«Лучше умереть стоя, чем жить на коленях», - лозунг Долорес Ибарурри, сын которой скончался после ранения, полученного в сталинградской мясорубке, как нельзя точно описывает боевой настрой советских солдат перед этой судьбоносной битвой.
Сталинградская битва показала всему миру героизм и беспримерное мужество советского народа. Причём не только взрослых, но и детей. Это было самое кровопролитное сражение Второй мировой войны, кардинально изменившее её ход.

Максим Пассар

Максим Пассар, как и Василий Зайцев, был снайпером. Его необычная для нашего уха фамилия переводится с нанайского как « меткий глаз».

До войны он был охотником. Сразу после нападения гитлеровцев Максим пошёл служить добровольцем, учился в снайперской школе. После её окончания оказался в 117-м стрелковом полку 23-й стрелковой дивизии 21-й армии, с 10 ноября 1942 года переименованной в 65-ю армию, 71-ю гвардейскую дивизию.

Слава о метком нанайце, у которого была редкая способность видеть в темноте как днём, сразу разнеслась по полку, а позже и вовсе перешла за линию фронта. К октябрю 1942 года « меткий глаз». был признан лучшим снайпером Сталинградского фронта, также он был восьмым в табели лучших снайперов Красной Армии.

К моменту гибели Максима Пассара, на его счету было 234 убитых фашиста. Немцы боялись меткого нанайца, называя его « дьяволом из гнезда чертей». , они даже выпускали специальные, предназначенные лично Пассару, листовки с предложением сдаться.

Погиб Максим Пассар 22 января 1943 года, перед смертью успев « положить» двух снайперов. Снайпер был дважды награжден орденом Красной Звезды, но своего Героя он получил уже посмертно, став Героем России в 2010 году.

Яков Павлов

Сержант Яков Павлов стал единственным, кто получил за оборону дома звание Героя Советского Союза.

Вечером 27 сентября 1942 года он получил боевое задание командира роты лейтенанта Наумова разведать обстановку в 4-этажном здании в центре города, которое имело важное тактическое положение. Этот дом вошёл в историю Сталинградской битвы как «Дом Павлова».

С тремя бойцами - Черноголовым, Глущенко и Александровым Якову удалось выбить немцев из здания и захватить его. Вскоре группа получила подкрепление, боепитание и телефонную линию. Фашисты непрерывно атаковали здание, пытались разбить его артиллерией и авиабомбами. Умело маневрируя силами небольшого «гарнизона», Павлов избегал больших потерь и в течение 58 дней и ночей оборонял дом, не позволяя врагу пробиться к Волге.

Долгое время считалось, что дом Павлова отстояли 24 героя девяти национальностей. 25-го - калмыка Горю Бадмаевича Хохолова - « забыли», он был вычеркнут из списка после депортации калмыков. Только после войны и депортации он получил свои боевые награды. Его имя как одного из защитников Дома Павлова было восстановлено только 62 года спустя.

Люся Радыно

В Сталинградской битве проявляли беспримерное мужество не только взрослые, но и дети. Одной из героинь Сталинграда стала 12-летняя девочка Люся Радыно. Она оказалась в Сталинграде после эвакуации из Ленинграда. Однажды в детприёмник, где была девочка, пришёл офицер и сказал, что проводится набор юных разведчиков для добывания ценной информации за линией фронта. Люся сразу же вызвалась помочь.

В первый же выход в тыл врага Люсю задержали немцы. Им она сказала, что идёт на поля, где с другими детьми выращивает овощи, чтобы не умереть с голода. Ей поверили, но всё равно отправили на кухню чистить картошку. Люся смекнула, что сможет узнать количество немецких солдат, просто подсчитав количество почищенной картошки. В итоге, информацию Люся добыла. Кроме того, ей удалось бежать.

За линию фронта Люся ходила семь раз, ни разу не допустив ни одной ошибки. Командование наградило Люсю медалями «За отвагу» и «За оборону Сталинграда».

После войны девочка вернулась в Ленинград, закончила институт, создала семью, много лет работала в школе, учила детей младших классов Гродненской школы №17. Ученики знали её как Людмилу Владимировну Бесчастнову.

Василий Зайцев

Легендарный снайпер Великой Отечественной войны Василий Зайцев во время Сталинградской битвы за полтора месяца, уничтожил более двухсот германских солдат и офицеров, включая 11 снайперов.

С самых первых встреч с противником Зайцев проявил себя как незаурядный стрелок. С помощью простой «трёхлинейки» он умело ликвидировал солдата противника. На войне ему очень пригодились мудрые охотничьи советы деда. Позже Василий скажет, что одно из главных качеств снайпера – умение маскироваться и быть незаметным. Данное качество необходимо любому хорошему охотнику.

Всего месяц спустя за проявленное боевое усердие Василий Зайцев получил медаль «За отвагу», и в придачу к ней - снайперскую винтовку! К этому моменту меткий охотник уже вывел из строя 32 солдата противника.

Василий, словно в шахматной партии, переигрывал своих противников. Например, он делал реалистичную куклу-снайпера, а сам маскировался неподалёку. Как только противник обнаруживал себя выстрелом, Василий начинал терпеливо ожидать его появления из укрытия. И время не имело для него значения.

Зайцев не только сам метко стрелял, но и командовал снайперской группой. Он накопил немалый дидактический материал, позволивший позже написать два учебника для снайперов. За проявленное военное мастерство и доблесть командиру снайперской группы присвоили звание Героя Советского Союза, вручили орден Ленина и медаль «Золотая Звезда». После ранения, когда он чуть не потерял зрение, Зайцев снова вернулся на фронт и встретил Победу в звании капитана.

Рубен Ибаррури

Все мы знаем лозунг « No pasaran!» , который переводится как « они не пройдут!» . Его декларировала 18 июля 1936 года испанская коммунистка Долорес Ибаррури Гомес. Ей также принадлежит знаменитый лозунг « Лучше умереть стоя, чем жить на коленях» . В 1939 году она была вынуждена эмигрировать в СССР. Её единственный сын, Рубен, оказался в СССР ещё раньше, в 1935 году, когда Долорес была арестована, его приютила у себя семья Лепешинских.

С первых дней войны Рубен вступил в Красную Армию. За героизм, проявленный в бою за мост у реки Березина под городом Борисовом, он был награжден орденом Красного Знамени.

Во время Сталинградской битвы, летом 1942 года, лейтенант Ибаррури командовал пулемётной ротой. 23 августа рота лейтенанта Ибаррури вместе со стрелковым батальоном должны были сдержать наступление немецкой танковой группировки у железнодорожной станции Котлубань.

После гибели комбата Рубен Ибаррури взял командование на себя и поднял батальон в контратаку, которая оказалась успешной - враг был отброшен. Однако сам лейтенант Ибарурри был в этом бою ранен. Его отправили в левобережный госпиталь в Ленинск, где герой скончался 4 сентября 1942 года. Похоронен герой был в Ленинске, но позже его перезахоронили на Аллее Героев в центре Волгограда.

Звание Героя ему присвоили в 1956 году. Долорес Ибаррури не раз приезжала на могилу сына в Волгоград.

О Герое Советского Союза Рубене Ибаррури у нас знают больше, чем в родной Испании. Ведь он погиб на сталинградской земле и похоронен на площади Павших Борцов. Краевед Тамара Башлыкова недавно открыла несколько новых страниц о жизни и смерти раненного под Котлубанью командира пулеметной роты Ибаррури. Газета «АиФ»– «НП» продолжила начатое ею расследование и нашла людей, которые утверждают, что испанца хоронили три раза, а смертельную рану он нанес себе сам.

Тамара Башлыкова работает в Волжском институте экономики, педагогики и права. Ректор здесь Галина Ушамирская. Её отец, Фёдор Паращук , воевал с Рубеном в одной роте, ранили их тоже в один день – 24 августа 1942 года, когда наши положили сотню вражьих солдат и не дали немецким танкам прорваться в Сталинград. После войны Паращук стал начальником станции Арчеда и писал лидеру испанских коммунистов Долорес Ибаррури о том, как сражался её сын. Фёдора пригласили в Испанию, он отказался.

