Приход большевиков к власти. Утром 25 октября 1917 г. в опубликованном воззвание «К гражданам России» объявлялось о низложении Временного правительства и переходе власти к Петроградскому ВРК, а в ночь с 25 на 26 октября был взят Зимний дворец и арестованы старые министры.
Вечером 25 октября (7 ноября по новому стилю) открылся II Всероссийский съезд Советов, который провозгласил установление советской власти. Состав съезда отражал расстановку политических сил преимущественно в городах и армии. Российскую деревню представляли лишь посланцы Советов солдатских депутатов и немногих Советов, которые к этому времени существовали в качестве объединенных организаций рабочих, солдат и крестьян. Исполком же Всероссийского Совета крестьянских депутатов своих представителей на съезд не направил. Таким образом, II съезд Советов выражал волю не большинства народа, а его меньшинства, хотя наиболее социально-активного. Меньшевики и правые эсеры осудили действия большевиков, обвинили их в организации и осуществлении военного заговора, и в знак протеста покинули съезд (примерно третья часть делегатов). Из 670 делегатов 338 представляли большевистскую партию, 100 мандатов было у их союзников – левых эсеров.
С докладами по двум основным вопросам повестки дня съезда – «о мире» и «о земле» – выступил Ленин. 26 октября съезд единогласно принял «Декрет о мире», в котором война объявлялась преступлением против человечества, и содержался призыв к воюющим странам немедленно заключить мир без аннексий и контрибуций. «Декрет о земле» учитывал крестьянские требования и провозглашал отмену частной собственности на землю, национализацию всей земли и ее недр.
На съезде было сформировано рабоче-крестьянское правительство – Совет народных комиссаров, который возглавил В.И. Ленин. В состав СНК вошли: А.И. Рыков – нарком внутренних дел, Л.Д. Троцкий – нарком иностранных дел, А.В. Луначарский – нарком просвещения, И.В. Сталин – нарком по делам национальностей, В.П. Милютин – нарком земледелия, А.Г. Шляпников – нарком труда, В.П. Ногин – нарком торговли и промышленности, Г.И. Оппоков (Ломов) – нарком юстиции, И.А. Теодорович – нарком продовольствия, Н.П. Авилов (Глебов) – нарком почт и телеграфа, И.И. Скворцов (Степанов) – нарком финансов. Комитет по военным и морским делам возглавили В.А. Антонов (Овсеенко), Н.В. Крыленко и П.Е. Дыбенко. Пост наркома железнодорожного транспорта остался вакантным.
Съезд избрал новый состав Всероссийского Центрального Исполнительного комитета (ВЦИК), в который вошли 62 большевика и 29 левых эсеров, 6 меньшевиков-интернационалистов (председателем ВЦИК стал Л.Б. Каменев, а 8 ноября его сменил Я.М. Свердлов) и декларировал намерение провести выборы в Учредительное собрание.
В Москве советская власть была установлена только 3 ноября после кровопролитных боев между сторонниками Временного правительства и большевиками. В Центрально-промышленном районе страны большевики победили в ноябре-декабре 1917г. в основном мирным путем. В Западной Сибири Советы взяли власть в начале декабря, а к февралю 1918 г. она утвердилась почти по всему Алтаю. Только к марту 1918 г. новая власть установилась на Дальнем Востоке.
На фронтах советская власть была укреплена еще в самом начале ноября путем введения большевистского контроля над Ставкой Верховного главнокомандующего, после неудачной попытки А.Ф. Керенского и генерала П.Н. Краснова послать войска на Петроград.
На окраинах бывшей Российской империи установление новой власти растянулось на много месяцев. Исключительно с помощью оружия утверждалась большевистская власть в казачьих районах Дона, Кубани и Южного Урала, где и формировались основные антибольшевистские силы.
Относительно быстрая и легкая победа большевиков была определена, во-первых, слабостью национальной буржуазии и отсутствием в стране широкого круга населения с частнособственнической идеологией, относительной слабостью либеральных политических сил. Во-вторых, у российской буржуазии не было также необходимого политического опыта. В-третьих, была массовая поддержка первых советских декретов, носивших общедемократический характер, и отвечавших жизненным интересам большинства населения. Большевики сумели решительно «оседлать» революционно-анархическую стихию, которую они всемерно поощряли, и использовать слабость Временного правительства.
Первые преобразования большевиков. Первоочередными задачами большевиков после захвата власти стало укрепление собственной власти и разрушение прежних государственных и общественных структур. В преддверии близкой, как им казалось, мировой революции свои надежды они связывали с ненавистью революционных масс к «буржуям» и старым порядкам.
Одновременно с установлением советской власти и ликвидацией всех старых государственных учреждений в центре и на местах (Государственный совет, министерства, городские думы и земства) создавался новый государственный аппарат.
Высшим законодательным органом стал Всероссийский съезд Советов, а в перерывах между съездами эти функции возлагались на Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет (ВЦИК). Высшим исполнительным органом являлся Совет народных комиссаров (СНК), имевший также и право законодательной инициативы.
Выборы в Учредительное собрание (12 ноября 1917 г.) означали поражение большевиков, которые получили только 24% голосов, кадеты – 4,7%, а меньшевики и эсеры – 59%. Ко дню открытия Учредительного собрания (5 января 1918 г.) большевики приняли меры к укреплению своей власти: закрыли все газеты, не разделявшие их взгляды, а 28 ноября 1917 г. последовал декрет об аресте «вождей гражданской войны против революции», ударивший, прежде всего, по кадетам.
В день открытия Учредительного собрания были разогнаны и расстреляны демонстрации рабочих, студентов, интеллигенции (в Петрограде и Москве) в поддержку собрания и только после этого оно приступило к работе. Так как Собрание приняло меньшевистскую повестку дня и отклонило большевистскую «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», левые эсеры и большевики покинули его заседание. 6 января 1918 г. Учредительное собрание было разогнано.
«Декрет о мире» обещал мир без аннексий и контрибуций. Но по Брестскому миру с Германией (3 марта 1918 г.) от России отторгались Прибалтика, Польша, часть Белоруссии, часть Закавказья, некоторые другие территории, общей площадью 1 млн. кв. км, уплачивалась контрибуция в 3 млрд. руб. Брестский договор был разорван только после ноябрьской революции 1918 г. в Германии.
Система организации, рост и развитие органов Советской власти находились в зависимости от требований переживаемого исторического момента и, прежде чем выкристаллизовался в установленные формы, прошли известную эволюцию. В первые недели после Октябрьского переворота революционный порядок устанавливали и защищали различные самодеятельные организации. Антисоветские выступления подавлялись красногвардейцами, рабочими дружинами и революционными матросами. Однако, масштабы и сила сопротивления не принявших советский режим были настолько велики, что потребовалось создание постоянных и мощных органов защиты завоеваний новой власти. 28 октября 1917 г. Народный комиссариат внутренних дел принимает решение о создании при Советах рабочей милиции. Еще до декрета Советской власти о роспуске буржуазного судебного аппарата, началось создание революционных судов, которые возникают под разными названиями по всей стране – Временный революционный суд (Выборгский район Петрограда), суд общественной совести (Кронштадт), следственная комиссия (Москва). Основными принципами работы этих судов были «революционное правосознание и революционная совесть».
22 ноября 1917 г. Совет народных комиссаров РСФСР утверждает декрет о суде, по которому упразднялась вся старая судебно-прокурорская система: институт судебных следователей, прокурорский надзор, присяжная и частная адвокатура, правительствующий Сенат со всеми департаментами, окружные суды, судебные палаты, военные, морские и коммерческие суды. Декрет провозглашал демократические принципы нового суда: выборность судей и заседателей с правом их отзыва, гласность и коллегиальность рассмотрения дел в судах, право обвиняемого на защиту.
Вопрос о борьбе с «внутренней контрреволюцией» и саботажем был поставлен В.И. Лениным на заседании Совнаркома 6 декабря 1917 г. в связи с ожесточенным сопротивлением мероприятиям Советской власти, и возможной забастовкой высших служащих правительственных учреждений. Составить комиссию для выяснения способов борьбы с саботажем, было поручено Ф.Э. Дзержинскому, доклад которого и был заслушан на заседании Совнаркома 7 декабря. На этом же заседании и была образована Всероссийская чрезвычайная комиссия для борьбы с контрреволюцией и саботажем, а председателем ее был назначен Дзержинский.
