ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Неудачный дебют

В один прекрасный вечер хозяин вошел в комнатку с грязными обоями и, потирая руки, сказал:

Что-то он хотел еще сказать, но не сказал и вышел. Тетка, отлично изучившая во время уроков его лицо и интонацию, догадалась, что он был взволнован, озабочен и, кажется, сердит. Немного погодя он вернулся и сказал:

Сегодня я возьму с собой Тетку и Федора Тимофеича. В египетской пирамиде ты, Тетка, заменишь сегодня покойного Ивана Иваныча. Черт знает что! Ничего не готово, не выучено, репетиций было мало! Осрамимся, провалимся!

Затем он опять вышел и через минуту вернулся в шубе и в цилиндре. Подойдя к коту, он взял его за передние лапы, поднял и спрятал его на груди под шубу, причем Федор Тимофеич казался очень равнодушным и даже не потрудился открыть глаз. Для него, по-видимому, было решительно все равно: лежать ли, или быть поднятым за ноги, валяться ли на матрасике, или покоиться на груди хозяина под шубой...

Тетка, пойдем,- сказал хозяин.

Ничего не понимая и виляя хвостом, Тетка пошла за ним. Через минуту она уже сидела в санях около ног хозяина и слушала, ка он, пожимаясь от холода и волнения, бормотал:

Осрамимся! Провалимся!

Сани остановились около большого странного дома, похожего на опрокинутый супник. Длинный подъезд этого дома с тремя стеклянными дверями был освещен дюжиной ярких фонарей. Двери со звоном отворялись и, как рты, глотали людей, которые сновали у подъезда. Людей было много, часто к подъезду подбегали и лошади, но собак не было видно.

Хозяин взял на руки Тетку и сунул ее на грудь, под шубу, где находился Федор Тимофеич. Тут было темно и душно, но тепло. На мгновение вспыхнули две тусклые зеленые искорки - это открыл глаза кот, обеспокоенный холодными жесткими лапами соседки. Тетка лизнула его ухо и, желая усесться возможно удобнее, беспокойно задвигалась, смяла его под себя холодными лапами и нечаянно высунула из-под шубы голову, но тотчас же сердито заворчала и нырнула под шубу. Ей показалось, что она увидела громадную, плохо освещенную комнату, полную чудовищ; из-за перегородок и решеток, которые тянулись по обе стороны комнаты, выглядывали страшные рожи: лошадиные, рогатые, длинноухие и какая-то одна толстая, громадная рожа с хвостом вместо носа и с двумя длинными обглоданными костями, торчащими изо рта.

Кот сипло замяукал под лапами Тетки, но в это время шуба распахнулась, хозяин сказал "гоп!", и Федор Тимофеич и Теткою прыгнули на пол. Они уже были в маленькой комнате серыми дощатыми стенами; тут, кроме небольшого столика с зеркалом, табурета и тряпья, развешанного по углам, не было никакой другой мебели, и, вместо лампы или свечи, горел яркий веерообразный огонек, приделанный к тумбочке, вбитой в стену. Федор Тимофеич облизал свою шубу, помятую Теткой, пошел под табурет и лег. Хозяин, все еще волнуясь, и потирая руки, стал раздеваться... Он разделся так, как обыкновенно раздевался у себя дома, готовясь лечь под байковое одеяло, то есть снял все, кроме белья, потом сел на табурет и, глядя в зеркало, начал выделывать над собой удивительные штуки. Прежде всего он надел на голову парик с пробором и с двумя вихрами, похожими на рога, потом густо намазал лицо чем-то белым и сверх белой краски нарисовал еще брови, усы и румяны. Затеи его этим не кончились. Опачкавши лицо и шею, он стал облачаться в какой-то необыкновенный, ни с чем не сообразный костюм, какого Тетка никогда не видала раньше ни в домах, ни на улице. Представьте вы себе широчайшие панталоны, сшитые из ситца с крупными цветами, какой употребляется в мещанских домах для занавесок и обивки мебели, панталоны, которые застегиваются у самых подмышек; одна панталона сшита из коричневого ситца, другая из светло-желтого. Утонувши в них, хозяин надел еще ситцевую курточку с большим зубчатым воротником и с золотой звездой на спине, разноцветные чулки и зеленые башмаки...

У Тетки запестрило в глазах и в душе. От белолицей мешковатой фигуры пахло хозяином, голос у нее был тоже знакомый, хозяйский, но бывали минуты, когда Тетку мучили сомнения, и тогда она готова была бежать от пестрой фигуры и лаять. Новое место, веерообразный огонек, запах, метаморфоза, случившаяся с хозяином,- все это вселяло в нее неопределенный страх и предчувствие, что она непременно встретится с каким-нибудь ужасом, вроде толстой рожи с хвостом вместо носа. А тут еще где-то за стеной далеко играла ненавистная музыка и слышался временами непонятный рев. Одно только и успокаивало ее - это невозмутимость Федора Тимофеича. Он преспокойно дремал под табуретом и не открывал глаз, даже когда двигался табурет.

