко от Ленинграда. Мама взяла очень мало вещей — все поместилось в один небольшой чемодан. До Вологды ехали на поезде; эшелон, который шел перед нами, разбомбили, и наш поезд долго стоял — ждали, пока починят рельсы. От Вологды добирались на пароходе. Когда мы подплывали к тому месту, где нам предстояло прожить три года, я, согласно семейному преданию, спросила: «Эта деревня называется город Тотьма?» И лишь спустя многие годы, посетив этот удивительный город, попросила у него прощения за свое «столичное» детское высокомерие.
В Тотьме было много старинных двухэтажных деревянных домов с русскими печами, в одном из них на Белоусовской улице жила семья тети Вали. Ее муж Василий был каким-то районным начальником, и сначала его в армию не призывали. У них было четверо детей: две дочки (7- и 4-летние) и два сына (2-летний и грудной).
О том, как мы жили в эвакуации, мама рассказывала редко, и лишь после того, как ее не стало, папа дал мне тонкую школьную тетрадь с ее дневниковыми записями.
Тотемское житье
Мы провели в Тотьме три военных года, но я почти не помню города — только реку Сухону и мощенный булыжником подъем от пристани на крутой берег. Зимой с него катались на санях.
Странно, что в памяти не остались знаменитые тотемские церкви, видимо, потому, что наш дом в Ленинграде стоял рядом с храмом Спаса на Крови (ударение на букву «и»), и церковные силуэты мне казались обычными. Но двухэтажный деревянный дом тети Вали, где мы жили первые два года, помню хорошо - я его узнала, когда больше чем через полвека приехала в Тотьму. Мне и сейчас легко представить себе большую комнату с побеленной русской печью, около которой стояли ухваты разной величины. Напротив устья печи, у окон, тянулись стол и лавки, сделанные из широких толстых досок, пол в комнате тоже был дощатый, покрытый цветными половиками. Удивляло меня, как мыли столешницу, лавки и пол — их драили веником из прутьев, его называли голик. Помню, как весной лепили из теста булочки-жаворонки. Мы, дети, тоже в этом участвовали; небольшой кусок теста в наших руках быстро становился серым, а птички получались кривоватые, не такие красивые, как у взрослых.
В доме с русской печью жили тетя Валя с мужем, их четверо детей и еще моя 27-летняя мама со мной, 4-летней. Первый год войны мама хлопотала по хозяйству, ей, выросшей в большом городе, это было очень нелегко: вода из колодца, полные ведра на коромысле, русская печь с ухватами и чугунками. Какое-то время у нас с мамой была своя коза. Мама купила ее в деревне и привезла в Тотьму на пароходе. Коза не желала сходить на берег, и мама не знала, как с ней справиться. Кто-то посоветовал ей тащить козу обратно на пароход, и коза из упрямства спустилась по сходням. Когда у нас не было своей козы, мама покупала мне, как она говорила, «на папин аттестат» (видимо, на офицерскую зарплату) стакан молока в день.
Через год, в сентябре 1942-го, мама пошла в школу работать учительницей русского языка и литературы. Василий, муж тети Вали, усиленно добивался, чтобы его взяли на фронт. Его призвали в армию в апреле 1942 года, письма от него перестали приходить в декабре, вскоре выяснилось, что он погиб. После гибели дяди Васи две молодые учительницы остались с пятью детьми на руках.
Из маминого дневника: «Новогодняя ночь 1943 года. Валя уже вдова, ее дети — сироты. От Саши (моего папы — Н.Г.) давно нет писем. Неужели и я вдова?.. Я сижу одна и плачу — горько и безутешно. Кажется, и у меня все кончено. Пересмотрела его фотографии, залила их слезами. Все уже позади. Для Вали жизнь кончена. Надо жить, чтобы не умерли дети — вот и вся суровая логика. Может быть, было бы лучше, чтобы никто не мешал умереть, - для меня так. Так ли? Слишком жестокое и холодное, бессердечное и эгоистичное признание.