– На какие шиши было ехать-то? – удивляется Ушамирская . – И кто бы дал загранпаспорт человеку с допуском номер один?

Часть воспоминаний «сверхсекретного» Паращука напечатали в областной газете в 1985 году. Вот абзац о том, каким нашли Рубена после схватки под Котлубанью: «Тяжело раненный в живот, он с пистолетом в одной руке и ножом в другой лежал лицом к врагу и был без сознания». Директор Среднеахтубинского музея Надежда Абазова делает вывод, что испанец скончался от харакири:

– Он был ранен в спину и боялся попасть в плен, поэтому вспорол себе живот. Иначе зачем нож в руке? Характер был бешеный, да и ранение соответствовало.

Умер Рубен в одном из госпиталей, которыми служили почти все общественные здания. Председатель районного совета ветеранов Татьяна Волкова показала мемориальную доску на здании комитета бюд­жет­но-финансовой политики – прежнем кинотеатре. Надпись говорит, что здесь провёл последние дни Рубен Руис Ибаррури.

Волкова уверена, что с колотой раной живота Рубена спасти было невозможно: лекарств никаких, на весь посёлок один врач, и тот детский. Одна из тех, кто провел последние дни и часы с Рубеном, была санитарка Мария Ткачёва. Она рассказывала, что тогда в госпитале лежали двое: русский лётчик и испанец. Медицинская помощь ограничивалась перевязками, но Ибаррури стонал лишь тогда, когда терял сознание. Любил взять Машу за руку и смотреть в окно – очень нравился вид. Особенно бездонное небо, как в Испании. Оба офицера умерли третьего сентября, хоронили их ночью вместе.

До сих пор все дружно утверждали, что Рубена схоронили сразу в сквере перед райкомом партии. Татьяна Волкова даже место показала: в 1948 году, когда ей было семь лет, останки Героя отсюда перевезли на площадь Павших Борцов. Рассказ продолжает Клавдия Фроленкова из Волжского. Её отец до войны служил в Средней Ахтубе в НКВД, умер там и похоронен на местном кладбище. К 1942 году она окончила семилетку и помнит всё до мелочей. По её словам, Рубен лежал в кинотеатре, там и скончался. А похоронили на кладбище. Ночью, никто не видел.

– Недалеко была могила отца, я всё время мимо проходила, видела деревянную пирамидку с надписью, что здесь лежит Рубен Ибаррури, – вспоминает Клавдия Ивановна.

Первый раз его перезахоронили, уверена пожилая женщина, перед приездом матери. Это она тоже помнит в деталях:

– В тот день я шла в магазин мимо кинотеатра. Смотрю, перед райкомом толпа народу. В почётном карауле стояли комсомольцы. На пароме из Сталинграда приплыли первый секретарь обкома Чуянов, Долорес Ибаррури в чёрном с дочерью Амайей в красном платье. Мама как подошла к могиле, так и упала на неё, волосы по цветам рассыпались. Поминать поехали к первому секретарю Шарову.

Директор Среднеахтубинского музея считает, что пожилая женщина что-то путает. На кладбище умерших тогда некому было возить – так много их было. Хоронили в братской могиле в центре села, здесь теперь мемориал.

Вскрывали могилу десять допризывников. Эксгумацией руководил старший лейтенант Михаил Кириллов. Он живёт в Волжском и впервые решил рассказать нашей газете, как было на самом деле:

– Сначала его похоронили на общем кладбище, раньше это все знали, а уж потом – в сквере перед райкомом. Сохранился он плохо, всё было чёрное. Останки переложили в цинковый гроб и увезли на райкомовской машине в Сталинград.

Но всё это теперь уже неважно. Главное, героя-ис­панца у нас уважали при жизни – любят и сейчас.

4 сентября исполнилось 70 лет со дня героической гибели Героя Советского Союза Рубена Ибаррури

Приказом командующего Сталинградским фронтом от 22 октября 1942 года № 53/Н Рубен Ибаррури был награжден вторым орденом Красного Знамени. Позже ему присвоили звание Героя Советского Союза. Останки тела гвардии капитана были перенесены из Средней Ахтубы в Волгоград и захоронены на площади Павших борцов. Здесь же воздвигнут совместный памятник волгоградцу май­ору В.Г. Каменьщикову, капитанам X.Ф. Фаттяхутдинову и Рубену Ибарру­ри. Его именем названа улица в городе Липецке и малая планета под № 2423 - Ibarruri.

Рубен Руис Ибаррури родился 9 января 1920 года в небольшом горняцком поселке Соморростро. Селение это приютилось в горах Бискайи. Невдалеке было море. Исстари здесь велись открытые разработки же­лезной руды. Под дождем (а он в тех местах льет около двухсот дней в году), под снегом, под градом трудились шахтеры, зарабатывая жалкие песеты, которых не хватало порой даже на хлеб.

Отец Рубена - Юлиан Руис Ибаррури тоже работал на шахте. И семья его так же бедствовала.

О степени нищеты и беспросветности можно судить и по такому трагическому факту: из шестерых детей супругов Ибаррури выжили лишь Рубен и Амайя. Эстер, Аусена, Ева и Аманойя умерли в мла­денческом возрасте от постоянного не­доедания и болезней.

Даже гробики для малышек приходилось покупать в долг. Стоит ли удивляться тому, что горняки не хотели мириться с такой жестокой долей и регулярно поднимались на борьбу против угнета­телей. И в первых рядах сражающихся всег­да выступали Долорес и Юлиан Ибаррури.

Рубен все это видел. Он был свидете­лем того, как полиция по ночам обыски­вала их дом, перетряхивая жалкий семей­ный скарб в поисках коммунистической литературы и оружия. На его глазах не раз замирали шахты «Гора», «Посе», «Конча», а улицы Соморростро вскипа­ли забастовками. Он знал многих соратников отца и матери по борьбе. В десять лет мальчик уже выполнял обя­занности связного и посыльного. Много лет спустя Долорес Ибаррури вспоминала: «Когда Рубену было тринадцать лет, он приехал со мной в Мадрид, где немедленно связался с местными пионерами. В трудное для компартии время Рубен продавал партийную газету на улицах го­рода и в рабочих кварталах, обманывая бдительность полиции, охотившейся за этой газетой. Старшие товарищи настойчиво советовали мне запретить Рубе­ну участвовать в демонстрациях. «Его убьют», — предостерегали они. Во время подготовки партией одной из таких демонстраций, когда все были уве­рены, что избежать столкновения с поли­цией не удастся, я и хотела скрыть от сы­на факт предстоящего выступления. Од­нако он узнал об этом. И когда я собира­лась пойти на демонстрацию, Рубен сказал: «И я с тобой» - «Ты еще мальчик, а на эту демонстрацию идут только взрослые люди». Рубен с возмущением ответил: «Ты же революционерка. Так-то ты хочешь вос­питывать своих детей!»

Да, Долорес, хоть и называли ее же­лезной Пасионарией (исп . страстная, пламенная), была как все мате­ри мира. Она постоянно тревожилась о своих детях, переживала за них. Но от многих других эту женщину отличало то, что она всегда старалась понимать своих детей. И ещё. Всё личное, пусть даже самое дорогое, у неё всегда оказывалось на вто­ром плане. Факт этот, наверное, ни у ко­го сомнений не вызывает. Я же хочу сказать о другом. О том, что жизнь и борьба матери решающим образом влияли на Рубена, воспитывали в нём лучшие человеческие ка­чества: порядочность, верность долгу. Ведь нет сильнее примера для детей, чем пример их родителей. И поэтому Рубен всю жизнь равнялся на мать, во всем старался быть её достойным.

Май 1935 года стал для Рубена и его сестры поворотным пунктом в их жизни. Тогда они впервые ступили на землю Советского Союза, ставшую им обоим вто­рой Родиной.