Какой-то человек во фраке и в белой жилетке заглянул в комнатку и сказал:

Сейчас выход мисс Арабеллы. После нее - вы.

Хозяин ничего не ответил. Он вытащил из-под стола небольшой чемодан, сел и стал ждать. По губам и по рукам его было заметно, что он волновался, и Тетка слышала, как дрожало его дыхание.

M-r Жорж, пожалуйте!- крикнул кто-то за дверью.

Хозяин встал и три раза перекрестился, потом достал из-под табурета кота и сунул его в чемодан.

Иди, Тетка!- сказал он тихо.

Тетка, ничего не понимая, подошла к его рукам; он поцеловал ее в голову и положил рядом с Федором Тимофеичем. Засим наступили потемки... Тетка топталась по коту, царапала стенки чемодана и от ужаса не могла произнести ни звука, а чемодан покачивался, как на волнах, и дрожал...

А вот и я!- громко крикнул хозяин.- А вот и я!

Тетка почувствовала, что после этого крика чемодан ударился о что-то твердое и перестал качаться. Послышался громкий густой рев: по ком-то хлопали, и этот кто-то, вероятно рожа с хвостом вместо носа, ревел и хохотал так громко, что задрожали замочки у чемодана. В ответ на рев раздался пронзительный, визгливый смех хозяина, каким он никогда не смеялся дома.

Га!- крикнул он, стараясь перекричать рев.- Почтеннейшая публика! Я сейчас только с вокзала! У меня издохла бабушка и оставила мне наследство! В чемодане что очень тяжелое - очевидно, золото... Га-а! И вдруг здесь миллион! Сейчас мы откроем и посмотрим...

В чемодане щелкнул замок. Яркий свет ударил Тетку по глазам; она прыгнула вон из чемодана и, оглушенная ревом, быстро, во всю прыть забегала вокруг своего хозяина и залилась звонким лаем.

Га!- закричал хозяин.- Дядюшка Федор Тимофеич! Дорогая Тетушка! Милые родственники, черт бы вас взял!

Он упал животом на песок, схватил кота и Тетку и принялся обнимать их. Тетка, пока он тискал ее в своих объятиях, мельком оглядела тот мир, в который занесла ее судьба, и, пораженная его грандиозностью, на минуту застыла от удивления и восторга, потом вырвалась из объятий хозяина и от остроты впечатления, как волчок, закружилась на одном месте. Новый мир был велик и полон яркого света; куда ни взглянешь, всюду, от пола до потолка, видны были одни только лица, лица, лица и больше ничего.

Тетушка, прошу вас сесть!- крикнул хозяин.

Помня, что это значит, Тетка вскочила на стул и села. Она поглядела на хозяина. Глаза его, как всегда, глядели серьезно и ласково, но лицо, в особенности рот и зубы, были изуродованы широкой неподвижной улыбкой. Сам он хохотал, прыгал, подергивал плечами и делал вид, что ему очень весело в присутствии тысячей лиц. Тетка поверила его веселости, вдруг почувствовала всем своим телом, что на нее смотрят эти тысячи лиц, подняла вверх свою лисью морду и радостно завыла.

Вы, Тетушка,посидите,- сказал ей хозяин,- а мы с дядюшкой попляшем камаринского.

Федор Тимофеич в ожидании, когда его заставят делать глупости, стоял и равнодушно поглядывал по сторонам. Плясал он вяло, небрежно, угрюмо, и видно было по его движениям, по хвосту и поусам, что он глубоко презирал и толпу, и яркий свет, и хозяина, и себя... Протанцевав свою порцию, он зевнул и сел. - Ну-с, Тетушка,- сказал хозяин,- сначала мы с вами споем, а потом попляшем. Хорошо?

Он вынул из кармана дудочку и заиграл. Тетка, не вынося музыки, беспокойно задвигалась на стуле и завыла. Со всех сторон послышались рев и аплодисменты. Хозяин поклонился и, когда все стихло, продолжал играть... Во время исполнения одной очень высокой ноты где-то наверху среди публики кто-то громко ахнул.

Каштанка и есть!- подтвердил пьяненький, дребезжащий тенорок.- Каштанка! Федюшка, это, накажи бог, Каштанка! Фюйть!

Каштанка! Каштанка!

