Я вздрагиваю от холода,-
Мне хочется онеметь!
А в небе танцует золото,
Приказывает мне петь.
Томись, музыкант встревоженный,
Люби, вспоминай и плачь,
И, с тусклой планеты брошенный,
Подхватывай легкий мяч!
Так вот она, настоящая
С таинственным миром связь!
Какая тоска щемящая,
Какая беда стряслась!
Что, если, вздрогнув неправильно,
Мерцающая всегда,
Своей булавкой заржавленной
Достанет меня звезда?
Андрей Агафонов
Замысел данного эссе возник запутанно и мрачно: из холодной вражды, из горделивого нарочитого непонимания. Порвав с приятелем-филологом, избравшим целью своей научной деятельности поэзию Мандельштама, я решил добить его заочно - перещеголять. Обставить там, где он обязан расхаживать ферзем по долгу службы; влепить пощечину под видом дискуссии... Но потом я раскаялся в своей гордыне: "Ну и что, напишу о Мандельштаме лучше его, это ведь нетрудно, трудно хуже написать..." И тема увлекла меня сама по себе.
Я кстати объясню, почему трудно написать хуже (а то еще воспримет кто-нибудь предыдущее замечание за ребяческий оговор) - в двух абзацах: достаточно, чтобы покончить с филологией.
В самом этом слове содержатся одновременно преувеличение и пустота: оно состоит из суффикса и префикса, но лишено смыслообразующего корня. Некая "склонность" к некоему "языку". И черт бы с ним, с туманным определением, если б не дребезжала все фальшивее в этом тумане струна мании величия: из сугубо прикладной, практической дисциплины (вроде бухгалтерского учета) филология возмечтала вымахать в "искусство над искусством", в литературный трибунал. Вместо того, чтобы заниматься изучением, сопоставлением и анализом свойств языка, то есть чем-то, предшествующим собственно литературе, филологи взялись извлекать квинтэссенцию из готовых шедевров; странная претензия! Из служанки не выйдет дамы. Но не зря же говорят, что нахальство - второе счастье, и вот уже никого не удивляет словосочетание "анализ творчества поэта Мандельштама". Анализом творчества Господа Бога вы не пробовали заняться?! Я знаю, что даже среди профессиональных филологов попадаются чудаки, искренне любящие литературу: неужели же им не ясно, что они имеют дело со Вселенной, и "анализировать" ее - не дано, можно только догадываться о некоторых вещах?..
Давайте вернемся к некоторым простым и неоспоримым истинам. Искусством является то, что дает катарсис - очищение через ощущение своей причастности ко всему сущему. А это всегда - страдание, всегда - трагедия, пускай страдание светлое, а трагедия - оптимистическая, потому что из человека, самодостаточного, как ему казалось, вытягивают жилы, выпрастывают нервы, и вот они звенят и надрываются от малейшего ветерка, эти связующие его и Вселенную нити. Легчайшая пушинка - конвульсия, судорога, спазм, припадок, обморок, агония! И - да - затем просветление, экстаз, эйфория... Но - анализ ?! Какой может быть анализ с комом в горле?! На смертном ложе - ибо каждый раз будто умираешь и рождаешься заново - какая наука ?! Право же, надо очень ненавидеть либо себя, либо искусство, чтобы до такой степени лелеять "искусство в себе"... То есть - "науку об искусстве"...
Следует ли из вышесказанного, что возбраняется писать о словах? Да конечно же, нет! Яблочко от яблони, огонь от огня - старые книги, сгорая, рождают новые, из поэтической строчки возникает многотомная сага, культура целого народа вычеркивается десятком безумных фраз... Все длится марафон. Но когда это возможно, огонь от огня? Когда творец воспринимает другого творца . Воспринимает сострадая, завидуя, болея его болью или его наслаждением... И свое сострадание, свою зависть, свою боль он выражает такими, например, словами: "Есть прекрасный русский стих, который я не устану твердить в московские псиные ночи, от которого, как наваждение, рассыпается рогатая нечисть. Угадайте, друзья, этот стих - он полозьями свищет по снегу, он ключом верещит в замке, он морозом стреляет в комнату:
не расстреливал несчастных по темницам...
Вий читает телефонную книгу на Красной площади. Поднимите мне веки... Дайте Цека..."