С первых же дней после Октябрьского переворота перед большевиками и Советским правительством стала задача организации военной защиты Советской республики от «внутренней и внешней контрреволюции». Решать же эту задачу большевикам надо было в короткие сроки в условиях сложной международной обстановки, экономической разрухи и усталости масс от продолжавшейся мировой войны. После победы вооруженного восстания в Петрограде большевики и Советское правительство усилили борьбу за армию, а с 24 ноября 1917 г. Народный комиссариат по военным делам устанавливает контроль над аппаратом бывшего Военного министерства. Приступая к полной демократизации старой армии, СНК принимает декреты «О выборном начале и об организации власти в армии» и «Об уравнении в правах всех военнослужащих».
Начало 1918 г. характеризуется непрерывной и усиленной работой в «поисках и творчестве новых организационных форм». По времени же эта работа совпадает с возникновением первых очагов гражданской войны. 15 января 1918 г. Наркомвоен вносит в Совнарком проект декрета об организации Рабоче-Крестьянской Красной Армии. В этот же день декрет принимается, а в основу комплектования Красной Армии был положен принцип добровольчества, просуществовавший до лета того же года.
Одновременно с принятием этого декрета, СНК утвердил Всероссийскую коллегию по организации и управлению Рабоче-Крестьянской Красной Армии как вспомогательный орган при Наркомвоене. 14 февраля 1918 г. публикуется декрет об организации Рабоче-Крестьянского Красного Флота. С принятием этих декретов, завершился начальный период поисков форм организации вооруженных сил Советской России.
Восстание рабочих, революционных солдат гарнизона и матросов Балтийского флота под руководством большевистской партии во главе с В. И. Лениным в октября 1917. В результате восстания было свергнуто буржуазное Временное правительство и установлена власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов; является классическим образцом победоносного вооружённого восстания пролетариата. Октябрьское вооруж. восстание было кульминационным пунктом и решающим актом Октябрьской революции 1917, положило начало триумфальному шествию Советской власти по всей России. Петроградский Совет и Временный комитет Государственной думы. Отречение Николая II от престола, Падение монархии. Число жертв в Петрограде в февральские дни 1917 г. составило около 300 чел. убитыми и до 1200 ранеными.
С окт 1917.-фев1918. началось установление советской власти на территории бывшей Российской империи.
25 окт. 2-ой съезд Советов принял декрет о власти, согласно которому она перешла к советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
25 окт. Принимаются постановление о создании временного советского правительства-Совета Народных Коммисаров, в кот. Вошли большевики(62) и левые эсеры(29). Возглавил его Ленин. По всем сферам(хоз-во, культура, образование итд) Высшим законодательным органом стал съезд Советов. Выборы в Учредительное собрание, проведённые в нояб. 1917. Избиратели проголосовали за эсеров, меньшевиков и кадетов. В В янв. 1918 был принят, Декрет об организации Рабоче-крестьянской Красной армии и флота, В мае 1918 был принят, Декрет о всеобщей воинской обязанности, Троицкому удалось создать регулярную боеспособную армию. К 1921г её численность достигла 4 млн.чел.
Вопрос № 42. Гражданская война в России: причины, основные этапы и итоги.
Началась в окт. 1917г. и закончилась разгромом белой армии на Дальнем востоке осенью 1922.
Причины :
Несоответствие целей преобразования общества и метода их достижения
Отказ от создания коалиционного правительства
Разгон Учредительного собрания
Национализация земли и промышленности
Ликвидацию товарно-денежных отношений
Установление диктатуры пролетариата
Создание однопартийной системы
Экон. Потери западных держав при смене режима в России.
1-й этап. В ноябре 1917 г., под Петроградом (бои с отрядами Керенского и Краснова
В мае 1918г. вспыхнул мятеж Чехословацкого корпуса (от Поволжья до Дальнего Востока). На Белом и Черном морях, на Дальнем Востоке высадились интервенты. 6-7 июля произошёл левоэсеровский мятеж в Москве, который был подавлен.
Осенью 1918г. красные отбили у белых Казань, Симбирск, Самару, отстояли от войск Краснова Царицын.
2-й этап . В марте 1919 г. войска Колчака начали наступление в Поволжье, но после первых успехов оно провалилось, в нач. 1920 г. Колчак был расстрелян, его войска рассеяны. В марте и октябре 1919 г. на Петроград неудачно наступала армия Юденича. Летом 1919 г. войска Деникина захватили Украину и отбили наступление красных. Осенью 1919 г. они двинулись на Москву, но из-за нехватки сил потерпели поражение. В марте 1920 г. они были окончательно разгромлены и эвакуировались из Новороссийска.
3-й этап. Летом 1920г. Врангель начал наступление на юге, но в ноябре уже был изгнан из Крыма. В 1920 г. на Советскую Россию напали поляки. Красные во главе с Егоровым и Тухачевским перешли в контрнаступление, вступили в Польшу, но потерпели поражение под Варшавой. По Рижскому миру 1921 г. Польша получила Зап. Украину и Белоруссию. В 1921 г. вспыхнули антиреволюционные восстания в Кронштадте, Зап. Сибири, на Тамбовщине. Большевики жестоко подавили их, но уменьшили нажим на крестьян. В 1922 г. были изгнаны белые с Дальнего Востока.
Итоги :
Более 13 милн. ч. убиты и умерши от голода и болезней. Более 2,5 миллионов человек эмигрировали за рубеж. Помимо огромных людских потерь, война причинила значительный ущерб народному хозяйству страны. Ущерба России 50 млрд. золотых рублей. Промышленные мощности упали до 20% к довоенному уровню.
Политика “военного коммунизма”: причины, сущность, итоги.
Внутренняя политика Советского правительства летом 1918 в начале 1921 г. получила название "военный коммунизм".
Причины :
Введением продовольственной диктатуры и военно-политического нажима на
Была вызвана представлением части руководства РКП(б)
Нарушением традиционных экономических связей между городом и деревней,
Сущность :
Национализация всех средств производства,
Внедрение централизованного управления,
Уравнительного распределения продуктов,
Принудительного труда и политической диктатуры большевистской партии.
28 июня 1918 г. предписывалась ускоренная национализация крупных и средних предприятий. Весной 1918 г. была установлена государственная монополия внешней торговли. 11 января 1919 г. продразверстка была введена на хлеб. К 1920 г. она распространилась на картофель, овощи и др.
Итоги : Политика "военного коммунизма" привела
К уничтожению товарно-денежных отношений.
Ограничивалась продажа продовольствия и промышленных товаров
Введена уравнительная система оплаты труда среди рабочих.
В 1918 г. была введена трудовая повинность для представителей бывших эксплуататорских классов, а в 1920 г. всеобщая трудовая повинность. Натурализация оплаты труда привела к бесплатному предоставлению жилья, коммунальных, транспортных, почтовых и телеграфных услуг.
В политической сфере установилась безраздельная диктатура РКП(б).
Независимость потеряли профсоюзы, поставленные под партийный и государственный контроль. Они перестали быть защитниками интересов рабочих.
Запрещалось стачечное движение
Не соблюдалась провозглашенная свобода слова и печати.
В феврале 1918 г. была восстановлена смертная казнь.
Политика "военного коммунизма" не только не вывела Россию из экономической разрухи, но и усугубила ее. Нарушение рыночных отношений вызвало развал финансов, сокращение производства в промышленности и сельском хозяйстве. Население городов голодало. Однако централизация управления страной позволила большевикам мобилизовать все ресурсы и удержать власть в ходе гражданской войны.
В первые же дни после переворота Совет народных комиссаров издал ряд оглушительных декретов: предложение всем воюющим державам немедленного перемирия на всех фронтах и немедленного открытия переговоров о демократическом мире; о передаче всей земли в распоряжение волостных земельных комитетов; о рабочем контроле в промышленных заведениях; о "равенстве и суверенитете народов России... вплоть до отделения и образования самостоятельных государств;" об отмене судов и законов и т. д.