Тетка вздрогнула и посмотрела туда, где кричали. Два лица: одно волосатое, пьяное и ухмыляющееся, другое - пухлое, краснощекое и испуганное, ударили по ее глазам, как раньше ударил яркий свет... Она вспомнила, упала со стула и забилась на песке, потом вскочила и с радостным визгом бросилась к этим лицам. Раздался оглушительный рев, пронизанный насквозь свистками и пронзительным детским криком:

Каштанка! Каштанка!

Тетка прыгнула через барьер, потом через чье-то плечо, очутилась в ложе; чтобы попасть в следующий ярус, нужно было перескочить высокую стену; Тетка прыгнула, но не допрыгнула и поползла назад по стене. Затем она переходила с рук на руки, лизала чьи-то руки и лица, подвигалась все выше и выше и, наконец, попала на галерку...

Спустя полчаса Каштанка шла уже по улице за людьми, от которых пахло клеем и лаком. Лука Александрыч покачивался и инстинктивно, наученный опытом, старался держаться подальше от канавы.

В бездне греховней валяюся во утробе моей...- бормотал он. - А ты, Каштанка,- недоумение. Супротив человека ты все равно, что плотник супротив столяра.

Рядом с ним шагал Федюшка в отцовском картузе. Каштанка глядела им обоим в спины, и ей казалось, что она давно уже идет за ними и радуется, что жизнь ее не обрывалась ни на минуту.

Вспомнила она комнатку с грязными обоями, гуся, Федора Тимофеича, вкусные обеды, ученье, цирк, но все это представлялось ей теперь, как длинный, перепутанный, тяжелый сон...

Контрольно-измерительные материалы по теме

«Сложное предложение»

1. Укажите вид сложного предложения.

А) Ближний лес затихает, и в нём

Показались повсюду просветы,

И красив он в убранстве своём,

Золотистой листвою одетый.

Б) Тёмный лес стоял стеной и прислушивался, как трещат

от мороза деревья.

В) Занималась заря; от воды поднимался густой туман,

было холодно и сыро.

2. Расставьте знаки препинания, постройте схемы предложений.

А) Мне показалось что он смутился.

Б) Если хочешь быть счастливым будь им.

В) Впереди где лишь угадывались огни нас ждало неизведанное.

3. Выберите и запишите неправильную характеристику предложения.

А) Лишь за 70 миллионов лет до наших дней континенты

приобрели нынешние очертания.

Б) И если бы космонавты могли взглянуть тогда

с поднебесья на нашу планету, они бы, наверное, не узнали её.

В) Геологические катастрофы не раз изменяли лик Земли.

Г) 100-150 миллионов лет назад моря и континенты имели

совсем иные очертания, чем в наши дни.

1)Предложение А – простое, грамматическая основа «континенты приобрели».

2)Предложение Б – СПП, состоит из двух простых.

3)Предложение В – простое, распространённое, неосложнённое.

4)Предложение Г – ССП.

5. Расставьте запятые и укажите номера сложноподчинённых

предложений с придаточным определительным.

А) Берег в виду которого мы щли зарылся в туманах.

Б) Вот наконец я вижу и синее море какого вы не видели никогда.

В) От деревни где я жил в то лето до озера всего было два

километра.

Г) Казалось что город устал от зимы.

Д) На обрыве что возвышался сзади в светлом небе чернела одинокая скамья.

6. Расставьте запятые и укажите СПП с придаточным изъяснительным.

А) Я поднялся по лестнице чтобы положить на чердак вёсла.

Б) По-моему он хочет чтобы все случайности были предусмотрены

и предвосхищены.

В) Месяц поглядывает вниз на восток и ждёт когда же поднимется солнце.

Г) Места где уничтожен лес подвергаются тяжёлым размывам

от талых вод и дождей.

7. Расставьте знаки препинания, укажите СПП с придаточными

обстоятельственными места. Постройте схемы всех предложений.

А) На обочине куда падали лучи солнца снег переливался искрился.

Б) Всюду куда ни взглянешь тянулась без конца невесёлая равнина.

В) Случается нередко нам и труд и мудрость видеть там где стоит

только догадаться за дело просто взяться.

Г) Я ждал только когда всё затихнет в доме.

Д) Вновь я посетил тот уголок земли где я провёл изгнанником

два года.

8. Расставьте запятые. Найдите СПП с придаточным образа действия.

Постройте схемы всех предложений.

А) Почтенный замок был построен как замки строится должны.

Б) Я сидел в лодке чувствуя как нарастает беспокойство.

В) Обо всём он говорил по-своему и так что это запоминалось

на всю жизнь.

Г) Вдруг там где прибой швыряет свои белые фонтаны

поднялся орёл.

9. Расставьте знаки запятые, постройте схемы сложных

предложений. Определите вид придаточных.