А потом приходит профессиональный филолог, холодный сапожник, мнимый больной - и пишет пухлую диссертацию на тему "Переосмысление О.Э.Мандельштамом лирики С.А.Есенина в свете гуманистических традиций русской литературы". Патологоанатомы, некрофилы, мясники! Где набраться липкой бумаги на тебя, неисчислимая гуманистическая филолочь?!
Конечно, можно разобрать по косточкам "поэтический синтаксис" поэта Мандельштама: "То ундервуда хрящ: скорее вырви клавиш - и щучью косточку найдешь". Можно рассуждать о наиболее употребительных временах глаголов, обилии предикативных связок и частотности употребления многоточий. Что с того, что никому от этого ни холодно, ни жарко, ни Мандельштаму, ни самому филологу! Ученый! Доктор, мать твою! Ты доживи до этого состояния, до застывшей на губах ухмылочки, до воровского взгляда исподлобья и рыбьей тоски в душе, до легкой рассеянности пополам с жестокой самоиронией:
Меня преследуют две-три случайных фразы -
Весь день твержу: печаль моя жирна .
О Боже, как черны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна!
Доживи и выживи , пропитайся этим, промаслись!
Но как же, как же - пятна оставлять на документе!.. Нельзя-с, протокол...
Есть еще другие "исследователи" - те, что надеются снискать авторитет не среди коллег (сухарей, синих чулков), а среди толпы. Они обращаются к читателю - и обращаются с ним, как с полным мудаком, призванным только рот открывать от их балаганной сноровки. Основоположник этого стиля "литературной смази" - Набоков - учился в том же Тенишевском коммерческом училище, что и Мандельштам. Вот и затравка для очередной бойкой брехни: танцуем от биографии, замешиваем на скандале, дешевой мистике и комариной, золотушной иронии... Все в ход: бабушка поэта, знавшая по-русски единственное слово "Покушали?", драки на лестнице, комичные дуэли, нелепая внешность, цифирь... Интеллектуализму бы еще подсыпать... Вот-де, в 1889-м родилась Ахматова, в 90-м - Пастернак, в 91-м - Мандельштам, в 92-м - Цветаева, в 93-м - Маяковский... Ведь это же что-нибудь значит?! И готова концепция.
При кажущейся противоположности официозной филологии - те же яйца, только в профиль. Опять никому дела нет до самого предмета разговора. Опять главная забота - соблюдение правил игры, а Мандельштам тут случайно, мог бы быть другой кто-нибудь. Одни олухи канонизируют поэта, другие непременно обгадят: гармония!
Я вроде бы взялся писать о Мандельштаме, а не о его исследователях...
"Дошло до того, что в ремесле словесном я ценю только дикое мясо, только сумасшедший нарост: "И до самой кости ранено все ущелье криком сокола" - вот что мне надо... Все произведения мировой литературы я делю на разрешенные и написанные без разрешения. Первые - это мразь, вторые - ворованный воздух".
Я знаю, у кого Мандельштам украл свой воздух; но было бы лучше для меня, если б я этого не знал. Если бы дрожь узнавания собственных ощущений не пробегала по мне при чтении фраз, подобных вышеприведенной...
Конечно, полотна Босха: "там щавель, там вымя птичье, хвои павлинья кутерьма, - ротозейство и величье и скорлупчатая тьма. Тычут шпагами шишиги, в треуголках носачи, на углях читают книги с самоваром палачи..." Или это: "и маршируют повзвоздно полки птиц голенастых по желтой равнине". Или это: "Мы прошли разряды насекомых с наливными рюмочками | глаз". А вот две строчки, которыми он выдал себя с головой: "Что, если Ариост и Тассо, обворожающие нас - чудовища с лазурным мозгом и чешуей из влажных глаз?" Но ведь, чтобы понять и полюбить Босха ("нет истины, где нет любви" - Пушкин), чтобы проникнуться им, осознать частью себя, надо быть - даже стать! - глубоко несчастным человеком... Разорванным... Гниющим заживо... Ведь то, что они изображали - один красками, другой словами, - это распад, разложение, необоримый Ужас (Мандельштам - поэт Ужаса par exellence), непрекращаемый слизисто-глазасто-зубастый кошмар, - куда же ты, исследователь?! Хоть раз ты сказал о себе с омерзением, но и с восторгом:
И, сознанье свое заговаривая
Полуобморочным бытием,
Я ль без выбора пью это варево,
Свою голову ем под огнем!