Однако за смелыми, казалось, до безрассудства действиями новой власти чувствовалась еще полная неуверенность ее в успехе, а в народных массах - недоумение и колебание. В широких кругах не только чисто обывательских, но и зрелых политически царило убеждение, что новый режим - только злокачественный нарыв на теле революции, который очень скоро вскроется, оздоровив наконец немощный, отравленный организм страны.
Две недели.
Эти "две недели" - плод интеллигентского романтизма - и потом в течение долгих лет черной ночи озаряли тьму своим обманчивым светом, чередуясь с днями отчаяния и безнадежности...
Тем временем в стране шла борьба, принявшая наиболее реальные формы в трех ее проявлениях: в центробежном стремлении окраин, в противодействии местных самоуправлений и в сопротивлении и саботаже со стороны городской демократии.
Объявили о своем суверенитете Финляндия и Украина, об автономии - Эстония, Крым, Бессарабия, казачьи области, Закавказье, Сибирь... Это явление, нося внешние признаки государственной целесообразности в непризнании самозванной центральной власти, заключало в себе серьезную опасность для будущего, как в ослаблении и, может быть, порыве внутренних исторических связей некоторых окраин с Россией, так, главным образом, в полном разъединении материальных и моральных сил при предстоящей борьбе с большевизмом. Внешне как будто все обстояло благополучно:
Киев, Новочеркасск, Екатеринодар, Тифлис заговорили о федерации и коалиционном составе центрального правительства. Но на практике картина получалась иная:
Украина "аннексировала" уже Харьковскую, Екатеринославскую, Херсонскую, часть Таврической губерний; Дон вел тяжбу с Украиной о границах и из за пустого в сущности вопроса Екатерининской ж. дороги обе "высокий стороны" придвигали к "пограничным" пунктам гарнизоны; самоопределившиеся "горские народы" огнем и оружием начали уже разрешать спорные исторические вопросы с Тереком; Тифлис накладывал руку на огромные общегосударственные средства Кавказского фронта. Но наиболее гибельной и предопределившей весь исход борьбы явилась идее, воспринятая по убеждению национальными шовинистами и по заблуждению - лояльным элементом: сначала отгородиться совершенно в территориальных, областных, национальных рамках не только от районов, пораженных большевизмом, но и от сравнительно "здоровых" соседей, заняться внутренней организующей работой и накоплением сил, а потом уже выступить активно сообразно со сложившейся политической обстановкой. Эта глубоко ошибочная идее давала большевизму время и возможность, действуя по "внутренним операционным направлениям" стратегического и политического фронта, разбить по частям и смести разрозненные противодействовавшие силы.
Политически-действенные элементы октябрьский переворот разбил на три группы:
1) решительно отрицающих большевизм - в том числе к. д-ты, народные социалисты, кооператоры, группа Единства, правые с. р-ы и большинство профессиональных союзов;
2) приемлющих соглашение с большевиками - с. д. меньшевики
3) большевики с примыкавшими к ним левыми с. р-ами и интернационалистами. В зависимости от численного или интеллектуального преобладания той или другой группы, в городах сохранялись и возникали самые разнохарактерные центры местного управления, как то правительственные комиссариаты, общественные комитеты спасения, городские самоуправления и, наконец, большевистские военно-революционные комитеты.
Иногда одновременно существовало несколько органов власти. Шла борьба, тестами принимавшая ожесточенный и кровавый характер, и в этой борьбе решающее значение получила опять таки тыловая чернь - армия. Мартиролог русских городов, все более растущий, носил характер трагический и однообразный:
по получении известия о падении Временного правительства в городе образовывалась обыкновенно общественная власть; подымался гарнизон; после краткой борьбы, иногда жестокого артиллерийского обстрела, власть сдавалась, и в городе начинались повальные обыски, грабежи и истребление буржуазии.
Весьма длительную и упорную борьбу, хотя и чисто пассивную, повела городская демократия - в широком смысл этого слова, главным образом служилый элементы Служащие государственных и общественных учреждений, инженеры, техники, писцы, железнодорожники, телеграфисты, телефонисты, лица либеральных профессий - прямо или косвенно отказывались служить новому режиму, не пугаясь угроз и насилий, терпеливо перенося отсутствие заработка и содержания, изгнание из квартир и лишение пайков. Это сопротивление как будто грозило остановить весь государственный механизм нового "крестьянско-рабочего" правительства, которое не на шутку испугалось "саботажа буржуазии", призывало ее образумиться и грозило жестокой расправой.
Фронт был покорен "миром".
Союзные правительства через своих военных представителей протестовали перед Ставкой "против нарушения условий договора 23-го августа 1914 г." и грозили, что "всякое нарушение договора со стороны России повлечет за собою самые тяжелые последствия". Духонин и общеармейский комитет рассылали воззвания и приказы.
Главнокомандующий Юго-западным фронтом генерал Володченко признал гражданскую власть Центральной Рады, оставит" за собою оперативную свободу. Этот фронт и Румынский, где наличие румынской армии сдерживало буйные порывы, внешне еще держались. Закавказье переживало дни смертельного страха за свою судьбу перед лицом турецкого нашествия и перестраивало фронт на национальных началах.
Но мало помалу становилось совершенно ясно, что все это только последние пароксизмы "оборончества". Северный и Западный фронты перешли в подчинение советской власти, а от края и до края русских линий началось стихийное ничем уже непредотвратимое "сепаратное заключение мира" - армиями, полками и даже ротами.
В эти же дни, в середине ноября по всем железнодорожным линиям непрерывной вереницей потянулись эшелоны немецких войск с востока на запад.
*** В связи с падением Временного правительства, юридическое положение Быховцев становилось совершенно неопределенным. Обвинение в покушении на ниспровержение теперь ниспровергнутого строя принимало совершенно нелепый характер. Кто наши обвинители, наши судьи, какой трибунал может судить нас? Перед нами встал вопрос, не пора ли оставить гостеприимные стены Быховской тюрьмы, тем более, что вся совокупность обстановки указывала на возможность и необходимость большой работы. Генерал Корнилов, истомленный вынужденным бездействием, рвался на свободу. Его поддерживали некоторые молодые офицеры. Но генералы были против:
ничего определенного о формировании нового правительства не известно; нам нельзя уклоняться от ответственности; сохранилась еще законная и нами признаваемая военная власть Верховного главнокомандующего, генерала Духонина; а эта власть говорить, что наш побег вызовет падение фронта.
Падение фронта!
Этот фатум тяготел над волей и мыслью всех военоначальников с самого начала революции. Он давал оправдание слабым и связывал руки сильным. Он заставлял говорить, возмущаться или соглашаться там, где нужно было действовать решительно и беспощадно. В различном отражении, в разных проявлениях его влияние наложило свою печать на деятельность таких несхожих по характеру и взглядам людей, как император Николай II, Алексеев, Брусилов, Корнилов. Даже когда разум говорил, что фронт уже кончен, чувство ждало чуда, и никто не мог и не хотел взять на свои плечи огромную историческую ответственность - дать толчок его падению - быть может последний. Кажется, только один человек уже в августе не делал себе никаких иллюзий и не боялся нравственной ответственности - это Крымов...
Вопрос остался открытым. Однако вскоре мы узнали, что Корнилов приказал Текинскому полку готовиться к походу, назначив в один из ближайших дней выступление. Побеседовали совместно - Лукомский, Романовский, Марков и я и решили, чтобы мне переговорить по этому поводу с Корниловым. Я пошел к Верховному.
Лавр Георгиевич! Вы знаете наш взгляд, что без крайней необходимости нам уходить отсюда нельзя. Вы решили иначе. Ваше приказание мы исполним беспрекословно, но просим предупредить по крайней мере дня за два.
Хорошо, Антон Иванович, повременим.
