История русской жизни с древнейших времен

Сочинение Ивана Забелина

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Доисторическое время Руси.

Второе издание исправленное и дополненное с портретом автора, с рисунками Скифов и Сарматов и картою Европейской Сарматии Птолемея.

Предлежащая книга составляет вводную часть к труду, который, как дальнейшее развитие изысканий автора по истории русского домашнего быта вообще {Домашний Быт Русских Царей и Домашний Быт Русских Цариц, изд. 3. М. 1895 и 1901 гг.}, предпринят был, благодаря живому участию в этом деле покойного Василия Андреевича Дашкова, предложившего этот труд автору еще в 1871 г. с необходимыми материальнымн средствами для исполнения работы и для ее издания в свет.

Заглавие книги вполне обозначает цели и задачи настоящего труда. Но выполнение этих задач, конечно, требует не тех сил, какими обладает автор. Его работа во всяком случае будет только попыткою уяснить себе эти самые цели и задачи, ибо легко ставить вопрос и вовсе не легко самым исследованием определить пространство и качество разработки этого вопроса. Понятие о жизни чрезвычайно обширно и чрезвычайно неопределенно, поэтому не малый труд для исследователя заключается уже в одном только раскрытии основных положений, способных пролить какой либо свет на необозримый материал, оставленный прожитою жизнью.

Жизнь народа в своем постепенном развитии всегда и неизменно руководится своими идеями, которые дают народному телу известный образ и известное устройство. Разработка истории стремится найти такие идеи в общей жизни народа, в его политическом или государственном и общественном устройстве. Но мелочной повседневный частный быть точно также всегда складывается в известные круги, необходимо имеющие свои средоточия, которые иначе можно также именовать идеями. Если подобные мелкие круги народного быта не могут составлять предмета истории в собственном смысле, то для истории народной жизни они суть прямое и необходимое ее содержание. Раскрыть эти частные мелкие жизненные идеи - вот по нашему мнению прямая задача для исследователя народной жизни. Но само собой разумеется, что допытаться до этих идей возможно только посредством разнородных и разнообразные свидетельств самой же исчезнувшей жизни. Здесь и представляется безпредельное необозримое поле для изысканий, на котором вдобавок не все то возделано, чего требует именно история жизни.

Вместе с тем изыскателя русской бытовой древности на первых же порах изумляет то обстоятельство, что Русский Человек, относительно своей культуры, или исторической и бытовой выработки, и в ученых исследованиях, и в сознании образованная общества представляется в сущности пустым местом, чистым листом бумаги, на котором по воле исторических, географических, этнографических и других всяких обстоятельств всякие народности вписывали свои порядки и уставы, обычаи и нравы, ремесла и художества, даже народные эпические песни и т. д., то есть, всякие народности, как бы не было незначительно их собственное развитие, являлись однако образователями и возделывателями всего того, чем живет русское племя до сих пор. Так все это представляется простому читателю, приходящему в пантеон нашей исследовательноети, так сказать, со свежего воздуха, от простого здравого смысла.

В самом деле, до сих пор достоверно и без боязни никто не может сказать, находится ли что в русском быту собственно русское, самостоятельное и самобытное. В рассуждениях и исследованиях о том, откуда что взялось в русской старине и древности, оказывается, что русский своего ничего не имеетъ: все у него чужое, заимствованное у Финнов, у Норманнов, у Татар, у Немцев, Французов и т. д. Русская страна, для русского, как свидетельствует история, чужая страна. Он откуда-то пришел в нее сравнительно в очень позднее время, чуть не накануне нризвания Варягов, ибо до прихода Рюрика нигде не видать, даже и в курганах, никакого следа русской древности. Да и в Рюриков век виднеются все одни Норманские или Финские, или другие какие следы, но отнюдь не Русские в смысле Русского Славянства. А между тем, благодаря даже Всемирной выставке в Париже, на которой боязливо было представлено на общий европейский суд так называемое русское древнее искусство (орнамент), рассудительные и знающие европейцы с особенным вниманием и любопытством отнеслись к своеобразию и самобытности этого искусства и засвидетельствовали, что до тех пор ничего подобного они не примечали нигде. С того времени мало помалу в Европе стала расти мысль, что в ряду самобытной выработки искусства у разных народов есть, существуют признаки и самобытного Русского искусства. Очень может случиться, что об этом впервые со всеми подробностями и со всеми доказательствами мы узнаем от Французов или Немцев, ибо собственными исследованиями до такой не предубежденной истины дойти нам очень трудно. Наш ученый исторический и археологический кругозор стеснен до крайности. Дальше Варягов в образе Норманнов и кроме таких Варягов мы ничего не можем рассмотреть. Между тем Варяги-Норманны, сколько бы их ни изучали, в сущности объясняют весьма немногое и в нашей истории, и в нашей археологии. В этом очень скоро и легко убеждается каждый изыскатель, доходящий в своих изысканиях до этого знаменитого тупика нашей исследовательности . Вот непосредственная и первая причина такого множества мнений о проиcхождении Руси. Естественно, что та же причина заставила и автора настоящей книги отдать этому вопросу не последнее место. Быть может, увлекшись, он погрешил по этому поводу на многих страницах своей книги. Но этому Варяжскому вопросу он придает большое культурное значение, как первому участнику в постройке на известный лад не только ученого, но и общественного воззрения на Русскую древность и даже на Русскую народность вообще.

Этот Варяжский вопрос, стороною своего Норманского решения, яснее и достовернее всего свидетельствует, что Русский Человек в своей истории и культуре в действительности есть пустое место . Одно такое решение необходимо заставляешь снова пересмотреть все то, на чем утверждается эта истина, ибо как-то не верится, чтобы здесь именно находилась вся правда нашей Русской исторической жизни {Приступив к печатанию своего труда еще в Октябре 1875 года, автор относился, теперь уже к покойному М. П. Погодину по необходимости спорно и с надеждою выслушать от него о Варягах решительное слово, тем более, что окончательный мнения достоуважаемого ученого склонялись отчасти в ту же сторону, где и автор этой книги предполагает найти истину.}. Вот почему вслед за объяснением, "Откуда идет Русское имя", автор должен был представить, соответственно своим силам, короткий очерк "Истории Русской страны с самых древних времен". Такое именно введете в историю Русской жизни он почитал решительно необходимым и неизбежным, руководясь тою простою истиною, что корни всякой исторической жизни всегда скрываются очень глубоко в отдаленные веках.

Вступив в эту древнейшую область с целью уяснить себе только Русскую доисторическую старину, автор, конечно, не успел, да и не мог воспользоваться многим, что даже прямо относилось к его задачам. Он может только желать, чтобы на этот предмет обратил надлежащее внимание исследователь более сильный познаниями в этой области и более знакомый с источниками. История Русской страны до Варягов в настоящую минуту необходимейшая книга, если обратить должное внимание на те требования, какие день за днем ставят науки антропологические.

Эти золотые слова сказаны достоуважаемыми нашими академиками, Бэром и Шифнером, еще в 1861 году {Северные Древности Ворсо, Спб. 1861.} по тому поводу, что, "у нас, как они заметили, со времен Карамзина ревностно занимаются тою частью отечественной истории, которая основывается на письменных памятниках (и которая, необходимо прибавить, идет только от Варягов); но колыбель нашей народной жизни , все то, что предшествовало письменности", именно курганные древности, оставляют в сыром виде без надлежащей разработки.

Действительно, рассыпанные по нашей земле курганные древности скрывают в себе истинную, настоящую колыбель нашей народной жизни. Но они так разнообразны и разнородны и относятся к стольким векам и племенам, что сколько-нибудь рассудительная обработка их не может и начаться до тех пор, пока не будут собраны и сведены в одно целое именно письменные свидетельства об этих же самых курганах, то есть, о той глубокой древности, когда эти курганы еще только сооружались. Каким образом мы станем объяснять курганные древности, когда вовсе не знаем или знаем очень поверхностно и неверно письменную историю нашей колыбели? Естественное дело, что прежде всего необходимо выслушать все рассказы, какие оставили нам о нашей колыбели античные Греки и писатели Римского и Византийского века. Это откроет нам глаза, способные с большим вниманием видеть и ценить немые памятники нашей колыбели; это же откроет новые двери и к разъяснению не только древнейшей нашей истории, но и многих поздних ее явлений и обстоятельств.

По общему плану своего труда автор не имеет ни сил, ни возможности входить в особые ученые исследования по всем тем вопросам, какие могут возникать и нарождаться из самого заглавия его книги. Он предполагает ограничиваться только наиболее существенными сторонами Русской жизни, дабы по возможности провести свое обозрение Русской Истории до ближайших к нам времен. Он достигнет своей цели, если, хотя и в коротких очерках, успеег обозначить главнейшие корни и истоки Русского развития, политического, общественного и домашнего, в его существенных формах и направлениях, с раскрытием его умственных и нравственных стремлений и бытовых порядков.

С того времени как вышло в свет первое издание этой книги многие вопросы нашей Древности в особенности курганные расследования ознаменовались великим накоплением голых фактов и рассуждений более или менее верных, а в иных случаях, способных доказывать, как истину, самые противоречивые мнения и заключения. С большим усердием мы вскрыли и постоянно вскрываем могилы древних обитателей нашей страны и все таки достоверно не знаем, наши ли это предки, или они чужеродцы. История оставила нам множество народных имен, среди которых должны находиться и имена нашего Русского Славянства. Прямых свидетельств на это не имеем. Но косвенных указаний не мало.

Пользуясь такими указаниями, автор представил попытку объяснить невнятные имена соответственно их географическому положению, что и было исполнено в третьей, ныне шестой, главе его труда. При этом автор должен выразить глубокую благодарность В. Н. Щепкину за переводы некоторых глав Географии Птолемея.

По обстоятельствам, не имея возможности воспользоваться накопленным сокровищем новых исследований, указаний, толкование автор оставляет свой труд в прежнем виде и объеме, исправив встреченные погрешности и дополнив некоторые главы новыми сведениями и свидетельствами древних писателей, везде преследуя основную цель своих изысканий - раскрытие истории пребывания древнего Славянства в пределах нашей Русской Страны .

В высокой степени заботливо и усердно помогала автору в печатании этого второго издания предлежащей книги его дочь, Мария Ивановна, которой он приносит сердечнейшую благодарность.

По убеждению автора внимательное изучение свидетельств и показаний древней географии и этнографии достоверно выясняет ту неколебимую истину, что от глубокой древности по крайней мере от первого века до Р. X. и от первого века по Р. X. Славянское племя в северной (Новгородской) области, а в южной (Киевской) области занимало господствующее положение, обозначаемое иногда греческим словом Василики, то есть, Царюющие - Сарматы-Василики, Языги-Василики.

Коренное общее, как говорит Птолемей, имя племени, по-видимому, принадлежало Аланам, Алаунам населявшим самое нутро страны. От них южную половину страны занимали Рокс- Аланы , показавшие себя еще в войне с Митридатовыми полководцами, почти за сто лет до Р. X. - Северная половина страны именовалась Славянами . Восточный прикаспийский край именовался Аорсами, Алан-Орсами , что видоизменяет тоже имя Роксолан. Одним общим именем вся страна у Римлян прозывалась, вместо прежней Скифии, Сарматиею, сокращенно от Савроматов Геродота; Греки в слове Савро сохранили Славянское же имя Северо, обозначая этим именем Славянское племя владевшее Доном. Это могучее племя под именем Сарматов истребившее Скифов и овладевшее их землями заставило Римлян именовать всю страну Сарматиею.

В то время, как южная половина населения страны с именами Сарматов и Роксолан постоянно и не мало беспокоила Римлян по поводу налагаемой на них дани, Северная половина с именем Славян широко распространяла мирную колонизацию своего Балтийского племени в глухих местах по рекам и озерам Финского населения. На это достоверно указывают многочисленные имена земли и воды , каковы имена Велетов-Волотов и имена Словен, раскрывающих вместе с тем особые периоды колонизации, из которых более древний период принадлежит Волотам, а от второго века по Р. X. идет период Словен, завершенный периодом Словено-Варяжским.

Посвящение. Предисловие. Описание рисунков.

Глава I. Природа Русской Страны. Понятия древних о нашей стране, стр. 1. Ее различие от остального материка Европы 3. Грудь нашей Равнины 5. Русский вид-ландшафт 7. Русский мороз 9. Лес и Поле-Степь 12. Свойства жизни в Поле и в Лесу 16. Народные пути-дороги из нашей равнины в приморские и заморские страны юга, севера и востока 23. Значение речного угла Оки и Волги 31. Рязанская область 32. Кама-Волга 32.

Глава II. Откуда идет Русское имя. Норманство и Славянство Руси 36. Имя Руси идет от Варягов-Скандинавов 44. История этого мнения 49. В каком виде оно представляет себе начало Русской Истории и исторические свойства Русской народности 55. Русские академики в борьбе с мнениями немецкими 63. Замечание Императрицы Екатерины II 81. Сомнения немецких ученых 86. Карамзинское время 89. Торжество учения о Норманстве Руси 94. Его основа - отрицание 117.

Глава III. Имя Руси идет от Варягов-Славян. Кого разумеет первая летопись под именем Варягов 129. Истое варяжество прибалтийских Славян 145. Где, по летописи, находилась Варяжская Русь 162. Русь Рюгенская 162. Русь Неманская 171. Древнейшие следы Варягов-Славян в нашей стране 176. Заключение 193.

Глава IV. История Русской страны с древнейших времен. Вступление 201. Геродотова Скифия и ее обитатели 215. Скифы-земледедъцы, обитатели Древней, Старшей Скифии 218. Западные, северные и восточные соседи Скифов 220. Легенда о Савроматах 230. Амазонки Енеты 233. Их история 234. Вудины 238. Обитатели Урала 244. Древнейшие обитатели Земледельческой Скифии 247. Происхождение Скифов 252. Выть кочевников 257. Приметы древних жилищ Славянства 265. Торговый путь от Днепра к Уралу 268. Войны со Скифами Великих древнего мира 269.

Глава V. Древняя Скифия в своих могилах. Общий обзор курганно-могильной области 276. Наши расследования курганов в Екатеринославской и Таврической губерниях 279. Курганы глубокой древности 280. Толстые могилы 283. Чертомлыцкая могила 287. Ее подробное расследование 292. Замечательное богатство открытых в ней памятников 294. Обзор скифского быта по открытым памятникам 308.

Глава VI. Европейская Сарматия Римского века 319. Обитатели Сарматии по указаниям Страбона, Помпония Мелы, Плиния, Тацита 326. Обзор географии Птолемея 334. Известия Ам. Марцеллина 345. Аланы 347. Митридатовы войны с Римом 355. Роксоланы 357. Языги 361. Бастарны 367. Готы 371. Воланы 374. Геруды 377. Сарматы 380. Унны 383. Скифы Рос 386. Славянство Уннов 407. Аттила 410. Его жилище и быт 417. Сыновья Аттилы 437. Унны-Булгары 438. Унны-Савиры 440. Славяне-Анты 448. Унны-Котритуры и Утигуры 452. Авары 454. Хозары 469. Черты древнейшого Славянского быта 474. Заключение 481.

Глава VII. Первые слухи о Русской Руси. Внутренния дела в Царьграде 488. Первый набег Руси на Царьград 492. Проповеди патриарха Фотия по этому случаю 494. Причина набега и его последствия 500. Темные слухи о Руси на Западе Европы 506. Подобные слухи о ней на Востоке в сказаниях арабских писателей 509. Буртасы и Болгары 511. Русы и Славяне 517. Русь Киевская, ее обычаи и бытовые порядки 520. Погребальный обряд 522. Волоты 530. Славяне 531.

Глава VIII. Русская Летопись и ее сказания о древних временах. - Происхождение и первые начатки Русского Летописанья 536. Основной его характер 541. Повесть Временных Лет 545. Общественные причины ее появления 547. Летописанье составляется людьми городскими, самим обществом 549. Печерский монастырь, как святилище народного просвещения 553. Последующая история Русского Летописанья 558. Летописные предания о расселении Славян 568. Круговая европейская дорога мимо Киева 569. Основатели Киева 570. Первоначальная жизнь родом 573. Различие быта патриархального и родового 579. Род-колено братьев 581. Миф Трояна 582. Составь рода 584. Городок, как первоначальное родовое-волостное гнездо 589. Система Городства Ходаковского 592. Происхождение города, как дружины 608. Первоначальный городовой промысл 619. Богатырские былины воспевают древнейший городовой быт 633. Стольно-Киевский князь Владимир есть эпически образ стольного города 634-644.

Приложения: I. Ругия-Русия 647. - II. Поморская земля 654. - III. Карта Померании XVII стол. 656. - IV. Дополнение к изображениям Кулобской вазы 674. - V. Примечание к странице 252-678.

ОПИСАНИЕ РИСУНКОВ.

I. Золотая статуэтка, изображающая двух обнявшихся Скифов, пьющих из одного рога. Найдена в гробнице Кулоба, близ г. Керчи. Рисунок заимствован из английского издания 1884 г. South Kensington Museum art handbooks. Russian art and art object in Russia, by Alfred Maskell, part I. - стр. 260.

II. Серебряная Чертомлыцкая ваза (неверно названная Никопольской), вышиною 1 арш., в диаметре в плечах около 9 верш. Открыта нами в Чертомлыцком кургане Екатеринославской губериии в 1863 году. Хранится в С. Петербурге в Императорском Эрмитаже. Рисунок заимствован из того же английск. издания 1884 г. - стр. 302.

III. Горельефные вызолоченные изображения Скифов, "покорение дикого коня", украшающие по плечам Чертомлыцкую вазу. Из того же англ. издания. - стр. 303.

IV. Золотая Кулобская ваза, вышиною 2 1/3 верш., в диаметре 2 верш, и барельефные изображения на ней, в развернутом виде. Найдена в гробнице Кулоба, недалеко от г. Керчи. Рисунок из того же английского издания. - стр. 311.

V и VI. Две золотые четырехугольные бляшки с изображением Скифской царицы. Одна служила украшением (каймой) головного покрывала на самой царице, другая вероятно также была украшением на одежде. Найдены в большом количестве в Чертомлыцкой могиле Екатериносл. губернии. Рисунки взяты из отчета Императорской Археологической Комиссии. Древности Геродотовой Скифии. Сборник описаний археол. раскопок и находок в Черноморских степях. Атлас, таб. XXX. Издан. Им. Археол. Ком., выпуск II, Спб. 1872 г. - стр. 316 и 317.

VII и VIII. Предполагаемые Сарматы. Воины - конный и пешие. Рисунки, взятые с фресок, разрисованных красками в Керченской Катакомбе. Заимствованы из отчета Импер. Археол. Комм. за 1872 г. Катакомба с фресками, найденная в 1872 г. близ Керчи, опис. В. Стасова. Спб. 1875 г., изд. Археол. Комм. - стр. 373 и 374.

IX. Серебряный питьевой сосуд в виде рога (ритон), длины 4 верш., в диаметре 2 1/4 верш. Найден в селении Ивановке в южной России верстах в 30 от местечка Никиполя. Хранится в Императ. Историч. Музее имени Императора Александра III, в Моcкве (уменьшен). - стр. 676.

X. Золоченые барельефные изображения на этом сосуде в развернутом виде. В натуральную величину. - стр. 677.

XI. Карта Европейской Сарматии из географии Птолемея. Итальян. издание 1542 г. Принадлеж. Императ. Историч. Музею имени Имп. Александра III в Москве (Городская библиотека).

Глава I.

ПРИРОДА РУССКОЙ СТРАНЫ.

Понятия древних о нашей стране. Ее различие от остальная материка Европы. Грудь русской равнины. Русский вид - ландшафта. Русский мороз.Лес и Поле - Степь. Свойства жизни в поле и в лесу. Народные пути-дороги из нашей равнины в приморские и заморские страны юга, севера и востока. Значение речного угла Оки и Волги.