Огромная серая цикада, ночная царица заброшенных погостов, разящая известью и аммиаком - вот истинная Муза Мандельштама! Вдохновительница... Богиня... Неужели этот чудовищный поэт - тот же, что жеманничал когда-то, делал губки бантиком:
"Я блуждал в игрушечной чаще и открыл лазоревый грот. Неужели я настоящий, и действительно смерть придет?" А в сборнике стихотворений 1928 года первые же строчки: "Нельзя дышать, и твердь кишит червями, и ни одна звезда не говорит... "
Что случилось? Когда смерть, которая, якобы, когда-то там "придет", поселилась в нем и уже не оставляла до последней минуты? Дьявольщина, тяготение ко злу - отмечали и ранние, "каменные" стихи Мандельштама, столь любезные филологам (и еще бы! Очень удобные стихи, правильные, все, как Гумилев учил; если бы в них еще отсутствовал напрочь талант - идеальным полигоном были бы для литературоведческих стрельбищ), но ужаса перед разлетающейся на куски, на фрагменты действительностью, перед слепыми вариациями, слепленьями этих кусков, упоения этим ужасом - в "Камне" не было. Осторожно - в "Tristia":
Тонкий воздух кожи. Синие прожилки.
Белый снег. Зеленая парча.
Всех кладут на кипарисные носилки,
Сонных, теплых вынимают из плаща...
А потом были стихотворения конца двадцатых... И страшные воронежские стихи... Я думаю, то, что случилось с Мандельштамом после "Камня" - не его тайна. Не потому ли он так легко, истерично легко менял вероисповедания...
Поэтика Мандельштама! Не стремитесь... не загадывайте делать открытий в поэтике Мандельштама! Такие "открытия" возможны - когда что-то треснет в голове у вашего ребенка, и мозги его превратятся в дымящуюся, свежесваренную цветную капусту; когда женщина изменит вам с балаганным лилипутом, с обезьяной, с мертвецом; когда ваш Бог сбросит старую шкуру и вылезет наружу - навстречу вашей вере - новенький, розовый, обваренный, весь еще в бело-желтых потеках прежнего гноя, с шевелящимся в паху морковным хвостиком; когда тополиным пухом забьет вам глотку, и выплюнуть не сможете вы... Свист разрываемой марли да рокот гитары карболовой... Ланцет, отсекающий темную, сладкую плоть... Все является только сифилисом... Играй же, на разрыв аорты, с кошачьей головой во рту... Резюмировать?..
Я утверждаю, что для восприятия поэзии Мандельштама надо осознанно изувечить себя, искалечить, исковеркать свою душу (то же касается искусства в целом, но это отдельный разговор). Что открытое восприятие этой поэзии и есть увечье, травма, катастрофа... Почему бы братцам-филологам не поохотиться за какой-либо более безопасной дичью? "Послушай: далеко на озере Чад изысканный бродит жираф..."
Убирайтесь со своими книгами, со своими диссертациями - туда, в Африку...
1996, Екатеринбург
«Мы вспомним Тараса и песню споем…». Читаем отрывок из повести со слов «Тут же стояло нагое дерево…» до слов «…которая бы пересилила русскую силу!» и затем анализируем его. Например, пленение Тараса и приговор ему вызывают тяжелые переживания и автора, и читателя. Нам жаль Тараса, нам трудно примириться с мыслью, что он умрет в страшных муках. Одновременно мы испытываем чувство возмущения и гнева по отношению к врагам. Не о себе думает Тарас перед смертью. Тарас страстно хочет, чтобы его товарищи ушли от преследования, и нас наполняет чувство гордости за человека, любящего Отчизну и товарищей больше, чем себя. Когда в первый раз голос Тараса не был услышан казаками, его охватывает душевная боль. Но боль сменяется радостью, когда Тарасу бросились в глаза «выдвинувшиеся из-за кустарника четыре кормы», появилась надежда, что казаки могут спастись. Радость сменяется глубоким удовлетворением от того, что на этот раз его призыв услышан.