А) Мне грустно потому что весело тебе.

Б) Светись светись далёкая звезда, чтоб я в ночи

встречал тебя всегда.

В) Владимир встав пошёл искать дорогу но ещё долго блуждал по

незнакомому лесу.

Г) Я вздохнул ещё глубже и поскорей поспешил проститься

потому что ехал по весьма важному делу и сел в кибитку.

Д) Я прервал речь Савельича вопросом, есть ли у меня деньги.

10. Расставьте запятые, постройте схемы сложных предложений.

А) Казалось что дорога вела на небо потому что сколько глаз

мог разглядеть она всё поднималась.

Б) Пока доехал домой прошло ещё два часа так что

когда я вновь вышел уже было светло.

В) Доктор сказал больному что если он хочет быстрее выздороветь

ему следует переменить климат.

11.Расставьте знаки препинания в бессоюзных сложных предложениях.

А) Совру простят.

Б) Только проснулся мечта исчезает.

В) Я опять ошибся любовь дикарки немногим лучше любви

знатной барыни.

Г) Город там такой мошенник на мошеннике сидит.

Д) Мне всё мало к печали я так же легко привыкаю,

как и к наслаждению.

Е) Мне осталось одно средство путешествовать.

12. Расставьте знаки препинания в бессоюзных сложных предложениях.

А) Раз солгал навек лгуном остался.

Б) Он рассуждал так это выгодно ему или невыгодно.

В) Прошу дайте мне шанс.

Г) Лес зацвёл небеса заголубели.

Д) Просека была залита водой во все стороны простиралось

13. Укажите бессоюзные сложные предложения, где следует поставить тире.

А) Солнце быстрое встаёт будет день горячий.

Б) Я не жалею о поездке я многое узнал о стране.

В) Махнёт птица раз станет светлым-светло.

Г) Земля кругла на ней не скроешь тайны.

14. Укажите бессоюзные сложные предложения, где следует поставить двоеточие.

А) Я верю мы увидимся.

Б) Ласточка день начинает соловей кончает.

В) Очень советую побывайте в заповеднике.

Г) Уже исчезла нагота полей их покрыла трава.

1. Перепишите, расставляя знаки препинания. При выполнении задания используйте таблицу. Объясните смысловые отношения между частями БСП.

1. Уже исчезла нагота полей их сплошь покрыли разнообразно богатые всходы хлебов. (Бун.). 2. Пообедали стало смеркаться смеркалось Нефеда не было. (Бун.). 3. Ругаться будут не бойся. (Гладк.) 4. Скрипят клесты звенят синицы смеется кукушка свистит иволга немолчно звучит ревнивая песня зяблика задумчиво поет странная птица – щур. (М. Г.). 5. Он гость я хозяин. (Багр.). 6. Теперь им предстояло самое трудное они должны были покинуть товарища зная о том что ему угрожает. (Фад.). 7. прошла неделя другая вдруг въезжает ко мне на двор коляска. (П.). 8. Впереди пробирался старшой подавая команду осторожным движением руки поднимет руку над головой все тотчас останавливались и замирали вытянет руку в сторону с наклоном к земле все в ту же секунду быстро и бесшумно ложились покажет назад все медленно пятились назад. (Кат.). 9. Метелице стало холодно он был в расстегнутой солдатской фуфайке поверх гимнастерки с оторванными пуговицами с распахнутым воротом. (Фад.). 10. Не всегда небо в тучах бывают просветы. Не всегда же зима наступает лето. (Пр.). 11. Я поглядел кругом торжественно и царственно стояла ночь. (Т.). 12. Люди знали где-то, очень далеко от них идет война. (Аж.)

2. Опуская союзы, переделайте предложения в БСП, запишите, объясните знаки препинания.

1. Мне показалось, что за кустом возле предбанника кто-то стоит.

2. Она взглянула вверх и увидела, что совсем низко над ней летели красные лучи солнца. 3. Он опасался, не разлилась ли в нем за ночь желчь. 4. Ты мыслишь, и таинства миров яснеют для ума. 5. Когда отпустит боль, жизнь кажется легка. 6. Всякое движение по дорогам Нормандии было прекращено, и поездку пришлось отложить. 7. Если глядишь на березу снизу вверх, то чудится, что она растет на глазах и уходит все дальше в небо. 8. Шофер выключил фары, и рассвет стал заметнее. 9. Как много сил, а все еще в начале! 10. О чем они говорили, не знаю, потому что листва шумела, да и голоса были похожи на шум листвы.

3. Объедините простые предложения в БСП, запишите, объясните знаки препинания.