В школе дела не ладятся. Ребята — бурсаки, они ненавидят друг друга, издеваются друг над другом, ненавидят учителей школу, учебу, книги, знания. Для них ничего святого нет. Не знаю, справлюсь ли.
Когда кончатся муки и наступит ли вообще жизнь? Когда я буду сыта, у меня не будут мерзнуть ноги и когда перестанет болеть сердце и пухнуть от слез глаза? Или этим все и кончится?»
Летом 1943 года мама согласилась стать директором другой тотемской школы, не той, где они с тетей Валей преподавали. В этой школе за учительской была большая комната, где мы с мамой и поселились. В нашей комнате была обмазанная мелом печь, похожая на русскую в доме тети Вали, только поменьше и без лежанки наверху, на печи была приступочка, на нее мы ставили котелок, где кипятили воду и варили картошку. Картошку выращивали сами, школе под нее выделяли землю. Еще в нашей комнате были небольшой стол, стулья и одна кровать. Под потолком нашей большой комнаты висела электрическая лампочка без абажура. Когда она светила тускло (так бывало часто, хотя электричество, насколько я помню, не отключали), мама ставила стул на стол и проверяла тетрадки где-то высоко-высоко, в поднебесье, а я смотрела на нее, засыпая. Мы с мамой спали вместе, зимой не раздевались на ночь, а, напротив, надевали на себя всю одежонку, даже пальто.
Дров было мало, их учителя (и моя мама тоже) летом заготавливали в лесу. Когда мы укладывались спать, поверх одеяла мама накладывала нетолстые поленья. Она говорила мне, что это для веса, для тепла (одеяло у нас было тонкое), но на самом деле — не хотела меня пугать. Ночью в нашу комнату прибегали жирные крысы и начинали бегать по кругу — голова к хвосту. Еды у нас не было, они ее и не искали. Какой смысл был в их хороводах? Мама боялась, что они нападут на нас и загрызут меня. Поэтому она время от времени бросала полено в угол комнаты, опасаясь нечаянно задеть какого-нибудь зверька и разозлить компанию. От шума крысы ненадолго разбегались, потом их бесконечный хоровод возобновлялся.
Жизнь в школе была не из легких. Мама писала: «18 сентября 1943 года. Как мне тяжело! Немногие живут так, как /я/. Болят перебитые суставы пальцев от колки дров, скоро свалится с ног последняя пара туфель. 3 недели не была в бане — баня не работает. В голове вши. Сырые дрова не нагревают по 2 часа маленького котелка, и живем впроголодь. За каждым делом ходишь по целым дням. (Это я помню: мы бродили от конторы к конторе и там долго стояли в очередях в полутемных коридорах. — Н.Г.). В школе нет света, и не могу схлопотать 3 недели. Боже, и учебный год на носу. И целая школа — слезы, слезы подступают к горлу. Позор ждет меня впереди. Неужели когда-нибудь кончится эта ужасная жизнь? Нет мыла. Не в чем стирать. Боже, и никто этого не знает. А школа, работа — нет, все это ужасно».
К этому времени относятся одни из первых моих воспоминаний. У меня не было такого трагического ощущения жизни, как у мамы, может быть, потому, что мне было не с чем сравнивать: мирных дней я не помнила. Кроме того, в детстве радости и огорчения совсем не такие, как во взрослой жизни.
А мама с работой директора справлялась вполне успешно, ее уважали учителя и любили ученики. С маминых слов перескажу один случай. Как-то войдя в класс, мама заметила возню на задней парте. Урок начался, и вдруг в проходе между партами появилась собака. Класс замер, ожидая «спектакля». Не прерывая рассказа, мама открыла дверь, и истосковавшаяся на привязи собака с радостью в нее выбежала. Урок продолжался. Это случилось в последний год войны, когда в Тотьме снова появились собаки.
Первые массовые прекращения боевых действий с обеих противоборствующих сторон, стихийно инициированные военнослужащими, произошли во время Первой мировой войны. Командование не одобряло братаний с солдатами других армий, потому как этот процесс чаще всего разлагающе действовал на военную дисциплину.
Причиной могли служить религиозные праздники
Согласно исследованию ведущего научного сотрудника Центра военной истории России Института российской истории РАН Сергея Николаевича Базанова, первый массовый случай братания военнослужащих противоборствующих сторон на Первой мировой произошел еще в декабре 1914 года – по инициативе Папы Римского Бенедикта XV на время Рождества временное перемирие устроили английские и немецкие солдаты. Причем вопреки приказу командования обеих армий – Папа обратился с подобной просьбой к правительствам Великобритании и Германии, и поддержки не встретил.
Между русскими и немцами первое братание случилось на Пасху, в апреле 1915 года.
И российское, и англо-французское высшее военное командование разослало в войска циркуляры о недопущении случаев братания с немцами. Но на местах офицеры не знали, как стихийное проявление подобной «дружбы» прекратить, поэтому каких-либо серьезных методов наказания братавшихся во время Первой мировой так и не выработали.
Что происходило во время таких «дружеских встреч»
Отмечая праздник, немцы и англичане, после обоюдного стихийного прекращения боевых действий, поначалу вместе затянули рождественские песни (позиции противоборствующих войск находились рядом), а затем несколько групп солдат с обеих сторон на нейтральной полосе начали вручать друг другу рождественские подарки. Кроме того, противники устроили общие богослужения для отпевания погибших солдат и офицеров. Бывали случаи, что во время братания англичане и немцы даже устраивали совместные футбольные матчи.
Русские меняли у немцев продукты на спиртное – в российской армии действовал сухой закон. Происходил обмен и личными вещами – кисетами, фляжками и другой необходимой солдату мелочью.
По словам С. Н. Базанова, зачастую приглашение к братанию заканчивалось для солдат противоборствующей армии пленом. К примеру, во время одной их таких пасхальных «дружеских встреч» в 1916 году немцы пленили свыше 100 русских солдат.
К концу войны процесс стал повальным
Как считает С. Н. Базанов, братания между русскими и немцами на Первой мировой в определенной степени способствовали развалу российской армии, и без того пораженной антивоенными настроениями. После Февральской революции Германия и Австро-Венгрия на Восточном фронте специально инициировали массовые случаи братания солдат своих армий с русскими. Среди братавшихся были немецкие и австрийские разведчики, которые «под шумок» вели агитацию русских о необходимости низложения Временного правительства.
Судя по историческим документам, находившийся во время Первой мировой войны в Швейцарии В. И. Ленин активно и публично поддержал братания, считая что они – предтеча гражданской войны, которая в свою очередь, должна способствовать окончательному свержению господствующих классов. По возвращению в Россию Ленин опубликовал в «Правде» статью «Значение братанья». Впоследствии главный печатный орган большевиков напечатал порядка двух десятков публикаций в поддержку братания.
Как братались на Великой Отечественной
На Великой Отечественной войне если и братались, то с мирным населением, что не поощрялось ни командованием РККА, ни высшими офицерами армий союзников. Эйзенхауэр прямо запретил американским солдатам и офицерам налаживать неформальные связи с гражданским населением Германии. Впрочем, эти запреты повсеместно нарушались. Примеры «братания» на Великой Отечественной выражались, главным образом, в обоюдодобровольном сожительстве военнослужащих с представительницами женского пола на оккупированной территории.
Самый известный случай братания союзников – так называемая «встреча на Эльбе» в апреле 1945 года, когда войска 1-го Украинского фронта встретились с военнослужащими 1-й армии США. Это историческое событие нашло широкое отражение в документальном и художественном кинематографе.