Некоторая подготовка, между тем, продолжалась. Составили маршрут на случай походного движения с Текинцами. Приготовили поддельные распоряжения от имени следственной комиссии Шабловского об освобождении пяти генералов*112 на случай, если бы Текинцы остались, чтобы не подводить их и коменданта. Изучали железнодорожный маршрут на Дон. Дело в том, что по инициативе казачьего совета, Атаман просил Ставку отпустить Быховских узников на поруки Донского войска, предоставив для нашего пребывания станицу Каменскую. Ставка колебалась.
Корнилову не нравилась такая постановка вопроса и он решил, в случае осуществления этого проекта, покинуть в пути поезд, чтобы не связывать ни себя, ни войско.
Но к середине ноября обстановка круто изменилась. Получены были сведения, что к Могилеву двигаются эшелоны Крыленко, что в Ставке большое смятение и что там создалось определенное решение капитулировать. Наши друзья приняли по-видимому энергичные меры, так как, если не ошибаюсь, 18-го в Быхове получена была телеграмма безотлагательно начать посадку в специальный поезд эскадрона текинцев и полуроты георгиевцев для сопровождения арестованных на Дон.
Мы все вздохнули с облегчением. Что готовит нам судьба в дальнем пути, это был вопрос второстепенный. Важно было выбраться из этих стен на свет Божий, к тому же вполне легально, и снова начать открытую борьбу. Быстро уложились и ждали.
Прошли все положенные сроки - не везут. Ждем три, четыре часа...
Наконец получается лаконический приказ - телеграмма генерала Духонина коменданту - все распоряжения по перевозке отменить.
Глубокое разочарование, подавленное настроение. Обсуждаем положение.
Ночь без сна. Между Могилевым и Быховым мечутся автомобили наших доброжелателей из офицерского комитета и казачьего союза. Глубокой ночью узнаем обстоятельства перемены Ставкой решения. Представители казачьего союза долго уговаривали Духонина отпустить нас на Дон, указывая, что в любую минуту он - Верховный главнокомандующий, если сам не покинет город, может стать просто узником.
Духонин согласился, наконец, вручить казачьему представителю именные распоряжения о нашем переезде на имя коменданта Быховской тюрьмы и главного начальника сообщений, но под условием, что эти документы будут использованы лишь в момент крайней необходимости. Казачьи представители нашли, что 18-го этот момент настал. Духонин, узнав о готовящейся посадке, отменил распоряжение, а явившимся к нему казачьим представителям сказал:
- Еще рано. Этим распоряжением я подписал себе смертный приговор.
Но утром 19-го в тюрьму явился полковник генерального штаба Кусонский и доложил генералу Корнилову:
- Через четыре часа Крыленко приедет в Могилев, который будет сдан Ставкой без боя. Генерал Духонин приказал вам доложить, что всем заключенным необходимо тотчас же покинуть Быхов.
Генерал Корнилов пригласил коменданта, подполковника Текинского полка Эргардта и сказал ему:
- Немедленно освободите генералов. Текинцам изготовиться к выступлению к 12 часам ночи. Я иду с полком.
Духонин был и остался честным человеком. Он ясно отдавал себе отчет, в чем состоит долг воина перед лицом врага, стоящего за линией окопов, и был верен своем долгу. Но в пучине всех противоречий, брошенных в жизнь революцией, он безнадежно запутался. Любя свой народ, любя армию и отчаявшись в других способах спасти их, он продолжал идти, скрепя сердце, по пути с революционной демократией, тонувшей в потоках слов и боявшейся дела, заблудившейся между Родиной и революцией, переходившей постепенно от борьбы "в народном масштабе" к соглашению с большевиками, от вооруженной обороны Ставки, как "технического аппарата", к сдаче Могилева без боя.
В той среде, с которой связал свою судьбу Духонин, ни стимула, ни настроения для настоящей борьбы он найти не мог.
Его оставили все: общеармейский комитет распустил себя 19-го и рассеялся; Верховный комиссар Станкевич уехал в Киев; генерал-квартирмейстер Дитерихс укрылся в Могилеве и, если верить Станкевичу, это он уговорил остаться генерала Духонина, сдавшегося было на убеждения ехать на Юго-западный фронт. Бюрократическая Ставка, верная своей традиции "аполитичности", вернее беспринципности, в тот день, когда чернь терзала Верховного главнокомандующего, в лице своих старших представителей приветствовала нового главковерха!..
Еще 19-го командиры ударных батальонов, прибывших ранее в Могилев по собственной инициативе, просили разрешения Духонина защищать Ставку.
Общеармейский комитет перед роспуском сказал "нет". И Духонин приказал батальонам в тот же день покинуть город.
Я не хочу братоубийственной войны - говорил он командирам. - Тысячи ваших жизней будут нужны Родине. Настоящего мира большевики России не дадут. Вы призваны защищать Родину от врага и Учредительное Собрание от разгона...
Благословив других на борьбу, сам остался. Изверился очевидно во всех, с кем шел.
Я имел и имею тысячи возможностей скрыться. Но я этого не сделаю. Я знаю, что меня арестует Крыленко, а может быть меня даже расстреляют. Но это смерть солдатская.
И он погиб.
На другой день толпа матросов - диких, озлобленных на глазах у "главковерха"
Крыленко растерзала генерала Духонина и над трупом его жестоко надругалась.
В смысле безопасности передвижения трудно было определить, который способ лучше:
тот ли, который избрал Корнилов, или наш. Во всяком случае далекий зимний поход представлял огромные трудности. Но Корнилов был крепко привязан к Текинцам, оставшимся ему верными до последнего дня, не хотел расставаться с ними и считал своим нравственным долгом идти с ними на Дон, опасаясь, что их иначе постигнет злая участь. Обстоятельство, которое чуть не стоило ему жизни.
Мы простились с Корниловым сердечно и трогательно, условившись встретиться в Новочеркасске. Вышли из ворот тюрьмы, провожаемые против ожидания добрым словом наших тюремщиков георгиевцев, которых не удивило освобождение арестованных, ставшее последнее время частым.
Дай вам Бог, не поминайте лихом...
На квартире коменданта мы переоделись и резко изменили свой внешний облик.
Лукомский стал великолепным "немецким колонистом", Марков - типичным солдатом, неподражаемо имитировавшим разнузданную манеру "сознательного товарища". Я обратился в "польского помещика". Только Романовский ограничился одной переменой генеральских погон на прапорщичьи.
Лукомский решил ехать прямо на встречу Крыленковским эшелонам - через Могилев - Оршу - Смоленск в предположении, что там искать не будут.
Полковник Кусонский на экстренном паровозе сейчас же продолжал свой путь далее в Киев, исполняя особое поручение, предложил взять с собою двух человек - больше не было места. Я отказался в пользу Романовского и Маркова. Простились. Остался один. Не стоит придумывать сложных комбинаций: взять билет на Кавказ и ехать ближайшим поездом, который уходил по расписанию через пять часов. Решил переждать в штабе польской дивизии. Начальник дивизии весьма любезен. Он получил распоряжение от Довбор-Мусницкого "сохранять нейтралитет", но препятствовать всяким насилиям советских войск и оказать содействие быховцам, если они обратятся за ним. Штаб дивизии выдал мне удостоверение на имя "помощника начальника перевязочного отряда Александра Домбровскаго", случайно нашелся и попутчик - подпоручик Любоконский, ехавший к родным, в отпуск. Этот молодой офицер оказал мне огромную услугу и своим милым обществом, облегчавшим мое самочувствие, и своими заботами обо мне во все время пути.
Поезд опоздал на шесть часов. После томительного ожидания, в 101/2 ч.
Мы наконец выехали.
Первый раз в жизни - в конспирации, в несвойственном виде и с фальшивым паспортом. Убеждаюсь, что положительно не годился бы для конспиративной работы.
Самочувствие подавленное, мнительность, никакой игры воображения.
Фамилия польская, разговариваю с Любоконским по-польски, а на вопрос товарища солдата:
- Вы какой губернии будете?
Отвечаю машинально - Саратовской. Приходится давать потом сбивчивые объяснения, как поляк попал в Саратовскую губернию. Со второго дня с большим вниманием слушали с Любоконским потрясающие сведения о бегстве Корнилова и Бьиховских генералов; вместе с толпой читали расклеенные по некоторым станциям аршинные афиши. Вот одна: "всем, всем": "Генерал Корнилов бежал из Быхова. Военно-революционный комитет призывает всех сплотиться вокруг комитета, чтобы решительно и беспощадно подавить всякую контрреволюционную попытку". Идем дальше. Другая - председателя "Викжеля", адвоката Малицкаго: "сегодня ночью из Быхова бежал Корнилов сухопутными путями с 400 текинцев. Направился к Жлобину. Предписываю всем железнодорожникам принять все меры к задержанию Корнилова. Об аресте меня уведомить". Какое жандармское рвение у представителя свободной профессии!
Настроение в толпе довольно, впрочем, безразличное. Ни радости, ни огорчения.
Любоконский пытается вступать с соседями в политические споры, я останавливаю его. Где то, кажется на станции Конотоп, пришлось пережить неприятных полчаса, когда красноармейцы-милиционеры заняли все выходы из зала, а их начальник по странной случайности расположился возле нашего стола... Не доезжая Сум поезд остановился среди чистого поля и простоял около часа. За стенкой купе слышен разговор:
- Почему стоим?
- Обер говорил, что проверяют пассажиров, кого-то ищут.
Томительное ожидание. Рука в кармане сжимает крепче рукоятку револьвера, который, как оказалось впоследствии... не действовал. Нет! гораздо легче, спокойнее, честнее встречать открыто смертельную опасность в бою, под рев снарядов, под свист пуль - страшную, но, вместе с тем, радостно волнующую, захватывающую своей реальной жутью и мистической тайной.
Вообще же путешествие шло благополучно, без особенных приключений.
Только за Славянском произошел маленький инцидент:
в нашем вагоне, набитом до отказа солдатами, мое долгое лежание на верхней полке показалось подозрительным, и внизу заговорили:
- Полдня лежит, морды не кажет. Может быть сам Керенский?.. (следует скверное ругательство).
Поверни ка ему шею!
Кто-то дернул меня за рукав, я повернулся и свесил голову вниз.
По-видимому сходства не было никакого. Солдаты рассмеялись; за беспокойство угостили меня чаем.
И с нмя встреча была возможна; по горькой иронии судьбы в одно время с "мятежниками" прибыль в Ростов бывший диктатор Росой, бывший Верховный главнокомандующий ее армии и флота Керенский, переодетый и загримированный, прячась и спасаясь от той толпы, которая не так давно еще носила его на руках и величала своим избраннюсом.
Времена изменчивы...
Эти несколько дней путешествия и дальнейшие скитания мои по Кавказу в забитых до одури и головокружения человеческими телами вагонах, на площадках и тормозах, простаивание по много часов на узловых станциях - ввели меня в самую гущу революционного народа и солдатской толпы. Раньше со мной говорили как с главнокомандующим и потому по различным побуждениям не были искренни. Теперь я был просто "буржуй", которого толкали и ругали - иногда злобно, иногда так - походя, но на которого по счастью не обращали никакого внимания. Теперь я увидел яснее подлинную жизнь и ужаснулся.
Прежде всего - разлитая повсюду безбрежная ненависть - и к людям, и к идеям.
Ко всему, что было социально и умственно выше толпы, что носило малейший след достатка, даже к неодушевленным предметам - признакам некоторой культуры, чуждой или недоступной толпе. В этом чувстве слышалось непосредственное веками накопившееся озлобление, ожесточение тремя годами войны и воспринятая через революционных вождей истерия. Ненависть с одинаковой последовательностью и безотчетным чувством рушила государственные устои, выбрасывала в окно вагона "буржуя", разбивала череп начальнику станции и рвала в клочья бархатную обшивку вагонных скамеек.
Психология толпы не обнаруживала никакого стремления подняться до более высоких форм жизни; царило одно желание - захватить или уничтожить. Не подняться, а принизить до себя все, что так или иначе выделялось. Сплошная апология невежества. Она одинаково проявлялась и в словах того грузчика угля, который проклинал свою тяжелую работу и корил машиниста - "буржуем", за то, что тот, получая дважды больше жалованья, "только ручкой вертит", и в развязном споре молодого кубанского казака с каким-то станичным учителем, доказывавшим довольно простую истину: для того, чтобы быть офицером, нужно долго и многому учиться.
Вы не Понимаете и потому говорите. А я сам был в команде разведчиков и прочесть, чего на карте написано, или там что - не хуже всякого офицера могу.
Говорили обо всем: о Боге, о политике, о войне, о Корнилове и Керенском, о рабочем положении и, конечно, о земле и воле. Гораздо меньше о большевиках и новом режиме. Трудно облечь в связные формы тот сумбур мыслей, чувств и речи, который проходили в живом калейдоскопе менявшегося населения поездов и станций.
Какая беспросветная тьма! Слово рассудка ударялось как о каменную стену. Когда начинал говорить какой-либо офицер, учитель или кто-нибудь из "буржуев", к их словам заранее относились с враждебным недоверием. А тут же какой то по разговору полуинтеллигент в солдатской шинели развивал невероятнейшую систему социализации земли и фабрик. Из путанной, обильно снабженной мудреными словами его речи можно было понять, что "народное добро" будет возвращено "за справедливый выкуп", понимаемый в том смысле, что казна должна выплачивать крестьянам и рабочим чуть ли не за сто прошлых лет их протори и убытки за счет буржуйского состояния и банков.
Товарищ Ленин к этому уже приступил. И каждому слову его верили, даже тому, что "на Аральском море водится птица, которая несет яйца в добрый арбуз и оттого там никогда голода не бывает, потому что одного яйца довольно на большую крестьянскую семью". По-видимому, впрочем, этот солдат особенно расположил к себе слушателей кощунственным воспроизведением ектеньи "на революционный манер" и проповеди в сельской церкви:
- Братие! Оставим все наши споры и раздоры. Сольемся во едино. Возьмем топоры да вилы и, осеняя себя крестным знамением, пойдем вспарывать животы буржуям, Аминь.
Толпа гоготала. Оратор ухмылялся - работа была тонкая, захватывавшая наиболее чувствительные места народной психики.
Помню, как на одном перегоне завязался спор между железнодорожником и каким-то молодым солдатом из за места, перешедший вскоре на общую тему о бастующих дорогах и о бегущих с поля боя солдатах. Солдат оправдывался:
- Я, товарищ, сам под Бржезанами в июле был, знаю. Разве мы побежали бы? Когда офицера нас продали - в тылу у нас мосты портили! Это, брат, все знают. Двоих в соседнем полку поймали - прикончили.
Меня передернуло. Любоконский вспыхнул:
- Послушайте, какую вы чушь несете! Зачем же офицеры стали бы портить мосты?
- Да уж мы не знаем, вам виднее... Отзывается с верхней полки старообразный солдат - "черноземного" типа:
- У вас, у шкурников всегда один ответ: как даст стрекача, так завсегда офицеры виноваты.
Послушайте, вы не ругайтесь! Сами то зачем едете?
- Я?.. На, читай. Грамотный?
Говоривший, порывшись за бортом шинели, сунул молодому солдату засаленный лист бумаги.
Призыва 1895 года. Уволен в чистую, понял? С самого начала войны и по сей день, не сходя с позиции в 25 артиллерийской бригаде служил... Да ты вверх ногами держишь!
Солдаты засмеялись, но не поддержали артиллериста.
Должно быть "шкура"...*113 процедил кто-то сквозь зубы. Долгие, томительные часы среди этих опостылевших разговоров, среди невыразимой духоты и пряной ругани одурманивают сознание. Бедная демократия! Не та, что блудит словом в советах и на митингах, а вот эта - сермяжная, серо-шинельная. Эта - от чьего имени в течении полугода говорили пробирающийся теперь тайно в Новочеркасск Керенский, "восторженно приветствуемый" в Тифлисе Церетели и воцарившийся в Петрограде Ленин.
Приехали благополучно в Харьков. Пересадка. Сгрудились стеною для атаки вагона ростовского поезда. Вдруг впереди вижу дорогие силуэты: Романовский и Марков стоят в очереди. Стало легче на душе. Ни выйти из купе, ни даже приоткрыть дверь в коридор, устланный грудой тел, было невозможно.
Расстались с Любоконским.
Поближе к Дону становится свободнее. Теперь в купе нас всего десять человек: два торговца-черкеса, дама, офицер, пять солдат и я. Проверил документы и осматривал багаж только один раз где-то за Изюмом - вежливый патруль полка Пограничной стражи. У черкесов и у солдат оказалось много мануфактуры.
Все обитатели купе спят. Только два солдата ведут разговор - шепотом, каким то воровским жаргоном. Я притворяюсь спящим и слушаю. Один приглашает другого - по-видимому старого приятеля - "в дело". Обширное предприятие "мешочников", имеющее базы в Москве и Ростове. С севера возят мануфактуру, с юга хлеб; какие-то московский и ростовский лазареты снабжают артель "санитарными билетами"
и проездными бланками. Далее разговор более тихий и интимный: хорошо бы прихватить черкесскую мануфактуру... Можно обделать тихо - в случае чего припугнуть ножиком - народ жидкий; лучше - перед Иловайской; оттуда можно свернуть на Екатеринослав...
Неожиданное осложнение для нелегального пассажира. Через несколько минуть дама нервно вскочила и вышла в коридор. Очевидно и до ее слуха что-нибудь долетело.
На ближайшей большой остановке мешочники вышли в окно за кипятком. Я предупредил черкеса и офицера о возможности покушения. Черкесы куда то исчезли. Из коридора хлынуло в купе, давя друг друга, новое население.
Перебравшись с трудом через спящие тела, перехожу в отделение к друзьям.
Радостная встреча. Поздоровался с Романовским. Марков сгорает от нетерпения, но выдерживает роль" - не вмешивается.
Здесь гораздо уютнее. Марков - деньщик Романовского - в дружбе с "товарищами", бегает за кипятком для "своего офицера" и ведет беседы самоуверенным тоном с митинговым пошибом и ежеминутно сбиваясь на культурную речь. Какой-то молодой поручик, возвращающийся из отпуска в Кавказскую армию, посылает его за папиросами и потом мнет нерешительно бумажку в руке: дать на чай, или обидится?.. Удивительно милый этот поручик, сохранивший еще незлобие и жизнерадостность, думающий о полку, о войне и как то конфузливо скромно намекающий, что его вероятно уже ждут в полку два чина и "Владимир". Он привязался за время пути к Романовскому и ставил его в труднейшее положение своими расспросами. Иван Павлович на ухо шепнул мне "изолгался я до противности". Поручик увидел меня.
Ваше лицо мне очень знакомо. Ваша летучка не была ли во 2-й дивизии в 16-м году?
2-ая дивизия действительно входила в состав моего корпуса на Румынском фронте. Я спешу отказаться и От дивизии, и от знакомства.
Но вот, наконец, цель наших стремлений - Донская область. Прошли благополучно Таганрог, где с часу на час ожидалось прибытие матросских эшелонов. Вот и Ростовский вокзал - громадный военный лагерь с каким то тревожным и неясным настроением. Решили до выяснения обстановки соблюдать конспирацию. Марков остался до утра у родных в Ростове. Кавказский поручик предупредительно предлагает взять билеты на Тифлис и озаботиться местами.
Нет, милый поручик, едем мы вовсе не в Тифлис, а в Новочеркасск; а во 2-й дивизии мы с вами действительно виделись и под Рымником вместе дрались.
Прощайте, дай вам Бог счастья...
А-а! - он застыл от изумления.
В Новочеркасск прибыли под утро. В Европейской гостинице - "контрреволюционный штаб" - не оказалось ни одного свободного номера. В списке жильцов нашли знакомую фамилию - "полковник Лебедев". Послали в номер заспанного швейцара.
Как о вас доложить?
- Скажите, что спрашивают генералы Деникин и Романовский, - говорит мой спутник.
Ах, Иван Павлович! Ну и конспираторы же мы с вами!..
В это чуть занимавшееся утро не спалось. После почти трех месяцев замкнутой тюремной жизни свобода ударила по нервам массой новых впечатлений. В них еще невозможно было разобраться. Но одно казалось несомненным и нагло кричало о себе на каждом шагу:
Большевизм далеко еще не победил, но вся страна - во власти черни.
И невидно или почти невидно сильного протеста или действительного сопротивления.
Стихия захлестывает, а в ней бессильно барахтаются человеческие особи, не слившиеся с нею. Вспомнил почему-то виденную мною раз сквозь приотворенную дверь купе сцену. В проходе, набитом серыми шинелями, высокий, худой, в бедном потертом пальто человек, очевидно много часов переносивший пытку стояния, нестерпимую духоту и главное всевозможные издевательства своих спутников, истерически кричал:
- Проклятые! Ведь я молился на солдата... А теперь вот, если бы мог, собственными руками задушил бы!.. Странно - его оставили в покое.
Поздно вечером 19 ноября комендант Быховской тюрьмы сообщил георгиевскому караулу о полученном распоряжении освободить генерала Корнилова, который уезжает на Дон. Солдаты приняли это известие без каких либо сомнений. Офицеры караула капитан Попов и прапорщик Гришин беседовали по этому поводу с георгиевцами и встретили с их стороны сочувствие и доброе отношение к уезжающему.
В полночь караул был выстроен, вышел генерал, простился с солдатами, поблагодарил своих "тюремщиков" за исправное несение службы, выдал в награду 2 тысячи рублей. Они ответили пожеланием счастливого пути и провожали его криками "Ура!". Оба караульные офицеры присоединились к Текинцам.
В час ночи сонный Быхов был разбужен топотом коней. Текинский полк во главе с генералом Корниловым шел к мосту и, перейдя Днепр, скрылся в ночной тьме.
Из Могилева двигался навстречу 4-й эскадрон с командиром полка.
Командир не сочувствовал походу и не подготовил полк к дальнему пробегу, но теперь шел с ним, так как знал, что не в силах удержать ни офицеров, ни всадников. Не было взято ни карт, ни врача, ни фельдшера и ни одного перевязочного пакета; не запаслись и достаточным количеством денег.
Небольшой колесный обоз, взятый с собой, обслуживался регулярными солдатами, которые после первого же перехода бежали.
Текинский полк шел всю ночь и весь день, чтобы сразу оторваться от могилевского района. Следуя в общем направлении на юго-восток и заметая следы, полк делал усиленные переходы, преимущественно по ночам, встречая на пути плохо еще замерзшие, с трудными переправами реки и имея впереди ряд железнодорожных линий, на которых ожидалось организованное сопротивление. В попутных деревнях жители разбегались или с ужасом встречали Текинцев, напуганные грабежами и разбоями вооруженных шаек, бороздивших тогда вдоль и поперек Могилевскую губернию. И провожали с удивлением "диких", в первый раз увидев солдат, которые никого не трогают и за все щедро расплачиваются.
В техническом отношении полковник Кюгельген вел полк крайне не искусно и не расчетливо. В первые семь суток пройдено было 300 - 350 верст, без дневок, по дорогам и без дорог - лесом, подмерзшими болотами и занесенной снежными сугробами целиной, - по двое суток не расседлывали лошадей; из семи ночей провели в походе четыре; шли обыкновенно без надлежащей разведки и охранения, сбивались и кружили; пропадали отсталые, квартирьеры и раненые...
Был сильный мороз, гололедица; всадники приходили в изнеможение от огромных переходов и бессонных ночей; невероятно страдали от холода и, как говорить один из участников, в конце концов буквально "отупели"; лошади, не втянутые в работу, шли с трудом, отставали и калечились. Впереди - огромный путь и полная неизвестность. Среди офицеров сохранялось приподнятое настроение, поддерживаемое обаянием Корнилова, верностью слову и, может быть, романтизмом всего предприятия: из Быхова на Дон, больше тысячи верст, в зимнюю стужу, среди множества преград и опасностей, с любимым вождем - это было похоже на красивую сказку... Но у всадников с каждым днем настроение падало, и скоро... сказка оборвалась; началась тяжелая проза жизни.
На седьмой день похода, 26-го, полк выступил из села Красновичи и подходил к деревне Писаревке, имея целью пересечь железную дорогу восточнее станции Унечи.
Явившийся добровольно крестьянин проводник навел Текинцев на большевистскую засаду: поравнявшись с опушкой леса, они были встречены почти в упор ружейным огнем. Полк отскочил, отошел в Красновичи и оттуда свернул на юго-запад, предполагая обойти Унечи с другой стороны. Около 2 ч. дня подошли к линии Московско-Брестской железной дороги около станции Песчаники. Неожиданно из-за поворота появился поезд и из приспособленных "площадок" ударил по колонне огнем пулеметов и орудия. Головной эскадрон повернул круто в сторону и ускакал;*114 несколько всадников - свалилось; под Корниловым убита лошадь;*115 полк рассыпался. Корнилов, возле которого остались командир полка и подполковник Эргардт, отъехал в сторону.
Долго собирали полк; подвели его к Корнилову. Измученные в конец Текинцы, не понимавшие что творится вокруг, находились в большом волнении.
Они сделали все, что могли, они по-прежнему преданы генералу, но...
Ах, бояре! Что мы можем делать, когда вся Россия - большевик... - говорили они своим офицерам.
"Подъехав к сборному пункту полка - рассказывает штаб-ротмистр С. - я застал такую картину: всадники стояли в беспорядке, плотной кучей; тут же лежало несколько раненых и обессилевших лошадей и на земле сидели и лежали раненые всадники. Текинцы страшно пали духом и вели разговор о том, что все равно они окружены, и половины полка нет на лицо и поэтому нужно сдаться большевикам. На возражение офицеров, что большевики в таком случае расстреляют генерала Корнилова, всадники ответили, что они этого не допустят, и в то же время упорно твердили, что необходимо сдаваться.
Офицеры попросили генерала Корнилова поговорить с всадниками. Генерал говорил им, что не хочет верить, что Текинцы предадут его большевикам.
После его слов стихшая было толпа всадников вновь зашумела и из задних рядов раздались крики, что дальше идти нельзя и надо сдаваться. Тогда генерал Корнилов вторично подошел к всадникам и сказал:
- Я даю вам пять минуть на размышление; после чего, если вы все таки решите сдаваться, вы расстреляете сначала меня. Я предпочитаю быть расстрелянным вами, чем сдаться большевикам.
Толпа всадников напряженно затихла; и в тот же момент ротмистр Натансон, без папахи, встав на седло, с поднятой вверх рукой, закричал толпе:
- Текинцы! Неужели вы предадите своего генерала? Не будеть этого, не будет!..
2-й эскадрон садись!"
Вывели вперед штандарт, за ним пошли все офицеры, начал садиться на коней 2-й эскадрон, за ним потянулись остальные. Это не был уже строевой полк - всадники шли вперемешку, толпой, продолжая ворчать, но все же шли покорно за своими начальниками. Кружили всю ночь и под утро благополучно пересекли железную дорогу восточнее Унечи.
В этот день Корнилов решил расстаться с полком, считая, что без него полку будет легче продвигаться на юг. Полк с командиром полка и семью офицерами должен был двигаться в м. Погар, вблизи Стародуба, и далее на Трубчевск, а Корнилов - с отрядом из всех остальных офицеров (одиннадцать) и 32 всадников на лучших лошадях пошел на юг на переправу через Десну, в направлении Новгорода-Северска.
Отряд этот натыкался на засады, был окружен, несколько раз был обстрелян и, наконец, 30-го отошел в Погар. Здоровье генерала Корнилова, который чувствовал себя очень плохо еще в день выступления, окончательно пошатнулось. Последний переход он уже едва шел, все время поддерживаемый под руки кем либо из офицеров; страшный холод не давал возможности сидеть на лошади. Считая бесцельным подвергать в дальнейшем риску преданных ему офицеров, Корнилов наотрез отказался от их сопровождения и решил продолжать путь один.
В сопровождении офицера и двух всадников он, переодетый в штатское платье, отправился на станцию Холмичи и, простившись с ними, сел в поезд, отправлявшийся на юг. Командир полка послал телеграмму Крыленко приблизительно такого содержания:
выполняя приказание покойного Верховного главнокомандующего, генерала Духонина, Текинский полк сопровождал на Дон генерала Корнилова; но 26-го полк был обстрелян, под генералом Корниловым убита лошадь, и сам он пропал без вести. За прекращением задачи, полк ожидает распоряжений.
Но распоряжений не последовало. Пробыв в Погарах почти две недели, отдохнув и устроившись, полк в составе 14 офицеров и не более, чем 125 всадников двинулся на юг, никем уже не тревожимый; принимал участие где-то возле Новгород-Северска в бою между большевиками и украинцами на стороне последних, потом после долгих мытарств попал в Юев. И в январе, ввиду отказа украинского правительства отправить Текинский полк на Дон и последовавшего затем занятия большевиками Киева, полк был распущён.
Десяток офицеров и взвод всадников с января сражались в рядах Добровольческой армии.
В ночь на 3 декабря в арестантском вагоне под сильным украинским караулом везли в Киев двух отставших и пойманных текинских офицеров. Один из них, ротмистр А.
На станции Конотоп в сопровождении караульного офицера был отпущен в буфет за провизией. На перроне его окликнул хромой старик, в старой заношенной одежде и в стоптанных валенках:
- Здорово товарищ! А Гришин с вами?
- Здравия... здравствуйте, да...
Старик кивнул головой и исчез в толпе.
Послушайте, да ведь это генерал Корнилов! - воскликнул караульный офицер.
Ледяной холод в сердце, неискренний смешок и сбивчивая речь в ответ:
- Что вы, ха-ха, как так Корнилов, просто знакомый один...
6 декабря "старик" - по паспорту Ларион Иванов, беженец из Румынии - прибыл в г. Новочеркасск, где его ждали с тревожным нетерпением семья и соратники.
В самой столице сразу же столкнулись с противодействием своих противников - военным и политическим.
В ночь на 26 октября в Петрограде был создан Комитет спасения родины и революции, избравший вооруженный метод борьбы с большевиками. В Комитет входили представители Городской думы, Пред-парламента, ЦИК 1-го созыва, ряда профессиональных и военных организаций. С помощью юнкеров петроградских училищ они попытались осуществить 29 октября контр-переворот. Но в тот же день антиправительственное выступление было подавлено, а сам комитет после этого распался. 30 октября в Пулковом красногвардейские части остановили казачий корпус Генерала П. Н. Краснова, помощью которого воспользовался Ф. Керенский; 1 ноября казаки капитулировали в Гатчине.
Свой политический вызов правящей большевистской партии бросил Эсеро-меньшевистское руководство Всероссийского исполнительного комитета профсоюза железнодорожников (Викжель), реорганизовав создать правительство из представителей всех социалистических партий
. 28 октября Викжель заявил о своем <нейтралитете>, о прекращении перевозок войск с целью <противодействия развязыванию гражданской войны>, о намерении предоставить свой технический аппарат и силы организациям, которые <обязуются образовать однородное социалистическое правительство>. Эта инициатива нашла поддержку части социалистических лидеров, которые расценивали свой уход со II съезда Советов и отказ там от политической борьбы с большевиками как ошибку.
Учитывая, что идея соглашения с меньшевиками и эсерами продолжала пользоваться довольно широкой популярностью в большевистских кругах, В. И. Ленин не возражал против переговоров с ними при посредничестве Викжеля. К тому же он явно хотел выиграть время для упрочения позиций новой власти. Ленин поставил, однако, жесткие условия: сохранение не менее 75% мест в правительстве за большевиками, признание умеренными социалистами власти Советов и первых декретов (о мире и земле).
На переговорах большевистская делегация во главе с председателем ВЦИК Л. Б. Каменевым отошла от этих условий, сделав ряд принципиальных уступок эсерам и меньшевикам (вплоть до согласия на смещение В. И. Ленина и Л. Д. Троцкого с занимаемых ими постов в СНК). После того как ЦК РСДРП(б) в ультимативной форме потребовал от членов делегации неуклонного проведения ленинских установок, Л. Б. Каменев, нарком внутренних дел А. И. Рыков, нарком торговли
и промышленности В. П. Ногин и еще несколько видных большевиков в знак протеста вышли из состава ЦК партии и отказались от своих государственных постов.
Кризис большевистской власти был быстро преодолен - председателем ВЦИК стал Я. М. Свердлов, а в СНК вошло еще несколько последовательных ленинцев.
Вскоре В. И. Ленин, обвинив эсеров и меньшевиков в несговорчивости, дал команду прекратить переговоры с ними. Затем признала ошибочность своей позиции и вернулась на руководящие должности в партийно-государственном аппарате и группа фрондирующих большевиков.
Вслед за Петроградом советская власть стала утверждаться по всей стране.
Москва.
25 октября, по получении известий из Петрограда московские большевики образовали Боевой центр, а городской Совет - Военно-революционный комитет. Наряду с большевиками и леворадикальными социалистами туда вошли меньшевики, противившиеся перевороту. ВРК опирался на отряды красногвардейцев и значительную часть солдат гарнизона.
Сплотились и силы защитников Временного правительства. 25 октября Московская дума избрала Комитет общественной безопасности, руководимый городским головой эсером В. В. Рудневым и командующим войсками Московского военного округа полковником К. И. Рябцевым. В их распоряжении находились преимущественно офицеры гарнизона, юнкера военных училищ
, школ прапорщиков.
Численное превосходство и выгодность положения (включая контроль над Кремлем) вначале были на стороне ВРК. Однако его руководство во главе с членом ЦК РСДРП(б), председателем Моссовета В. П. Ногиным, спешно приехавшим из Петрограда, ограничивалось действиями мобилизационного характера, нарушив тем самым категорическую ленинскую установку: «раз восстание начато, надо действовать с величайшей решительностью и непременно, безусловно переходить в наступление».
26 октября ВРК и Комитет безопасности вступили в переговоры о мирном соглашении. Успехом они не увенчались, и на следующий день полковник Рябцев предъявил ультиматум: немедленно распустить ВРК и сложить оружие. ВРК отверг его.
Советская власть приступила к строительству «нового мира» сразу после Октябрьской революции. Преобразования внедрялись с невиданным энтузиазмом и искореняли практически все, что ассоциировалось с обликом старой России.
Реформа образования
Одним из важнейших инструментов по внушению новой идеологии большевиков стала система образования. К школьной реформе были привлечены такие крупные деятели, как Луначарский, Крупская и Бонч-Бруевич. Первые кардинальные изменения появились с принятием декрета «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» (февраль 1918 г.), который не допускал преподавания Закона Божия в государственных, общественных и частных учебных заведениях, где изучались общеобразовательные дисциплины.
В июле 1918 года делается еще один важный шаг: все образовательные учреждения передаются в ведение Наркомата просвещения, то есть становятся государственными. Параллельно закрываются частные учебные заведения, отменяются все национальные, сословные и религиозные ограничения в образовании.
Однако наиболее значительным достижением реформы школьного образования принято считать создание в октябре 1918 года «единой трудовой школы». Отныне провозглашалось право всех граждан независимо от расовой и национальной принадлежности или социального статуса на получение бесплатного образования.
Новая орфография
Октябрь 1918 года отмечен также появлением декрета «О введении новой орфографии», который предусматривал, с одной стороны, упрощение правописания, а с другой – создание письменности для народов, прежде ее не имевших.
Справедливости ради следует сказать, что реформа правописания планировалась еще в 1904 году комиссией Императорской Академии наук под председательством А. А. Шахматова.
Среди нововведений выделим следующие: исключение из алфавита букв Ѣ (ять), Ѳ (фита), I («и десятеричное») и замена их соответственно на Е, Ф, И; упразднение твердого знака (Ъ) на конце слов и частей сложных слов, но сохранение его в качестве разделительного знака; замена в родительном и винительном падежах окончаний прилагательных и причастий с -аго, -яго на -ого, -его (например, полнаго – полного, синяго – синего).
Побочным эффектом реформы орфографии стала некоторая экономия при письме и типографском наборе. По оценке русского лингвиста Льва Успенского, текст при новом правописании стал короче примерно на 1/30.
Национализация
Одним из главнейших мероприятий советской власти стала «социалистическая национализация», проводимая в интересах трудящихся и «эксплуатируемых масс деревни». Так, национализация земли стала экономической основой кооперирования крестьянских хозяйств.
Захватив Государственный банк России, большевики получили контроль над всеми частными банками страны. В таком контроле Ленин видел переходную форму национализации, которая бы позволила трудящимся освоить управление финансами.
Но вследствие саботажа банкиров советская власть вынуждена была в кратчайшие сроки экспроприировать банковскую сферу.
Передача банков в собственность государства стала связующим звеном на пути к подготовке национализации промышленности. По данным промышленной и профессиональной переписи, в период с ноября 1917-го по март 1918 года (который получил название «Красногвардейской атаки на капитал») были национализированы 836 промышленных предприятий.
Земля – крестьянам
26 октября 1917 года на II Всероссийском съезде Советов был принят один из самых важных документов – Декрет о земле. Основным пунктом декрета была конфискация помещичьих земель и владений в пользу крестьянства.
Однако этот документ содержал и ряд других не менее важных положений: многообразие форм землепользования (подворное, хуторское, общинное, артельное), отмену права частной собственности на землю, запрет применения наемного труда.
Подсчитано, что после отмены частной собственности на землю в пользование крестьян перешло около 150 млн гектаров земли.
Впрочем, воплощение Декрета о земле в жизнь повлекло за собой неконтролируемые самозахваты помещичьей собственности. По мнению историка Ричарда Пайса, «крестьянское большинство населения страны на несколько месяцев полностью отошло от политической деятельности, с головой погрузившись в «чёрный передел» земли».
Мир – народам
«Декрет о мире» был разработан лично Лениным и единогласно принят на всё том же II Всероссийском съезде Советов. Советское правительство предлагало «всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире».
С нотой о начале мирных переговоров Ленин обратился к ряду европейских стран, однако предложение советской стороны было почти всеми проигнорировано. Более того, посол Испании после получения этого дипломатического обращения был немедленно отозван из России.
Французский историк Элен Карер д"Анкосс объясняет подобную реакцию Запада тем, что Декрет о мире был воспринят европейскими странами скорее как призыв к всемирной революции.
На предложение советского правительства отреагировали только Германия и ее союзники. Итогом сепаратных соглашений стал подписанный 3 марта 1918 года Брестский мирный договор, который означал выход России из Первой мировой войны и признание ее поражения.
Отделение церкви от государства
23 января 1918 года вступил в силу Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви. Документ лишал церковь всего имущества и юридических прав, по сути, ставил ее вне закона.
Декрет, в частности, устанавливал свободу «исповедовать любую религию или не исповедовать никакой», лишал религиозные организации каких-либо прав собственности, а все церковное имущество объявлял народным достоянием.
Реакция церкви после обнародования проекта декрета последовала незамедлительно. Митрополит Петроградский Вениамин обратился в Совнарком с письмом, где были следующие слова: «Осуществление этого проекта угрожает большим горем и страданиями православному русскому народу... Считаю своим нравственным долгом сказать людям, стоящим в настоящее время у власти, предупредить их, чтобы они не приводили в исполнение предполагаемого проекта декрета об отобрании церковного достояния».
Ответом на данное письмо стала лишь ускоренная подготовка к процедуре отделения церкви от государства.
Введение григорианского календаря
Декрет от 26 января 1918 года постановил «в целях установления в России одинакового почти со всеми культурными народами исчисления времени» введение в Российской республике западноевропейского календаря. В документе отмечалось, что «первый день после 31 января сего года считать не 1-м февраля, а 14 февраля, второй день – считать 15-м и т. д.»
Появление данного постановления было связано главным образом с тем, что юлианский календарь, использующийся православной церковью, создавал для России «неудобства при сношениях с Европой», ориентированной на григорианское летосчисление. После отделения церкви от государства уже ничто не удерживало советское правительство от введения «нового стиля».