1. Утренние грозы страшны. Жестокие редкие молнии бьют сокрушительно. Долго после каждой из них ходит по оврагам гул. 2. С небольшими перерывами ливень продолжался два часа. Под елью стало влажно, как в хорошей русской бане. 3. Странное чувство охватило Вильгельма. Все представилось ему необычайно сложным. 4. Андрей открыл глаза. За рекой вдоль дубравной равнины тянулись лебеди. 5. В глухом высоком ельнике страшно. Он весь скрипит. Не возникает желания совершать туда прогулки. 6. Вслед за ливнем приходит резкий холод. Окна изнутри густо потеют.

4. Перепишите текст, расставляя знаки препинания. Где возможно, простые предложения преобразуйте в БСП и объясните, как изменится пунктуация.

Сквозь частый соснячок я вышел на поляну. Поляна сухая устланная синим серебром исландского мха. Сидят вдоль поляны маслята. Заслышали меня насторожились. Лишь я шагнул врассыпную бросились как белки. Только треск по валежинам.

Дальше иду. Пробрался ельником. Стоит на опушке боровик. Широкий рослый. Плотный как бубен. Я к нему. А боровик что заяц так и поскакал без оглядки по полю. По ту сторону поля вижу старушка в кустах притаилась. Пожалуй так оно и есть старушка полевушка. А боровик ее не замечает. Остановился прихорашивается шляпу разглаживает. А старуха шасть из кустов хвать его за ногу и в свой берестяной кузов за спину посадила. И решил я тогда ходить по грибы не один а с друзьями. (По Ю.Я. Куранову).

5. Напишите сочинение-миниатюру (рассказ о поездке куда-либо, о случае в лесу, на прогулке и т.п.) с использованием БСП разных типов.

Еще по теме § 18. ПУНКТУАЦИЯ В БЕССОЮЗНОМ СЛОЖНОМ ПРЕДЛОЖЕНИИ (БСП):

  1. Бессоюзные сложные предложения (БСП). Структурно-семантические
  2. 43. Бессоюзные сложные предложения. Синтаксическая форма бессоюзного предложения. Семантические отношения между частями бессоюзного предложения.

XVI

С этого дня он перестал следить за всеми теми переменами, что совершало вокруг него наступающее лето. Он видел и даже чувствовал их, эти перемены, но они потеряли для него свою самостоятельную ценность, он наслаждался ими только мучительно: чем было лучше, тем мучительнее было ему. Катя стала уже истинным наваждением; Катя была теперь во всем и за всем уже до нелепости, а так как всякий новый день все страшнее подтверждал, что она для него, для Мити, уже не существует, что она уже в чьей-то чужой власти, отдает кому-то другому себя и свою любовь, всецело долженствующую принадлежать ему, Мите, то и все в мире стало казаться ненужным, мучительным и тем более ненужным и мучительным, чем более оно было прекрасно.

По ночам он почти не спал. Прелесть этих лунных ночей была несравненна. Тихо-тихо стоял ночной млечный сад. Осторожно, изнемогая от неги, пели ночные соловьи, состязаясь друг с другом в сладости и тонкости песен, в их чистоте, тщательности, звучности. И тихая, нежная, совсем бледная луна низко стояла над садом, и неизменно сопутствовала ей мелкая, несказанно прелестная зыбь голубоватых облаков. Митя спал с незанавешенными окнами, и сад и луна всю ночь смотрели в них. И всякий раз как он открывал глаза и взглядывал на луну, он тотчас же мысленно произносил, как одержимый: «Катя!» - и с таким восторгом, с такой болью, что ему самому становилось дико: чем, в самом деле, могла напомнить ему Катю луна, а ведь напомнила же, напомнила чем-то и, что всего удивительнее, даже чем-то зрительным! А порою он просто ничего не видел: желание Кати, воспоминания о том, что было между ними в Москве, охватывали его с такой силой, что он весь дрожал лихорадочной дрожью и молил бога - и, увы, всегда напрасно! - увидеть ее вместе с собой, вот на этой постели, хоть во сне. Однажды зимой он был с ней в Большом театре на «Фаусте» с Собиновым и Шаляпиным. Почему-то в этот вечер все казалось ему особенно восхитительным: и светлая, уже знойная и душистая от многолюдства бездна, зиявшая под ними, и красно-бархатные, с золотом, этажи лож, переполненные блестящими нарядами, и жемчужное сияние над этой бездной гигантской люстры, и льющиеся далеко внизу под маханье капельмейстера звуки увертюры, то гремящие, дьявольские, то бесконечно нежные и грустные; «Жил, был в Фуле добрый король…» Проводив после этого спектакля, по крепкому морозу лунной ночи, Катю на Кисловку, Митя особенно поздно засиделся у нее, особенно изнемог от поцелуев и унес с собой шелковую ленту, которой Катя завязывала себе на ночь косу. Теперь, в эти мучительные майские ночи, он дошел до того, что не мог думать без содрогания даже об этой ленте, лежавшей в его письменном столе.