Малышку Амайю сразу же отправили в детский дом города Иванова, где жили дети зарубежных коммунистов. Рубен же по­шёл работать на Московский автозавод в инструментальный цех. Жил в семье старых большевиков-революционеров Пантелей­мона Николаевича и Ольги Борисовны Лепешинских. Веселый и общи­тельный Рубен быстро приобрел в Моск­ве много друзей. Жизнь его складыва­лась как нельзя лучше. И лишь постоянные тревожные вести из Испании её омрачали. В июле 1936 года там вспыхнул фа­шистский мятеж. Рубен с жадностью чи­тал газеты, слушал сообщения по радио, с нетерпением ожидал писем от матери. В одном из них Долорес Ибаррури писала: «Я надеюсь, что, несмотря на все пре­пятствия, в частности на недостаток ору­жия, мы все же победим. Быть может, мы все погибнем в этой борьбе, но ты, мой сын, будь силен. Помни о нашем идеале, будь готов бороться, не ослабе­вая, будь готов до конца пожертвовать собой за наше дело. Учись работать и умей разбираться в политических вопросах. Ты должен быть также силен физически. Изучи теорию, которая даст тебе возможность с марк­систской точки зрения понимать все про­исходящее. Будь добр к своим товари­щам. Никогда не сомневайся в том, что коммунизм - единственный идеал, ко­торому следует посвятить всю свою жизнь».

…В 2000 году, когда Рубену Ибаррури исполнилось бы 80 лет, я написал небольшой поминальный материал в одну очень известную российскую газету. Мне по телефону было отказано в публикации по самой нынче распространённой причине - «не формат». Кроме того, самодовольный сотрудник счёл нужным добавить: «И вообще, Михаил Александрович, материал у вас получился, как бы это помягче выразиться, слишком уж советский. Письма Рубена какие-то розовые, приторные, слащавые. А то, что мать ему написала - вообще ни в какие ворота не лезет. Это же натуральная советская агитка, но не письмо родному сыну» - «Так оно и писалось именно в агитационных целях. Это была такая форма обращения через собственного сына к тысячам, миллионам его сверстников. Долорес ведь определённо знала, что её письмо будет обнародовано в тогдашних СМИ. Вы же понимаете, что, умирая, не пел ни герой светловского стихотворения «Гренада», ни тем более, не пел Рубен, как о том написала поэтесса Берггольц» - «Ну, я не знаю, но сейчас такие письма не пишут, тем более, не публикуют» - «Сейчас, молодой человек, и за Родину редко кто отдаст свою жизнь», - сказал я и счёл дальнейший разговор бессмысленным…

Тут вот ещё что следует непременно упомянуть. Немножко несобранный, если не сказать безалаберный, Рубен никогда не хра­нил писем от родных, близких и знакомых. Вообще педантизмом и аккуратностью юноша не отличался. А вот это письмо матери было обнаружено в его бумажнике после смерти вместе с фотографиями родителей, сестры и любимой девушки. Иной вопрос, что нам в ХХI веке подобные эпистолы видятся уже исключительно заидеологизированными агитками. Но именно так писала сыну фанатично верящая в коммунистические идеалы пламенная Пасионария. Именно так всем сердцем и всей душой их воспринимал рано повзрослевший и вступивший на трудный революционный путь юноша.

И судьями тех людей из того времени мы быть не можем ни при каких обстоятельствах…

Вернуться на Родину и занять свое место среди испанских республиканцев, воюющих против франкистов, становится главным желанием Рубе­на. Он несколько раз официально обращается в Цент­ральный комитет ВЛКСМ с просьбой от­править его в Испанию. Настойчивость возымела дейсвие: его вызвал в ЦК для беседы сам первый секретарь ЦК ВЛКСМ Н.А. Михайлов. Он говорил о том, что стремление Рубена влиться в ряды борцов за республиканские идеалы, безусловно, благородное и достойное всяческого поощрения. Однако для республики ведь будет гораздо больше пользы, если Рубен овла­деет для начала хоть какой-нибудь воинской специальностью. И предложили на выбор несколько училищ. Рубен, не раздумывая, выб­рал авиационное. Тем более, что именно в этом училище готовили лётчиков по ускоренному курсу. В письмах к сестре Рубен в вос­торженных тонах описывал красоту горо­да Камышина, восхищался могучей Волгой, шире и краше которой, по его словам, ему не приходилось до сих пор видеть, сообщал, что с удовольствием приступил к изучению сложной и увлека­тельной программы. А потом вдруг, внезапно, не проучившись и трех меся­цев, всё-таки уехал в Испанию… Мне посчастливилось встретиться с полков­ником в отставке Василием Васильеви­чем Старостиным, который в Камышинском лётном училище был инструктором Рубена Ибаррури:

Учился он очень старательно – это факт. Несмотря на напряженную программу – мы же работали по ускоренному курсу - парень находил возможность и для дополнительных заня­тий. Каждый вечер допоздна засиживал­ся в комнате лётной подготовки. Одним из первых Рубен овладел теоретиче­ским курсом, хотя в русской разговорной речи не все у него получалось как следует – коверкал слова, путался в терминах. Однако среди сокурсников именно Рубену пер­вому доверили провести воздушный бой на самолёте. А потом оказалось, что он – дальтоник! Тут вот какое дело: если бы Рубен был не сыном Долорес Ибаррури, то этот дефект обнаружили бы ещё в военкомате. Но он же пришёл к нам по прямому указанию ЦК ВЛКСМ.

Об участии Рубена Ибаррури в испанской войне сведения очень скупые и обрывочные. Поэтому я пишу здесь только то, что установлено доподлинно.

Так вот воевал семнадцатилетний юноша рядовым стрелком в подразделении, которым командовал капитан Павлито – будущий дважды Герой Советского Союза генерал-полковник Александр Ильич Родимцев – в горах Каталонии. Воевал хорошо.

Прилично овладел пулеметом, часто ходил в разведку. Во время тяжелого каталон­ского отступления сначала капрал, а по­том уже сержант Ибаррури со своим передовым разведывательным отрядом прикрывал отход товарищей. Почему и попал сначала в окружение, затем – в концентра­ционный лагерь Аржелес.

Узнав, что её сын попал в плен, Долорес Ибаррури записалась на прием к Сталину. Вспоминают, что упала перед вождем на колени и со слезами умоляла помочь освободить её сына из неволи. Известно, что Иосиф Виссарионович откровенно симпатизировал решительной и смелой испанке.

Сталин внял просьбе Пасионарии, отдав чекистам приказ освободить её сына во что бы то ни стало.

Была предпринята попытка вооруженным путём выполнить распоряжение вождя. Однако она закончилась трагически: погибла вся диверсионная группа. Тогда Рубена просто выкупили за очень большие деньги.

Вспоминая о том, каким Рубен появился на их московской квартире, Амайя мне рассказывала: «Приехал он к нам поздним вечером. Худющий, замученный. Одни гла­за сверкали на истощенном лице. Мне показалось, что даже радости своей от встречи с нами он как будто бы стеснял­ся. Конечно, мы с мамой стали наперебой расспрашивать Рубена о пережитом. Отвечал он односложно, словно нехотя. А потом вдруг заявил: «Никогда не просил тебя, мама, ни о чем. Сам свои дела решал. Сейчас нарушу это правило. Помоги мне поскорее поступить в военное училище. Покуда существует фашизм, войны избе­жать не удастся. Это я знаю точно!» В свои неполные девятнадцать лет юноша далеко не всё понимал в той политике, что верши­лась накануне самого страшного в истории человечества мирового катаклизма. Но чутье солдата, который успел уже лицом к лицу встретиться с фашизмом, пусть только испанского разлива, подска­зывало ему - в мире грядут большие испыта­ния. И к ним надо быть готовым. Так Рубен стал курсантом Московского пе­хотного училища имени Верховного Совета РСФСР. Здесь сын Пасионарии словно превзошел сам себя. Закончил положенный курс обуче­ния на отлично. Это был маленький подвиг горячего испанца, учитывая то обстоятельство, что русским языком Рубен владел всё же довольно посредственно. В увольнения ходил очень редко, хотя, при желании, мог бы вообще жить на московской квартире матери. Лишь изредка, по воскресеньям, наве­щал родных. С порога заводил старенький патефон - очень любил петь, танцевать. Но временами, случалось, засыпал, даже не дослу­шав до конца новую пластинку. По его усталому виду чувствовалось - обучение курсан­тов велось весьма интенсивно.