Страшный удар обухом по голове заставил Тараса потерять на какое-то время сознание. Но когда он очнулся и увидел, что его товарищи ушли от погони, радость вновь овладела им. А читатель в этот момент восхищается мужеством Тараса, его отвагой, чувством товарищества и презрением к смерти, проникается его ненавистью к врагам, презрением к ним и верой в торжество правого дела. Рассматривание и сопоставление иллюстраций П. П. Соколова, Е. А. Кибрика и Д. А. Щмаринова, изображающих гибель Тараса, дает учащимся возможность зримо представить себе эту, быть может, самую сильную сцепу повести, соотнести свои зрительные представления с видением художников-иллюстраторов, подумать над тем, кому из художников удалось ярче и вернее передать гоголевский текст, эмоционально убедительнее воссоздать последний подвиг Тараса.
Сопоставляя иллюстрации, все приходят к выводу, что более сильное впечатление производят те рисунки, где все внимание художника сосредоточено на самом Тарасе, его переживаниях, где Тарас дан крупным планом. Художник Соколов слишком многое включает в сферу изображения, тем самым рассеивая внимание зрителя. Он подробно выписывает развалившуюся крепость, поляков, привязывающих Тараса веревками к разбитому молнией дереву, другую группу поляков, замахивающихся на Тараса дубинами. Иллюстрация в целом производит впечатление стилизации, все в ней выписано слишком тщательно, даже несколько декоративно, она мало волнует.
О каких делах и подвигах своего атамана вспоминали казаки, плывя на челнах
по Днестру? И вот пальба ляхов прекратилась, казаки живо поплыли на узких челнах, дружно гребли веслами, осторожно минуя отмели, всполашивая подымавшихся птиц и говоря о подвигах своего атамана. Они вспоминали, как Бульбу выбрали кошевым под Дубно, когда все разделились на две группы, как славно говорил он о русском товариществе. А тем, кто не участвовал битве под Дубно, рассказывали некоторые эпизоды из нее. Один уже немолодой, понюхавший пороху казак, рассказывал двум молодым запорожцам о том, как Тарас, спасая товарища, один бросился на отряд всадников.
Несколько запорожцев вспомнили его речь под Дубно, они понимали тогда, что для многих это будет последний бой, но за святую Русь они готовы были отдать свои жизни. «Да,- говорили казаки,- хороший товарищ был Тарас. Не зря говорил слова о товариществе: он вдохновлял нас на подвиг и сам совершил много подвигов во славу товарищества и родной земли. Ведь как он рубился с ляхами, сколько их в капусту искрошил? И вот не уберегли мы его. Не хотел Тарас люльку оставлять на чужой земле, а пришлось оставаться самому. Но и в последние минуты свои не думал он о смерти, а думал о нас, о своих товарищах: «К берегу, хлопцы, к камышу, там челны, берите все и уходите!» - кричал Тарас. И вот мы на свободе, а он в сырой земле. А когда казнили Остапа,- говорили другие казаки,- хоть и сильно тосковал Тарас, но не пал духом, ие пошел отлеживаться в свой хутор, а стал страшно мстить врагам за Остапа и убитых товарищей».
И еще о многом говорили они. О том, откуда и когда пришел Тарас с сыновьями на Сечь, вспомнили, как ради Отчизны не пожалел Тарас жизни своего младшего сына-предателя. «Не пожалели бы и мы жизни за Тараса. Теперь наша очередь мстить за него врагам и оберегать любимую Отчизну». Жизнь Тараса Бульбы подвиг, а подвиги достойны песни. Кто же такой Тарас Бульба? Это представитель жизни целого парода, целого политического общества в известную эпоху жизни. Он любил свою родную Украину и ничего не знал выше и прекраснее удалого казачества, потому что чувствовал и то и другое в каждой капле крови своей.
Дружно гребут казаки. Они плывут на своих узких челнах, подымая в воздух огромные стаи птиц, и говорят про своего атамана. Живет народ, живет его подвиг. Живут в памяти народном, и песнях и сказаниях его лучшие сыны. Так «бессмертная душа» старого Тараса оживает в творчестве поэтов, писателей и художников, создавших свои произведения во время Великой Отечественной войны. Повесть живет и в сознании наших современников, духовно обогащая каждое новое поколение. Героическое прошлое, открывающееся пытливой и взыскательной юности, не может не окрылять своим примером, прекрасным и суровым, а удивительный талант Гоголя сделал идею служения Родине яркой, волнующей и вечно живой.
В. Г. Белинский называет «Тараса Бульбу» «дивной эпопеей, написанной кистью смелою и широкою», «огромной картиной в тесных рамках, достойною Гомера». Не нужно давать учащимся в связи с этим определение «эпопея», тем более что Белинский употребляет слово «эпопея» не в современном его смысле, а скорее подчеркивая внутреннюю близость повести Гоголя к народно-героическому эпосу.
Чем же напоминает «Тарас Бульба» народно-героический эпос? Выясняем, что герои повести - сильные, могучие люди, устремленные к высокому гражданскому идеалу, совершающие легендарные подвиги во славу Отчизны. Особенно сильно сказались народно-поэтические традиции в описании битвы под Дубно. Гиперболизированный портрет Тараса напоминает портреты былинных богатырей, а изображение Тараса в бою сходно с изображением Ильи Муромца, бившегося с несметной вражьей силой, Бросается в глаза также явное сходство других запорожцев с былинными богатырями.
В заключение еще раз надо подчеркнуть, что замечательная повесть Гоголя, явившаяся столь полным выражением народного духа, на все времена вошла в сокровищницу народной культуры как одно из ценнейших ее достояний.
Старый козак, Тарас Бульба, потерял обоих своих сыновей. Смерть Остапа в повести «Тарас Бульба» стала переломным моментом: после того Тарас исчез, а через время появился вновь с козачьим войском. Грабил и жёг он города, чтобы отомстить за смерть любимого сына. Причиной смерти Остапа были бесчеловечные пытки польских палачей.
Остап был достойным сыном своего отца. Он проявил себя в бою, среди других запорожцев был на хорошем счету. В одной из битв под городом Дубно Остап жестоко отомстил польским воинам за то, что те убили куренного атамана. Козаки, впечатлённые таким поступком, выбирают Остапа своим новым атаманом. Остап отличался хладнокровием, но вместе с тем и рассудительностью. Он приказал запорожцам держаться подальше от стен города, что спасло многим жизни.
Но Остапа пленят: несколько сильнейших воинов набросились на него одновременно, силы покидали молодого козака, и он больше не мог сопротивляться. Пленных запорожцев ждала смерть. Казнь Остапа в «Тарасе Бульбе» проходила на площади, публично. Туда сходился весь народ. И черни, несмотря на голод, и знатным вельможам было любопытно смотреть на козаков. Некоторые возмущённо и с сожалением говорили о предстоящих муках, но всё равно стояли до окончания казни.
Козаки «шли небоязливо, не угрюмо, но с какою-то тихою горделивостию», впереди всех был Остап. Но почему люди, которых долгое время держали в темнице, которых ждёт мучительная смерть так смиренно принимают такое положение вещей, почему не пытаются бежать? Запорожцы не кланяются народу. Эта сцена чрезвычайно значима для понимания основной идеи произведения и выражения темы. Козаки идут на казнь с осознанием того, что они защищали свою свободу. Для запорожцев смерть в бою или же гибель за правое дело считалась честью.
За казнью Остапа Тарас Бульба наблюдал из толпы. Что чувствовал отец, зная, что сейчас совершится? Об этом можно только догадываться. Остапа должны были казнить первым. Он остановился, посмотрел на других козаков и, поднявши руку, громко сказал: «– Дай же, Боже, чтобы все, какие тут ни стоят еретики, не услышали, нечестивые, как мучится христианин! чтобы ни один из нас не промолвил ни одного слова!»
Тарас шёпотом одобрял поведение сына. Так бы поступил настоящий козак, мужественный и несломленный защитник свободы. Остап смело шагнул на эшафот. В тексте произведения не описываются сами пытки. Сказано только, что они были бесчеловечно жестоки. Остап держится до последнего: ни звука, ни крика не было слышно. Не дрогнуло его лицо и когда палач начал ломать кости в руках и ногах. Жуткий хруст был слышен на площади, дамы отворачивались и закрывали глаза, но ни слова не произнёс запорожец.
Когда муки почти закончились, сила и выдержка начали покидать Остапа. Он обвёл глазами толпу, но не видел ни одного родного лица. Вдруг он начал жалеть о том, что умрёт вот так вот, в чужом краю, безвестно. Не хотелось ему видеть плачущую и причитающую жену, или мать, для которой видеть смерть сына было равносильно собственной смерти. Нет, Остап лишь хотел видеть рядом с собой такого же крепкого и сильного козака, чтобы тот подбодрил его.
«И упал он силою и воскликнул в душевной немощи:
– Батько! где ты! Слышишь ли ты?
– Слышу!»
Этим заканчивается эпизод казни. Анализ смерти Остапа в «Тарасе Бульбе» позволяет сказать, что эта сцена чрезвычайно важна для понимания сути всего произведения. Не стоит забывать, что Гоголь отразил идеализированное представление о прошлом. Некий исторический миф. В повести «Тарас Бульба» смерть Остапа понимается как погибель свободной, чистой и храброй души всего козачества, всего украинского народа.
Тест по произведению
Данное произведение посвящено сражению людей из Украины за независимость и свободу своей родины. Писатель достаточно неплохо имел общее представление истории своей страны, он гордился сильными и храбрыми людьми, которые не боятся отдать свою жизнь за независимость своего края. Именно про таких Н. В. Гоголь и написал в своей работе.
Основные персонажи - это два сына Андрий и Остап, и сам Тарас Бульба. Дети юные и сильные. Они совсем недавно пришли из бурсы, где получали знания свои. Отец их – пожилой вояка, много чего видел в своей жизни, много чего знает и много чего может поведать. И для детей своих он пожелал того же самого, до конца защищать свой край родной, воевать и сражаться до гибели своей, если так пророчено судьбе своей.
В произведении расписывается три гибели. Гибнут дети Бульбы. На костре погибает и он сам. Но все три гибели различны друг от друга. Младший ребенок гибнет от руки собственного отца, из-за того, что он предал свой родной край, отказался от родных, от друзей. Тарас Бульба не смог подобное понять и забыть, пусть даже перед ним родной ребенок и стреляет в Андрия, хотя у сына было все, чтоб стать лучшим воином на окраине, но чувства к возлюбленной оказались превыше всего. Для отца же нет никакой другой любви, как к родине своей, к своим друзьям. Сын предал все – и он заслуживает гибели.
Остап же погибает в плену, многое, что ему пришлось из-за этого перенести, но не испугался старший. Он оказался примерным сыном Тараса. Даже перед самой смертью, он не стал просить пощады, он все выдержал достойно.
Гибель же самого атамана – пример настоящего подвига во имя родины своей. Он сгорает на костре, который сделали ляхи для него. Но не об этом он размышляет, когда его смерть так близка, а переживает за друзей своих, которым грозит еще большая опасность.
Сочинение Три смерти в повести Гоголя Тарас Бульба
Гоголь написал произведение «Тарас Бульба» с очень интересным сюжетом. Но вместе с тем, что повесть интересна, она еще и трагична в какой-то мере, ведь именно в ней почти в конце произведения были описаны три смерти подряд. Все главные герои повести «Тарас Бульба» умерли конце, так как историческая заметка присутствует в самом целом сюжете произведения. Именно потому на протяжении всего рассказа идется еще и речь о боевых действиях, военных, того времени.
Тарас Бульба, его сыновья – Остап и Андрей – вот главнее герои повести. Именно эти герои и погибли в конце повести, так как сюжет очень трагичен в конце, ведь все герои оказались очень смелыми и решительными в своих целях и достижениях. Еще, ведь Тарас Бульба – это человек, который просто прославился в этом рассказе своей смелостью, своим тяжелым и выдержанным характером, а потому справедливо считать, что и его сыновья пошли хотя бы наполовину в своего отца. Остап – это старший сын Тараса Бульбы, этот молодой человек был так же, как и отец, выдержанный и очень смелый. Он также никогда не был и не стал предателем, и не опозорил как его меньший брат, свое имя и имя родных. А потому можно считать, что Остап прожил весьма неплохую и героическую жизнь, а умер – как герой своей Родины.
Андрей – это вообще другой случай, он взял из генов своего отца тоже достаточную часть, но к сожалению его решимость и гордость, как и у его отца пошл вовсе, к сожалению отца, не туда, куда бы хотелось. Андрей влюбился в девушку, которая, к сожалению, была не той национальности, что и он, а также, находилась на другой противоположной стороне противника – Польши. Она была полькой, и этим было все сказано, отец никогда бы не понял своего младшего сын, и так и случилось, когда он узнал, что он перебежал из-за нее на другую сторону – сторону заклятого врага. А потому он автоматически стал врагом, несмотря на то, что был родственником, даже больше – братом и сыном.
Но это не спасло его от печальной доли. Андрей был убит своим же отцом в чистом пустынном поле, где отец со словами: «Я тебя породил, я тебя и убью!» - выстрелил в него из огнестрельного оружия.
Сам же Тарас Бульба погиб на костре, а перед этим его еще и пытали очень жестоко, но этот человек был, как будто бы из стали и железа сделан. Он все выдержал и перетерпел без единого возгласа и крика боли. Он был невероятно горд, чтобы допустить такую ошибку. Он тоже умер, как герой. Остап умер на площади, перед тем, как словили его отца. Тарас Бульба видел, как жестоко пытали его сына, но оба не издали ни звука, ни возгласа. Только когда Остап произнес до отца – «Слышишь меня, отец?...», только тогда Бульба произнес – «Слышу».
Несколько интересных сочинений
- Анализ произведения Платонова Любовь к Родине или Путешествие воробья
Произведение по жанровой направленности относится к притче, иносказательному рассказу, имеющему авторское нравоучение, основной тематикой которого являются размышления об истинных нравственных человеческих началах
- Сочинение Образ Лели и ее характеристика в рассказе Елка Зощенко
Одним из основных персонажей произведения является семилетняя девочка по имени Леля, представленная писателем в образе старшей сестры Миньки, мальчика пяти лет.
- Сочинение Математика в моей жизни (5, 6 класс)
Каждый из нас имеет увлечение или хобби. Мое любимое занятие - математика. На первый взгляд, может показаться что математика - это сухая и неинтересная наука. Но это одна из древнейших и занимательных наук
- Сочинение Дядя Хвост в рассказе Муму Тургенева (характеристика, описание, образ)
В 1852 году знаменитый талантливый писатель И.С. Тургенев написал интересный рассказ и дал ему название «Муму». Много кто говорит про главных героев, но нельзя же забывать и про второстепенных.
Наш мир огромен. На земле есть столько необычайно красивых мест, в которых мы ни разу не были. Но сердцу близка та природа, где мы родились и провели детство. Это наша родная природа.
Площадь, на которой долженствовала производиться казнь, нетрудно было отыскать: народ валил туда со всех сторон. В тогдашний грубый век это составляло одно из занимательнейших зрелищ не только для черни, но и для высших классов. Множество старух, самых набожных, множество молодых девушек и женщин, самых трусливых, которым после всю ночь грезились окровавленные трупы, которые кричали спросонья так громко, как только может крикнуть пьяный гусар, не пропускали, однако же, случая полюбопытствовать. «Ах, какое мученье!» - кричали из них многие с истерическою лихорадкою, закрывая глаза и отворачиваясь; однако же простаивали иногда довольное время. Иной, и рот разинув, и руки вытянув вперед, желал бы вскочить всем на головы, чтобы оттуда посмотреть повиднее. Из толпы узких, небольших и обыкновенных голов высовывал свое толстое лицо мясник, наблюдал весь процесс с видом знатока и разговаривал односложными словами с оружейным мастером, которого называл кумом, потому что в праздничный день напивался с ним в одном шинке. Иные рассуждали с жаром, другие даже держали пари; но бо́льшая часть была таких, которые на весь мир и на все, что ни случается в свете, смотрят, ковыряя пальцем в своем носу. На переднем плане, возле самых усачей, составлявших городовую гвардию, стоял молодой шляхтич или казавшийся шляхтичем, в военном костюме, который надел на себя решительно все, что у него ни было, так что на его квартире оставалась только изодранная рубашка да старые сапоги. Две цепочки, одна сверх другой, висели у него на шее с каким-то дукатом. Он стоял с коханкою своею, Юзысею, и беспрестанно оглядывался, чтобы кто-нибудь не замарал ее шелкового платья. Он ей растолковал совершенно все, так что уже решительно не можно было ничего прибавить. «Вот это, душечка Юзыся, - говорил он, - весь народ, что вы видите, пришел затем, чтобы посмотреть, как будут казнить преступников. А вот тот, душечка, что, вы видите, держит в руках секиру и другие инструменты, - то палач, и он будет казнить. И как начнет колесовать и другие делать муки, то преступник еще будет жив; а как отрубят голову, то он, душечка, тотчас и умрет. Прежде будет кричать и двигаться, но как только отрубят голову, тогда ему не можно будет ни кричать, ни есть, ни пить, оттого что у него, душечка, уже больше не будет головы». И Юзыся все это слушала со страхом и любопытством. Крыши домов были усеяны народом. Из слуховых окон выглядывали престранные рожи в усах и в чем-то похожем на чепчики. На балконах, под балдахинами, сидело аристократство. Хорошенькая ручка смеющейся, блистающей, как белый сахар, панны держалась за перила. Ясновельможные паны, довольно плотные, глядели с важным видом. Холоп, в блестящем убранстве, с откидными назад рукавами, разносил тут же разные напитки и съестное. Часто шалунья с черными глазами, схвативши светлою ручкою своею пирожное и пледы, кидала в народ. Толпа голодных рыцарей подставляла наподхват свои шапки, и какой-нибудь высокий шляхтич, высунувшийся из толпы своею головою, в полинялом красном кунтуше с почерневшими золотыми шнурками, хватал первый с помощию длинных рук, целовал полученную добычу, прижимал ее к сердцу и потом клал в рот. Сокол, висевший в золотой клетке под балконом, был также зрителем: перегнувши набок нос и поднявши лапу, он с своей стороны рассматривал также внимательно народ. Но толпа вдруг зашумела, и со всех сторон раздались голоса: «Ведут… ведут!.. козаки!..»
Они шли с открытыми головами, с длинными чубами; бороды у них были отпущены. Они шли не боязливо, не угрюмо, но с какою-то тихою горделивостию; их платья из дорогого сукна износились и болтались на них ветхими лоскутьями; они не глядели и не кланялись народу. Впереди всех шел Остап.
Что почувствовал старый Тарас, когда увидел своего Остапа? Что было тогда в его сердце? Он глядел на него из толпы и не проронил ни одного движения его. Они приблизились уже к лобному месту. Остап остановился. Ему первому приходилось выпить эту тяжелую чашу. Он глянул на своих, поднял руку вверх и произнес громко:
Дай же, Боже, чтобы все, какие тут ни стоят еретики, не услышали, нечестивые, как мучится христианин! чтобы ни один из нас не промолвил ни одного слова!
После этого он приблизился к эшафоту.
Добре, сынку, добре! - сказал тихо Бульба и уставил в землю свою седую голову.
Палач сдернул с него ветхие лохмотья; ему увязали руки и ноги в нарочно сделанные станки, и… Не будем смущать читателей картиною адских мук, от которых дыбом поднялись бы их волоса. Они были порождение тогдашнего грубого, свирепого века, когда человек вел еще кровавую жизнь одних воинских подвигов и закалился в ней душою, не чуя человечества. Напрасно некоторые, немногие, бывшие исключениями из века, являлись противниками сих ужасных мер. Напрасно король и многие рыцари, просветленные умом и душой, представляли, что подобная жестокость наказаний может только разжечь мщение козацкой нации. Но власть короля и умных мнений была ничто перед беспорядком и дерзкой волею государственных магнатов, которые своею необдуманностью, непостижимым отсутствием всякой дальновидности, детским самолюбием и ничтожною гордостью превратили сейм в сатиру на правление. Остап выносил терзания и пытки, как исполин. Ни крика, ни стону не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему на руках и ногах кости, когда ужасный хряск их послышался среди мертвой толпы отдаленными зрителями, когда панянки отворотили глаза свои, - ничто, похожее на стон, не вырвалось из уст его, не дрогнулось лицо его. Тарас стоял в толпе, потупив голову и в то же время гордо приподняв очи, и одобрительно только говорил: «Добре, сынку, добре!»
Но когда подвели его к последним смертным мукам, - казалось, как будто стала подаваться его сила. И повел он очами вокруг себя: боже, всё неведомые, всё чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушения слабой матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди; хотел бы он теперь увидеть твердого мужа, который бы разумным словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи:
Батько! где ты! Слышишь ли ты?
Слышу! - раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в одно время вздрогнул.
Часть военных всадников бросилась заботливо рассматривать толпы народа. Янкель побледнел как смерть, и когда всадники немного отдалились от него, он со страхом оборотился назад, чтобы взглянуть на Тараса; но Тараса уже возле него не было: его и след простыл.