Обширный восток Европы - Русская Страна уже в глубокой древности отделялась от остальных европейских земель, как особый своеобразный, совсем иной мир. Это была Скифия и Сарматия, безмерная и беспредельная пустыня, уходившая далеко к северу, где скрывался ужасный приют холода, где вечно шел хлопьями снег и страшно зияли ледяные пещеры бурных северных ветров. Там, вверху этой пустыни, по общему мнению древности, покоились крюки-замычки мира и оканчивался круг, по которому вращались небесные светила. Там солнце восходило только раз в год и день продолжался шесть месяцев; затем солнце заходило и наставала одна ночь, продолжавшаяся столько же времени. Счастливые обитатели той страны, Гиперборейцы, как рассказывали, сеяли хлеб обыкновенно утром, жали в полдень, убирали плоды при закате солнца, а ночь проводили в пещерах. У этих Гиперборейцев, на конце знаемого мира, древние помещали свои радужные мечты о счастливой и блаженной жизни и рисовали их страну и их быт теми блаженными свойствами, каких всегда себе желает и отыскивает человеческое воображение. Гиперборейцы обитали в приятнейшем климате, в стране изобильной всякими древами, цветами, плодами; жили в священных дубравах, не ведали ни скуки, ни скорби, ни болезни, ни раздоров; вечно веселились и радовались и умирали добровольно, лишь тогда, как вполне пресыщались жизнью: от роскошного стола, покрытого яствами и благовониями, пресыщенные старцы уходили на скалу и бросались в море.

Поэтам и стихотворцам вся наша страна представлялась покрытою вечным туманом, парами и облаками, сквозь которые никогда не проглядывало солнце и царствовала повсюду одна "гибельная" ночь. Свои понятая о свойствах природы на глубокою севере они распространяли на всю страну и утверждали басню о киммерийском мраке , покрыв этим мраком даже светлую область Черноморья, где собственно и жили древние Киммерияне.

Несмотря на поэзию, древние однако достоверно знали, что далекий север нашей страны представлял в сущности мерзлую пустыню, покрытую ледяными скалами, что в средней полосе находились безмерные болота и леса, а южный край расстилался беспредельною степью, в которой обитали Скифы, народ славный, мудрый, непобедимый, обладавший чудным искусством в войне, ибо догнать и найти его в степи было невозможно, равно как невозможно было и уйти от него. В этом коротком очерке Скифской войны вполне и очень наглядно выразилось, так сказать, военное существо наших степей да и всей нашей страны, откуда не могли выбраться со славою ни Дарий Персидский, воевавший со Скифами, ни Наполеон, предводитель Галлов, двадесяти язык, воевавший с Русскими.

Древние хорошо также знали, что страна наша очень богата такими дарами природы, каких всегда не доставало образованному и промышленному югу. В их время отсюда, от Уральских гор, приходило к ним даже золото. Они знали, что Днепровские и другие окрестные места славились чрезвычайным плодородием своей почвы и служили для них всегдашнею житницею; что в устьях больших рек и особенно в Азовском море, которое прозывалось Матерью Понта, т. е. Черного моря, ловилось невероятное множество рыбы, которая также составляла важнейший прибыток греческой торговли; что подальше на севере в лесах водилось столько пчел, что, по рассказам, они заграждали пути к дальнейшим краям севера; а от пчел приносилось новое изобилие меда и воска, доставлявшее точно также великие прибытки южной торговле. Дальний север больше всего славился мехами пушных зверей, которых там водилось такое же множество, как и пчел, и меха которых роскошными людьми пенились очень дорого, ибо употреблялись не только для богатой теплой одежды, но и для украшения одежд опушкою наравне с золотом. От устьев Дуная и до устья Дона наши берега были можно сказать усыпаны греческими поселками и городами, которые все и существовали и богатели только торговлею с нашим же краем. Словом сказать, с незапамятной древности природный богатства нашей страны не только привлекали к ней торговую промышленность образованного юга, но и служили красками для невероятных рассказов, рисовавших особый, незнаемый в других странах свойства нашего климата и нашей природы. Скифия была особый мир, имевший свой особый людской нрав, свое особое небо, свой воздух, свои земные дары, свой особый нрав природы. Вот почему у древних Греков в Афинах с жадностью целый день на торжищах слушали дивные рассказы приезжих от устьев Борисфена, как тогда прозывайся наш славный Днепр, и конечно с большими преувеличениями, дабы сильнее тронуть любопытство и произвести потрясающее впечатление, в чем повинен не мало и Геродот.

Точно также и новейшая наука признает, что Русская Страна, в своей географии, есть особое существо, нисколько не похожее на остальную Европу, а вместе с тем не похожее и на Азию. Это глубокое различие раскрывается уже при первом взгляд на географическую карту Европы. Мы видим, что весь европейский материк очень явственно распадается на два отдела или на две половины. Западная половина, можно сказать, вся состоит из морских берегов, из полуостровов и островов, да из горных цепей, которые служат как бы костями этого полуостровья, настоящими хребтами для всех этих раздельных и самостоятельных тел материка. При этом берега каждого полуострова и острова изрезаны морем тоже на мелкие отдельные части и разделены между собою заливами, морями, проливами. Горные хребты точно также отделены друг от друга и малыми и великими долинами и низменностями. Все это вместе образует такую раздельность, особность и дробность частей, какой не встречаем нигде в других странах земного шара. Здесь повсюду самою природою устроены самые привлекательные и уютные помещения, как бы особые комнаты, в отдельности для каждого народа и племени, и во всем характере страны господствует линия точных естественных границ или со стороны суши, или со стороны моря.

Эта географическая особность в распределении европейских народностей несомненно имела прямое влияние и на исторические начала западной жизни, особенно на широкое развитие начала индивидуальности и начала самобытности не только для каждого народа, но и для каждого человека. Как легко было найти между этих морей и заливов, посреди этих гор и долин, посреди всех этих отчетливых, ясных, резких и крепких изгородей природы, уютное местечко или для неприступного замка, или для свободного города и зажить особою и независимою ни от кого жизнью. Как легко было создавать здесь государство, сосредоточивать, прикреплять к месту, объединять жизнь человека и тем увеличивать, возвышать и распространять всяческие силы его развитая. Вот главная причина, почему на западе Европы существует столько государств, сильных и могущественных всеми дарами человеческого развития.

К этому присоединилось и еще великое счастье. Природа, разгородивши для западного европейского человечества прелестный, покойные, уютные помещения, как добрый хозяин, позаботилась и о том, чтобы эти помещения были наделены на большую часть года светлым небом и теплою погодою. Она не заморозила своего любимца лютым холодом и не сожгла его зноем азиатского или африканского солнца; она наградила его климатом умеренным и благорастворенным, который давал столько облегчений для жизни человека, что его свобода ни одного часу не оставалась в темном порабощении от простых физических препон существования. Западный человек никогда не был угнетен непрестанною работою круглый год лишь для того, чтобы быть только сытым, одеться, обуться, спастись от непогоды, устроиться в жилище так, чтобы не замерзнуть от стужи, чтоб не потонуть в грязи, чтобы заживо не быть погребенным в сугробах снега. Западный человек не знал и половины тех забот и трудов, какие порабощают и почти отупляют человека в борьбе с порядками природы, более скупой и суровой.

Все это, конечно, служило первою причиною, почему западный отдел Европы, этот сильнорасчлененный ветвистый полуостров, сделался с древнейшего времени средоточием и гнездом культурной жизни всего человечества.

Совсем другое строение, другой склад материка и другой характер климата представляет восточная половина Европы, служащая основанием и как бы корнем для всего европейского полуостровья. Этот восток Европы заключает в себе обширную, почти круглую равнину, у которой горные цепи, Карпаты, Кавказ, Урал, как и морские берега у морей Балтийского, Каспийского, Белого, Азовского и Черного существуют только на далеких окраинах, так что все существо этой равнины уже географически представляет нечто весьма однородное, однообразное и нераздельное.

Равнина со всех сторон, особенно от берегов морей постепенно возвышается к своей средине. Здесь она образует как бы широкую грудь, обширную, однако вовсе незаметную высоту, с которой во все стороны изливаются большие и малые реки. В некотором смысле это наши Альпы, которые точно так же, как и в гористой Европе, делят всю страну на четыре довольно отличные друг от друга части, упадающие по странам света, на Север и Юг, на Восток и Запад. По справедливости эту возвышенность называют теперь Волжскою , именем самой большой реки, берущей отсюда свое начало, величайшей реки не только в нашей стране, но и в целой Европе.

В древности эта возвышенность была известна под именем Алаунских или Аланских гор, где жил народ Алауны, а по нашей летописи она прозывалась Оковским, Воковским, иначе Волковским {Оковской, но чаще Воковской и Волковьской, потом Влъковской и Волоковской. П. С. Р. Л. I, 3; V, 83; VII, 262. Позднее Волконской. Сравн. заметку Шледера (Нестор 1, 69), что "Олкос у Фукидида называется орудие для перетаскивания кораблей по сухому пути" (Волок).} Лесом. Можно толковать, что это был лес Волоков или перевалов из одной речной области в другую, так как, при сообщениях, суда и лодки обыкновенно волоклись, переволакивались здесь сухим путем, на колесах или на плечах.

Волга со своим бесчисленным семейством больших и малых рек и речек, служащих ей притоками, опускает равнину на восток к пределам Азии, к Каспийскому морю; Западная Двина - на запад - к Балтийскому морю; Днепр, а рядом с ним Дон опускают равнину в южные степи, к Черному и Азовскому морю; Северная Двина, текущая из северных озер, за верхнею Волгою, опускает весь северный край в северные степи или в моховые тундры, уходящие к Белому морю и Ледовитому Океану.

Равнина сходить от этой высокой средины во все стороны незаметными пологими скатами, отчасти увалами, холмами, грядами, нигде не встречая горных кряжей или вообще гористых мест, с которых по большей части несутся реки и речки западной Европы. В этом также существует резкое различие нашего востока от европейского запада. Тамошние реки по большей части низвергаются , ибо текут с высот в пять и в десять раз выше нашей высокой площади; наши реки, напротив того, текут плавно . Оттого они многоводны и судоходны чуть не от самого истока и до устья, между тем, как реки запада бывают судоходны только начиная со среднего своего течения.

Необычайная равнинность страны много способствует также и тому важному обстоятельству, что потоки рек, размножаясь по всем направлениям, образуют такую связную и густую сет естественных путей сообщения, в которой всегда очень легко найти переволоку в ближайшую речную область и из непроходимого лесного или болотного глухого места выбраться на Божий свет, на большую и торную дорогу какой-либо величавой и многоводной большой реки.

Это великое, неисчислимое множество потоков, доставляя почве изобильное орошение, придает и всей равнине особую физиономию. Потоками она вся изрыта по всем направлениям, и потому если, за исключением обыкновенных увалов, она и не имеет горных кряжей, зато повсюду, по руслам рек и речек образует в увалах береговые высоты, заменяющие горы и у населения обыкновенно так и прозываемые горами. Типом подобных Русских гор могут служить Киевские горы и даже в Москве Воробьевы горы. На таких горах построены почти все наши старые города, большие и малые. Показываются эти горы высокими горами особенно потому, что перед ними всегда расстилаются необозримые луговые низменности или настоящее широкое раздолье, чистое поле, уходящее за горизонта, так как вообще течение всех рек и речек, по большей части, сопровождается нагорным и луговым берегом, отделяющим увалистое пространство материка от обширных его долин и луговин. Такая черта русской топографии доставляет и особую типическую черту русскому ландшафту, которого основная красота и прелесть заключается именно в этом сочетании высокого нагорного берега реки и широкого раздолья расстилающейся пред ним луговины. В своих существенных чертах этот ландшафт по всей собственно русской равнине одинаков. Тоже самое встречаем на севере, как и на юге, и особенно в средней полосе; одинаково, в самом малом объеме, на какой-либо малой речке, как и в величественных размерах берегового пространства на самых больших реках, на Днепре или на Волге. Различие заключается лишь в обстановке этих коренных линий ландшафта. На Севере его окружает лес, на дальнем Юге степная бесконечная даль, а от величавости и ширины речного потока зависит большая или меньшая высота берега и большая или меньшая широта луговой низменности. Ландшафт родной природы такой же воспитатель народного чувства, как и вся физическая обстановка этой природы. Нет сомнения, что своими очертаниями он сильно действует и на нравственное существо человека, а потому чувство этого простора, чувство равнинное, быть может, составляет в известном смысле тоже типическую черту в нашем народном сознании и характере. Быть может оно-то в течение всей истории заставляло наш народ искать простора во все стороны, даже и за пределами своей равнины. Влекомый этим чувством русский человек раздвинул в несколько веков свое жилище от Киева и Новгорода до Тихого Океана и притом не столько завоеваниями, сколько силою своих промышленных потребностей и силою своего неутомимого рабочего плеча.

Вообще физиономия страны всегда в точности определяется своим ландшафтом. Если нам изобразят воды большой реки, пальму на берегу и вдали пирамиду, - кто не узнаете в этом малом облике древнего Египта, который нарисован здесь весь полный и со своею физическою природой и даже со своею историею, ибо пирамида есть выразитель всей истории Египта. Кто по верблюду или по оленю не угадает и не представить себе пустыню юга или пустыню глубокого севера, как и при виде оседланного слона с беседкою на его хребте и посреди изумительно роскошных, разнообразных и чудных форм растительности, кто не укажете, что это - Индия. Так точно, увидавши воды реки или озера и тут же где-либо на высокой обрывистой горе каменный замок, группу каменных построек с торчащими башнями, зубчатыми стенами, подъемным мостом, - кто не угадает, что это рыцарская Европа, Франция, Германия, Англия и т. д.

Наш русский видь точно также вполне выражается тою топографиею, о которой мы сейчас говорили и которая обыкновенно оживляется если не городом, или усадьбою, стоящими на крутом речном берегу, то порядком серых деревянных изб с их плетневыми постройками, раскинутых где либо по косогору или на привольном лугу и осененных Божьим храмом с золотистым крестом его высокой колокольни. Если только переменим порядок серых изб на мазаные и светло-выбеленные хаты, разбросанные в зеленой густоте верб и тополей, то они тотчас перенесут наше воображение тоже в родной край, в Малороссию, в южную Русь. Прибавив к этим двум основным обликам нашего жилья обстановку окружающей его природы или собственно его горизонты, кругозоры: к избам - косогоры и синеющие вдали леса, к хатам беспредельное чистое поле, покрытое растущими хлебами, и мы получим в общих чертах весьма существенную характеристику нашего родного землевида.

Но что особенно поражает в нашем равнинном землевиде так это окружающая его невозмутимая тишина и спокойствие во всем, во всех линиях: в воздухе и в речном потоке, в линиях леса и поля, в формах каждой деревенской постройки, во всех красках и тонах, одевающих все существо нашей страны. Как будто все здесь притаилось в ожидании чего-то или все спить непробудным сном. Само собою разумеется, что такой характер страны получается, главным образом, от ее неизмеримого простора, от ее беспредельной равнинности, молчаливое однообразие которой, ничем не нарушено ни в природе, ни к характере населенных мест. К тому же именно в отношении малого, редкого населения наша страна всегда походила больше всего на пустыню. Людские поселки в лесных краях всегда скрываются где-то за лесами; в степных же, они, теснясь ближе к воде, лежат в глубоких балках, невидимые со степного уровня. Оттого путник, переезжая вдоль и поперек эту равнину, в безлесной степи или в бесконечном лесу, повсюду неизменно чувствует, что этот великий простор, в сущности есть великая пустыня. Вот почему рядом с чувством простора и широта русскому человеку так знакомо и чувство пустынности, которое яснее всего изображается в заунывном звуке наших родных песен.

Господином нашей страны и полным ее хозяином в отношении климата было конечно светлое и теплое солнце, дававшее всему жизнь и движенье. Но свое благодатное господство оно делило пополам с другим еще более могущественным хозяином нашей страны, которому в добавок отдавало большую половину годового времени. Имя этому другому хозяину было мороз. Это было такое существо, о котором рассказывали чудеса еще древние Греки. Их изумляло, напр., то обстоятельство, что если во время зимы в нашей Скифии прольешь на землю воду, то грязи не сделаешь, вода застынет; а вот если разведешь на земле огонь, то земля превратится в грязь. От воды земля крепнет, от огня становится грязью - вещи непонятные и необъяснимые для обитателя мест, где снеговой и ледяной зимы вовсе не бывает. Во всей стране, говорит отец истории, Геродот, описывая только наши южные края, бывает такая жестокая зима, что восемь месяцев продолжаются нестерпимые морозы. Даже море (Азовское) замерзает и через морской пролив (Керченский) зимою ездят на тот берег повозки, а посреди пролива на льду происходить сражения {Это свидетельство отца Истории о восьми месяцах нестерпимой стужи именно в южном краю нашей страны может служить любопытным указанием, что климат нашего юга в течение 2500 лет значительно изменился в сторону тепла, что вообще наш север в значительной степени, так сказать, оттаял от ледяной коры, чему служат доказательством и оттаявшие Сибирские мамонты.}. По причине лютой стужи в Скифии и скот родился без рогов, а лошади были малы ростом. От морозу лопались даже медные сосуды. Во времена Эратосфена в городе Пантикапее (теперешняя Керчь) в храме Асклепия находился медный, треснувший от мороза кувшин, с надписью, что он поставлен не в дар божеству, а только показать на уверение людям, какие бывают зимы в этой стране. Геродоту сами Скифы рассказывали, что на севере за их страною воздух наполнен летающим перьем, отчего нельзя ничего видеть, ни пройти дальше. По моему мнению, замечает Геродота, Скифы называют перьем густой снег, потому что снег походит на перье. Другие, позднейшие описатели нашей страны точно также с изумлением рассказывали многие басни о чудесах нашего мороза. По их словам уже не сосуды, а самая земля от морозу трескалась широкими расселинами; деревья расщеплялись от вершины до корня и т. п., так что самое имя Русской Страны прежде всего поселяло в тогдашних умах понятие о единственном ее властителе и хозяине, о лютом морозе.

Действительно, мороз, когда распространять свое владычество, превращал эту равнину и без того очень пустынную, в совершенное подобие всеобщей смерти. Самое имя мороз означает существо смерти. Но если при его владычестве помирала природа, зато во многих углах нашей страны и особенно ближе к северу оживали новою деятельностью люди. При морозе открывалась самая прямая дорога в такие места, которые до того времени бывали вовсе недоступны. Именно в Новгородской области нельзя было с успехом воевать, как только во время крепких морозов, в глубокую осень или в течение зимы. Самый сбор дани с подвластных племен начинался с Ноября и продолжался во всю зиму. Естественно, что тогда же открывались и прямые ближайшие торговые пути, особенно в северные глухие углы. Зима ставила путь повсюду; летом всякий путь шел только по большим рекам и конечно был труднее во всех отношениях. По летнему сухому пути ездили разве в ближайшие места, ибо леса, болота, весенние разливы бесчисленных рек делали такой путь в далекие места совсем невозможным. Целые войска, шедшие друг против друга воевать, иной раз расходились в лесах по разным направлениям и не встречались на битву. Вообще в лесной северной стороне, весенние разливы рек чуть не на все лето покрывали поля, луга, леса сплошными бесконечными озерами, по которым нельзя было проложить себе дорогу ни на лодке, ни в повозке и которые в летнюю уже сухую пору превращались только в бесконечные же болота. Только один батюшка-мороз пролагал пути и дороги по всюду и возбуждал предприимчивого человека к деятельности, какая совсем была невозможна в другое время, кроме зимы. Однако эти пути-дороги открывались и пролегали не столько по замерзшим болотам, но главным образом по тем же рекам, по направлению их русла, которое, замерзая, давало твердую площадь для езды. В этом случае и малые реки, хотя бы и очень извилистые в своем течении среди дремучего непроходимого леса, служили надежною дорогою, чтобы выбраться на Божий свет.

Иное дело было в южной половине страны, в чистом поле, в широких степях. Здесь всякие походы открывались по преимуществу весною и совершались по сухому пути верхом на конях. Только весною широкая и далекая степь зеленела как поемные луга и представляла обильное пастбище для коней, как и для всякого скота, ибо горячее лето обыкновенно высушивало траву и устанавливало полную бескормицу. В зимнее время почва замерзала и оставляла под снегом скудный и тощий подножный корм, который еще не совсем легко было отыскать в степном пространстве. Стало быть, только весною в степи с особенною силою оживала деятельность человека, направленная впрочем больше всего на военные набеги и походы. Весною же по рекам поднимались и торговые караваны, сплавлявшие свое добро в Черное и Азовское море. Таким образом торговое и военное сердце древней Руси, Киев, справивши в зимнюю пору все свои дела на севере, с весною отворял ворота на дальний юг и уходил или по Днепру на лодках в столицу тогдашней образованности и культуры, в богатый Царьград, или по чистому полю к синему Дону, громить идолище поганое, Печенегов и Половцев. К заморозкам все давно уже были дома и снова собирались в поход на дальний север. Таково было кругообращение южной, собственно Киевской жизни с древнейшего времени, с той поры, когда Киев стал Матерью Русских городов. Но таков был неумолкаемый перелив русской жизни и вообще с незапамятных времен. Лес и поле делили ее пополам и непрестанно тянули в свои стороны. То она раздвигалась широко и далеко до самых морей и до гор Кавказских и Карпатских, по полю, то уходила глубоко в северные леса, пролагая тесные и трудные пути тоже к морям. И долгое время совсем неизвестно было, где она сложится в живое, сильное и могущественное единство.

Собственно древнерусское жилье в нашей равнине, по своему географическому характеру, в действительности еще нашими предками делилось на лес и поле .

Именем Леса в особенности обозначались сплошные леса, покрывавшие северную сторону от Киева и Курска; но и все пространство на запад от Киева, не говоря о дальнем севере, а также и на восток, к Волге, тоже было покрыто лесами. Поле начиналось в полосе чернозема, еще с берегов верхней Оки и верхнего Дона, и особенно распространялось в полосе Киева, Курска, Харькова, Воронежа. Хотя полем обозначались вообще степные пространства, однако

Приобрел тут книгу Ивана Егоровича Забелина "История русской жизни с древнейших времен" (М., Эксмо,2008). Порадовался. дело в том, что книгу эту я до сих пор видел только в дореволюционном издании, взял ее в научной библиотеке и имел удовольствие видеть на ее титульном листе синий советский штамп "Запрещено". Это у нас при советской власти так "боролись с норманнизмом" - запрещая и закрывая его самых сильных критиков и издавая Карамзиных, Соловьевых и Погодиных... Что уж тут удивляться, что норманнизм цветет и пахнет после эдакой "борьбы". дело, понятно, в сугубой его научности...
Много интереснейших сведений. Мне,например, очень понравился разбор мифа-сплетни, запущенной Шлецером - про какой-то там "донос" Ломоносова на "глубоко научную" речь Миллера, сделанный-де по мотивам национальной неприязни к немцам. Этому, кстати, до сих пор многие верят - что Ломоносов, ученик немца, муж немки, друг Рихмана и Эйлера был германофобом!!!
Забелин же на документах показывает, что инициировал обсуждение и осуждение речи Миллера немец Шумахер, что немецкие же академики встретили речь Миллера в штыки, называя ее галиматьей, указывали на множество грубейших ошибок, что Ломоносов не "русский патриотизм" защищал от "немца", а здравый смысл от наукообразного вздора.
В целом книга весьма любопытна, содержит много не потерявших по сей день актуальности наблюдений.
Однако не радует оформление книги. В книге много нелепых перепечаток допотопных гравюр Бруни, Овсяникова и пр. на темы древней Руси - но чем поможет читателю созерцание черно-белых фигур в неестественных театральных позах, в костюмах и декорациях, не имеющих ровно ничего общего с исторической действительностью Руси? Создаст впечатление архаичности, устарелости - это может быть. На радость как раз тем "единственно-научным" гражданам, кои любят попрекать оппонентов "возвращением к проблематике XIX века".
Зачем на странице 221, на рисунке с подписью "древнеславянский воин " (в единственном числе!) изображены четыре западноевропейских рыцаря? Почему на страницах 224 и 225 шестопер и зерцало конца Московской эпохи приписаны "древнеславянскому воину"? Так же на странице 229 "древнеславянскими боевыми топорами" поименованы стрелецкие бердыши, а на том же развороте мы видим и самого "древнеславянского воина" - в "бумазейной шапке", тегиляе, с саадаком татарского типа и кривой саблей (!) с елманью в руках. Под рисунками то там, то тут торчит, видимо, глянувшееся оформителям словосочетание "графическая реконструкция" - хотя чаще всего "реконструкция" представляет собою обычную прорисовку древнего изображения - а то и фотографии.
Спрошу еще раз - к чему все это?
Зато нет вещей, совершенно необходимых - нет ссылочного аппарата, нет хороших научных комментариев, нет именного и географического указателей - короче, нет того, что могло бы превратить аляповатое "падарочное издание" от Эксмо в хорошую книгу, которую не стыдно порекомендовать интересующимся студентам. Забелин еще ждет хорошего научного переиздания - которого не так давно удостоился С.А. Гедеонов. Хороши были бы комментарии, скажем, к варяжской части Всеволода Игоревича Меркулова, а к скифской и гуннской - Елены Сергеевны Галкиной.
Что ж, подождем, когда такое издание появится.

С. Соболевский

Миллион сочувствий

OCR и вычитка - Александр Продан [email protected]

"MILORD QU"IMPORTE" 1 , ИЛИ "НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЧИНИТЕЛЬ ВСЕМ ИЗВЕСТНЫХ ЭПИГРАММ"

1 Несмотря ни на что, все-таки милорд (фр.) -- намек на "незаконное" происхождение . Русская классическая эпиграмма до сих пор как следует неизвестна широкому советскому читателю, хотя и существует более 200 лет. От Феофана Прокоповича (1681--1736) и Антиоха Кантемира (1708--1744) до Владимира Маяковского (1893--1930) играет она всем спектром интеллектуальной радуги, эдакий Млечный Путь, который при изучении оказывается состоящим из множества звезд и галактик. Есть на этом литературном небосклоне такие признанные светила, как М. В. Ломоносов (1711--1765) и А. П. Сумароков (1717--1777), Г. Р. Державин (1743--1816) и В. В. Капнист (1758--1823), И. И. Дмитриев (1760--1837) и В. Л. Пушкин (1770--1830), С. Н. Марин (1776--1813) и П. А. Вяземский (1792--1878), Е. А. Баратынский (1780-- 1844) и А. С. Пушкин (1799--1837), Д. Д. Минаев (1835--1889) и К. К. Случевский (1837--1904), П. П. Потемкин (1886-- 1926) и Саша Черный (1880--1932)... И скромной звездочкой мерцает здесь имя С. А. Соболевского (1803--1870). Мастер сильной и меткой эпиграммы, почти не издававшийся при жизни и мелькнувший единственной книжкой через сорок с лишним лет после смерти, он еще ждет своих читателей и исследователей. Сергей Александрович Соболевский родился в Риге 10 сентября 1803 г. Отец его, Александр Николаевич Соймонов (1780--1856), был богатым помещиком, вельможей и приходился, кстати, родным племянником статс-секретарю Екатерины II Петру Александровичу Соймонову. Сергей Соболевский был внебрачным сыном Александра Николаевича от вдовы бригадира Анны Ивановны Лобковой, внучки санкт-петербургского обер-коменданта С. Л. Игнатьева. Сергею Соболевскому купили польское дворянство, приписав его к вымершей фамилии герба Slepowron (Слепой ворон), который позднее он вынес на свой экслибрис. Впрочем, незаконнорожденность Соболевского была относительной, так как его отец женился на Е. А. Левашовой после рождения Сергея Александровича. Сергей Соболевский получил прекрасное по тогдашним временам образование. Так, П. А. Плетнев (1792--1865) в письме к Я. К. Гроту (1812--1893) отмечал: "Соболевский мне рассказал свое ученье в детстве, которое было все практическое. Он умел писать на всех трех языках, не слыхав, что есть грамматика..." К тому же Соболевский усердно занимался латынью, переводя на древний язык "Историю государства Российского". Детство свое (до 14 лет) Сергей провел в Москве, опекаемый сперва мадам, а потом месье, причем очень рано начал покупать книги (он записывал свои расходы на покупку книг в маленькие толстые тетрадки из синей бумаги со странным заглавием "расходы при мадами"). В 1817 г. он был отдан на учебу в Благородный пансион при Главном педагогическом институте в Петербурге, в первый же его набор (пансион открылся 1 сентября того же года). Выпускники пансиона после четырехлетнего курса обучения получали знания по богословию, философии, географии, истории, статистике, политической экономии, юриспруденции, математике, физике, естественным наукам, русской литературе, овладевали греческим, латинским, французским, английским, персидским языками, изучали различные искусства. Сразу же Сергей сблизился с однокурсниками, занимавшимися литературой, в особенности стихотворством. Среди них можно отметить К. П. Масальского (1802--1861), Н. А. Маркевича (1804--1860), Н. А. Мельгунова (1804--1867), М. И. Глинку (1804-- 1857),Л. С. Пушкина (1805--1852), А. А. Краевского (1810--1889). Наиболее дружеские отношения у Соболевского установились со Львом Пушкиным, Глинкой и П. В. Нащокиным (1801--1854). Приятельство со Львом Сергеевичем постепенно перешло и на его старшего брата, который стал поручать Льву и Сергею ведение своих литературных дел (так, в 1820 г. Пушкин поручил им подготовить к изданию "Руслана и Людмилу"). В. К. Кюхельбекер (1797--1846), преподаватель русского языка и словесности в Благородном пансионе, выделял среди своих питомцев Соболевского и Масальского, называя их поэтами. Впоследствии под влиянием других преподавателей, в частности А. А. Линдквиста (1762--1831), Сергей отошел от пылких занятий литературой, стал уделять больше внимания науке, много занимался английским, изучал испанский и португальский, которым позднее свободно владел. Как-то директор педагогического института Д. А. Кавелин (1778--1851) заподозрил Соболевского в религиозном вольнодумстве, вольтерьянстве, и А. С. Пушкину пришлось ходатайствовать перед директором Главного управления духовных дел иностранных исповеданий А. И. Тургеневым (1783--1845) за своего младшего приятеля. Сергею дали доучиться, и в 1821 г. он был выпущен из пансиона по второму разряду с правом на чин XII класса. Восемнадцатилетний выпускник собирался продолжить учебу в Петербургском университете и мечтал о карьере в Министерстве финансов, где бы пригодились его острый ум и незаурядные деловые качества, но это не получилось (Соболевского сочли политически неблагонадежным), и в апреле 1822 г. он поступил на службу в Московский архив Коллегии иностранных дел. Архивная служба в ту пору влекла разного рода молодежь: и карьеристов-бюрократов, стремившихся отличиться и быстро перепрыгнуть на выгодные должности, и лиц, избегающих военной деятельности; были среди них и такие яркие личности, как Д. В. Веневитинов (1805--1827), И. В. Киреевский (1806-- 1856), С. П. Шевырев (1806--1864)... Пришедший в архив в 1825 г. А. И. Кошелев вспоминал: "Служба наша главнейше заключалась в разборе, чтении и описи древних столбцов. Понятно, как такое занятие было для нас мало завлекательно. Впрочем, начальство было очень мило: оно и не требовало от нас большой работы. Сперва беседы стояли у нас на первом плане; но затем мы вздумали писать сказки так, чтобы каждая из них писалась всеми нами. Десять человек соединились в это общество, и мы положили писать каждому не более двух страниц и не рассказывать своего плана для продолжения. Как между нами были люди даровитые, то эти сочинения выходили очень забавными, и мы усердно являлись в Архив в положенные дни -- по понедельникам и четвергам. Архив прослыл сборищем блестящей московской молодежи, и звание "архивного юноши" сделалось весьма почетным, так что впоследствии мы даже попали в стихи начинавшего тогда входить в большую славу А. С. Пушкина". Прозвище "архивные юноши", кстати, придумал тот же Соболевский. Сначала, вернувшись в Москву, Сергей Александрович жил в доме отца на Малой Дмитровке, ведя жизнь светского жуира и бонвивана. Блистал на балах, великосветских раутах, устраивал дружеские попойки и быстро прославился многочисленными любовными приключениями. Но подобные развлечения не мешали Соболевскому посещать философские и литературные кружки, бывать в салонах А. П. Елагиной (1789-- 1877) и З. Н. Волконской (1792--1862), где он близко познакомился с П. А. Вяземским (1792--1878), Н. А. Полевым (1796--1846), А. Мицкевичем (1798--1855), М. П. Погодиным (1800--1875), В. Ф. Одоевским (1804-- 1869). Наиболее сблизился Соболевский с князем В. Ф. Одоевским, дружба с которым длилась 48 лет, до самой кончины князя. Друзья даже жили вместе с 1861 г., сняв дом князя Волконского на Смоленском (тогдашнем Зубовском) бульваре. Сергей Александрович жил на первом этаже, Одоевские -- на втором. И совершенно особые отношения сложились у Соболевского с А. С. Пушкиным. Прямо с бала у французского посла Мармона 8 сентября 1826 г. Соболевский поспешил на Басманную к В. Л. Пушкину, где встретился с возвратившимся из двухлетней ссылки в Михайловское поэтом, увез его к себе в дом Ринкевича, что одной стороной выходил на Молчановку, а другой -- на Собачью площадку. Он стал "путеводителем Пушкина по Москве", в начале октября 1826 г. познакомил его на своей квартире с Мицкевичем, устроил у себя дома первое авторское чтение "Бориса Годунова". В начале ноября Пушкин уехал в Михайловское завершить ряд дел, но 20 декабря опять возвратился в Москву и прожил у Соболевского до 19 мая 1827 г. За это время Сергей Александрович предотвратил две дуэли поэта -- с графом Ф. И. Толстым-"Американцем" (1782--1846) и с В. Д. Соломирским (ум. в 1884 г.). По свидетельству Н. В. Берга (1823-- 1884), Пушкин "любил Соболевского преимущественно за неистощимое остроумие, живые экспромты, щеголявшие оригинальными рифмами, неизменную веселость и готовность кутить и играть в карты когда угодно". Спору нет, подобные человеческие качества привлекательны в быту, но, несомненно, поэт ценил и отменный литературный вкус, и тонкое критическое чутье приятеля, читая ему свои произведения, советуясь с ним; ценил и благородство натуры, его особую щепетильность, поверяя порой ему весьма щекотливые детали своей личной жизни. Вообще отношения Пушкина и Соболевского были самыми доверительными, что отмечалось многими современниками, в том числе и сестрой поэта О. С. Павлищевой (1797--1868), благоволившей к этому приятелю брата. А граф В. А. Соллогуб (1814-- 1882), вспоминая подробности последней, трагической дуэли поэта, отметил: "Я твердо убежден, что если бы С. А. Соболевский был тогда в Петербурге, то он, по влиянию его на Пушкина, один мог бы удержать его. Прочие были не в силах". Любопытно, что уже в наши дни (в 1977 г.) Андрей Дементьев написал следующее стихотворение: А мне приснился сон, Что Пушкин был спасен Сергеем Соболевским. Его любимый друг С достоинством и блеском Дуэль расстроил вдруг. Дуэль не состоялась, Остались боль и ярость, Да шум великосветский, Что так ему постыл... К несчастью, Соболевский В тот год в Европах жил. Сергей Александрович очень любил своего старшего друга, неоднократно выручал его в житейских передрягах, давал, например, для заклада свое столовое и чайное серебро. Вспоминая об отношениях с Пушкиным, он признавался: "Александр Сергеевич был ко мне весьма расположен и, как другу, поверял свои задушевные мысли. Его стихотворение "Братья разбойники" было издано мною, да и в издании "Руслана и Людмилы" я также принимал большое участие, вместе с Львом Сергеевичем. В знак особого ко мне расположения Пушкин напечатал один экземпляр своей поэмы "Цыганы" на пергаменте и преподнес его мне". А в 1867 г., уже на закате своей жизни, Соболевский в письме Погодину сообщил: "Ваше превосходительство, заезжайте в кабак !! Я вчера там был, но меда не пил. Вот в чем дело. Мы ехали с Лонгиновым через Собачью площадку; сравнявшись с углом ее, я показал товарищу дом Ринкевича (ныне Левенталя), в котором жил я, а у меня Пушкин; сравнялись с прорубленною мною дверью на переулок -- видим на ней вывеску: продажа вина и прочее. -- Sic transit gloria mundi!!! 1 Стой, кучер! Вылезли из возка и пошли туда. Дом совершенно не изменился в расположении: вот моя спальня, мой кабинет, та общая гостиная, в которую мы сходились из своих половин и где заседал Александр Сергеевич в самоедском ергаке... [как называется тулуп с мехом наружу?]. Вот где стояла кровать его, на которой подле него родила моя датская сука, с детьми которой он так нежно возился и нянчился впоследствии; вот то место, где он выронил (к счастью -- что не в кабинете императора) свои стихотворения о повешенных, что с час времени его беспокоило, пока они не нашлись!!! Вот где собирались Веневитинов, Киреевский, Шевырев, вы, я и другие знаменитые мужи, вот где болталось, смеялось, вралось и говорилось умно!!! 1 Так проходит мирская слава!!! (лат.). Кабатчик, принявший нас с почтением (должным таким посетителям, которые вылезли из экипажа), очень был удивлен нашему хождению по комнатам заведения. На мой вопрос: слыхал ли он о Пушкине? -- он сказал утвердительно, но что-то заикаясь. Мы ему растолковали, кто был Пушкин; мне кажется, что он не понял. Советую газетчику обратить внимание публики на этот кабак. В другой стране, у бусурманов, и на дверях сделали бы надпись: здесь жил Пушкин! -- и в углу бы написали: здесь спал Пушкин! -- и так далее". Пушкин отвечал Соболевскому любовью и вниманием, в начале 1827 г. он за 350 рублей заказал художнику В. А. Тропинину (1796--1857) свой портрет и подарил его Соболевскому, потом этот портрет исчез, видимо, его украли, но во всех поездках возил с собой Соболевский уменьшенную копию с этого портрета, выполненную А. П. Елагиной. В июле 1827 г. умерла мать Сергея Александровича, не оставив завещания, вследствие чего материальное положение его несколько ухудшилось. И все-таки он собрался в Европу -- глотнуть свежего воздуха, посмотреть мир. К тому же в октябре 1829 г. он был "за болезнью" уволен в отставку с чином коллежского секретаря. Первая поездка за границу началась 18 октября 1828 г. Соболевский "выехал из Москвы, плотно поужинав у Яра, в 3 часа поутру в сопровождении Риччи и Бонелли". Из Петербурга выехал 29 октября и был в Риге 2 ноября. 22 ноября он приехал в Варшаву и провел там 9 дней. Познакомился там с Адамом Чарторижским, Иоахимом Лелевелем, Эдуардом Одынцом... Маршрут лежал далее в Вену, Венецию, Болонью, Флоренцию, Рим, Неаполь, опять Флоренцию, Геную, Лион и, наконец, в Париж. В Европе он провел с перерывами почти 20 лет, переезжая из страны в страну, из Италии во Францию, далее в Бельгию, Голландию, Англию, Германию, Швейцарию, Испанию, Португалию. Более всего понравилась ему Италия. В 1830 г. он написал Шевыреву: "Я очень люблю Италию и, поживши в разнородном Париже, пивном Лондоне и бестолковой Германии, решил, что, после России, самый для жилья приятный край для большей части года -- Италия... В одной Италии люди довольно дети, чтобы радоваться радости и тешиться прекрасным от сердца. Вне Италии все Чайльд-Гарольды и a+b=с: радуются и удивляются по известной мере... Я заметил, что умнейший en general человек -- итальянец, каков он есть, а русский -- каковым его легко можно сделать; немца же ничем не обработаешь: такие густокровные, колбасокишечные... Что за гадость немецкие студенты, и как мы, русские, велики противу всей Европы... Русский человек -- сокол между человеками". Любопытно сравнить эти высказывания с его же эпиграммами: одни чувства, одни мысли, одна рука -- при всем изяществе слога и остроумии каламбуров! В Париже Соболевский познакомился с Сегюром, Рекамье, Кювье, Лафайетом, Стендалем, наконец, Проспером Мериме... Удивительно переплетаются человеческие судьбы! Мериме и Соболевский родились в один год и один месяц: в сентябре 1803-го; и умерли одной и той же осенью 1870-го: Мериме -- 23 сентября, Соболевский -- 6 октября. Впервые встретились и подружились они в 1829 г., а еще в 1828 г. Пушкин и Мицкевич -- оба -- увлеклись сборником "Гузла" ("Guzla, или Избранные песни иллирийцев, собранные в Далмации, Боснии, Кроатии и Герцеговине" вышла во Франции в 1827 г.), изданным анонимно. Пушкин узнал о подлинном авторе только в 1833 г. именно от Соболевского, который, чтобы убедить поэта, нашедшего в "Гузле" источник для написания многих "Песен западных славян", специально списался с Мериме и заочно познакомил двух великих писателей. Но вернемся назад -- в июне 1830 г. Соболевский прожил месяц в Мюнхене вместе с братьями Киреевскими и Рожалиным, где, кстати, виделся с Ф. И. Тютчевым (1803-- 1873). Когда он уехал, П. В. Киреевский написал родным: "Главная перемена в продолжение этого времени состояла в присутствии Соболевского, который ни капли не переменился: тот же милый и благородный малый, каким был, но также и во всем другом совершенно тот же... Большую часть дня лежит на диване в халате и зычным голосом рассказывает про балы, вечеринки и хороший тон парижского света; а иногда мяучит по-кошачьи и во все горло... Это приводит Рожалина в отчаяние. Сначала он было нашел средство откупаться от крика бутылкою вина, но наконец и это помогать перестало, и Соболевский, угрожая ему, что закричит, забрал над ним неограниченную власть... Несмотря на то что я его люблю и за многое уважаю, мне, признаюсь вам, не жаль было, что он уехал". А его брат Иван Васильевич добавлял: "С его отъездом будто уехало сорок человек. У нас опять тихо, порядочно, трезво... Вообще, если бы надо было одним словом назвать нашу мюнхенскую жизнь, нужно было бы сочинить новое слово между скукою и пустотою". Из Мюнхена Соболевский перебрался в Цюрих, затем опять жил в разных городах Италии, больше в Турине, где весной 1831 г. встретился с А. Мицкевичем, которого в мае 1828 г. чествовал прощальным ужином в Москве, обогнав потом при отъезде за границу. Вернулся Сергей Александрович в Россию 22 июня 1833 г., сразу попав на крестины Александра (Сашки) Пушкина-младшего. Жил он попеременно то в Петербурге, то в Москве. Во второй половине августа 1833 г. съездил вместе с А. С. Пушкиным в Торжок, о котором когда-то читал в пушкинском письме: "У Гальяни иль Кольони..." Тесное общение двух друзей длилось до августа 1836 г. Соболевский успел расстроить дуэль Пушкина с С. С. Хлюстиным (1811--1844). Впрочем, Наталья Николаевна Сергея Александровича не привечала и не жаловала. Интересно, что 17 апреля 1836 г. (за два дня до первого представления "Ревизора" в Александрийском театре) Соболевский был у Гоголя. Не застав его дома, он оставил ему записку с просьбой о билетах в ложу на первое представление, которое хотел посетить с молодыми Карамзиными. В основном же жил, "занимаясь финансовыми спекуляциями и ведением какого-то процесса, по окончании которого получил 104000". В это же время, примерно в 1836 г., сватался за княжну А. И. Трубецкую. Получив от нее отказ, остался холост, "хотя и венчан был амурами разов до пятисот". Уехав осенью 1836 г. за границу, он посещал лекции различных профессоров, изучал теорию паровых машин, типографское дело, бумагопрядильное производство, собираясь заняться в будущем промышленной деятельностью. А также он активно вращался в высоких сферах, в избранном обществе, заводил и поддерживал знакомства с известными учеными, писателями, художниками, артистами. В Париже помимо старых друзей он встречался с Шатобрианом, Альфредом де Виньи, Гюго, Вильменом, Барантом, Гизо, Виктором Кузеном, Шарлем Дюпеном... В Италии свел знакомство с Манцони и Луи Наполеоном III, a в Мадриде -- с его будущей женой, графиней Евгенией Монтихо-Тэба (1826--1922). В июле 1837 г. Соболевский опять вернулся в Россию и в компании с И. С. и С. С. Мальцевыми основал в Петербурге Самсониевскую бумагопрядильную мануфактуру, внеся на это 300 тысяч рублей. Фабрика эта просуществовала до середины 40-х гг.; она, к сожалению, сгорела и уже не восстанавливалась. Ликвидировав дела, Сергей Александрович опять уехал в Европу в 1844 г. Эта поездка была короткой. Он был в Париже 6 июня, а 23 августа 1844 г. он уже вернулся из Англии в Кронштадт. Предпоследнее, самое большое путешествие Соболевский предпринял 18 марта 1846 г. Если проследить его маршрут, в глазах зарябит от частой смены дат и городов; главным, конечно, было посещение Испании. Желающих подробнее узнать об этом периоде жизни Соболевского отсылаю к книге А. К. Виноградова "Мериме в письмах к Соболевскому" (М., 1928). В Париже в смутное время революции 1848 г. он все-таки ведет обычную жизнь, встречается со знакомыми, учит Проспера Мериме русскому языку (вернее, продолжает учебу), видимо, ускоряет перевод им "Пиковой дамы". Все свое состояние после пожара Самсониевской мануфактуры (он получил страховку) Соболевский вложил в акции французских железных дорог. Седанская катастрофа, пленение Наполеона III и крушение Второй империи сделали Соболевского почти нищим, без сомнения, подорвали здоровье... В марте 1850 г. он был в Брюсселе, затем галопом проехался по всей Германии, в апреле жил в Берлине и Гамбурге, с 22 мая поселился в Варшаве, где прожил десять месяцев. В середине февраля 1851 г. он выехал из Варшавы в Петербург. В 1852 г. он окончательно переехал в Москву, где занимался в основном библиографической работой. Он составил опись библиотеки Английского клуба, славившейся собранием периодических изданий; устроил библиотеки А. Д. Черткова и князя С. М. Голицына; привел в порядок и описал библиотеку Общества любителей российской словесности, где с 1858 по 1867 г. состоял членом, казначеем и библиотекарем. В апреле 1867 г. Соболевский, оказавший много услуг Московскому Публичному и Румянцевскому музеям, был избран в почетные члены этого учреждения. Кстати, еще раньше, в 1851 г., по ходатайству барона М. А. Корфа он был избран членом Императорской Публичной библиотеки. Жил Соболевский на Смоленском бульваре в одном доме с В. Ф. Одоевским. В десяти комнатах на первом этаже размещалась его громаднейшая библиотека "по географии и библиофилии", одна из крупнейших не только в России, но, пожалуй, и в Европе. Соболевский по-прежнему бывает в обществе. Друзей его молодости уже нет, как, впрочем, нет и М. Ю. Лермонтова (1814-- 1841), который брал читать книги из его библиотеки на гауптвахту, Гоголя (1809-- 1852), Карла Брюллова (1799--1852). В старости он видится с И. С. Тургеневым (1818-- 1883), Л. Н. Толстым (1828--1910), композитором А. Г. Рубинштейном (1829--1894). Начинает печататься. Ранее произведения Соболевского публиковались крайне редко. Впервые его напечатал П. И. Шаликов в своем "Дамском журнале" в 1824 г., где появилась шарада-акростих за подписью И. Киевский. Считается, что его перу принадлежит "Выписка о португальской словесности", напечатанная в "Московском вестнике" в 1827 г. с подписью С. Им в 1858 г. в "Библиографических записках" были опубликованы письма А. С. Пушкина к брату Л. С. Пушкину и заметка "О Псалтыри 1547 г.". С 1863 г. он постоянно печатал в "Русском архиве" различные статьи и записки. К своим эпиграммам и экспромтам Соболевский относился весьма легкомысленно. Он редко записывал их, разве что в альбомы светских барышень, и участники литературных кружков, литераторы передавали его остроты из уст в уста. Поклонников этого дарования Соболевского было немало, хотя представители высшей аристократии относились к нему как к parvenu и даже дали насмешливое прозвище "Mylord qu"importe". Свет, как кто-то удачно выразился, не мог его бояться, но мог не любить за невоздержный язык и фамильярность в обращении, доходившую, по словам современников, до нахальства. Одна из его поклонниц и приятельница поэтесса Е. П. Ростопчина (1811 --1858) посвятила ему в своем сатирическом продолжении воейковского "Дома сумасшедших" -- "Доме сумасшедших в Москве в 1858 году" очень энергичные строки, дала запоминающуюся характеристику: "Неизвестный сочинитель всем известных эпиграмм..." Действительно, в стихах Соболевского привлекало искрящееся, словно шампанское, жизнерадостное остроумие, живость и просторечие (до непристойности), оригинальность рифм. Конечно, в его произведениях не было замешанной на политике полемичности, которая отличала эпиграммы Пушкина, Вяземского, Баратынского. Следует заметить, что наш сочинитель был, что называется, над схваткой: "Подготовленный воспитанием не к борьбе, а к праздности и эпикурейству, Соболевский прошел в своем либерализме три стадии: в юности был республиканцем, напевавшим втихомолку "Марсельезу" во время шествия к присяге императору Николаю; в молодости являлся поклонником свободы мысли и свободы печати; в старости же пришел к тому убеждению, что гласность в России невозможна без предварительного самоуправства" (В. И. Саитов). За три года до смерти он хотел шестой раз съездить за границу и даже получил 15 октября 1867 г. свидетельство на выезд, но выехать не смог, так как перенес инсульт. Пришлось доживать на родине, в общем-то в нищете. Франко-прусская война разорила его до основания. В последний год своей жизни Соболевский даже собирался продать библиотеку и списывался на этот предмет с Лейпцигским продавцом Альбертом Коном. В день его смерти в кармане сюртука нашли только 70 рублей. Слуга обнаружил его 6 октября 1870 г. похолодевшим в кресле у письменного стола. Сергей Александрович скоропостижно скончался от инфаркта (как раньше выражались -- от разрыва сердца) и был похоронен на кладбище Донского монастыря возле могилы матери. Его драгоценная библиотека, которую он собирал 35 лет (первая осталась у Елагиных) и которая состояла из редчайших изданий (в основном описаний путешествий) на всех европейских языках, досталась по завещанию вдове генерал-майора Софье Николаевне Львовой, на которой он как будто собирался жениться, а скорее всего опекал, жалеючи, ее больную дочь, -- человеку в общем-то случайному и не понимавшему ценности книжного собрания. Позже библиотека в 25 тысяч томов была продана на аукционе в Лейпциге и распылилась (куплена у наследницы она была всего за 25 тысяч талеров). Многие издания ушли в Британский музей, русская и славянская части были куплены профессором Лескином для Лейпцигского университета, а архив с рукописями бывшего владельца и письмами Пушкина купил С. Д. Шереметев за 300 талеров и на долгие годы укрыл в своей коллекции (слава Богу, что в России). На родине имя "неизвестного сочинителя" было почти забыто. Только в 1912 г. в Москве вышла его первая и пока единственная книга "Эпиграммы и экспромты", подготовленная В. В. Каллашем. В 1922 г. в санкт-петербургском издательстве "Парфенон" вышел тиражом 1000 экз. сборник "Соболевский -- друг Пушкина", куда вошли очень содержательная, хотя и не лишенная ошибок, в том числе и фактических, статья В. И. Саитова, переписка А. С. Пушкина и С. А. Соболевского, а также другие произведения пушкинского приятеля. Московское художественное издательство в 1928 г. тиражом 2000 экз. выпустило книгу А. К. Виноградова "Мериме в письмах к Соболевскому", до сих пор поражающую своим необыкновенно изящным полиграфическим исполнением, вплоть до факсимильных вклеек самих писем. В 1979 г. в издательстве "Книга" вышли очерки В. В. Кунина "Библиофилы пушкинской поры", вся первая часть книги посвящена Соболевскому. Наше издание выходит в преддверии 190-летия со дня рождения и 125-летия со дня кончины С. А. Соболевского и практически впервые знакомит советского читателя с литературным творчеством друга Пушкина. Надеемся, вскоре последуют и другие, более массовые издания и легкомысленная муза Соболевского обретет новых друзей и поклонников. 27 октября 1990

Виктор Широков

И. А. КАЛМЫКОВУ Наш учитель Калмыков Умножает дураков; Он жилет свой поправляет И глазами все моргает. НА П. И. ШАЛИКОВА Князь Шаликов, газетчик наш печальный, Элегии семье своей читал, А казачок огарок свечки сальной Пред ними с трепетом держал. Вдруг мальчик наш заплакал, зарыдал... "Вот, вот с кого пример берите, дуры!" -- Князь дочерям в восторге закричал. "Откройся, милый сын натуры! Ах, что слезой твой омрачило взор?" А тот в ответ: "Мне хочется на двор!" НА П. И. ШАЛИКОВА 1 "Шарады трудно сочинять!" -- Лизета мне вчера сказала -- И что ж? Сама же приказала Как можно поскорей шараду написать. " Однако ж", -- я сказал... "Не слушаю ни слова!" " Вот вам, сударыня, шарада и готова". " Готова? Так извольте прочитать!". " Любимец юга и природы Уж верно б два мои вам первые сказал: Поверите ль, что то же на народы, Карая их, Всесильный насылал; А чтоб конец вам изъяснить скорее, -- Когда ложусь я спать, чтоб было мне теплее, Как чепчик я его изволю надевать. Теперь лишь целое осталось: Легко его на карте приискать, Оно -- толпа, что в Азии скиталась. Довольно! думайте -- чтоб не пришлось сказать: А крышка ларчика ведь просто открывалась!" 1824 1 Шарада-акростих. Первые выделенные буквы составляют фразу: "Шаликов глуп как ка лода (так!)". -- В. Ш. НА ПЕРЕВОД ПСАЛМОВ M. A. ДМИТРИЕВА "Нельзя ли вам присесть И перевод псалмов по-русски перевесть?" "Готовы мы, ей-ей, Но нет татарских словарей". 1824 НА M. A ДМИТРИЕВА Собрались школьники, и вскоре Михайло Дмитриев рецензию скропал, В которой ясно доказал, Что "Горе от ума" не Мишенькино горе. 1825 НА M. A. ДМИТРИЕВА Михайло Дмитриев помре, Он был чиновник в пятом классе. Он -- камер-юнкер при дворе И камердинер на Парнасе. 1825 M. A. ДМИТРИЕВУ Так, я в твоем ошибся классе; Но, верно, в том не ошибусь, Что ты -- болтушка на Парнасе, Плевальница для муз. НА Г. Н. ГЕННАДИ За то, что жизнь ярыжника Без песен он издал, Уж я б Григорья Книжника Порядком наказал. Уж подучу Игнатьева, Что следует ему И сечь его, и гнать его, И засадить в тюрьму. Вам жить в Москве! Не в Порте ли? Москва не то, что Питер! Здесь много перепортили Бумаг, чернил и литер. Из них уж не две трети ли Вы, вы перемарали, А мы у вас не встретили На грош в пере морали! Городите турусы вы, Турусы на колесах; А там княжны Урусовы По вас чуть не в плерёзах... О. С. ПАВЛИЩЕВОЙ Пишу тебе в альбом и аз, Сестра и друг поэта, Ольга, Хотя мой стих и не алмаз, А просто мишура да фольга. Что помышляют ваши братья, В моей башке -- не мог собрать я. HA A. П. КЕРН Ну, скажи, каков я? Счастлив беспримерно: Баронесса Софья Любит меня верно, Слепее крота... Я же легче серны, Влюбленнее кота, У ног милой Керны... Эх!! как они скверны! ГОРОСКОПИЙ, УЧИНЕННЫЙ ПО СЛУЧАЮ РОЖДЕНИЯ ЯСНОВЕЛЬМОЖНОГО АЛЕКСАНДРА АЛЕКСЕЕВИЧА ВАСИЛЬЧИКОВА Поэт -- пророк! Вот почему Двоякий вам предвижу жребий; Внемли глаголу моему, Новорожденный крошка бебий! Наделаешь ты тьму детей, Как истый внучек Разумовских! Попрешь огромностью статей Ты всех возможных Третьяковских! Тебе пророчу я талант Различных качеств и манеров, Издашь ты не один фольянт, Царю наставишь гренадеров. От этого нам -- кутерьма, Тебе под старость -- стон и плачи; Построишь для сынков дома И наготовишь дочкам дачи. А для меня расход другой: Покупка новых книжных шкапов, Лишь только будешь ты большой, Вот как Шипов или Потапов. НА Б. М. ФЕДОРОВА Федорова Борьки Мадригалы горьки, Эпиграммы сладки, А доносы гадки. КЕТЧЕРУ Вот и он, любитель пира И знаток шампанских вин, -- Перепер он нам Шекспира На язык родных осин. M. П. ПОЛУДЕНСКИЙ АКТРИСЕ МУХИНОЙ, БРАТ КОЕЙ -- СТОЛЯР В ДЕГТЯРНОМ ПЕРЕУЛКЕ НА ТВЕРСКОЙ Близко Английского клуба Чудный бережет товар Некто мастерства сугуба: Он обойщик и столяр. Как его набита мебель, Как удобна и легка И для юношеских, И для лени старика! Счастлив он! Не тем, что кресла И диваны продает, -- Нет, он счастлив тем, что чресла Мухиной на ней кладет. Ангел мой, не будь же дурой, -- Прочь, законные мужья! Ведь столярной политурой Не побрезгаю уж я! Пусть шепнет мне милый ротик, Что пришла, дескать, пора -- И набью я твой, Верь, не хуже столяра! E. П. РОСТОПЧИНОЙ Ах, зачем вы не бульдог, Только пола нежного! Полюбить бы я вас мог Очень больше прежнего! Ах, зачем вы не бульдог С поступью, знать, гордою, С четвернею белых ног, С розовою мордою! Как не целовать мне лап, Белых, как у кролика, Коль лобзанье ног у пап -- Счастье для католика?.. Быть графиней -- что за стать? И с какою ручкою Вы осмелитесь сравнять Хвостик с закорючкою?.. А. Ф. РОСТОПЧИНУ Суровый Дант не презирал сонета. Мы слышали, что дан вам некий чин. За что же вам дана награда эта? Что взяли вы? -- Ургу иль Маймачин? И вследствие сего мы, два поэта, Знать не хотя награды сей причин, Вам шлем привет на край далекий света, Любезный наш шталмейстер Ростопчин. Сей чин верней, чем цепь Анонциады И с королем Сардинским кузинаж, Когда при нем возвышены оклады Иль есть другой солидный авантаж. И так сему мы награжденью рады И вам кричим: кураж, кураж, кураж! и К. А. ПОЛЕВЫХ> Нет подлее до Алтая Полевого Николая, И глупее нет от Понта Полевого Ксенофонта. 1827 или 1828 Ф. Ф. ВИГЕЛЮ Ах, Филипп Филиппыч Вигель! Тяжела судьба твоя: По-немецки ты -- Schweinwigel 1 , А по-русски ты -- свинья! Счастлив дом, а с ним и флигель, В коих, свинства не любя, Ах, Филипп Филиппыч Вигель, В шею выгнали тебя! В Петербурге, в Керчи, в Риге ль, Нет нигде тебе житья. Ах, Филипп Филиппыч Вигель, Тяжела судьба твоя! 1 Неологизм: свинья Вигель, -- созвучный с немецким словом Schweinigel -- неряха, похабник. К. К. ЯНИШ (ПАВЛОВОЙ) "Дарует небо человеку Замену слез и частых бед: Блажен факир, узревший Мекку На старости печальных лет". Но тот блаженней, Каролина, Кто, мир и негу возлюбя, Нарочно едет из Берлина, Чтоб только посмотреть тебя! С. П. ШЕВЫРЕВУ Душу растерзал мою Ты упреком резким: Рифм, мой друг, я не кую -- Потому что не с кем. ПОСЛАНИЕ С. П. ШЕВЫРЕВУ Н. М. РОЖАЛИНА Описать тебе хочу я, Почему, о милый мой, К вам приехать не могу я Из Баварии пивной. Здесь держи лишь востро ухо И глаза впери горе: Мудрствовать не будет сухо Для жильцов Буасере. Кредиток очи черны На меня устремлены; Пухты, Шеллинги и Шорны Чуть в меня не влюблены; На меня лишь уповает Славный Тирш в ученой пре, И слюну свою пускает Госпожа Буасере. Мне прославиться на свете, Если здесь пробуду я, И великий скажет Гете Всей Европе про меня: "Вот студент, рекомендую! Что ни день, то по заре Голову его младую Мочит друг Буасере". 1830 С. П. ШЕВЫРЕВУ О, сколько б вовсе без творений Осталось наших авторов, Когда б настало возвращенье Всех перекраденных стихов! Хвостов, Шишков И, не считая прочего, -- Лихонина и Ротчева, -- Степан Петрович Шевырев! 1831 Здорово, новый камер-юнкер! Уж как же ты теперь хорош: И раззолочен ты, как клюнкер, И весел ты, как медный грош. 1834 А. С. ПУШКИНУ Сияй, сияй, о Пушкин, камер-юнкер, Раззолоченный, как клюнкер. Твой первый друг -- граф Бенкендорф, Его ж соперник -- барон Корф. 1834> АВРОРЕ ШЕРНВАЛЬ Сияет Аврора, Свежа и румяна; В ней много для взора, И шиш для кармана. ЭКСПРОМТ Л. С. ПУШКИНУ Лев Сергеич на Soiree 1 Был любезен, как тюлень: Выпил чарку Сен-Перэ И бутылку Сен-Жюльен. 1 Вечеринка (фр.). Л. С. ПУШКИНУ Пушкин Лев Сергеич Истый патриот, Тянет ерофеич В африканский рот. НА ПЕВЦА ГУЛАК-АРТЕМОВСКОГО Артемовский: Adornato d"un tuluppo Di ovtchina о di lupo, Me ne vado in luoghi ameni Ре r man gear della batveni, Nella qual ho messo un poco Con del luc dello tchesnoko... Per rigar in liberta. Хор: Vadi, vadi, qual tu sia Nella Piccola Rossia; Sarai sempre, car"amico, Neotessanni mujicco. НА ПЕВЦА ГУЛАК-АРТЕМОВСКОГО Артемовский: Завернувшийся в тулупо, Я ищу, где кормят супо, Я хочу найти местечко, Где бы отдохнуть беспечно, Чтоб плакать одиноко, Съем и луко, и чесноко... И свободу обрету. Хор: Заходи, обдай сияньем, Славный малороссиянин; Ты желанн всегда, амико, Неотесанный мужико. 37> H. Ф. ПАВЛОВУ Не в ту силу, что ты жалок, Не даю тебе я палок, Но в ту силу, что мне жалки Щегольские мои палки! КАНКРИНИАДА Кто на север наш суровый Изобилие пролил, И ему венок лавровый Сам народ определил? Кто стране, скажите, отчей Придал исполинский рост? Кто построил, чудный зодчий, Самопадающий мост? То Канкрин!!! Пришел с алтыном Из далеких чуждых стран; Стал России верным сыном, Понабив себе карман. Канкрину Россия верит Золото и серебро; Он за русское добро Депозитом 1 так и. Оком быстрым и прилежным Он повсюду проникал, За Уралом вечно снежным Геспериду отыскал. Золотые самородки Наши!! -- и порукой в том Купленный у Безбородки Трехэтажный пышный дом. Они наши, они слиты, На них выбит наш орел, И на них у графа Литты Он именье приобрел!! Серно-кисленная влага Нам полезна, признал он И для общего всех блага Захватил себе Бальдон. В окончание легенды Что осталось мне сказать? За собою все аренды Он умеет удержать. Сиднями сидя на печке, Мы узнаем наконец, Что для немца мы овечки, Шленских прибыльней овец! 1839 1 Кредитные билеты, печатавшиеся тогда в изобилии. ЭПИЛОГ И. С. МАЛЬЦОВУ Над министром иль колонной Ты не смейся! Горе тут! Обойдут тебя короной, Станиславом обнесут. И пошлют тебя в Бразилью, А не то чтобы в Париж! За служебные усилья Ты получишь только шиш. А со мною будет peggio!!! 1 В съезжий дом меня возьмут И по всем частям arpeggio 2 Rinforzando 3 зададут. Зададут мне fice-face 4 И за тяжкие грехи Будут сечь меня тем паче, Чем смешней мои стихи! 1 Хуже (итал.). 2 Вразбивку (итал.). 3 Усиливая (итал.). 4 Звукоподражание (имеется в виду сечение). Над министром иль колонной Ты не смейся, горе тут: Станиславом, иль короной, Или чином обойдут. Или будет еще peggio 1 , В частный дом тебя сведут И по заднице arpeggio 2 И crescendo 3 зададут! 1 Хуже (итал.). 2 Букв.: как на арфе (итал.), музыкальный термин. 3 Букв.: возрастая (итал.), "крещендо". НА ЖУРНАЛ "МАЯК СОВРЕМЕННОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ" Просвещения Маяк Издает большой дурак, По прозванию Корсак; Помогает дурачок, По прозванью Бурачок. 1840 HA A. H. МУРАВЬЕВА Бельведерский Митрофан Благоверно окрестился, И Христу он свой талан В барыши отдать решился. Но языческий свой сан Любит гордый Митрофан: Им одним его ты тронешь. И указ Синодом дан: С Бельведера Митрофан Митрофаном же в Воронеж! 1840 НА Л. С. ПУШКИНА (брата поэта) Наш приятель Пушкин Лев Не лишен рассудка, Но с шампанским жирный плов И с груздями утка Нам докажут лучше слов, Что он более здоров Силою желудка. До 1842 NN > Я от моей любовной боли, Когда б имел на это воли, Нацеловал бы ей мозоли. 1842 ЛЕГЕНДА Везомый парой, а не паром, Москву изъездил Годендорф И доказал князьям, боярам, Что есть и уголь, есть и торф; Что после долгих умозрений Открыли в сале стеарин; Что на Руси есть дивный гений, И этот гений -- граф Канкрин. Поверила Москва -- столица, Церквей где сорок сороков, И эти сорок -- единица К числу наличных дураков. Но эти выдумки -- злодейки, На зло восторженных речей, Всех разорили до копейки Индустриальных москвичей. И се -- их прояснились очи! Теперь уж их не проведешь: Они зубами, из всей мочи, Схватились за последний грош. Однако, вопреки науки И всех законов естества, В бароне важные две штуки Ценит ученая Москва. -- Есть в мире вечное движенье! На опыте задачи той Им представляет разрешенье Язык неугомонный твой! -- Есть в мире абсолютный вакум! В твоей, барон, он голове -- Многоглаголивый Аввакум, Пророк фабричности в Москве! HA A. К. M. Ханыков был в Бухаре, А Любимов был в Пекине. Уверяют, что доныне Ни в долу, ни на горе, Ни в пустынях Туркестана Не встречали шарлатана, Как вчерашний наш барон, Многовральный пустозвон. К. К. ЯНИШ-ПАВЛОВОЙ Ах, куда ни взглянешь, Все любви могила!.. Мужа мамзель Яниш В яму посадила. Молит эта дама, Молит всё о муже: "Будь ему та яма Уже, хуже, туже... В ней его держите Лет, если возможно, Хоть бы до десятку, А там с подорожной Пусть его хоть в Вятку, Коль нельзя в Камчатку!" 1852 НА "ОБОЗ К ПОТОМСТВУ" H. В. СУШКОВА Идет обоз С Парнаса, Везет навоз Пегаса. 1854 В. СУШКОВА> Грузя средь бела дня обоз К потомству лишь чужим товаром, Извозчик неспроста, недаром С своим задерживает воз. Он знает, что добра такова, Каким дарит перо Сушкова, По улицам не пустят днем, А только ночью втихомолку В чану, воткнув в него метелку С привешенным к ней фонарем. 1854 К ПОРТРЕТУ ПОЛТОРАЦКОГО Всё, что лишь логике противно, Есть в том, с кого сей снят портрет. И нам, друзьям его, не дивно, Что белокурый он Брюнет. 1856 НА КОРОНАЦИЮ 1856 ГОДА Так, коронация -- вам пир, Супруги, дщери москвитян. А москвитяне, в свой карман Глядя, тож говорят: вампир!!! 1856 КОРИФЕЯМ МОСКОВСКОГО СЛАВЯНОФИЛЬСТВА Во имя странного святого Поставлен их славянский скит. На бочке пенника простого Блаженный Кокорев сидит. Пред ним, коленопреклоненный. Не чуждый также откупов, Кадит усердно муж почтенный, Творец "Беседы" Кошелев. И воскадит ему он паки, Пока ему не сломит рог Кабакомудрый Бенардаки, Продавший дважды Таганрог. Между 1856 и 1860 ОДА С. Д. НЕЧАЕВУ О, сколь моя счастлива доля! Сколь утешителен мой рок! Сенатор с Куликова поля Уж на Девичее притек!!! Целись и не боли та рана, Чем были мы уязвлены -- Тем, что Сергея и Ивана Дни без него проведены!!! Уж верно он привез рябины, Наливок верно он привез Для утоления кручины И для омывки прежних слез! Могли б еще вы течь, о слезы, В одном лишь случае, кабы Забыл он для своей трапезы Привезть соленые грибы! И так далее... С. Д. НЕЧАЕВУ Честные господа -- не в Россе ль? Охоты нет попасть на пир, Куда скликали лорд Джон Россель И едет уж сир Чарльз Непир. Фашионебельному лорду Куда как будет срам велик, Коли ему расквасит морду Наш необтесанный мужик! С. Д. НЕЧАЕВУ В то время, как мы были юны, Когда и ты юнее был, Ты, вещий, ударяя в струны, Нам души сильно шевелил. Так, помню я, во время оно, Священным движимый огнем, В лавровых кущах Геликона Ты пел могучим соловьем! Теперь, отстав от песней шумных, Что так пленяли молодежь, В премудром сонме старцев шумных Ты правосудие блюдешь; И часто глас твой вдохновенный, За вдов, за нищих, за сирот, На истый путь сей клир священный С пути раздумия влечет. Счастлив стократ! Тебе дарован На весь твой век один удел. Как соловьем, был очарован Наш юный сонм, когда ты пел; Еще завиднее судьбина Под вечер твой: тобой она, Сих старцев светлая дружина, Малиновкой обаяна! С. Д. НЕЧАЕВУ Ты поздравление прими За Александра Невского От вас любящего вельми Сергея Соболевского. С. Д. НЕЧАЕВУ Я дал тому назад дней шесть Прекрасной барыне обет: Ее блинов сегодня есть И обсудить ее обед. Итак, благодарю за честь И морщася скажу вам: нет! К ПОРТРЕТУ СЕНАТОРА С. Д. НЕЧАЕВА Не нравится мне твой портрет! На нем мазило неуклюжий Изобразил тебя, сосед, Как будто страждешь ты от стужи. И что за губы? Как толсты! Кого такими ты бы чмокал? А многих перечмокал ты, Ты, Пинда и Сената сокол! 25 мая 1858 ДЕТЯМ С. Д. НЕЧАЕВА 1 Сколь ни обширна и просторна Наука стряпать и варить, -- Ее Мария, Софья, Анна Успели верно изучить. Угодно было им на воле Постигнуть без больших трудов Соленье в уксусе, в рассоле, Варенье ягод и плодов. 2 Когда ж, Степан, Димитрий, Юрий, Мне будет доля та дана, Чтоб с вами за столом рог турий Наполнил зелена вина? Облизывать мы будем губки, Припасы разъедим все в пух И осушим с наливкой кубки За здравие стряпух! A. E. ШИПОВОЙ Так, в немилость я попал К мудрой генеральше, Хоть всегда себя держал От нее подальше. Отчего пришла в азарт На меня Шипиха? Что Шипов -- не Бонапарт, Она -- не Монтихо. ЭКСПРОМТ ПРО ШИЛОВА Что же про Шилова, Крошку человечка?.. Ума небольшого, Пред женой -- овечка. НА ЗАСЕДАНИЕ ОБЩЕСТВА ЛЮБИТЕЛЕЙ РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ Я также был библиофил Статейками не раз дарил. А все лицом ударюсь в грязь! Проклятая библиографья Никак, никак мне не далась. Когда я был Аркадским принцем, В Аркадьи ферму я завел, Уютный домик с мезонинцем, Двор для овец и улья пчел. Топить и дом, и мезонинец Не нужно покупать мне дров: На это мне пришлет в гостинец Свои изданья Пустячков. Я не бывал Аркадским принцем, Но у вельможных у господ В смиреньи был я челядинцем, И очищал я им проход. И задувал я очень много И многих, милые, из вас. Авось ли Господа я Бога Надую тоже в смертный час! Хором все прочие: Когда я был Аркадским принцем, В Любителях я заседал. Всех просим: нами, как зверинцем, Любуйтеся, велик и мал. Какие все мы купидоны! Кто Антиной, кто Аполлон! Почто ж, беременные жены, От вас мужья нас гонят вон?? 1859 НА ИЗДАТЕЛЯ А. С. ПУШКИНА О, жертва бедная двух адовых исчадий: Тебя убил Дантес и издает Геннади! 1860 ВОПИЮЩАЯ НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ Скопят людей у нашей братьи! Про это сведав, на беду -- Приказ: всех нас забрать и Немедленно предать суду. Чьего ж заступничества ради Другим скопителям простор? Не под судом до этих пор Отрешков, Анненков, Геннади! ПУТЕВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ I Мне Мюнхен памятен навеки, Искусства и наук притон! Сокровищами библьотеки Я удивлен, я завлечен. Первопечатных... Но мне трудно, Шалит капризный мой живот, И на чердак меня на Отвел задобренный кустод. Потом иду к Пинакотеке, Куда любители картин Приходят, как приходит к Мекке На поклоненье Музеллин. Мурильо!.. снова Мне надобно; кляня судьбу, По лестнице спешу спуститься: Здесь abtritt 1 сделан в погребу. Вот наконец и Глиптотека, Ваяния изящный храм! Как придал гений человека Божественность самим богам! Как мрамор иль металл покорно Им претворен в людскую плоть, Дабы в плоти той рукотворной Бесплотный зрелся б нам Господь. Дабы герой, философ, в самой... Опять зовет, и не слегка; Гляжу и семо, и овамо -- Ни погреба, ни чердака!! А в брюхе трубы и литавры... Вот сад! Туда, туда! В саду, Где так тенисты мирт и лавры, Приют под кустиком найду! В вагоне 8 сентября 1861 1 Отхожее место (нем.). II Отсель к странам Италии Хочу воспеть поезд! Какие все каналии Живут в тебе, Триест! В столице сей Иллирии, Лет пять тому назад, Мучительные чирии Покрыли весь мой. Желая исцеления, Я сел на пароход И потерпел мучение Соседственных блевот. Ужасное мучение! От рвоты страшный смрад, И хуже, Не испускает. Приплыли мы к Венеции. Ведут нас в лазарет И разные жгут специи -- Таков у них декрет. Недурен храмик Маркуса... Читали мы в "Молве", Что доктором в Москве. Доволен я Европою -- Прекраснейший трактир. Хозяйка с Мне ставила. За то, что арсенальские Там устрицы пожрав, Я за table d " hote 1 канальские Пускал и пиф и паф. И что за наслаждение! Лишь только я на таз, И с гондол льется пение Твоих октав, о Tac с ! Не все сидел за книгою, Не все я рассуждал -- С графиней Моченигою По Lido я гулял. Пленял своими курами Я тамошних красот И венчан был амурами Разов... до пятисот. 1 Во время обеда (фр.). M. H. КАТКОВУ ДРУЗЬЯ Катков! Ты тем стал мил, Что нам в Шедоферотте Тьму пакостей открыл. Мильон сочувствий вот те! Какой в нем правды глас? Вы все нас знать привыкли; Скажите ж, между нас Что каждый не велик ли? (Выступают вперед.) И смеет он сказать Про наших, что-де хамы, Когда протестовать Здесь стали даже дамы?! (Указывая на А. В. Кирееву.) Держи, держи, Катков, Газету на аренде. Арапов, Н. Сушков, Сергей Сушков, А. Менде. А. Д. БЛУДОВОЙ Я не причастен секте оной, И в панславическом жару Перед Булгарскою Мадонной Я на колени не паду. Смешны мне синие чулочки, Хотя б и в пожилых годах, На камер-фрейлинских ногах. 1863 ЮБИЛЯРУ Сегодня праздник -- юбилей, Ради того, что барин некий Был великий дуралей Целых пять десятилетий. А. П. ЕЛАГИНОЙ Святая мученица Евдокия, Моли Бога о нас! Мы все грешные такие!!! А первый из них аз. Святая мученица Евдокия, Моли Бога о нас. Мы все усердно К тебе прибегаем, А ты милосердно Напои нас чаем. Святая мученица Евдокия, Моли Бога о нас! В. Ф. ОДОЕВСКОМУ Случилось раз во время оно, Что с дерева упал комар: Запиской в комитет ученый Тебя зовут, князь Вольдемар. Приняв в соображенье казус, Ты, рывшись в книгах, рассудил, Который в парике ходил. Одушевлен его примером, Ты сбрил власы, надел парик И свойственным тебе манером Таинственно главой поник. "Комар, без всякого сомненья, -- Ты провещал, -- есть Божья тварь; Но в музыкальном отношеньи Меж насекомых он -- звонарь! И так как он паденьем в поле Не причинил лесам вреда, А тварь избавить от суда!" В. Ф. ОДОЕВСКИЙ СИДОРУ С тобою, милый Исидор, Сиамские мы точно братья. Как буду музыкальный вздор Без помощи твоей играть я? Для ут, ре, ми, фа, соль, ля, си Уход твой от меня ужасен: Какой прибавки ни проси, Вперед я на нее согласен. В. А. ЧЕРКАССКОМУ (когда выбрали его московским городским головой) Глава Москвы первопрестольной, Тебе к бессмертью легок путь: Для этого тебе довольно Один приказ лишь подмахнуть. Бессмертьем наградят заране Того, кто здесь устроит то, Что благодарно парижане Именовали Рамбюто. На каждой улице, Черкасский, Устрой такой же нам приют; Из благодарности Черкасским Его в народе прозовут. НА МОГИЛУ NN Вот жизнь афериста! Уж был человек! Играл он Эгиста, Играл и юриста, Играл журналиста, Во все весь свой век Играя нечисто. 1864 ПО ПОВОДУ ДВОРЯНСКИХ СОБРАНИЙ 1864--1865 годов 1 Скажи опричникам своим, Что мы по манию народа Сюда, под сень гнилого свода, Сошлись и твердо здесь сидим. Или попрет один хожалый Дворянской Грамоты права?! Нет, одного на это мало! Но вот являются их два... (Быстро расходятся и даже не заходят... в буфет.) Наевшись щей, напившись квасу, Их разобрал патриотизм. Хоть в двести семьдесят два гласа, Но безопасен сей цивизм. Монарх, исполни их желанье! Пусть в два кружка их соберут: Поврет Дворянское Собранье, Попереврет и лучший люд. С Боярской Думою мы сладим Легко, без грозного "молчи!", Коль их надеждою поманим На камергерские ключи. Потом лишь будь уха стерляжья, Икрой зернистой лишь корми, Шампанским глотки лишь увлажь я -- И слажу с лучшими людьми! НА ЧТЕНИЕ К. К. ПАВЛОВОЙ В ОБЩЕСТВЕ ЛЮБИТЕЛЕЙ РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ в мае 1866 года Забыв о милой Каролине, О прелести ее стихов, Я уезжал вчера in"s Grune 1 Послушать майских соловьев, А бывшие в собраньи лица Единогласно говорят, Что эдак воет лишь волчица, Когда берут у ней волчат. 1866 1 За город (нем.). САЛОН В. Ф. ОДОЕВСКОГО В московские салоны, Где наилучший тон, Повадились вдруг фоны. Один из них так фон! Сего мы фона фонам Всем ставили в пример; Притом он был бароном: То был барон фон Бер. И кто же ему ровен! Фон Ропп или фон Рекк, Хотя про них фон Ховен Преблагосклонно рек? Но лишь Орел-Ошмянцев Является в салон, То всех эст-лиф-курляндцев Гони метлой хоть вон. О росс, сим будь утешен! А немцам вот урок, Сколь наш, российский, фешен 1 Пред западным высок. 1 Fashion (фр.) -- светский лоск. НА ОТЪЕЗД КНЯЗЯ ЧЕРНЫШЕВА НА КАВКАЗ ДЛЯ РЕВИЗИИ ВМЕСТЕ С ПОЗЕНОМ В Колхиду едет вновь Язон, Руно же привезет не он, А Позен. А. И. фон КРУЗЕНШТЕРНУ О ware ich ein Potentat (Das solite mir jedoch gebuhren), Wer wurde lenken meinen Staat Und meine Heere fuhren? Wer wurde tragen meinen Stern Und meine Orden? Woll kein andrer, Als Du, mein lieber Alexander Ifanowitch von Krusenstern! А . И . фон КРУЗЕНШТЕРНУ О, если б правил я страной, (Что, впрочем, по заслугам), Кто б мне помог в юдоли той И был бы верным другом? Кто б получил звезду в пример И ордена? Конечно, Лишь ты, мой Александр сердечный Иванович фон Крузенштерн. EX CAMPIS ELYSIIS Sie werden sie schon haben Die Lander an dem Rheine, Mit allen Gottesgaben Und mit dem Moselweine. Das heisst ja: annexiren Des Rheines lincke Seite! Уж немец будет смирен, Лишь чаще его бейте! Sie werden es behalten Und deutsche Madchen..... en, Die jungern und die alten, Die magern und die dicken. Den Madchen wird"s gefallen, Den ultra-deutsch gesinnten!! Viel besser als das knallen All"ihrer Nagelflinten. I st auch den deutschen Schreibern Gehassig der Franzose -- Lieb ist den deutschen Weibern Die Ziegelrothe Hose. Und war der grosse Korner Der Dichter, noch am Leben, So wurd"es grosse Korner Fur ihm aus Frankreich geben. 1866. До войны EX CAMPIS ELYSIIS 1 Вот земли перед вами На Рейне голубом, С их Божьими дарами И с мозельским вином. Вот это: annexiren 2 Весь левый Рейн и пейте! (Уж немец будет смирен, Лишь чаще его бейте!) Взять всё одним ударом, Чтоб дев...ть немецких, И молодых, и старых, И толстых, и тощецких. Понравится девицам В ультрагерманском духе Вот так с врагом возиться, Чем из орудий бухать. Пусть пруссакам французы Уж издавна отвратны, Зато их бедным музам Штаны врагов приятны. И если б Кернер славный Был жив, клянусь, скорее Ему б ввезли подавно Шрапнели покрупнее. 1866. До войны 1 Бывшие земли обетованные (лат.). 2 Аннексировать (нем.). * * * Wir alle leiden an dem Spleen, Und nichts kann uns erheitern, Hangt man nicht auf den Golovnin, Mit Konstantin und Reitern. После 1866> * * * Нас всех вконец измучил сплин, Дух не поднять и жаром винным, А весел только Г o ловнин Да Рейтерн с Константином. После 1866> * * * Pour eviter Votre ruine Et que le diable les emporte, Sire, chassez Golovnine Et mettez Reitern a la porte. * * * Чтоб не погибнуть средь руин И черт, смеясь, не терся в свите, Царь, пусть изыдет Головнин И Рейтерна гоните! После 1866> * * * Un jour en causant des choses a d"autres Et de la pluie a de beau temps, Notre Seigneur d"a en montrant Schevireff a ses Apotres: Amen, amen, en verite, j"en rage, En le creant en notre image Papa ne nous a pas flatte... Посреди беседы как-то, Указав на Шевырева, Наш Господь сказал сурово Всем апостолам де-факто: Боже, как этот прохожий Сотворен на нас похожим, Нам это не льстит, однако... АПРАКСИНОЙ (Решение археологической задачи) Что рай земной был меж Евфрата И Тигра, ведомо давно; Хоть в это веровали свято, Но мне поверить мудрено. По зрелому соображенью Пришел к тому я убежденью (А слышно, многие уже Согласны в этом с Соболевским) -- Чтоб рай искать на рубеже Уезда Дмитровского с Севским. В. Ф. ОДОЕВСКОМУ (Заказ кушанья снизу наверх) Утку изжарить Редко удается, Милый кухмистер! Фаршу не резать, Солью не брезгать, -- Лакомо будет Сице творящу. А. О. СМИРНОВОЙ Не за пышные плечи, Не за черный ваш глаз, А за умные речи Обожаю я вас. По глазам вы -- плутовка, По душе вы -- дитя, Мне влюбляться будь ловко, В вас влюбился бы я. Что ж сказать мне о муже? Похвалить, так солжешь; А глупее и хуже С фонарем не найдешь. * * * Написать хвалу вам сносную Добрый гений мне шепнул -- В радугу семиполосную Я перо бы обмакнул; Из Эдема взял бы лилию, Песнь на ней бы начертил И засыпал легкой пылию С мотыльковых крыл. НА ОСТАВЛЕНИЕ В. Ф. ОДОЕВСКИМ ДОЛЖНОСТИ ДИРЕКТОРА РУМЯНЦЕВСКОГО МУЗЕЯ Князь -- твое отродье, Рюрик, Через двадцать пять колен; Князь -- не то что князь-мазурик Из армян или туркмен; Князь -- не то чтобы князь некий -- Русских старшина князей, Упустил из-под опеки Свой Румянцевский музей: Ротозей ты, ротозей! К СВОЕЙ ПАЛКЕ, У КОТОРОЙ НАБАЛДАШНИКОМ ЛЫСАЯ ГОЛОВА Чья это плешь нарядная? Сократ иль Мельгунов? А все-таки отрадная Защита от воров! С сей палкой гуттаперчевой, Забывши всякий страх, Гуляй себе доверчиво Хоть в Муромских лесах! НА M. С. НЕКЛЮДОВУ Создав огромных пару глаз, Бог к ним потом приделал вас. НА В. А. СОЛЛОГУБА Вчера я видел Соллогуба. Как он солидно рассуждал И как ведет себя -- ну, любо! Благодарю, не ожидал! 1869 ОРЕЛ С ЕГО УЕЗДАМИ, ИЛИ ЛЕЛЬКИН ПЛАЧ (Exercice de mnemonique, methode Odoewski 1 ) Ах, папаша, ах, мамаша! С мужем что у нас за каша!! Как-то речь я завела, Что милее нет Орла. Ну, как взъестся мой Сережа! Говорит: "Ты, Лелька, -- рожа! * Хоть стоит он над Окой, Ваш Орел, такой-сякой, -- Брянск, Малоархангельск, Ливны И Карачев мне противны. Пресловутый ваш Елец Мерзок из конца в конец. Мценск ваш, Волхов да и Кромы Мне по гадостям знакомы, Точно так же, как Трубчевск. Сносны только Дмитровск, Севск..." -- На уезд все метит Севский Муженек мой Соболевский!.. Знать, попался он, пострел, Там в амурный передел!! Да не жить ему в нем! С Лелькой Жить ему в Орле -- и только. У пап а казенный дом: Не платить нам за наем. Ах, папаша, ах, мамаша! С мужем что у нас за каша!! Елена Соболевская, урожденная *** 14 ноября 1869 1 Мнемоническое упражнение, метод Одоевского (фр.). * Прим. Соболевского: "Любимая нежность супруга". НА Я. Ф. БЕРЕЗИНА-ШИРЯЕВА 1 Когда я был Аркадским принцем, На книги был я очень рьян, И этим тешил нас гостинцем Белуниензи Валерьян. В известном городе Лугдуне Жил некто Финио Леон; Моими книгами не втуне Народ был очень восхищен. Один Теренций Кристиани Про "Матерьялы" мне твердил: "Вы не в свои садитесь сани, Библиограф-библиофил!" И в том же городе Лугдуне На площадях он повторял: "Федулыч-душка! Дуни, плюни На семитомный "матерьял"!" 2 То спроста ел бы свой бифштекс И не касался бы мизинцем До описи библиотек-с. Я от стыда давно бы умер! Как, издавая каталог, Не знать, что лишь текущий нумер Его полезным сделать мог!.. 3 САНТИМЕНТАЛЬНАЯ ПЕСНЯ Когда б я был Аркадским принцем, В Лугдуне я б шале завел, Уютный домик с мезонинцем, Овечки, телки, улья, пчел. Топить и дом и мезонинец Березы я б не покупал, На топку получа в гостинец Березинский "материал"... Карамзин 4 Когда я был Аркадским принцем, Я страстный был библиофил И свой народ я, как гостинцем, "Материалами" дарил. В "материалы" что ни вставь я -- А все лицом ударюсь в грязь! Проклятая библиографья Никак, никак мне не далась!.. 5 Ежа, молве народной веря, Считал за дельного я зверя; Тем более -- ежей отца Как не считать за мудреца И в каждом деле -- за дельца. На опыте сие поверя, Скажу теперь не лицемеря: "По части книги... Свои описывать... Отыскивать их..." МАДАМ МЕНД Беру я десять пятачков, Кладу их рядом; живо, ясно Рисуется в душе, каков Объем руки ее прекрасной. Ах, что за маленький объем! Лишь десять их, и затоскую, Как будто бы мне класть на нем, Что пятачок, по поцелую. Хоть и не мне, а все подчас Подумаешь: чтоб эту душку Снабдить на этакой-то раз Рукою толщины в Царь-пушку! НА M. E. КУБЛИЦКОГО То, что меж рыбами осетр, Кублицкий то меж hommes de lettres 1 . 1 Писак, литераторов (фр.). НА ДВУХ ГРЕКОВ Врето и Теотоки, Теотоки и Врето: Оба грека, оба доки, Что ни скажут, все не то. В. Д. Д. Случалось ли тебе пускать волчок по гладкому паркету? Уж как шумит от пустоты! Ни дать ни взять, как ты, Природой н а смех пущенный по свету. П. И. БАРТЕНЕВУ, КОГДА ОН ОБЪЯВИЛ О СВОЕМ ЖЕЛАНИИ ЖЕНИТЬСЯ Цепь из матримониальных звеньев Тебе понравилась, о мой Бартеньев! ПРИ ВСТРЕЧЕ С ДЕВУШКОЙ, КОТОРАЯ НЕКОГДА ОЧЕНЬ ХВАЛИЛА НЕКОЕГО ВРАНГЕЛЯ Вы о майоре Врангеле Говаривали мне, Как будто бы об ангеле; Что он теперь, не в ранге ли Des gens abandonnes? 1 Когда морскою ванною Лечился он от ран, Вы были ему манною, И там-то с вами, с Анною, Затеял он роман. Он (вследствие усилия) вне Любви вам не казал; Но часто о Васильевне, Вздыхая: "Va, sielle venait" 2 , -- Сквозь слезы он шептал. 1 Ах, если б она пришла (фр.). 2 Покинутых, забытых людей (фр.).

ПРИМЕЧАНИЯ

При жизни С. А. Соболевского его эпиграммы и экспромты публиковались крайне редко, бытуя в основном изустно да изредка в виде записей в домашние альбомы. Более того, ряд его эпиграмм приписывался А. С. Пушкину, П. А. Вяземскому, А. А. Дельвигу и другим литераторам. После смерти С. А. С. его произведения стали публиковаться в журналах, первое и единственное его издание "Эпиграммы и экспромты" появилось под редакцией В. В. Каллаша в 1912 году в Москве. Настоящий сборник воспроизводит предшествующее издание с добавлением ряда произведений С. А. С, которые печатаются по изданию "Русская эпиграмма второй половины XVII--начала XX в." (Л., 1975. Большая серия "Библиотеки поэта"). Произведения С. А. С. публикуются в хронологической последовательности (датировать многие из них можно лишь приблизительно). И. А. Калмыкову... Адресат был учителем логики в Благородном пансионе при Главном педагогическом институте в Петербурге. С. А. С. написал эту эпиграмму, когда учился в пансионе. Сам Калмыков, знавший ее, переделал вторую строку на "обучает дураков". На П. И. Шаликова ("Князь Шаликов, газетчик наш печальный...")... Ранее стихотворение приписывалось А. С. Пушкину. Шаликов Петр Иванович (1767--1852) -- писатель-сентименталист и журналист. Издавал "Аглаю", "Дамский журнал" и др. На П. И. Шаликова ("Шарады трудно сочинять!")... П. И. Шаликов довел в своих стихах чувствительность до приторности и слащавости и был постоянным объектом шуток и насмешек современных ему литераторов. С. А. С. прислал ему шараду-акростих, которую Шаликов напечатал в своем "Дамском журнале" (1824. N 17, ч. 7. С. 164-- 165), а в следующем номере поместил разгадку: "Каракалпак", тогда как верное прочтение дает фразу: "Шаликов глуп, как ка лода". На перевод псалмов М. А. Дмитриева... Эпиграмма приписывалась А. С. Пушкину. Дмитриев Михаил Александрович (1796-- 1866) -- племянник известного поэта и министра юстиции при Александре I Дмитриева Ивана Ивановича (1760--1837), поэт, критик, мемуарист, автор многих эпиграмм. На М. А. Дмитриева ("Собрались школьники, и вскоре...")... Вызвана резкой рецензией М. А. Дмитриева на комедию А. С. Грибоедова. На М. А. Дмитриева ("Михайло Дмитриев помре...")... Камер-юнкер -- придворное звание, равное чину полковника в армии. М. А. Дмитриеву... Как бы "исправление" ошибки автора, спутавшего в первом варианте предыдущей эпиграммы "класс" адресата. На Г. Н. Геннади... Геннади Григорий Николаевич (1826--1880) -- известный библиограф и издатель (псевдоним -- Григорий Книжник). В его трудах встречалось немало казусов (так, он в списке сочинений Н. В. Гоголя упустил "Мертвые души", неудачно издал "Жизнь Ваньки Каина" -- без тематически важных народных песен и т. д.) Игнатьев -- петербургский военный генерал-губернатор. Княжны Урусовы -- поклонницы Г. Н. Геннади. О. С. Павлищевой... Павлищева Ольга Сергеевна (1797--1868), урожденная Пушкина, -- сестра поэта. Братья -- А. С. и Л. С. Пушкины. "Сестра и друг поэта" -- заимствование из стихотворения П. А. Вяземского "О. С. Пушкиной". На А. П. Керн... Керн Анна Петровна (1800-- 1879) -- известная красавица, однако современники отмечали ее некрасивые ноги. По воспоминаниям, эту эпиграмму "беспрестанно твердил Пушкин". Существует вариант этого стихотворения ("Русский архив", 1884, III. С. 349): Ну, скажи, каков я? Счастлив беспримерно: Баронесса Софья Любит нас наверно! -- Что за простота! Ведь она не та! Я ж нежней кота, Легче всякой серны К ножкам милой Керны. Ах, как они скверны! Гороскопий, учиненный по случаю рождения ясновельможного Александра Алексеевича Васильчикова... Васильчиков А. А. (1832-- 1890) -- известный любитель искусств и писатель, автор многотомного сочинения "Семейство Разумовских", к роду которых он принадлежал по женской линии. Соль остроты в том, что Шипов и Потапов были очень маленького роста. На Б. М. Федорова... Эпиграмма приписывалась А. С. Пушкину и А. А. Дельвигу. Федоров Борис Михайлович (1794--1875) -- литератор, журналист. Кетчеру... Кетчер Николай Христофорович (1809--1886) -- московский врач и писатель, переводчик Шекспира, член кружка Станкевича. Эпиграмма также приписывалась И. С. Тургеневу. М. П. Полуденский актрисе Мухиной, брат коей -- столяр в Дегтярном переулке на Тверской... Полуденский Михаил Петрович (1829--1868) -- библиограф. Е. П. Ростопчиной... Ростопчина Евдокия Петровна, графиня (1811--1858), урожденная Сушкова -- русская поэтесса, автор романов и повестей. С. А. С. очень любил бульдогов. А. Ф. Ростопчину... Ростопчин Андрей Федорович, граф (1813--1892) -- шталмейстер, тогда служил в Иркутске. Имел сардинский орден Анонциады (Благовещения). Сонет написан вдвоем -- С. А. С. и Лонгвиновым Михаилом Николаевичем (1823--1875). На Н. А. и К. А. Полевых... Полевой Николай Алексеевич (1796--1846) и Полевой Ксенофонт Алексеевич (1801--1867) -- известные журналисты. Н. А. П. -- издатель "Московского телеграфа" и романист. Эпиграмма ранее приписывалась Пушкину. Понт -- Черное море. Имеется более пространный вариант этой эпиграммы: От Каспийского До Балтийского, До большого до Черного понта Нет подлее, Нет сквернее Полевого Ксенофонта. От Кавказского До Уральского, До большого хребта до Алтая Нет сквернее, Нет подлее Полевого Николая. Ф. Ф. Вигелю... Ошибочно приписывалась Н. Ф. Павлову. Осмеивает мемуариста Вигеля Филиппа Филипповича (1786--1856), члена литературного общества "Арзамас", автора известных "Записок", которого весьма не жаловали в свете, считая его человеком с циническим образом мыслей и противоестественными наклонностями. К. К. Яниш (Павловой)... Первая строфа -- из "Татарской песни" в "Бахчисарайском фонтане" А. С. Пушкина. Смысл насмешки в том, что в 1829 г. с поэтессой познакомился путешествовавший по России А. Гумбольдт и, несмотря на преклонный возраст, ею увлекся. Послание С. П. Шевыреву Н. М. Рожалина... Шевырев Степан Петрович (1806--1864) -- поэт, критик, переводчик, историк русской словесности. Приятель С. А. С., один из "архивных юношей". Вместе с М. Погодиным издавал "Москвитянина". Приведено в письме из Мюнхена от 13 июня 1830 г. от имени H. M. Рожалина. Рожалин Николай Матвеевич (1805--1881) приятель С. А. С, изучавший в Германии философию Шеллинга. Буасере -- знаток искусств, в доме которого жил Рожалин и которому покровительствовал Гёте. Пухта, Шеллинг, Шорн и Тирш -- немецкие профессора. С. П. Шевыреву ("О, сколько б вовсе...") Хвостов Дмитрий Иванович, граф (1757-- 1835) -- олицетворение в глазах современников графомании, сегодня его произведения воспринимаются несколько иначе и вполне профессиональны. Шишков Александр Ардальонович (1799--1832) -- племянник адмирала А. С. Шишкова, главы "Беседы любителей русского слова", поэт, близкий к декабристам. Лихонин Михаил Николаевич (1804-- 1864) -- поэт 30--50-х гг., переводчик. Ротчев Александр Гаврилович (1807--1873) -- поэт 30--40-х гг., переводчик. На А. С. Пушкина... Эпиграмма написана по поводу обиды А. С. Пушкина на присвоение ему звания камер-юнкера. Клюнкер -- кисть, кисточка, в другом значении -- обоз с золотом, золотая монета. А. С. Пушкину... Бенкендорф Александр Христофорович, граф (1783--1844) -- шеф жандармов, преследовавший А. С. Пушкина. Корф Модест Андреевич, барон, с 1872 г. возведен в графское достоинство (1800-- 1876) -- лицейский товарищ А. С. Пушкина, также не жаловавший поэта, давший ему пристрастную характеристику в "записке". Авроре Шернваль... Шернваль Аврора Карловна (1808--1902) -- известная красавица. Эпиграмма написана незадолго до выхода А. Ш. замуж за богача П. Н. Демидова, впоследствии она стала женой А. Н. Карамзина. Экспромт Л. С. Пушкину... Намек на разгульный нрав брата поэта. Л. С. Пушкину... "Храбрый капитан" тогда не мог тратиться на шампанское и заменял его водкой -- "ерофеичем". На певца Гулак-Артемовского... Адресат -- певец петербургской оперы. Написано С. А. С. во Флоренции при встрече с певцом, который изъяснялся на смеси итальянского и русского. Явная насмешка над манерами и привычками певца. Этот перевод Виктора Широкова, как и все последующие, публикуется впервые. Я. Ф. Павлову... Павлов Николай Филиппович (1805--1864) -- переводчик, критик, писатель, издатель. Получил известность после выхода "Трех повестей" (1835). Муж поэтессы Каролины Павловой (в девичестве Яниш). С. А. С. был с ним во враждебных отношениях. Канкриниада... Канкрин Егор Францевич, граф (1774--1845) -- министр финансов и писатель (писал на немецком языке). Его экономическая реформа не состоялась. Возведенная при нем Александровская колонна дала трещину. Построенный им на Крюковом канале мост провалился в день освящения. "Из далеких чуждых стран" -- строка из стихотворения "Два великана" М. Ю. Лермонтова. Бальдонские целебные ключи были подарены Канкрину Александром I. Одно время Канкрин увлекался разведением овец. Эпилог И. С. Мальцеву... Мальцов Иван Сергеевич (1807--1880) -- дипломат, приятель С. А. С. На журнал "Маяк современного просвещения"... Эпиграмма направлена против издателей этого реакционного издания Корсакова Петра Александровича (1790--1844) и Бурачка Степана Анисимовича (1800--1876). На А. Н. Муравьева... Муравьев Андрей Николаевич (1806--1874) -- писатель, с которым в московском салоне З. Н. Волконской (1792--1862) произошел казус: он отколол при падении руку у гипсовой статуи Аполлона Бельведерского и тут же написал на пьедестале статуи слабые стихи, которые вызвали эпиграмму А. С. Пушкина. Муравьев ответил Пушкину своей эпиграммой. Последняя строка пушкинской эпиграммы была использована С. А. С. в качестве первой в собственной эпиграмме. Талан -- удача, прибыток. С 1830-х гг. Муравьев стал высокопоставленным чиновником Синода. На Л. С. Пушкина (брата поэта)... Приписывалась А. С. Пушкину. Связывают ее также с эпиграммой К. П. Батюшкова (1815): Памфил забавен за столом, Хоть часто и назло рассудку: Веселостью обязан он желудку, А памяти -- умом. NN... Приведено в письме А. П. Елагиной 21 марта 1842 г. О неизвестном адресате С. А. С. писал: "С вами на пароходе поедет особенно пленившая меня и мной обожаемая некая особа". Легенда... Годендорф -- скорее всего барон Мейендорф Александр Казимирович (1798--1865), председатель мануфактурного совета в Москве, ставленник министра финансов Канкрина. Вакум -- вакуум, пустота. На А. К. М. ... А. К. М. -- А. К. Мейендорф (см. выше). Способствовал учреждению выставок и коммерческих заведений. В 1842 г. напечатал "Речь, произнесенную при вступлении в звание председателя московского отдела российского мануфактурного и коммерческого советов", которая, видимо, и вызвала эпиграмму С. А. С. Ханыков Н. издал описание Бухары в 1843 г. К. К. Яниш-Павловой... По жалобе поэтессы ее муж, писатель Н. Ф. Павлов, был арестован, посажен в долговую тюрьму, а затем сослан в Пермь. На "Обоз к потомству" Н. В. Сушкова... Сушков Николай Васильевич (1796--1871) -- посредственный стихотворец и драматург, написавший статью "Обоз к потомству с книгами и рукописями" (альманах "Раут", кн. 3. М., 1854), где, в частности, писал: "Не говоря о пренатуральном Баркове, ни о забавном порой С. А. Неелове, ни о веселом, иногда колком Соболевском..." С. А. С. помимо эпиграммы написал Сушкову следующую инвективу: Веселый я подчас и колкой, Но не публичный стихотвор; На что ж меня над той же полкой Держать с Барковым на позор? На то ли, чтоб, с меня живого Печатный сделавши портрет, На нем, по милости Сушкова, Писали: имярек, поэт. Ha H. В. Сушкова... Лишь чужим товаром -- намек на то, что Сушков поместил в своей статье "Обоз..." стихотворения и письма многих известных тогда писателей. К портрету Полторацкого... Полторацкий Сергей Дмитриевич (1803--1884) -- библиофил, библиограф, журналист, пропагандист русской литературы во Франции. Что белокурый он Брюнет -- каламбур: Брюнет -- одновременно и французский библиограф Ж. Ш. Брюне (1780--1867). Корифеям московского славянофильства... Эпиграмма направлена против славянофилов, с которыми С. А. С. часто пикировался. Скит -- старообрядческий монастырь. Пенник -- сивуха. Кокорев Василий Александрович (1817--1889) -- богатый откупщик, сторонник винной монополии, меценат славянофильских изданий. Кошелев Александр Иванович (1806--1883) -- издатель журнала "Русская беседа" (1856--1860), владелец винокуренного завода, одно время увлекался откупными операциями. Бенардаки Дмитрий Егорович (ок. 1802--1870) -- богатый грек-откупщик, организатор пышной встречи Александра I в Таганроге в сентябре 1825 г. и не менее пышных ознаменований кончины Александра I в ноябре 1825 г. там же. Ода С. Д. Нечаеву... Нечаев Степан Дмитриевич (1792--1860) -- сенатор, поэт, приятель С. А. С. Его имение было около Куликова поля, а дом -- на Девичьем поле. Сергей -- С. А. С. Иван -- И. С. Мальцов, тесть Нечаева. С. Д. Нечаеву ("Честные господа -- не в Россе ль?")... Росс -- вероятно, бывшая русская колония в Северной Америке. Чарльз Непир (1785--1860) -- английский адмирал, командующий Балтийским флотом Англии в 1854 г. С. Д. Нечаеву ("Ты поздравление прими...") ...Поздравление с орденом Александра Невского. С. Д. Нечаеву ("Я дал тому назад дней шесть...")... Отказ от приглашения на обед. А. Е. Шиповой... Адресат -- жена генерала С. П. Шипова. Описывается случай, когда С. А. С. как казначей и распорядитель на заседаниях Общества любителей российской словесности попросил супругов Шиповых пересесть с членских мест на места для посетителей, что вызвало резкую неприязнь А. Е. Шиповой. Бонапарт Наполеон III. Монтихо его жена, императрица Евгения, с которой был знаком С. А. С. На заседании Общества любителей российской словесности (1859)... В это время в Москве имела большой успех опера-балет "Орфей в аду" с куплетами об "Аркадском принце". С. А. С. в форме таких куплетов высмеивал членов возродившегося общества Г. Н. Геннади. М. П. Полуденского и др. На издателя А. С. Пушкина... Г. Н. Геннади издал в 1859--1860 гг. сочинения А. С. Пушкина с многочисленными пропусками и опечатками. Вопиющая несправедливость... Написано от имени скопцов и скопителей, находившихся в то время под судом. Тарасенков-Отрешков, Анненков и Геннади редакторы и издатели сочинений А. С. Пушкина, которые и назывались С. А. С. за урезки и пропуски в тексте "скопителями Пушкина". Путевые впечатления... Скорее всего написаны в разнос время. По Италии С. А. С. путешествовал в начале 30-х гг. Храмик Маркуса -- св. Марк в Венеции. "Молва" -- приложение к "Телескопу". Маркус -- знаменитый московский доктор 10--50-х гг. XVIII в. Существует иная редакция второй части: Теперь к странам Италии Я опишу приезд. Какие все каналий Живут в тебе, Триест! В столице сей Иллирии, Лет пять тому назад, Мучительные чирии Покрыли весь мой. Не видя облегчения, Я сел на пароход И потерпел мучение Соседственных блевот. Везет меня к Венеции, Тут будет карантин, И разные жгут специи: Таков у них уж чин! Недурен храмик Маркуса. Читали мы в "Молве", Что строен он в честь Маркуса, Что доктором в Москве. M. H. Каткову друзья... В 1862 г. Катков Михаил Никифорович (1818--1887) выступил в газете "Московские ведомости" (которую он арендовал) с резкими статьями против барона Фиркса, писавшего в защиту поляков под псевдонимом Шедо-Феротти. Арапов А. А., Сушков Н. В., Шипов С. П. и Менде А. И. (люди очень маленького роста) пришли от этих статей в неописуемый восторг и преподнесли Каткову благодарственный адрес. Киреева А. В. преподнесла ему же икону от имени митрополита Филарета. А. Менде -- игра слов: одновременно и фамилия, и Am Ende, то есть в конце, наконец. А. Д. Блудовой... Блудова Антонина Дмитриевна, графиня (1812--1891) -- дочь министра Д. Н. Блудова, фрейлина. Увлекалась идеями панславизма. Существует такой вариант 2-й строфы: Мне гадки синие чулочки Во всех местах, во всех чинах, Хотя б на министерской дочке, На камер-юнкерских (sic!) ногах. Юбиляру... Вероятно, эпиграмма на попечителя московского учебного округа Назимова, славившегося глупостью и добродушием. В сборнике "Эпиграммы" (М.: Акц. изд. о-во "Огонек", 1929) была озаглавлена "На юбилей одного князя". A. П. Елагиной... Елагина Авдотья Петровна (1789--1877) -- родственница В. А. Жуковского, по первому мужу Киреевская, мать известных писателей Ивана и Петра Васильевичей Киреевских. Ее салон был средоточием общественной жизни Москвы 30-- 50-х гг. XIX в. B. Ф. Одоевскому... Одоевский Владимир Федорович, князь (1804--1869) -- писатель, философ-шеллингианец и музыкант. Приятель C. А. С. Отличался рассеянностью и эксцентрическими выходками. Стихотворение -- насмешка над "завиральными" идеями Одоевского. В "Русском архиве" это стихотворение опубликовано в других вариантах: 1 Случилося во время оно, Свалился на землю комар. Повесткой в Комитет ученой Тебя зовут, князь Вольдемар. Соображая этот казус И роясь в книгах, ты открыл, Что в Роттердаме жил Эразмус, Который в парике ходил. Его последуя примерам, Ты сбрил власы, надел парик И свойственным тебе манером Таинственно главой поник. Комар -- ты говоришь -- в общественном значеньи Есть Божья тварь, А в музыкальном отношеньи Меж насекомых есть звонарь. А так как он паденьем в поле Лесам не причинил вреда, Предать сей случай Божьей воле, Избавив тварь ту от суда. 2 Случилось раз во время оно, Свалился на землю комар. Повесткой в Комитет ученой Зовут тебя, князь Вольдемар. Сообразивши этот казус И роясь в книжке, ты открыл, Что в Роттердаме жил Эразмус. Который в парике ходил. Одушевленный сим примером, Ты сбрил власы, надел парик И, свойственным тебе манером, Таинственно главой поник. Комар, в обширнейшем значенье, Ты возгласил, есть Божья тварь; Но в музыкальном отношенье Меж насекомых он -- звонарь. И если он паденьем в поле Не причинил лесам вреда, Предать сей случай Божьей воле, Избавив тварь ту от суда. В. Ф. Одоевский Сидору... Одоевский изобрел новый орган "Себастианон" (в память Себастьяна Баха), который С. А. С. называл "Савоськой". Для завода этого органа вызывался кухонный мужик Сидор (Исидор), который залезал внутрь инструмента. В. А. Черкасскому... Рамбюто -- так назывались в Париже уличные отхожие места по имени их первого учредителя. Здесь -- намек на необходимость открытия городских общественных уборных. На могилу NN... Адресат -- Павлов Н. Ф., который в молодости был актером, а в начале 1860-х издавал газету "Наше время". Павлов азартно играл в карты и часто крупно проигрывался. Эгист -- персонаж драмы Эсхила "Орестея", любовник супруги Агамемнона Клитемнестры. Имеется вариант этого стихотворения: НА КОНЧИНУ Н. Ф. ПАВЛОВА БЕЗ ВСЯКОГО ПРЕДУБЕЖДЕНИЯ I De mortuis aut bene, aut nihil 1 . II Скорей всего, о смерть, ты косишь И лучший злак, и лучший цвет, Твоей пощады втуне просишь За то (?), к чему шел столько лет. Замрут уста, сомкнутся вежды, Ум светлый превратится в тьму, И лишена вдова надежды Супруга засадить в тюрьму! 1 Об умерших или хорошо, или ничего (лат.). По поводу дворянских собраний 1864 --1865 годов... С первых же строк видна неприкрытая насмешка автора над конституционными мечтаниями русского дворянства. Хоры в московском Дворянском собрании тогда совсем обветшали. На чтение К. К. Павловой... Поэтесса прочла (с завываниями, по свидетельству современников) на заседании Общества любителей российской словесности в Москве отрывок из своего перевода трагедии Шиллера "Смерть Валленштейна". С. А. С. пропустил чтение из-за поездки в Сокольники и на следующий день откликнулся на событие стихами, послав их П. И. Бартеневу. Салон В. Ф. Одоевского... Салон князя одно время часто посещали титулованные остзейские студенты. Фон дер Ховен -- товарищ Одоевского по службе в Сенате. Орел-Ошмянцев -- ученый славист, филолог и этнограф, любивший носить русский наряд, чем раздражал остзейских студентов. На отъезд князя Чернышева на Кавказ... Чернышев Александр Иванович (1786--1857) -- военный министр, по разрешению которого А. С. Пушкин смог воспользоваться документами из военных архивов для "Истории пугачевского бунта". Позен, "его правая рука", обвинялся во взяточничестве. А. И. фон Крузенштерну... Крузенштерн Александр Иванович служил в дипломатической канцелярии князя Паскевича и был известен страстью к знакам отличия. В переводе, к сожалению, не удалось передать игры слов в немецком оригинале (рифмуется с фамилией адресата немецкое слово "Stern" -- "звезда"). Ex campis elysiis... С. А. С. относился к немцам достаточно враждебно и в силу близости к Наполеону III, и потому что франко-прусская война его разорила и, возможно, ускорила кончину (С. А. С. вложил почти все свое состояние в акции французских железных дорог). "Wir alle leiden an dem Spleen...".... Головнин A. И. -- министр народного просвещения (1861--1870). Рейтерн -- министр финансов. Константин -- великий князь Константин Николаевич. "Pour eviter Votre ruine..."... Отклик на те же события. "Un jour en causant des choses a d"autres...".... Составитель и переводчик предпослал этому отрывку заглавие "На С. П. Шевырева", так как по смыслу произведения адресатом является именно он. Текст взят В. В. Каллашем из рукописного сборника с указанием, что сохранность его была неважной. Апраксиной... Поместье Апраксиных Брасово находилось на границе Дмитровского и Севского уездов Орловской губернии. B. Ф. Одоевскому (Заказ кушанья снизу наверх)... Князь увлекался также кулинарным искусством ("Записки доктора Пуффо") наравне с музыкой. Однажды он пригласил C. А. С. на приготовленную особенным образом утку. С. А. С. ответил акростихом -- перечнем названий нот. Жили они тогда в Москве в одном доме, С. А. С. этажом ниже. А. О. Смирновой... Смирнова Александра Осиповна (1810--1882), урожденная Россет -- фрейлина императрицы Александры Федоровны, "придворных витязей гроза". Приятельница А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, П. А. Вяземского и С. А. С. В 1833 г. вышла замуж за Н. М. Смирнова -- калужского, а впоследствии петербургского губернатора, сенатора. С. А. С. его не любил. "Написать хвалу вам сносную..." ...Адресат, видимо, та же А. О. Смирнова-Россет. К своей палке, у которой набалдашником лысая голова... Мельгунов Николай Александрович (1804--1867), писатель, переводчик, музыкант-любитель. На М. С. Неклюдову... Адресат славилась своим безобразием, огромными глазами и носом. На В. А. Соллогуба... Соллогуб Владимир Александрович, граф (1814--1882) -- писатель, автор "Тарантаса", сочинявший тогда куплеты с модным рефреном "Благодарю, не ожидал!.." Орел с его уездами, или Лелькин плач... Стихотворение написано от имени 8-летней дочери неких знакомых С. А. С. (видимо, все-таки Лонгиновых), которую он очень любил и, шутя, называл своей невестой. Отец этой Лельки переехал из Москвы на службу в Орел и жил там на казенной квартире. С. А. С, кроме того, написал это стихотворение и для лучшего запоминания Лелькой географии Орловской губернии (по мнемоническому методу, любимому В. Ф. Одоевским). На Я. Ф. Березина-Ширяева... Березин-Ширяев Яков Федорович -- библиофил, библиограф. Выпустил в 1870 г. семь томов "Материалов для библиографии" -- без алфавита, последовательной нумерации, с громадным количеством опечаток и курьезных ошибок. С. А. С., издеваясь над этим изданием, называл "материалы" -- "ежами", а Березина -- "отцом ежей". Лион именовался Лугдуном, Леонард Фукс -- Леоном Фишио, Теренций христианский -- Теренцием Кристианы и т. д. "Сантиментальная песня" -- излюбленное написание этого слова Березиным. Ранее, в 1866 г., С. А. С. посвятил 4-ю эпиграмму этого цикла Полуденскому в другом варианте: ПОЛУДЕНСКИЙ Когда я был Аркадским принцем, Я также был библиофил, И свой народ я, как гостинцем, Статейками не раз дарил. Но что в статейку ни поставь я, Я все лицом ударюсь в грязь! Проклятая библиографья Никак, никак мне не далась! Мадам Менд... Менд -- возможно, Менде. На М. Е. Кублицкого... Кублицкий M. E. (1821--1875) писал в 70-х гг. о музыке и театре. За границей он пользовался визитными карточками с надписью: "Monsieur de Koublitzky, homme de lettres de Russie". П. И. Бартеневу... Бартенев Петр Иванович (1829--1912) -- историк, археограф. Основатель и редактор журнала "Русский архив". При встрече с девушкой, которая некогда очень хвалила некоего Врангеля... Знакомая С. А. С, некая Анна Васильевна, в Ревеле, во время купаний, будто бы влюбилась в лечившегося там же от ран барона Врангеля. Позднее ей, уже старухе, в Москве С. А. С. напомнил этот эпизод своими стихами.

Библиограф, библиофил и известный в свое время эпиграмматист, род. 10 сентября 1803 г., был незаконный сын А. Н. Соймонова.

Мать Соболевского, Анна Ивановна Лобкова, урожденная Игнатьева, была родная внучка генерал-поручика Степана Лукича Игнатьева (ум. 1747), С.-Петербургского коменданта времен императриц Анны и Елисаветы.

Положение Соболевского, с детства лишенного семьи, и жизненные условия, окружавшие его в ранние годы, не остались без влияния на его душевный склад. С. родился в Риге, но с детства постоянным его местопребыванием была Москва.

Здесь, благодаря своей матери, никогда не жалевшей для него средств, он получил очень серьезное первоначальное воспитание и образование.

Занимаясь языками, он, между прочим, уже в ранние годы, настолько овладел латинским языком, что даже переводил отрывки из Истории Государства Российского.

Дальнейшее образование С. получил в только что тогда основанном Благородном пансионе при Главном педагогическом институте в Петербурге.

Воспитание здесь было поставлено слабо и не имело твердого нравственного влияния на молодежь.

Образование шло неровно; однако среди преподавателей, особенно в старших классах, выдавались Куницын, Арсеньев, Галич, Раупах, молодой Плетнев, а также только что выпущенный из лицея Кюхельбекер.

Последний приобрел особенное расположение воспитанников.

Горячо преданный литературным интересам, он сумел своим преподаванием русского языка и словесности во многих учениках развить интерес и склонность к литературным занятиям; таковы С. Д. Полторацкий, Н. А. Мельгунов, H. A. Mapкевич и др. С. уже здесь писал свои эпиграммы.

Интерес к литературе развился у Соболевского очень широко.

Он и по окончании курса в пансионе занимался словесностью славянских наречий, французской, португальской, английской, немецкой.

Вместе с тем он интересовался математикой, технологией, механикой, архитектурой.

Его многосторонность, так же как и неспокойный характер, побуждали его быстро сходиться с очень разнообразными людьми.

Из товарищей С. был близок с М. И. Глинкой (не раз упоминающим о нем в своих записках) и особенно с Л. С. Пушкиным.

С ними он сохранил навсегда товарищеские отношения.

Впоследствии он был опекуном детей Л. С. Пушкина.

Последний ввел его в молодой кружок своего брата. Знакомство с А. С. Пушкиным скоро перешло в близкие отношения.

Отлично окончив курс в Благородном пансионе, С. поступил на службу в Московский Главный Архив Министерства Иностранных Дел, под начальство А. Я. Булгакова и А. Ф. Малиновского.

Первый из них оставил неодобрительные отзывы о Соболевском.

Действительно, в Москве С. вел крайне рассеянную светскую жизнь, перемежавшуюся кутежами, чему способствовали большие денежные средства, предоставленные ему матерью; но рядом с этим он постоянно завязывал и поддерживал литературные связи. Отсутствие правильного воспитания и твердого положения в общественном кругу, в который он должен был вступить, внесло в характер Соболевского с одной стороны черту некоторой распущенности, с другой - крайне щекотливого самолюбия.

Многих восстановлял он против себя сатирическими выходками, самоуверенной манерой обращения, (ему дано было прозвище: "Mylord qu""importe"). Ho близкие к нему люди снисходительно относились к его недостаткам, ценя в нем, вместе с неистощимым остроумием, не щадившим никого, образованность и развитой литературный вкус, склонность к литературе и серьезное понимание ее интересов.

Хотя служба Соболевского в Архиве скоро прекратилась (в 1828 г.), однако он успел сблизиться с кругом так называемых "архивных юношей", заключавшим в себе в то время "цвет" интеллигентной молодежи.

Здесь были, между прочим, И. В. Киреевский и братья Д. В. и А. В. Веневитиновы.

Новый кружок привлекал к себе симпатии многих и разрастался, благодаря молодым силам, примыкавшим к нему извне. Так, сюда присоединились окончившие курс Московского университета М. А. Максимович и М. П. Погодин, с которыми вскоре сошелся С. Тогда же началось сближение Соболевского с Мицкевичем, служившим в канцелярии кн. Д. В. Голицына, и завязываются тесные отношения с Пушкиным и его кружком.

У него поэт, возвращенный осенью 1826 г. из ссылки, читал "Бориса Годунова" и вскоре после того поселился вместе с ним. Еще в первое время ссылки Пушкина на юг, С., по его поручению, издавал, вместе с его братом, "Руслана и Людмилу"; им же были изданы "Братья Разбойники"; потом он печатал 2-ю главу "Онегина". Теперь, по своей близости к Пушкину и Веневитиновым, С. принимал непосредственное участие в их литературных планах и следовательно - в основании "Московского Вестника", начавшего выходить в 1827 г. под редакцией Погодина.

С. находился в числе главных сотрудников журнала и участвовал в выработке первоначального соглашения между ними. В это время в нем уже определились склонности библиографа и библиофила.

В 1828 г. С. похоронил свою мать и после этого надолго уехал за границу.

Путешествуя по Европе, он посетил Италию, Францию, Испанию, Англию.

Отдавая часть своего времени развлечениям, С., однако, в эту же первую поездку начал собирать свою замечательную библиотеку, изучал книгохранилища и музей, завязывал многочисленные знакомства.

Не раз и потом совершая продолжительные заграничные поездки, С. сближался со многими интересными и выдающимися людьми своего времени.

В Мадрите он был знаком с гр. Монтихо и ее дочерью - будущею Императрицей Евгенией; их отношения поддерживались и впоследствии, так же, как и знакомство с Людовиком-Наполеоном.

К литературным связям, заключенным в Париже, относится сближение с Мериме и др. В Португалии другом Соболевского был Visconde de Santarem. Португальской литературой С. особенно интересовался.

Но кроме этих связей и литературных интересов, поездки по Европе вызывались материальными обстоятельствами Соболевского и коммерческими целями: после смерти его матери, крупные ее имения перешли к законным наследникам (Давыдовым и Апраксиным), ему же остались только деньги, отложенные на его долю при его рождении; и потому, с целью поправить свои дела, С., бывший приятелем и сослуживцем по Архиву С. И. Мальцева, принял участие в учреждении Самсониевской (Мальцевской) бумагопрядильной мануфактуры в Петербурге и сначала для ознакомления с производством, а потом по торговым делам предпринимал частые поездки.

Вынужденный очень часто разлучаться со своими друзьями и приятелями, С., однако, до конца сумел сохранить с ними близкие отношения.

Находясь в России, он жил то в Москве, то в Петербурге.

Когда, в конце 40-х годов, фабрика Мальцева и Соболевского сгорела, последний, провел несколько лет за границей, а затем некоторое время жил в Петербурге.

Последний период жизни (с 1852 г.) С. провел безвыездно в Москве, занимаясь, главным образом, библиографией и библиотекой.

В обществе многие члены нового поколения литераторов встречали его довольно сухо, не одобряя его "диктаторских приемов". Но он поддерживал связь со своими давними литературными друзьями, из которых жил в Москве "самый старый и лучший друг" его - кн. Вл. Ф. Одоевский. - С. скончался в Москве 6 октября 1870 г. и погребен в Донском монастыре.

Незадолго до смерти Соболевского дела его сильно пошатнулись, он держал свои деньги в акциях французских железных дорог, а дороги эти во время франко-прусской войны перестали приносить доход. Впрочем уже и раньше, желая поправить свои средства, он вел переговоры о продаже своей библиотеки; но продажа не состоялась.

Книги, положившие основу библиотеке Соболевского, были оставлены ему его отцом. Библиотека, огромная (25000 томов) и тщательно собранная, была в высокой степени замечательна и по своей полноте, и по редкости многих изданий.

Особенно выдавались своей полнотой отделы географии и путешествий (между ними - собрание путешествий по России на иностранных языках) и библиографии, а также русской истории и археологии.

Наследница Соболевского - С. Н. Львова продала эту замечательную библиотеку за 25000 талеров Листу, лейпцигскому книгопродавцу, между тем как самому Соболевскому нарочно приезжавшие из-за границы специалисты предлагали 50 тыс. Лист распродал ее с аукциона.

Было напечатано два каталога этой библиотеки: каталог иностранных книг - на французском языке: "Catalogue de la collection precieuse de livres anciens et modernes formant la bibliotheque de feu M. Serge Sobolewski (de Moscou) . . . Leipzig 1873" - 4448 заглавий книг, с заметками о их достоинстве и редкости и со статьею Альберта Кона о Соболевском; каталог русских книг - на русском и французском языках: "Русская библиотека Соболевского. Catalogue de livres russes de la bibliotheque de M. Serge S. (de Moscou) . . . Leipzig 1874" - 800 заглавий.

В эти каталоги не вошли многие книги из библиотеки Соболевского, ранее приобретенные Британским музеем.

Кроме того, переписка Соболевского с разными лицами составляла 28 больших томов. Большую часть русских книг из библиотеки Соболевского купил, по словам M. H. Лонгинова, гр. Апраксин.

Вся переписка Соболевского приобретена гр. Шереметевым.

Архив Соболевского был отвезен в принадлежащее гр. С. Д. Шереметеву с. Михайловское (Моск. губ.). Собирая библиотеку, занимаясь библиографией, С. действовал в значительной мере, как образованный любитель. Ho, однако, он не был дилетантом: занимаясь своим любимым делом не исключительно, он занимался им серьезно, - и потому деятельность его оставила после себя некоторый след, помимо библиотеки С. способствовал развитию библиографии и библиотечного дела; находясь в сношениях со специалистами, изучая музей, библиотеки - общественные и частные, в России и за границей, - он иногда извлекал и сообщал новые материалы; он сохранил несколько рукописей; наконец - он оставил целый ряд работ библиографического характера.

Интересуясь развитием своего дела и следя за ним, С. находился в личных сношениях с русскими библиографами (напр., с Полторацким, Геннади, Бартеневым, Березиным-Ширяевым); он всю жизнь вел обширную переписку с библиографами Западной Европы.

Практически он приложил свое знание дела к устройству и упорядочению частных библиотек, именно - Черткова и кн. С. М. Голицына, а также - Английского клуба. С. содействовал обогащению как Чертковской, так и Имп. Публичной Библиотеки и Румянцевского музея. Мысль о публичной библиотеке в Москве, получившая особенное развитие к началу 60-х годов, встретила деятельное сочувствие в Соболевском; он был в числе лиц (Лобков, Бецкий и др.), решивших было пожертвовать на это дело свои библиотеки.

С. сделал некоторый вклад в литературу в виде неизвестных документов и материалов.

Заслуживают внимания сообщения С., относящиеся к Екатерине II, напечатанные в Русск. Архиве 1863 г.: "Нравственные идеалы Екатерины В."; "Две заметки ея"; "Филологические занятия Екатерины II", "Письма Екатерины II к А. В. Олсуфьеву". Надо заметить, что Соболевскому достались собственноручные рукописи Имп. Екатерины с бумагами ее статс-секретаря П. А. Соймонова.

После смерти Соболевского напечатана хранившаяся у него "Своеручная записка Екатерины II" (Русск. Арх. 1877 г.). Из сообщенных Соболевским материалов, относящихся к другим эпохам, назовем: "Путешествие в Св. Землю свящ. Лукьянова в начале ХVIII ст." (Русск. Арх. 1863 г.) и "Записку об освобождении крестьян в России от крепостной зависимости, составленную в 1818 г. по повелению Александра Павловича" (Русск. Арх. 1865 г.). Он же передал Бартеневу 34 письма А. С. Пушкина к брату и сообщил несколько неизданных стихотворений его. Важнейшим трудом библиографического характера является составленное Соболевским многотомное издание: "Юрналы и камер-фурьерские журналы 1695-1747 гг.", M. 1867. Как библиограф, С. был сотрудником Manuel de Brunet. Кроме того, им был напечатан ряд преимущественно библиографических статей, небольших заметок и сообщений, пополнявшийся и после его смерти гл. обр. - в "Русск. Архиве", а также и в других изданиях.

Интересно письмо к П. А. Муханову (1866 г.): "Древнейшая карта России" ("Летопись занятий Археографич.

Комиссии". 1865-1866. Вып. 4-й. СПб. 1868); "О Псалтире 1457 г." ("Библиогр.

Зап." 1858, т. V, № 4, ст. 123-127). Характерна для некоторых черт личного характера Соболевского статья "О влиянии Смоленского бульвара (в Москве) на португальский парламент (в Лиссабоне) " (Русск. Арх. 1868, № 2). - В "Русской Старине" находится биографическая заметка - "Рассказы об И. А. Крылове", сообщенные Кеневичем и Соболевским.

Из литературных статей гораздо важнее помещенная в "Русск. Архиве": "Таинственные приметы в жизни Пушкина" (1870, № 7). Большинство статей Соболевского подписано знаком: X. К сказанному нужно прибавить несколько слов об издательских работах Соболевского.

Кроме хлопот по изданию поэм Пушкина, С. взял на себя издание Малороссийских песен Максимовича (1827). Затем он собрал материалы (выписки всего появившегося в журналах) для двух несостоявшихся изданий: Песенника и Сочинений кн. Вяземского. - На "литературное имя", приобретенное Соболевским, указывает и то обстоятельство, что, живя в Москве, он был действительным членом, казначеем и одно время секретарем "Общества Любителей Российской Словесности", когда оно возобновилось под председательством Хомякова.

Здесь С. был избран в комиссию по изданию песен, собранных П. В. Киреевским.

Он был еще почетным членом Императорской Публичной Библиотеки и Московского Публичного и Румянцевского музеев.

Но широкой известностью в обществе (особенно московском) С. едва ли не главным образом обязал своим эпиграммам, экспромтам, стихотворным шуткам и остротам, которые подхватывались на лету, передавались из уст в уста и так или иначе пользовались успехом, особенно в литературных кружках.

Многие годы он был "присяжным песнопевцем" событий московской жизни. Часто его эпиграммы приписывались Пушкину, а иногда - и наоборот.

Стихи С. на русском, французском и немецком языках, как и его остроты - двоякого характера: одни из них представляют собой шутливую игру словами, болтовню веселую и безобидную; другие, напротив, - злую насмешку и сатиру, иногда довольно тонкую, а иногда - резкую и желчную, полную раздражения.

Первые ограничиваются почти исключительно областью приятельских отношений: например, целый ряд шутливых пьес, относящихся к кн. Одоевскому.

Круг вторых разнообразнее.

Особенной резкостью отличаются эпиграммы на Ф. Ф. Вигеля.

В некоторых своих сатирических произведениях С. впоследствии серьезно и откровенно раскаивался; таковы стихи о Вигеле и "Канкриниада" (См. "Русск. Арх." 1874, № 8; особенно - 1897, III, № 10, стр. 297-298; 1898, № 12; 1899, І). Сатира Соболевского, хотя ядовита и часто зла, но большей части неглубока; иногда она принимает менее легкий оттенок.

На первом же плане в его юмористических произведениях стоит бойкость стиха и оригинальность рифмы, свободная игра слов, непринужденность.

Это могло усиливать впечатление ядовитости и меткости.

Иногда он придавал им форму акростихов, пародий и т. п. Несомненно, многое в отношениях С. с современниками стояло в зависимости от его языка, которому он любил давать волю. Из современных отзывов видно, что, будучи для одних "приятным развлечением", на других остроумие Соболевского, проявлявшееся неожиданно и метко, действовало совсем иначе. Раздраженный Вигель выражается о Соболевском "cette obscenite de la tete aux pieds". C. принадлежит к числу людей, известных своей близостью с целым рядом выдающихся современников.

Поэтому большое значение имеют немногие дошедшие до нас материалы, которые говорят, главным образом, о "литературных" связях Соболевского.

Они прибавляют несколько черт к характеристике и биографии не только Соболевского, но и крупных личностей, бывших с ним в близких отношениях.

Нужно отметить, кроме Пушкина, имена Жуковского, бар. Дельвига, гр. В. Сологуба, Киреевских, кн. Вяземского, Баратынского, кн. Одоевского.

Отношения Соболевского с современными литераторами были довольно разнообразны.

Некоторые из них оставили о нем свои отзывы.

Отзыв Вяземского (по поводу ложного слуха о смерти Соболевского, в 1830 г., в Париже, во время июльской революции, от полученной будто бы раны) - довольно холоден.

Баратынский, напротив, упоминает о нем очень дружественно.

С. был одним из первых его знакомых в Москве и впоследствии был с ним близок, но, по складу своего ума, С. в некоторых отношениях больше ценил другого брата - Льва Абрамовича. - Гораздо теснее была связь Соболевского с кн. В. Ф. Одоевским, особенно в последние годы. Разнообразие интересов того и другого и знакомство, завязанное в ранней молодости, могут только до некоторой степени объяснить близость отношений этих двух людей, так не похожих друг на друга по складу ума и характера.

На наиболее интересен вопрос об отношениях С. и Пушкина.

Известно, что они находились в частых и приятельских сношениях друг с другом.

Они считались очень близкими друзьями: гр. Сологуб даже высказал убеждение, что один С., по своему влиянию на Пушкина, мог бы удержать его от роковой дуэли, если бы был тогда в Петербурге.

Еще в 1826 г. Соболевским был устранен поединок Пушкина с гр. Ф. И. Толстым ("американцем"). На дружбу их указывает и то, что Соболевским был заказан Тропинину известный портрет Пушкина.

Пушкин напечатал для Соболевского экземпляр "Цыган" на пергаменте.

Но какого рода были их отношения, в смысле внутреннего содержания, глубины и сердечности, - судить трудно.

Данные, относящиеся к этому вопросу, очень противоречивы.

Многие факты, и прежде всего - издание произведений Пушкина, порученное последним Соболевскому, заботы и хлопоты Соболевского в пользу Пушкина - указывают на их близость.

Напечатанные же письма Пушкина к Соболевскому, хотя и говорят о короткости отношений, но все они - внешнего, почти исключительно делового характера; они очень мало похожи на письма Пушкина к друзьям, хотя бы на переписку с П. В. Нащокиным, так же наполненную переговорами о делах и деньгах.

И многих других европейских литераторов.

Происхождение и воспитание

Архивный юноша. Образ в глазах современников

С 1822 года служил в Москве, в архиве Коллегии иностранных дел. Служба там была почти чисто формальной (получая большие деньги от богатых родителей, Соболевский долгое время не нуждался в заработке); в то время её проходили «архивные юноши » (этот вошедший в историю термин принадлежит именно Соболевскому) - любомудры Дмитрий Веневитинов , Пётр Киреевский и Степан Шевырёв . Перезнакомившись с литературной Москвой (особо близко сошедшись с В. Ф. Одоевским , с которым даже соавторствовал), Соболевский быстро приобретает известность как автор едких эпиграмм, любитель насмешек над людьми чужого круга и различного рода эпатирующих циничных выходок (получает прозвище Mylord qu’importe - Милорд «ну и что») и вместе с тем человек безупречного литературного вкуса и эрудиции, надёжный товарищ и интересный собеседник. Среди его хороших знакомых в последующие годы были такие литераторы младших поколений, как Н. В. Гоголь , М. Ю. Лермонтов , И. С. Тургенев и Л. Н. Толстой . В начале 1840-х годов недолгое время общался с членами кружка Белинского .

Соболевский и Пушкин

Знакомство Соболевского с Пушкиным играло весьма важную роль в биографии поэта. Познакомившись с Пушкиным в 15 лет, Соболевский распространял подписные билеты на невышедший сборник стихов Пушкина; в готовил к печати «Руслана и Людмилу » (автор был выслан из Петербурга); в 1825-1826 был посредником между Пушкиным и «Московским телеграфом », а после освобождения Пушкина из ссылки (1826) знакомил его с московской литературной публикой, по агентурному донесению III отделения «возил его по трактирам, поил и кормил за свой счёт». В сентябре 1826 г. Соболевский стал «путеводителем Пушкина по Москве». Друзья встретились в доме Василия Львовича Пушкина на Старой Басманной, д. 36. Соболевский застал Пушкина за ужином. Поэт поручил другу вручить вызов на дуэль графу Толстому-«американцу» .

Собрались школьники, и вскоре
Михайло Дмитриев рецензию скропал,
В которой ясно доказал,
Что «Горе от ума» - не Мишенькино горе. На издание Пушкина под редакцией Г. Н. Геннади

О жертва бедная двух адовых исчадий:
Тебя убил Дантес и издаёт Геннади!

Коллекционер и библиограф

Во второй половине жизни Соболевский получил европейскую славу как библиофил и библиограф. В 1840-1860-е годы совершил несколько больших заграничных путешествий с целью пополнения библиотеки и установления научных контактов. Собирал «книги о книге» (по истории книгопечатания, библиографии и т. п.), а также описания путешествий. Активно содействовал публичным библиотекам в России и за рубежом, даря им редкие книги из своего собрания. Библиотекарь и казначей Общества любителей русской словесности, составил каталоги нескольких общественных и частных библиотек Москвы. Опубликовал ряд статей по древнейшим книгам и рукописям, в том числе комментарии к бумагам Екатерины II .

Эта библиотека была продана наследниками (незадолго до смерти Соболевского, державшего сбережения во французских ценных бумагах, разорила франко-прусская война) в лейпцигскую книготорговую фирму, дальше часть перешла в Лейпцигский университет и Британский музей . Его ценный архив был куплен на аукционе С. Д. Шереметевым и в настоящее время хранится в российских государственных собраниях.

Последние годы

В 1838 году Соболевский вместе с товарищем по службе в архиве, И. С. Мальцовым , открыл в Петербурге бумагопрядильную фабрику, известную под именем Сампсониевская мануфактура, которая упрочила его благосостояние. В конце 1840-х годов она сгорела. С этого времени Соболевский жил то за границей, то в Петербурге, то в Москве. В 1852 году окончательно поселился в «белокаменной» и там же в 1870 году умер от удара.

Библиография

Напишите отзыв о статье "Соболевский, Сергей Александрович"

Примечания

Литература

  • Бартенев П. И.
  • Верховский Ю. Н. // Русский биографический словарь : в 25 томах. - СПб. -М ., 1896-1918.
  • Кунин В. В. «Неизвестный сочинитель всем известных эпиграмм» // Библиофилы пушкинской поры / В. В. Кунин / Художник Э. Л. Эрман.. - М .: Книга , 1979. - С. 15 - 204. - 352 с. - 50 000 экз. (в пер.)
  • Ларионова Е. О. . Сергей Александрович Соболевский // Русские писатели 1800-1917, т. 5, М.: БРЭ, 2007. - Стр. 700-703.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Соболевский, Сергей Александрович

Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена, равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.

Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем, теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.