Об этом говорят и письма Рубена, которые он писал из летнего лагеря: «12.06.40 г. Дорогая мама! Рад твоему письму. Долго от вас не было вестей - думал: что-то случилось. У ме­ня особых новостей нет. Всю неделю мы пропадали на учениях. Честно говоря, немного устаю, хотя считаю себя вроде бы при­вычным к таким делам. Что же тогда говорить о тех ребятах, которые со мной учатся. А никто из них не жалуется. Каждый добросовестно выполняет свой долг. Погода нас не балует. Амайя, наверное, очень довольна, что перехо­дит в седьмой класс. Это здорово. Учиться ей надо обязательно. Я вот постоянно ощущаю нехватку знаний. По твоему совету, мама, много читаю, особенно - газеты. По всему видно, дела во Франции идут плохо.

Немцы уже окружают Париж. Зная французов, ни­когда бы не подумал, что они с такой легкостью будут расставаться со своей родной землей. Да и ты сама помнишь, с какой отвагой они воевали у нас.

Ничего, на фронте обстановка обычно меняется быстро. Так что будем надеять­ся на лучшее. А Испания требует возврата Гибралтара. Нет, не так надо требовать. Жаль, что в этом году не смогу попасть на сельхозвыставку. Посещать её для меня всегда была радость. Толь­ко там по-настоящему понимаешь, какой же это сильный и упорный на­род - русские. Извини за сумбурность изложения. Это, наверное, от того, что меня очень клонит ко сну: устал после долгих занятий. На сегодня кончаю писать. Крепко вас обнимаю. Твой Рубен».

«24 июня 40 г. Извините, мои родные, что не смог заехать к вам. Откровенно говорю, и время оставлял для этого, но ребята с моего завода, пригласившие меня на встречу, буквально засыпали вопросами. Им хотелось знать все о на­шей трудной войне. В их вопросах было столько живой заинтере­сованности, что мне ничего не остава­лось, как отвечать и отвечать. Вот и ушло всё время, не смог к вам заехать. Не обижайтесь. А прибегать к твоей помощи, мама, чтобы получить лишнее увольнение, - не могу. Да и как я буду потом смотреть в глаза своим товарищам, которые с момента поступ­ления в училище вообще не видели своих родных. Если говорить откровенно, то меня эти частые отлучки для выступления перед различными аудиториями тоже не осо­бенно радуют. Все это мешает занятиям. Но с другой стороны надо же понять и лю­дей, которые хотят узнать, кто такие фашисты. Сейчас это очень важно: раскрывать звериный облик этих по­донков человечества».

«28 июля 40 г. Дорогие мои! Наконец собрался вам написать. Никак не мог это сделать раньше, был очень занят.

Даже по воскресеньям у нас проходят занятия. И это правильно. К войне с фашизмом надо готовиться, как говорят русские, без дураков.

Погода у нас по-прежнему отврати­тельная. 14 июля тут случилась настоя­щая катастрофа. На озере, невдалеке от нас, купались люди. И вдруг поднялся ураган страшной силы с ливнем. Несколько человек утонуло. Сколько событий в мире произошло. Как жалко, что наша Испания так далеко. Человеку без родины трудно. Не знаю, смогу ли вырваться к вам в следующее воскресенье. А ты, Амайя, если сможешь - приезжай со своими подругами к нам. Мои товарищи, поверь, будут очень рады вашему визиту. Знаю, что вы попадете на воздушный парад, и страшно вам завидую. Ваш Рубен».

После окончания училища лейтенант Ибаррури был направлен для дальнейшего прохожде­ния службы в Московскую пролетарскую дивизию. Командовал сначала взво­дом, потом ротой. На третий день Великой Отечественной войны Рубен со своей ротой был отправлен в Западный особый военный округ, где вступил в бой с врагом. Шесть часов подряд его рота удерживала мост на реке Березине. Там же был ранен.

«8.07.41 г. Орел. Госпиталь. Дорогие мои! Надеюсь, что вы получили мое пер­вое письмо. Сейчас пишу вам из госпиталя в Орле. Меня ранило осколком снаряда в ру­ку - не пугайтесь - не умираю. Чувст­вую себя хорошо. Самое обидное это то, что пришлось покинуть фронт, а основное мое жела­ние - поскорее задушить этих гадов. Для меня большая гордость, что я могу бороться в рядах великой и непобеди­мой Советской Армии. Я глубоко уверен, что фашисты сломают здесь свои зубы, так как (я писал вам об этом и раньше) каждый советский человек в душе боль­шевик. Знаю, мама, что вы там очень много работаете, ибо наша задача - это унич­тожение фашизма на фронте, а ваша - поднять народы всего мира на защиту СССР. Пере­дай от меня привет всем товарищам, работающим с тобой. Целую вас всех. Рубен».

За тот бой на реке Березине уже старший лейтенант Ибаррури был награждён орденом Красного Знамени. Вручая испанцу высокую награду, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин сказал: «Мы всегда вам верили, и вы сражались, как и подобает воину-анти­фашисту. Советские люди всегда будут помнить подвиги наших братьев по клас­су». Почти год затем Рубен провёл в тылу. Исполком Коминтерна, где он тогда служил, был эвакуирован в Куйбышев. А затем Рубен снова ушел на фронт…

«12. 08. 42 г. Дорогая мама! Не знаю, получила ли ты мое письмо. Пишу вновь. Готовимся к боям. Много занимаемся. Каждый день ем дыни и арбузы. Мама, когда будешь писать Амайе, передай её подру­гам по детскому дому (сестра в это время вновь находилась в Ивановском детдоме, а Долорес вернулась в Москву) при­вет и мой адрес. Твой Рубен».

О последнем бое капитана Рубена Ибаррури есть многие свиде­тельства участников Сталинградской бит­вы, его однополчан по 100-му гвардей­скому стрелковому полку 35-й гвардей­ской стрелковой дивизии.

Вот как описывает подвиг испанца Н.И. Афанасьев: «Для обеспечения развертывания частей диви­зии генерал В.А. Глазков приказал командиру 100-го гвардейского стрелко­вого полка выдвинуть вперед отряд в составе стрелкового батальона, уси­ленного пулеметной ротой. Первый батальон гвардии капитана Н.С. Лустина, усиленный пулеметной ротой гвардии капитана Рубена Ибарру­ри, сына Генерального секретаря Комму­нистической партии Испании Долорес Ибаррури, вечером 22 августа 1942 г. форсированным маршем дви­нулся навстречу врагу. Несколько часов пути, и вот уже на горизонте первые постройки, сараи, огороды железнодо­рожного разъезда, прикрывавшего стан­цию Котлубань. Выполняя ранее намеченный команди­ром роты план, пулеметчики гвардии старшего лейтенанта М. В. Леоненко закрыли выход противнику в степь. Завязался бой. Пулеметчики гвардии лейтенанта А.Т. Неменко унич­тожили застигнутое врасплох боевое прикрытие противника. Два солдата, захваченные разведчиками в плен, дали ценные сведения: в это время по направ­лению на станцию Котлубань должны были двигаться 16 танков, батальон пехоты и саперная рота. «Отличная работа, товарищ гвардии капитан, - заметил подошедший к Рубе­ну командир батальона Н.С. Лустин. - Следующая ваша задача, - продолжил комбат, - выбить фашистов из пакгауза и других хозяйственных построек же­лезнодорожного разъезда. Наступайте вдоль железной дороги и постарайтесь прикрыть разъезд с севера, а мы их ударим с юга».

Выслав вперед группу разведчиков, командир роты Рубен Ибаррури развер­нул подразделение в боевой порядок. Пулеметчики быстро заняли исходное положение для атаки. Данные, полученные от пленных, подтвердились. Оценив их, Рубен Ибаррури при­казал группе разведчиков Никитина вывести из строя хотя бы часть танков, а также попытаться уничтожить экипажи, если они покинут машины.

К двум часам ночи 23 августа разъезд был в руках гвардейцев. В этом бою капитана Р. Ибаррури ранило в руку. Разрезав ножом рукав гимнастерки, он сам себя перевязал.

К счастью, ранение оказалось легким, и Рубен Ибаррури продолжал руково­дить боем. В третьем часу ночи 23 августа подошли основные силы полка и сменили пулеметную роту Р. Ибаррури. Уставшие, измученные ночным боем, пулеметчики форсированным маршем выдвинулись в район хутора Власовки и там заняли оборону. Через час показалась группа немецких танков и десяток мотоциклистов.

Приготовить гранаты и бутылки с горючей смесью! Передать по цепи: пулеметчики отсекают пехоту от танков! Без моей команды не стрелять! - распорядился капитан Ибаррури.

В этом бою Рубен был тяжело ранен. Истекающего кровью командира роты обнаружил у пулемета гвардии старший сержант И.С. Тимошенко и вынес его с поля боя. За что был награждён медалью «За отвагу».

Из воспоминаний медсестры военного госпиталя Средней Ахтубы Г.П. Паньшиной: «Начальник госпиталя поручил мне все время находиться около Рубена Ибаррури. Состояние его было крайне тяже­лое. Лицо бледное, дыхание прерыви­стое, учащенное и поверхностное. Врач сказал: «Если ему немедленно не влить кровь – умрёт».

Тогда я пред­ложила взять, сколько нужно крови у меня для Рубена. Врач поблагодарил и сделал прямое переливание. Самочувствие Рубена немного улуч­шилось. Он улыбнулся и прошептал: «Спасибо большое тебе, сестричка».

Мы никогда не забудем подвига испанца, потому что, как писала о Рубене Ольга Берггольц, «он пел, умирая, за эти края: Россия, Россия, Россия моя»…

Специально для Столетия

Судьба - легендарной испанской революционерки, отдавшей все свои силы борьбе с фашизмом, тесно связана с СССР. Здесь она вынуждена была долгие годы жить в иммиграции, здесь, защищая нашу землю, погиб ее сын Рубен .

Люди старшего поколения хорошо помнят Пламенную Долорес, страстную обличительницу фашизма, ее знаменитый афоризм: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях" . В основу высказывания легли слова из речи Долорес Ибаррури, произнесенной в Париже еще в 1936 году: "Если позволить фашистам продолжать преступления, которые они совершают в Испании, агрессивный фашизм обрушится и на другие народы Европы. Нам нужна помощь, нужны самолеты и пушки для нашей борьбы… Испанский народ предпочитает умереть стоя, чем жить на коленях". Предостережениям не вняли. Коричневая чума поглотила Европу, а ковровая бомбардировка мирного баскского городка Герники в апреле 1937 года стала прологом чудовищной трагедии, коснувшейся каждого.

Долорес Ибаррури Гомес родилась 9 декабря 1895 в городке Гальярта (провинция Бискайя) в семье горняка баскского происхождения. С 1917 года Долорес начала выступать в рабочей печати под именем Пассионария (Пламенная), а через несколько лет вступила в компартию Испании. Шесть раз коммунистку подвергали арестам и тюремному заключению, но эти испытания не сломили ее, лишь подтвердив правильность избранного ею пути. Во время Второй мировой войны Ибаррури активно боролась за объединение испанцев в едином национальном фронте, чтобы помешать испанскому диктатору Франко втянуть испанский народ в войну на стороне фашистской Германии. Участвовала в международном антифашистском движении.

Страничка из дневника генерала Александра Родимцева. В 30-е годы он был советским военным советником во время Гражданской войны в Испании.

"Мне довелось познакомиться со многими бойцами республиканских боевых соединений. Как правило, это были молодые люди. Запомнился особенно один из них. Мы познакомились. Юношу звали Рубен. Выяснилось, что это сын знаменитой испанской антифашистки Долорес Ибаррури. Я сказал Рубену, что восхищен его боевыми делами: в семнадцать лет быть капралом и иметь богатый опыт борьбы и командования - не каждому дается. Он смутился только на минуту и с той же непринужденностью, которая проскальзывала в любом его действии, ответил:

Вы сказали о моей молодости. Очевидно, вы считаете, что мне еще рано воевать? Как мог я не быть среди бойцов за свободу? Моя кровь, моя жизнь принадлежат моему народу, моей Испании.

Еще мальчиком, в 1935 году, когда полиция бросила Долорес Ибаррури в тюрьму и дети оставались одни, Рубен с сестрой и другими испанскими детьми приехал в нашу страну. Веселый и общительный, Рубен быстро сроднился с новыми для него людьми. Особенно много друзей у него появилось среди рабочих московского автозавода, куда он поступил учеником.

Дух товарищества, взаимопомощи, любви к своей профессии, тяга к знаниям, царившая в цехах завода, - все нашло отклик в душе Рубена. Он во всем старается быть похожим на новых своих товарищей. Он много читает, участвует в общественной жизни. Фашистский мятеж прервал учебу и работу Рубена. Скрывая свое имя и возраст, он возвратился в Испанию и вступил в ряды республиканской армии. Командование направило его рядовым в горную роту. Отважного воина, Рубена Руиса Ибаррури за мужество, находчивость и умение, проявленные в боях с мятежниками, производят в капралы, а затем в сержанты - чин по тому времени большой. Три года войны - и вот Ибаррури снова в Советском Союзе".

Продолжаем листать страницы дневника Александра Родимцева.

"Конечно, я тогда не думал, что в скором времени нам с Рубеном придется вести еще более жестокую и тяжелую борьбу с фашизмом. И вот наступил грозный 1941 год, когда фашистская Германия напала на СССР. Опьяненный успехом на Западе, враг рвется к Москве, Ленинграду, Киеву. На фронт ушли многие мои друзья. Ушел и Рубен Руис Ибаррури.

В начале июля в Белоруссии, вблизи города Борисова, на реке Березине, где в 1812 году Наполеон закончил свой бесславный поход на Россию, советскому лейтенанту Рубену Руису Ибаррури с небольшой группой храбрецов поручили прикрывать вынужденный отход подразделений полка.

Шесть часов подряд гремел неравный бой, и шесть часов отважные пулеметчики Рубена Руиса Ибаррури удерживали мост, не давая противнику переправиться через Березину. За это время подразделения полка отошли на указанный рубеж, подготовились встретить фашистов. Когда фашисты уничтожили последний пулемет, Рубен с группой оставшихся в живых пулеметчиков, вооружившись гранатами, бросился на фашистские танки.

Первый танк показался Рубену огромным, наверное, потому, что солнце уже зашло за горизонт. Это было последнее, что он видел на Березине…

Он, испанец, свою первую награду - орден Красного Знамени - получил на русской земле, обороняя мост через реку Березину. Я, русский, первым таким же орденом был награжден в Испании, отстояв от неприятеля мост на реке Мансанарес!

Тяжелое ранение, полученное под Борисовом, требовало длительного лечения, и Рубен очень страдал от вынужденного бездействия.

"Всего больше меня удручает то, что мне пришлось покинуть фронт, - пишет он матери из госпиталя 8 июля 1941 года, - ибо у меня безумное желание уничтожить этих разбойников.Еще раз говорю тебе, мама, что считаю для себя счастьем и гордостью иметь возможность сражаться в рядах великой и непобедимой Красной Армии против жандарма человечества. Я уверен, что здесь он сломает себе зубы…"

И снова фронт, жестокие бои, изнурительные походы по нелегким дорогам, продолжает Александр Родимцев.

Шел 1942 год. Немецко-фашистские войска, имея превосходство в технике и вооружении, стремительно рвались к Волге. 13-й гвардейской стрелковой дивизии, которой я командовал в то время, приказали остановить врага. Предстояли жестокие бои. За несколько дней до переправы через Волгу я, адъютант и начальник артиллерии дивизии выехали в район Сталинграда для изучения местности на западном берегу реки.

Пробираться по фронтовым дорогам трудно. Беспрерывно, колонна за колонной, двигались машины с продовольствием, боеприпасами, автоцистерны с горючим. Шли танки, артиллерия, пехота. Обгоняя колонны, наша машина на одном из разъездов недалеко от станции Котлубань на большой скорости сползла в кювет. Мы выскочили и стали помогать шоферу. Но как ни старались, результаты были плачевными. Я вышел на дорогу, остановил одно из подразделений и попросил молодого лейтенанта помочь. Увидев меня, он четко бросил руку к козырьку фуражки и… его черные, как смоль брови, поползли вверх.

Товарищ, генерал, это вы?

Мы крепко обнялись, расцеловались. Бойцы пулеметной роты окружили нас и с большим удивлением смотрели на меня и своего командира. Многие думали, что генерал просто благодарит командира за то, что его продырявленную "эмку" вытащили на дорогу.

Я поздравил Рубена с высокой правительственной наградой, звал к себе в 13-ю гвардейскую дивизию.

Благодарю, - ответил Рубен. - Я привык к своим бойцам, а там дело командования.

Это был уже не тот юный Рубен, которого знал раньше. Заметно повзрослевший, возмужавший. Лицо его было осунувшимся и бледным.

Много прошагали? - спросил я его.

Да уже скоро сутки, как идем. Осталось немного - пятнадцать, двадцать километров.

Как твоя рана?

Рана-то заживает, - улыбнулся он веселой и такой знакомой улыбкой. - Однако, товарищ генерал, не заживет боль от утраты боевых друзей. Много хороших парней схоронили. Вот и в роте, которой мне поручено командовать, самому старшему двадцать. Но они идут в бой с полной решимостью, со знанием дела, а если потребует обстановка - и жизни не пожалеют. И он заговорил о зверствах, чинимых фашистами.

Хочется скорее в бой, руки чешутся. Так бы и схватился с этими разбойниками.

Желание у вас хорошее, но не торопитесь. Война теперь не та, что была в Испании. Гитлер сосредоточил сейчас против нас экономику, технику и вооружение всей Европы. Хочет в мире установить "новый европейский порядок".

- "Новый порядок", - он хмыкнул. - Расстрел женщин, стариков, детей - это "новый порядок"? Сожженные города, деревни - это "новый порядок"? Нет! Это варварство, обдуманное, заранее спланированное и потому более страшное. И мы должны навсегда покончить с фашистами. Он обвел взглядом своих солдат. - И мы навсегда покончим. Силища у нас неимоверная.

Это была последняя встреча генерала Родимцева и Рубена Ибаррури. Вот строки из фронтового донесения, составленного вскоре.

В конце августа 1942 года сложилась тяжелая обстановка в районе станции Котлубань. Прорвавшиеся немецкие танки угрожали отрезать Сталинград от наших основных войск. Для ликвидации этой угрозы 23 августа 1942 года в тот район был направлен передовой отряд, в состав которого входила пулеметная рота под командованием Рубена Ибаррури. Отважными действиями отряда и мощным огнем пулеметной роты продвижение противника было остановлено. В этом бою пал смертью храбрых командир передового отряда. Рубен Ибаррури принял командование на себя. Фашисты превосходящими силами продолжали непрерывные атаки. Только за одну ночь передовой отряд под командованием Ибаррури отразил шесть атак противника. Врагу был нанесен большой урон. На поле боя фашисты оставили свыше сотни убитых солдат и офицеров, были захвачены большие трофеи. В этом бою Рубен Ибаррури был смертельно ранен.

За проявленный героизм в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками славный сын испанского народа Рубен Руис Ибаррури посмертно удостоен звания Героя Советского Союза" .

Встреча в Испании

Перед отъездом (из Испании) еще раз зашел к Листеру, Пока сидел у него, в комнату вбежал высокий паренек в военной форме. Черный как цыган, с ослепительной улыбкой и веселыми глазами. Всматриваясь в черты его лица, я заметил что-то знакомое, ранее виденное, но где? Парня я никогда не встречал, это я знал точно. Но у кого-то уже были такие же глаза, улыбка-Паренек едва успел закрыть за собой дверь, как сразу бросился в объятия Листера. Они долго обнимались, хлопали друг друга по спинам, пожимали друг другу руки, и со стороны казалось, что встретились отец с сыном. Но у Листера не было детей.

(Э. Листер - Командир знаменитого "Пятого коммунистического полка" республиканской Испании)

— Павлито, — сияющее лицо Листера обернулось в мою сторону. — Это сын нашей Пасионарии, — кивнул Листер на пришельца, — капрал Рубен Руис Ибаррури.

Так вот почему этот юноша показался мне знакомым! Он был очень похож на свою мать. Мы крепко пожали друг другу руки. Веселый и общительный, он без умолку говорил. Его юношеский задор захватил и меня и Листера. Хотелось так же смеяться, так же размахивать руками и так же убежденно рассказывать, как это делал Рубен.

Ординарец принес вино, бутерброды, лимонад, апельсины, и Листер пригласил нас выпить по рюмке. За мой отъезд, как он выразился, и за нашу встречу.

Я сказал Рубену, что восхищен его боевыми делами: в семнадцать лет быть капралом и иметь богатый опыт борьбы и командования — не каждому дается. Он смутился только на минуту и с той же непринужденностью, которая проскальзывала в любом его действии, ответил:

— Вы сказали о моей молодости. Очевидно, вы считаете, что мне еще рано воевать? Как мог я не быть среди бойцов за свободу? Моя кровь, моя жизнь принадлежат моему народу, моей Испании.

— Не удивляйся, Павлито, уже в тринадцать лет, когда Рубен с матерью приехал в Мадрид, он продавал подпольную партийную газету на улицах города и в рабочих кварталах, обманывая полицию, охотившуюся за газетой.

Он мельком взглянул на Рубена.

— С детских лет, — продолжал Листер, — он участвовал в демонстрациях. Вместе со старшими товарищами на могиле рабочих, убитых полицией, он клялся мстить душителям свободы. И вот ты видишь перед собой сержанта Ибаррури, сознательного борца за республику.

Он снова взглянул на Рубена.

— Выше голову, мой мальчик! — и хлопнул его по плечу. — Не стесняйся, старина. Побольше бы таких орлов, лак ты, как наш Павлито, и коричневая чума задохнется в бессильной злобе. Вы знаете, ребята, что делает скорпион, когда чувствует опасность? Он убивает себя своим же ядом. Так будет и с коричневой чумой, если все народы и их правительства встанут на ее пути. Но для этого нужны хорошие, боевые парни, много таких парней, как вы, друзья.

Он на минуту замолк и подошел к моему стулу.

— Вот почему, Павлито, мне искренне жаль расставаться с тобой, — в его словах была теплота и грусть, которые до глубины души тронули меня. — За несколько месяцев, что ты был у нас, мы здорово полюбили русских, камарада...

— Как? — удивился Рубен. — Вы уезжаете?... В такое время... — Его сердитый взгляд останавливался то на мне, то на Листере. — Да ведь это...

— Нет, это не то, о чем ты подумал, мой мальчик, — перебил его Листер. — Это приказ командования.

— Приказ... — медленно произнес Рубен. — Простите, Павлито! — Ваш Суворов, — Рубен тронул меня за руку, — правильно сказал: «Не научившись повиноваться — не научишься повелевать». Это я запомнил еще с того времени, когда был у вас, в Союзе. На всю жизнь!... Я вам желаю всего хорошего.

— Благодарю вас.

Листер и Рубен провожали меня до вестибюля.

— Вам надо учиться, Рубен, — сказал я ему на прощанье, — обязательно учиться. Получив военные знания, вы станете сильнее во сто крат. — Мы крепко пожали друг Другу руки. — Надеюсь встретить вас прославленным командиром, Рубен.

Встреча в Москве

В 1940 году по долгу службы мне пришлось побывать в училище имени Верховного Совета РСФСР, которое я окончил в 1932 году. Захожу в Комнату славы. На стенде первых выпускников училища увидел себя. Мы были сфотографированы в 1930 году вместе с командиром и начальником училища на фоне кремлевской стены. Потом зашел в один из классов, где курсанты изучали станковый пулемет «максим».

Я слушал ответы курсантов. Мне и самому не терпелось подключиться к занятиям: хотелось взять в руки пулемет, который долгое время был для меня верным другом в Испании. На столе лежал разобранный замок пулемета. И тут я не выдержал. Собрал его, спустил курок.

— А кто может собрать «максим» с закрытыми глазами? — спросил я курсантов.

Наступила тишина. Чувствовалось, что ребята растерялись. Возможно, их смущало наше присутствие. Никому не хотелось ударить лицом в грязь.

— Кто же? — повторил вопрос преподаватель.

— Разрешите мне.

Из-за самого дальнего стола поднялся и замер по стойке «смирно» высокий стройный курсант. Взоры устремились на смельчака. Смуглый и черноволосый, он пристально смотрел на меня.

Я не верил своим глазам. Курсант сделал чуть заметное движение в мою сторону.

— Рубен, — закричал я и, не обращая внимания на недоуменные взоры окружающих, бросился к нему.

Мы обнялись. Нас обступили курсанты.

Это была наша вторая встреча.

Поистине земля тесна. Оба мы были удивлены и в то же время обрадованы неожиданной встречей. Вспомнили оборону Мадрида, Гвадалахару. Я поинтересовался, как он попал в училище.

— Это длинная история, товарищ Павлито, — задумчиво улыбнулся Рубен.

.................

Нелегко было на сердце у юноши, когда под натиском вооруженных до зубов интервентов он покидал истекавшую кровью испанскую землю. Перейдя границу Франции, Рубен был интернирован и попал в один из французских концентрационных лагерей . Много бедствий и лишений перенес он, пока ему удалось совершить побег и пробраться в Советский Союз, который стал для него второй родиной.

Еще мальчиком, в 1935 году, когда полиция бросила Долорес Ибаррури в тюрьму и дети оставались одни, Рубен с сестрой Амаей и другими испанскими детьми приехал в нашу страну. Веселый и общительный, Рубен быстро сроднился с новыми для него людьми. Особенно много друзей у него появилось среди рабочих Московского автозавода, куда он поступил учеником.

Дух товарищества, взаимопомощи, любви к своей профессии, тяга к знаниям, царившая в цехах завода, — все нашло отклик в душе Рубена. Он во всем старается быть похожим на новых своих товарищей — творцов и строителей счастливого будущего. Он много читает, участвует в общественной жизни.

Фашистский мятеж прервал учебу и работу Рубена. Скрывая свое имя и возраст, он возвратился в Испанию и вступил в ряды республиканской армии. Командование направило его рядовым в горную роту. Отважного воина, Рубена Руиса Ибаррури за мужество, находчивость и умение, проявленные в боях с мятежниками, производят в капралы, а затем в сержанты — чин по тому времени большой. Три года войны — и вот Ибаррури снова здесь, в Советском Союзе. Все это я узнал позднее, а пока мы стоим рядом в классе училища ВЦИКа.

— Какую специальность избрал?

— Пулеметчик! — гордо прозвучал его ответ.

— Молодец!

Конечно, я тогда не думал, что в скором времени нам с Рубеном придется вести еще более жестокую и тяжелую борьбу с фашизмом.

Первые дни Войны.

И вот наступил грозный 1941 год...

В начале июля в Белоруссии, вблизи города Борисова, на реке Березине, где Наполеон закончил свой бесславный поход на Россию, лейтенанту Рубену Руису Ибаррури с небольшой группой храбрецов поручили прикрывать вынужденный отход подразделений полка.

Томительные минуты ожидания. Гитлеровцы прекратили огонь, они рассчитывали на легкий успех. Молчали и пулеметчики прикрытия.

Но вот из-за поворота дороги, скрытого пригорком, показались вражеские бронированные машины.

То, что Рубену случалось прежде слышать о танковых атаках от опытных, бывалых офицеров, не было похоже на этот бой. Взгорок танки перемахнули быстро, прошли на большой скорости поле. Заградительный огонь артиллерии не нанес им вреда. Но когда две машины неожиданно напоролись на мины, движение всей группы приостановилось. Командир танковой группы явно хитрил, и неспроста он маневрировал у нашего переднего края. Он старался прикрыть свою пехоту, которая бежала за машинами, но и броня ненадежно прикрывала солдат, и они понимали — промедление смерти подобно. Так оно и случилось. Замешкались, и еще две машины подбиты бронебойщиками роты.

В траншее дважды раздавался победный крик, кто-то замысловато и весело ругался, кто-то громко смеялся.

В первом расчете был убит пулеметчик, и Рубену пришлось его заменить. Новенький «максим» работал послушно и четко. И когда у подбитого танка, в сотне метров от выступа траншеи, засуетилась группа вражеских солдат, Рубен накрыл их длинной очередью и впервые услышал в этом бою солдатскую похвалу. Но он понимал, что кульминация боя впереди. Танковую атаку на «пятачке» у моста немцы готовили открыто и довольно тщательно, мало маскируясь, то подтягивая пехоту, то перестраивая боевой порядок машин. Бой предстоял показательный, спланированный по минутам. За ним следили генералы, прилетевшие на специальном самолете из ставки Гитлера. Полсотни танков и два батальона мотопехоты, прикрываемые бомбардировочной авиацией и артиллерией, должны были завершить операцию за час. Офицеры и унтер-офицеры, командиры машин перед боем получили новенькие хронометры. Трудно понять, что это было: тонко продуманный психологический ход или действие от избытка самоуверенности.

Хронометры отсчитывали время, как и положено. Однако в этой громоздкой, задымленной машине отказала одна деталь — люди. Стрелка бежала по кругу, обгоняя график, а пехота и танки стояли.

Рубен четко представлял себе эту атаку. Накануне разведчики принесли новенькие хронометры, найденные у танкистов, подбитые машины которых остались на нейтральной полосе. Теперь хронометры лежали перед Рубеном на разломанном ящике из-под галет рядом с телефоном, но отсчитывали другое время, его время.

Рубен ждал атаки, как схватки с тайфуном. На деле все оказалось проще. События развивались так быстро, что он не уловил переломного момента в ходе боя, а немцы почему-то стали отходить. Сначала растерялась пехота противника: отрезанные огнем пулеметов от машин солдаты пытались залечь, окопаться, отыскать укрытия. Склон берега был гол и накатан: ни выемки, ни кустика, ни бугорка. Солнце уже поднялось над фермами моста, и отлогий склон, покрытый выцветшей, порыжелой травой, был ярко освещен. А станковые пулеметы, установленные в траншее, работали безотказно.

На выручку отходящей пехоте немцы просили самолеты.

На западе, над синеватой каймой леса появилась растерзанная туча. Она росла внизу водянисто-серая, а вверху почти черная. Перекаты грома, казалось, возникали в ней. Но туча была далеко, а гром все накатывался и тяжелел, встряхивая и уплотняя воздух, а потом над землей, в пасмурном небе разошлись какие-то стрелы и хлынул гремучий сухой поток...

Такого количества самолетов, одновременно поднятых в небо, Рубен не видел никогда. Они шли огромным клином, острием нацеленным на мост, неуловимо прикрепленные друг к другу. Незримые опоры едва удерживали эту тяжесть, и солнце сверкало на их плоскостях.

Взрывная волна ударила наискось по траншее, схлестнулась с другой, встречной, закружилась лохматым смерчем и минуту, а может быть больше, Рубен не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он не испугался за себя, наверное, не успел, он боялся за мост: именно здесь, на его рубеже немцы могли смять оборону и пробраться к мосту.

Наконец-то он смог оттолкнуться от стенки. Ноги завязли в рыхлой осыпи, он споткнулся и упал. Рука нащупала что-то округлое, мягкое. Плечо?... Да, плечо и вот лицо. Он отдернул руку. Щека была холодна и тверда, а шелковистые волосы струились сквозь пальцы.

Он протолкнулся в щель и подтянулся к пулемету. Землю снова рвануло. Солдат у пулемета лег на бок, уступая рядом с собой место Рубену.

— Карусель... Чертова карусель!... Слышал я про такое. Точно так же они бомбили Мадрид, — едва успел сказать Рубен.

Приподнявшись на груду отброшенной глины, Рубен огляделся вокруг. Траншея исчезла. От дальнего поселка и до реки беспорядочно громоздились отвалы земли и чернели ямы. Берег был сплошь изрыт воронками. За увалом выросли островки. На воде беспорядочно метались щепки, взлохмаченные ветки, стебли камыша. У каменной опоры моста крупные хлопья пены были похожи на огромные льдины.

Мир изменился. Стал он печальней и строже. Тишина простерлась над землей. И неожиданно Рубен услышал голоса и смех из обваленной траншеи.

— Э, старик, да ведь тебя бомба пожалела, спасла, словно мать младенца! Перепеленала землей и... выручила. Ты, голубчик, господину Круппу благодарствие напиши...

Было чему удивляться: убитых в роте оказалось лишь трое, а раненых — семеро. Все пулеметы уцелели, боеприпасов было пока достаточно, связисты быстро нашли и стачали обрыв провода.

— Как там у тебя? — спросил комбат.

— Согласно приказу...

Комбат почему-то усмехнулся.

Рубен лежал у пулемета и смотрел на дальний лес, на синюю тучу в росплесках света и думал о том, что нечто подобное когда-то было: такой же предгрозовой вечер, настороженный шорох волны, ощущение близкой опасности и сознание неизбежности ее, смутное томление сердца. Где это было? На Эбро? Нет. И не в Мадриде. Он вспомнил: это было в концентрационном лагере Аржелось, на самом берегу Средиземного моря, во Франции, когда он готовился к побегу и ему помогла... гроза. А сейчас в прицеле Рубен увидел серо-зеленые шинели фашистов.

Они лезли без устали.

«Далековато», — подумал Рубен и громко крикнул:

— Спокойно, ребята! Без команды не стрелять!

Пыль, поднятая мотоциклами, не давала возможности определить силы противника, а неизвестность — самая неприятная вещь. Рубен осмотрел линию своей обороны: позиции отрыты добротно, люди и материальная часть укрыты и замаскированы хорошо, два правых пулемета дают возможность вести сосредоточенный фланговый огонь.

Порыв ветра отогнал пыль, и Рубен успел заметить четыре мотоцикла и три автомашины с гитлеровцами. Это были передовые разведывательные подразделения.

Километрах в трех-четырех за ними шла более сильная колонна противника. Враг направлялся на мост через Березину.

«Не торопись, подпусти ближе, — шептал сам себе Рубен, — ближе, ближе... еще ближе...»

Уже отчетливо виден первый мотоцикл. Водитель в большой квадратной каске с рожками сосредоточенно глядел вперед. Широко расставленные и согнутые в локтях руки уверенно держат руль. Этот заморыш чувствует себя завоевателем мира. Еще более самоуверенный и наглый вид у второго немца, сидящего в коляске. Без каски, с закатанными по локоть рукавами френча, оп, развалясь на сиденье, лениво смотрит по сторонам, попыхивая сигаретой. Его рыжая шевелюра ярко горит на солнце. Вот его подбросило на ухабе, он что-то сказал водителю, и они засмеялись.

В мысли Рубена назойливо вплелись слова из фашистской песни, слышанные им еще в Испании: «Мы идем, четко отбивая шаг, пол-Европы у нас под ногами...»

«Еще ближе... еще... сейчас мы покажем вам «Европу под ногами».

В сторону вражеской колонны взвилась красная ракета.

— Огонь! — крикнул Рубен. В эту команду он вложил всю свою ненависть к захватчикам.

Огонь пулеметов и винтовок слился. Слева ударила пушка. И первое, что увидел Рубен, — это перевернутый мотоцикл с бешено вращающимися колесами. Гитлеровцы разбегались, ища укрытия, падали и многие уже не поднимались. Горела одна из автомашин.

Вражеские солдаты были ошеломлены. Более тридцати трупов валялось у дороги, а уцелевшие «завоеватели», беспорядочно отстреливаясь, побежали назад. Но не тут-то было! От пулеметного огня далеко не уйдешь. Меткие очереди настигали беглецов. «Дранг нах Остен» для этого подразделения не состоялся.

Но Рубен знал, что это только начало. Уже видно было, как с ходу разворачиваются в боевые порядки подходящие подразделения. На наших позициях с воем захлопали мины.

Со стороны противника раздался басистый клекот крупнокалиберного пулемета. А вот и новые цепи атакующих. Они приближались, не стреляя.

— Огонь! — снова подал команду Рубен, и снова заговорили «максимы».

Рубен приподнялся. Совсем рядом роем метнулись искры, и он успел подумать: пулемет. Случайной такая очередь быть не могла.

Впрочем, особого вреда очередь не принесла. На Рубене рвануло гимнастерку, обожгло плечо. Он выбросил вперед руку; боли не было, значит, царапина, главное, чтобы не задело кость...

Сержант Аставский рядом ругнулся и сказал обиженно:

— Ухо продырявили, шельмы! Ну, я за ухо... повытрясу мозги!

И тут же увидели надвигающиеся танки: один, два... десять... тридцать...

Первый танк показался Рубену огромным, наверное, потому, что солнце уже зашло за горизонт. Это было последнее, что он видел на Березине...
................

— Раненый не приходил в сознание?

Пожилая сестра приподнялась, пошатнулась и села: было тесно, и вагон резко покачивало на стыках.

— Он бредил, — сказала сестра. — Все время вспоминал какую-то девушку.

Доктор улыбнулся:

— Не ново... В соседнем купе солдат вспоминает Вареньку, в другом — Наташу. Наполнение пульса улучшилось. Значит, любимая видится ему к добру. Нужно еще раз перелить кровь.

Рубен пришел в себя.

— Девушка, — повторил он. — Какая девушка. Это был мой друг. Почему он молчит? Он ушел?

Рубен почувствовал, как медсестра в белом халате медленно стала расплываться, и вскоре ее очертания исчезли. Вместо нее он увидел голубое-голубое небо и родительский домик, старенький, обветшалый.

Было раннее утро, когда он вышел за калитку. Соседи сначала громко разговаривали в переулке, а потом умолкли. Рубен понял, они умолкли потому, что он вышел и они заметили его.

— Смотрите, вот вышел Рубен Руис, — сказала бабушка Хосефина, та самая, что постоянно вязала на крылечке чулок и курила.

— Он еще совсем малыш и не знает, что такое — тюрьма.
...........

Теперь Рубен вспомнил, что накануне ночью в комнате кто-то плакал. Он спросил у мамы: кто это? И она сказала — ветер...

И он представил себе отца. Он увидел отца таким, каким он был каждый день дома, когда возвращался с работы. Лицо, руки, кожаная фуражка, брезентовая куртка — все покрыто угольной пылью. Он смотрел на сына внимательно, с едва приметной улыбкой, которая замирала в уголках губ.

— Они били тебя, папа? — Он наклонил голову и промолчал.

— Почему ты не взял меня в тюрьму? Они бы не тронули тебя. — Отец усмехнулся и поманил Рубена пальцем.

Он не заметил, как выбрался из-под стола. Зачем же вызвал его отец. А, понятно, он не хотел, чтобы увидела мама. Он всегда говорил сыну мягко и строго: «Мы с тобой мужчины, Рубен». Сколько раз он напоминал ему об этом! «Ты ушибся, Рубен? