Князь Хилков Андрей Яковлевич Ближний стольник и при шведском дворе резидент. Год рождения его и смерти нигде не показан; а известно только, что он умер в Швеции и что тело его привезено оттуда в Санкт-Петербург в 1718 году.Был министром российским при дворе Карла XII. Петр

Валерий Брюсов Аделаида Герцык. Стихотворения. СПб., 1910 г. Ц. 75 коп. - Тэффи. Семь огней. Изд. «Шиповник». СПб., 1910 г. Ц. 1 р.Г-жа Герцык в искусстве ищет своего пути. Своеобразны ее ритмы, ее язык, ее образы. Ей больше нравится искать музыкальности стиха в его свободе, чем в

Поэтические отголоски
Валерий Брюсов

Вождь символистов Валерий Брюсов относился к Лохвицкой с нескрываемой антипатией. «Не припомню сейчас, где (не то в “Труде”, не то в “Русском Обозрении”) видел я стихотворение Лохвицкой ”Сон”, – пишет он в письме П.П. Перцову от 14 июня 1895 г. – “Я была во сне бабочкой, а ты мотыльком. Мы обнялись и улетели”. При этом достоверно известно, что г-жа Лохвицкая в самом деле во сне этого не видала. Что же остается от всего стихотворения? Выражения: утро, бабочка, розы, “как греза юна”, мотылек и лазурь? Дурно то, что составился “поэтический словарь”; комбинируя его слова, получают нечто, что у нас называют стихотворением».

«Слишком много новизны и слишком много в ней старого», – пишет он Перцову позднее. Новизну он, видимо, склонен объяснять исключительно посторонним влиянием.

В письме Перцову от 19 июля 1896 г. Брюсов говорит, что в русской поэзии стала формироваться «школа Бальмонта», к которой причисляет и Лохвицкую. Около двух лет спустя (в январе 1898 г.) в письме Бальмонту он пишет: «Вот новый сборник Мирры Лохвицкой. Согласен, уступаю, - здесь многое недурно. Но вот я, который стихов не пишет, предлагаю написать на любую тему стихотворение ничем не отличное от этих, такое, что Вы его признаете не отличающимся, таким же “недурным, хорошим”. Все это трафарет, новые трафареты поэзии, все те же боги Олимпа, те же Амуры, Псиши, Иовиши, но в новой одежде. Нет, не этого нужно, не этого. Лучше не писать». Бальмонт в это время в полном восторге от поэзии Лохвицкой, его восхищение вполне разделяет и князь А.И. Урусов – знаток и любитель новых французских поэтов. Брюсов же признает достоинства Лохвицкой с большой неохотой.

Примечательно, что в дневниках он дает ей несколько более высокую оценку, чем в письмах: «Однако ее последние стихи хороши», – записывает он в ноябре 1897 г.

Чуть позже, давая шутливую характеристику современной поэзии в форме библейских пророческих причитаний («Горе тебе, словесность русская!…») он ставит Лохвицкую в ряд с декадентами – Бальмонтом, Гиппиус и др, противопоставляя «своих» «ничтожному стихотворцу Федорову и … Ратгаузу».

Творчество ее он изучает довольно серьезно. В его архиве сохранились четыре тома стихотворений Лохвицкой (два – с дарственными надписями поэтессы). Отдельные стихи отмечены подчеркиванием. К стихотворению «В час полуденный» в III томе он даже приписывает строфу от себя. Прочитать ее, к сожалению, невозможно – Брюсов пользуется сокращениями, но известно, что это стихотворение он считал одним из наиболее сильных у Лохвицкой, и с этим, действительно, трудно поспорить.

Судя по дневниковым записям, по-человечески Лохвицкая ему несимпатична: он излишне придирчив и к ее внешности, и к манере поведения. В печати при жизни Лохвицкой появился лишь один отзыв Брюсова – на ее IV том. «Нумерация трех сборников г-жи Лохвицкой может быть изменена без ощутимой разницы. В IV томе ее стихотворений те же темы, те же приемы, та же душа, что и в двух предыдущих. Неужели не скучно поэту повторять самого себя? И какой смысл в этом умножении одинаковых стихов, хотя бы и звучных?»

Отзыв довольно странный: в IV томе Лохвицкая как раз декларирует отход от прежних мотивов и обращается к религиозно-философской тематике. Естественно, что Брюсову это не близко, но если в чем-то и можно упрекать поэтессу, то уж никак не в самоповторении. Однако с легкой руки Брюсова этот тезис надолго утвердился в литературоведении. Стилистически в IV томе заметно усиление риторической тенденции, которая как раз близка самому Брюсову – но он почему-то не замечает этого. Ясно, что он хочет сказать: «Не стоит читать, это неинтересно».

На смерть Лохвицкой Брюсов не откликнулся никак. В 9-м номере «Весов» за 1905 г. содержится лишь краткое сообщение о ее кончине (одна строка). Несомненно, это выглядело как знак «официального» непризнания. Однако нельзя сказать, что это событие прошло для Брюсова незамеченным.

Большой интерес представляет хранящийся в его архиве черновик некролога Лохвицкой, озаглавленного «Памяти колдуньи». Судя по обилию правки и вариантов, Брюсов тщательно обдумывал эту статью. В первых ее строках он очень точно, и главное, очень нетипично для модернистской критики определяет основной смысл творчества поэтессы: «Творчество Лохвицкой – неизменная, неутолимая тоска по неземному, нездешнему». И именно поиском освобождения от «оков бытия» объясняет ее первоначальное обращение к любовной тематике: «Лохвицкая славила страсть за яркость ее мигов, освобождающих “среди тусклости” жизни… Но уже во II томе ее стихов… начинаются иные пути освобождения». Далее идет откровенная фальсификация. «Иные пути», по Брюсову, ведут на шабаш ведьм и далее в ад, к сатане. Заканчивается некролог жутковато: «С этого пути нет возврата. Кто перейдет эту черту, тот должен остаться навек в той стране. Лохвицкая выполнила все, что…» – далее совсем неразборчиво. Стихи, которые он цитирует: «В час полуденный», «Мюргит», «Колдунья», – действительно относятся у Лохвицкой к числу лучших (хотя в отношении содержания его выбор очень тенденциозен). В контексте всего, что сам Брюсов писал в те годы о «жизнетворчестве» и при таком понимании окончания земного пути поэтессы, он должен был бы почтить ее память публично, поскольку выходило, что как раз она осуществила его заветные чаяния. Однако почему-то он этого не сделал.

Только семь лет спустя в критическом сборнике «Далекие и близкие» он поместил другую заметку о Лохвицкой, названную «некрологом». Не исключено, что сделал он это под давлением Бальмонта, в письме писавшего ему: «Невозможно печатать обзор поэтов, в который ты включаешь всякую безымянную дрянь…, и не дать характеристики таких истинных ярких цветов, как Лохвицкая». Вероятно, в первоначальном варианте книги заметки о Лохвицкой не было. Тем не менее, оценка, которую Брюсов дает в ней творчеству поэтессы, довольно высока. По художественности выше всего оцениваются ее «песни греха и страсти». Заканчивается статья словами: «Для будущей антологии русской поэзии можно будет выбрать у Лохвицкой стихотворений 10–15 истинно безупречных, но внимательного читателя всегда будет волновать и увлекать внутренняя драма души, запечатленная ею во всей ее поэзии». Собственно говоря, «10–15 истинно безупречных стихотворений» в антологии русской поэзии (без указания эпохи) – это то, на что может претендовать лишь первоклассный поэт.

На фоне столь скептического отношения к поэзии Лохвицкой Брюсова-критика особенно поражает, что Брюсов-поэт нередко перепевает ее стихи. Часто эти перепевы носят откровенно садистический характер. Совсем непонятно, почему он продолжает создавать их и годы спустя после смерти поэтессы.

Если присмотреться, видно, что в пору зрелости между Брюсовом и Лохвицкой существует некая общность стиля: стремление к лаконизму, звучная риторичность. Интересно, что статью «Памяти колдуньи» Брюсов пишет как раз в то время, когда сам приступает к работе над романом «Огненный ангел», в котором тоже немало аллюзий к поэзии Лохвицкой.

Словом, возникает подозрение,что главной причиной его негативного отношения является желание скрыть собственную (справедливости ради скажем: частичную) зависимость от нее – то, о чем написала совсем юная Цветаева:

Я забыла, что сердце в Вас – только ночник,

Не звезда! Я забыла об этом,

Что поэзия Ваша из книг,

И из зависти критика. Ранний старик,

Вы опять мне на миг

Показались великим поэтом.

СТИХОТВОРЕНИЯ

ФИАЛКА

* * *

К. Бальмонту

ЖРИЦЕ ЛУНЫ

ИЗ АДА ИЗВЕДЕННЫЕ

В СКЛЕПЕ

ОКЕАНИДЫ

ВСТРЕЧНОЙ

АЛАЯ РОЗА

НА ПИРУ

Молитесь

Розы, лилии, стрекозы – вполне узнаваемые аллюзии к лирике Лохвицкой, особенно ранней.

Но до чего же неестественно, когда «трижды римлянин» ("воля, вол, волк") – говоря словами Цветаевой – Брюсов вдруг предстает апологетом сентиментальности.

* * *

Космос в поэзии Валерия Брюсова

Южный Крест

Я долго шёл, и, выбрав для ночлега

Холм ледяной, поставил гибкий шест.

В полярной тьме не Сириус, не Вега, -

Как знак любви, сверкает Южный Крест.

Вот дунул ветер, поднял вихри снега;

Запел унылый гимн безлюдных мест...

Но для мечты есть в скорбной песне нега,

И тени белые - как сонм невест.

Да, я - один, во льдах пустых затерян,

Мой путь в снегах обманчив и неверен,

Мне призраки пророчат гибель вновь.

Но Южный Крест, мерцающий в тумане,

Залог, что я - не завершил скитаний,

Что впереди - последняя любовь!

Вечерний Пан

Вечерний Пан исполнен мира,

Не позовёт, не прошумит.

Задумчив, на лесной поляне,

Следит, как вечер из потира

Льёт по небу живую кровь,

Как берега белеют вновь

В молочно-голубом тумане,

И ждёт, когда луч Алтаира

В померкшей сини заблестит.

Вечерний Пан вникает в звуки,

Встающие во мгле кругом:

В далёкий скрип пустой телеги,

В журчанье речки у излуки

И в кваканье ночных прудов.

Один, в безлюдии святом,

Он, в сладком онеменьи неги,

Косматые вздымает руки,

Благословляя царство снов.

Солнцеворот

Была зима; лежали плотно

Снега над взрытостью полей.

Над зыбкой глубиной болотной

Скользили, выводя изгибы,

Полозья ровные саней.

Была зима; и спали рыбы

Под твёрдым, неподвижным льдом.

И даже вихри не смогли бы,

В зерне замёрзшем и холодном,

Жизнь пробудить своим бичом!

Час пробил. Чудом очерёдным,

Сквозь смерть, о мае вспомнил год.

Над миром белым и бесплодным

"Опять пришел солнцеворот!"

И под землёю зерна, чуя

Грядущей жизни благодать,

Очнулись, нежась и тоскуя,

И вновь готов безвестный колос

Расти, цвести и умирать!

Балтика. Ещё закат

Свой круг рисуя всё ясней,

Над морем Солнце опускалось,

А в море полоса огней,

Ему ответных, уменьшалась.

Где чары сумрака и сна

Уже дышали над востоком,

Всходила мёртвая луна

Каким-то жаждущим упрёком...

Но вдоль по тучам, как убор,

Сверкали радужные пятна,

И в нежно-голубой простор

Лился румянец предзакатный.

Когда стоишь ты в звёздном свете,

Смотря на небо, не забудь,

Что эти звёзды, блёстки эти

И те, что слиты в Млечный Путь -

Все это - солнца огневые,

Как наше солнце, и кругом

Плывут шары земель, - такие,

Как шар земной, где мы живём.

В просторном океане неба,

Как в жизни нашей, - тот же круг:

Там тот же бодрый труд для хлеба,

Та ж радость песен и наук!

Детские упования

Снова ночь и небо, и надменно

Красный Марс блистает надо мной.

Раб земли, окованный и пленный,

Что томиться грёзой неземной?

Не свершиться детским упованьям!

Не увидишь, умилённый, ты, -

Новый луч над вечным мирозданьем:

Наш корабль в просторах пустоты!

Не свершишь ты первого полёта,

Не прочтёшь и на столбцах газет,

Что безвестный, ныне славный, кто-то,

Как Колумб, увидел новый свет.

Что ж, покорствуй! Но душа не хочет

Расставаться с потаённым сном

И, рыдая, радостно пророчит

О великом имени земном.

О, ужель, как дикий краснокожий,

Удивится пришлецам Земля?

И придёт крестить любимец божий

Наши воды, горы и поля?

Нет! но мы, своим владея светом,

Мы, кто стяг на полюс донесли,

Мы должны нести другим планетам

Благовестье маленькой Земли!

Я - сын Земли, дитя планеты малой,

Затерянной в пространстве мировом,

Под бременем веков давно устало

Мечтающей бесплодно об ином.

Я - сын Земли, где дни и годы кратки,

Где сладостна зелёная весна,

Где тягостны безумных душ загадки,

Где сны любви баюкает Луна.

Мы были узники на нашем шаре скромном,

И сколько раз, в бессчётной смене лет,

Упорный взор Земли в пространстве тёмном

Следил с тоской движение планет.

И сын Земли, единый из бессчётных,

Я в Бесконечное бросаю стих, -

К тем существам, телесным иль бесплотным,

Что мыслят, что живут в мирах иных.

Не знаю, как мой зов достигнет цели,

Не знаю, кто привет мой донесёт,

Но, если те любили и скорбели,

Но, если те мечтали в свой черёд

И жадной мыслью погружались в тайны,

Следя лучи, горящие вдали, -

Мой страстный вздох, домчавшийся

Вы, властелины Марса иль Венеры,

Вы, духи света иль, быть может, тьмы,-

Вы, как и я, храните символ веры:

Завет о том, что будем вместе мы!

Поэтическая коллекция сайта

«Моя астрономия»

/PAGE/Lesson/Brusov.rtf

Валерий Яковлевич Брюсов - русский поэт, литературный критик, историк, драматург, переводчик, прозаик, основоположник русского символизма. Во второй половине 90-х годов девятнадцатого века, будучи молодым поэтом, Брюсов сблизился с поэтами-символистами, а в 1899 году объединил сторонников «нового искусства» в издательстве «Скорпион». В 1900 годы был издан сборник «Третья стража». Стихотворение «В глуби тайные вселенной» было создано в том же 1900 году, но оно не вошло в сборник.

В этом произведении автор поднял тему проблемы сохранения культурных ценностей человечества . В стихотворении образно представлен труд поколений, которые стремятся вернуть себе то, чем владели их предки, и преумножить это достояние. Центральный образ в стихотворении - морские чудовища, именно они концентрируют идейный смысл произведения.

Стихотворение «В глуби тайные вселенной» выполнено в традициях символизма, одного из крупнейших течений в искусстве, характеризующегося использованием символики, намеков, загадочности и таинственности. Энергия слова и особенная интуиция, которую ощущает автор, вкладывается в строки его творения.

Художественное средство в этом произведении - символ – чудовище, доставаемое со дна морского. Оно закреплено в элементе художественной речи и в своем образе опирается на многозначное поэтическое слово. Поэзия становится формой мышления, она начинает играть смыслом. Автор использует символ, который несет в себе тайны человечества, и в то же время поэтическую неоднозначность.

Хотя стихотворение состоит всего из двух строф, его содержательность от размера не пострадала. В первой части автор описывает, как человечество бросает с «лодки бренной» золотые сети в «темные воды столетий» . Сети являются символом использования истории, опыта, знаний для извлечения из океана столетий «сокровищ» . Во второй строфе мы уже наблюдаем, что в лодке, в которой находится человеческий род, растет количество этих «сокровищ» - достояний предков, образуя целую громаду.

Основное назначение троп в стихотворении – метафор – создать этот переносный смысл используемых символов: глуби вселенной, воды столетий, бросаем золотые сети, морские чудовища, достаем из прочных уз, громады сокровищ растут .

Звучание самого стихотворения имеет большое значение для выражения символов. В построении стиха автор обратился к двухсложному стихотворному размеру хорей , с использованием перекрестной рифмы по положению в строфе и женской рифмы по слоговому объему, когда ударение падает на предпоследнем слоге каждой строки.

Стихотворение «В глуби тайные вселенной» можно отнести к гражданской лирике. Брюсов в традиционном лирическом стихотворном жанре задекларировал направление символизма. Оно определяло стиль эпохи, во времена которой автор работал над своими произведениями. Творение поэта пропитано духом таинственности и мистики.

Начало русского символизма считается началом Серебряного века русской поэзии. И хотя это течение зародилось в Европе, именно в России оно достигло наивысшего расцвета. Русский поэт-символист Валерий Брюсов привнес в него нечто абсолютно новое, оригинальное звучание, частое использование метафор и аллегорий. Поэт был творцом, воспевающим художественные и духовные личные ценности.

Поэтические образы как-будто поднимаются над реальностью, воплощаются автором в музыкальной форме. Своим талантом Брюсов обнажил в этих образах вечные соответствия и взаимосвязи мира, которые отражаются в нашем сознании, этим проливают свет на тайны, ведущие нас к Истине.

• «Юному поэту», анализ стихотворения Брюсова
• «Сонет к форме», анализ стихотворения Брюсова
• «Первый снег», анализ стихотворения Брюсова
• «Женщине», анализ стихотворения Брюсова

Урок литературы в 8 классе

Учитель Н.Н.Бочкова.

Тема: Основа литературы- национальная традиция

(Валерий Брюсов «В глуби тайные вселенной…»)

Задачи: ТДЦ(триединая дидактическая цель):

А) воспитательная:

Воспитывать любовь к родной литературе, художественному слову как предмету искусства, любовь к культурному наследию предков, воспитывать гражданское чувство ответственности за сохранение и преумножение этого богатства

Б) обучающая:

Формировать умения лингвистического анализа художественного текста, выявления его художественных возможностей, закрепить понятие литературной традиции, ее особенности на примере стихотворения В.Я.Брюсова.

В) развивающая:

Активизировать познавательную, исследовательскую деятельность учащихся, их творческие способности, развивать образное мышление и способы его отображения в разных видах деятельности (в частности, рисование), эмоциональную сферу учащихся.

Тип урока : урок-исследование, аналитическое чтение

Технологии урока : вариативная технология обучения, аналитическое чтение как творческая деятельность

Ход урока