А днем он спал, потом уезжал верхом в то село, где была железнодорожная станция и почта. Дни продолжали стоять погожие. Перепадали дожди, пробегали грозы и ливни, и опять сияло жаркое солнце, непрестанно творившее свою спешную работу в садах, полях и лесах. Сад отцветал, осыпался, но зато продолжал буйно густеть и темнеть. Леса тонули уже в несметных цветах, в высоких травах, и звучная глубина их немолчно звала в свои зеленые недра соловьями и кукушками. Уже исчезла нагота полей - их сплошь покрыли разнообразно богатые всходы хлебов. И Митя по целым дням пропадал в этих лесах и полях.

Слишком стыдно стало ему торчать каждое утро на балконе или среди двора в бесплодном ожидании приезда с почты старосты или работника. Да и не всегда было время у старосты и у работников ездить за восемь верст за пустяками. И вот он стал ездить на почту сам. Но и сам он неизменно возвращался домой с одним номером орловской газеты или письмом Ани, Кости. И муки его стали достигать уже крайнего предела. Поля и леса, по которым ехал он, так подавляли его своей красотой, своим счастьем, что он стал чувствовать где-то в груди боль даже телесную.

Раз, перед вечером, он ехал с почты через пустую соседскую усадьбу, стоявшую в старом парке, который сливался с окружавшим его березовым лесом. Он ехал по табельному проспекту, как называли мужики главную аллею этой усадьбы. Ее составляли два ряда огромных черных елей. Великолепно-мрачная, широкая, вся покрытая толстым слоем рыжей скользкой хвои, она вела к старинному дому, стоявшему в самом конце ее коридора. Красный, сухой и спокойный свет солнца, опускавшегося слева за парком и лесом, наискось озарял между стволами низ этого коридора, блестел по его хвойной золотистой настилке. И такая зачарованная тишина царила кругом, - только одни соловьи гремели из конца в конец парка, - так сладко пахло и елями и жасмином, кусты которого отовсюду обступали дом, и такое великое - чье-то чужое, давнее - счастье почувствовалось Мите во всем этом и так страшно явственно вдруг представилась ему на огромном ветхом балконе, среди кустов жасмина, Катя в образе его молодой жены, что он сам ощутил, как смертельная бледность стягивает его лицо, и твердо сказал вслух, на всю аллею:

Если через неделю письма не будет, - застрелюсь!

XVII

На другой день он встал очень поздно. После обеда он сидел на балконе, держал на коленях книгу, глядел на страницы, покрытые печатью, и тупо думал: «Ехать или нет на почту?»

Было жарко, белые бабочки парами вились друг за другом над горячей травой, над стеклянно блестевшим бересклетом. Он следил за бабочками и опять спрашивал себя: «Ехать или разом оборвать эти постыдные поездки?»

Из-под горы, в воротах, показался верхом на жеребце староста. Староста посмотрел на балкон и поехал прямо на него. Подъехав, он остановил лошадь и сказал:

Доброго утра! Все читаете?

И усмехнулся, оглянулся кругом.

Мамаша спят? - спросил он негромко.

Думаю, что спит, - ответил Митя. - А что?

Староста помолчал и вдруг серьезно сказал:

Что ж, барчук, книжка хороша, да на все время надо знать. Что ж вы монахом-то живете? Ай мало баб, девок?

Митя не отозвался и опустил глаза на книгу.

Ты где был? - спросил он, не глядя.

Был на почте, - сказал староста. - И, конечно, писем никаких там нету, кроме одной газетки.

Почему же «конечно»?

Потому, что, значит, еще пишут, не дописали, - ответил староста грубо и насмешливо, обиженный тем, что Митя не поддержал его разговора. - Пожалуйте получить, - сказал он, протягивая Мите газетку, и, тронув лошадь, поехал прочь.

«Застрелюсь!» - подумал Митя твердо, глядя в книгу и ничего не видя.

XVIII

Митя и сам не мог не понимать, что нельзя и вообразить себе ничего более дикого, как это: застрелиться, раздробить себе череп, сразу оборвать биение крепкого молодого сердца, оборвать мысль и чувство, оглохнуть, ослепнуть, исчезнуть из того несказанно прекрасного мира, который только теперь впервые весь открылся перед ним, мгновенно и навеки лишиться всякого участия в той самой жизни, где Катя и наступающее лето, где небо, облака, солнце, теплый ветер, хлеба в полях, села, деревни, девки, мама, усадьба, Аня, Костя, стихи в старых журналах, а где-то там - Севастополь, Байдарские ворота, сиреневые знойные горы в сосновых и буковых лесах, ослепительно-белое, душное шоссе, сады Ливадии и Алупки, раскаленный песок у сияющего моря, загорелые дети, загорелые купальщицы - и опять Катя, в белом платье, под белым зонтиком, сидящая на гальке у самых волн, слепящих своим блеском, вызывающих невольную улыбку беспричинного счастья…

Он это понимал, но что же было делать? Как и куда вырваться из того заколдованного круга, где было тем мучительнее, тем нестерпимее, чем было лучше? Именно это-то и было непосильно - то самое счастье, которым подавлял его мир и которому недоставало чего-то самого нужного.

Вот он просыпался утром, и первое, что ударяло ему в глаза, было радостное солнце, первое, что он слышал, был радостный, знакомый с детства трезвон деревенской церкви - там, за росистым, полным тени и блеска, птиц и цветов садом; радостны, милы были даже желтенькие обои на стенах, все те же, что желтели и в его детстве. Но тотчас же, восторгом и ужасом, всю душу пронзала мысль: Катя! Утреннее солнце блистало ее молодостью, свежесть сада была ее свежестью, все то веселое, игривое, что было в трезвоне колоколов, тоже играло красотой, изяществом ее образа, дедовские обои требовали, чтобы она разделила с Митей всю ту родную деревенскую старину, ту жизнь, в которой жили и умирали здесь, в этой усадьбе, в этом доме, его отцы и деды. И Митя отбрасывал прочь одеяло, вскакивал с постели в одной рубашке, с раскрытым воротом, длинноногий, худой, но все же крепкий, молодой, теплый со сна, быстро выдвигал ящик письменного стола, хватал заветную фотографическую карточку и впадал в столбняк, жадно и вопросительно глядя на нее. Вся прелесть, вся грация, все то неизъяснимое, сияющее и зовущее, что есть в девичьем, в женском, все было в этой немного змеиной головке, в ее прическе, в ее чуть вызывающем и вместе с тем невинном взоре! Но загадочно и с несокрушимым веселым безмолвием сиял этот взор - и где было взять сил перенести его, такой близкий и такой далекий, а теперь, может быть, даже и навеки чужой, открывший такое несказанное счастье жить и так бесстыдно и страшно обманувший?

В тот вечер, когда он ехал с почты через Шаховское, через эту старинную пустую усадьбу с черной еловой аллеей, он очень точно выразил своим неожиданным даже для самого себя восклицанием то крайнее изнеможение, которого он достиг. Стоя под окном почты, глядя с седла, как почтарь напрасно роется в куче газет и писем, он услыхал сзади себя шум подходящего к станции поезда, и этот шум и запах паровозного дыма потряс его счастьем воспоминания о Курском вокзале и вообще о Москве. Едучи по селу с почты, в каждой идущей впереди девке небольшого роста, в движении ее бедер он с испугом ловил что-то Катино. В поле он встретил чью-то тройку, - в тарантасе, который шибко несла она, мелькнули две шляпки, одна девичья, и он чуть не вскрикнул: «Катя!» Белые цветы на меже мгновенно связывались с мыслью о ее белых перчатках, синие медвежьи ушки - с цветом ее вуали… А когда он, при заходящем солнце, въезжал в Шаховское, сухой и сладкий запах елей и роскошный запах жасмина дали ему такое острое чувство лета и чьей-то старинной летней жизни в этой богатой и прекрасной усадьбе, что, взглянув на красно-золотой вечерний свет в аллее, на дом, стоявший в ее глубине, в вечереющей тени, он вдруг увидел Катю, сходившую, во всем расцвете женской прелести, с балкона в сад, почти совершенно так же явственно, как видел дом и жасмин. Уже давно утерял он жизненное представление о ней, и уже являлась она ему с каждым днем все необычнее, все преображеннее, - в этот же вечер ее преображение достигло такой силы, такой торжествующей победности, что Митя ужаснулся еще более, чем в тот полдень, когда внезапно закуковала над ним кукушка.

С этого дня он перестал следить за всеми теми переменами, что совершало вокруг него наступающее лето. Он видел и даже чувствовал их, эти перемены, но они потеряли для него свою самостоятельную ценность, он наслаждался ими только мучительно: чем было лучше, тем мучительнее было ему. Катя стала уже истинным наваждением; Катя была теперь во всем и за всем уже до нелепости, а так как всякий новый день все страшнее подтверждал, что она для него, для Мити, уже не существует, что она уже в чьей-то чужой власти, отдает кому-то другому себя и свою любовь, всецело долженствующую принадлежать ему, Мите, то и все в мире стало казаться ненужным, мучительным и тем более ненужным и мучительным, чем более оно было прекрасно. По ночам он почти не спал. Прелесть этих лунных ночей была несравненна. Тихо-тихо стоял ночной млечный сад. Осторожно, изнемогая от неги, пели ночные соловьи, состязаясь друг с другом в сладости и тонкости песен, в их чистоте, тщательности, звучности. И тихая, нежная, совсем бледная луна низко стояла над садом, и неизменно сопутствовала ей мелкая, несказанно прелестная зыбь голубоватых облаков. Митя спал с незанавешенными окнами, и сад и луна всю ночь смотрели в них. И всякий раз как он открывал глаза и взглядывал на луну, он тотчас же мысленно произносил, как одержимый: «Катя!» — и с таким восторгом, с такой болью, что ему самому становилось дико: чем, в самом деле, могла напомнить ему Катю луна, а ведь напомнила же, напомнила чем-то и, что всего удивительнее, даже чем-то зрительным! А порою он просто ничего не видел: желание Кати, воспоминания о том, что было между ними в Москве, охватывали его с такой силой, что он весь дрожал лихорадочной дрожью и молил бога — и, увы, всегда напрасно! — увидеть ее вместе с собой, вот на этой постели, хоть во сне. Однажды зимой он был с ней в Большом театре на «Фаусте» с Собиновым и Шаляпиным. Почему-то в этот вечер все казалось ему особенно восхитительным: и светлая, уже знойная и душистая от многолюдства бездна, зиявшая под ними, и красно-бархатные, с золотом, этажи лож, переполненные блестящими нарядами, и жемчужное сияние над этой бездной гигантской люстры, и льющиеся далеко внизу под маханье капельмейстера звуки увертюры, то гремящие, дьявольские, то бесконечно нежные и грустные; «Жил, был в Фуле добрый король...» Проводив после этого спектакля, по крепкому морозу лунной ночи, Катю на Кисловку, Митя особенно поздно засиделся у нее, особенно изнемог от поцелуев и унес с собой шелковую ленту, которой Катя завязывала себе на ночь косу. Теперь, в эти мучительные майские ночи, он дошел до того, что не мог думать без содрогания даже об этой ленте, лежавшей в его письменном столе. А днем он спал, потом уезжал верхом в то село, где была железнодорожная станция и почта. Дни продолжали стоять погожие. Перепадали дожди, пробегали грозы и ливни, и опять сияло жаркое солнце, непрестанно творившее свою спешную работу в садах, полях и лесах. Сад отцветал, осыпался, но зато продолжал буйно густеть и темнеть. Леса тонули уже в несметных цветах, в высоких травах, и звучная глубина их немолчно звала в свои зеленые недра соловьями и кукушками. Уже исчезла нагота полей — их сплошь покрыли разнообразно богатые всходы хлебов. И Митя по целым дням пропадал в этих лесах и полях. Слишком стыдно стало ему торчать каждое утро на балконе или среди двора в бесплодном ожидании приезда с почты старосты или работника. Да и не всегда было время у старосты и у работников ездить за восемь верст за пустяками. И вот он стал ездить на почту сам. Но и сам он неизменно возвращался домой с одним номером орловской газеты или письмом Ани, Кости. И муки его стали достигать уже крайнего предела. Поля и леса, по которым ехал он, так подавляли его своей красотой, своим счастьем, что он стал чувствовать где-то в груди боль даже телесную. Раз, перед вечером, он ехал с почты через пустую соседскую усадьбу, стоявшую в старом парке, который сливался с окружавшим его березовым лесом. Он ехал по табельному проспекту, как называли мужики главную аллею этой усадьбы. Ее составляли два ряда огромных черных елей. Великолепно-мрачная, широкая, вся покрытая толстым слоем рыжей скользкой хвои, она вела к старинному дому, стоявшему в самом конце ее коридора. Красный, сухой и спокойный свет солнца, опускавшегося слева за парком и лесом, наискось озарял между стволами низ этого коридора, блестел по его хвойной золотистой настилке. И такая зачарованная тишина царила кругом, — только одни соловьи гремели из конца в конец парка, — так сладко пахло и елями и жасмином, кусты которого отовсюду обступали дом, и такое великое — чье-то чужое, давнее — счастье почувствовалось Мите во всем этом и так страшно явственно вдруг представилась ему на огромном ветхом балконе, среди кустов жасмина, Катя в образе его молодой жены, что он сам ощутил, как смертельная бледность стягивает его лицо, и твердо сказал вслух, на всю аллею: — Если через неделю письма не будет, — застрелюсь!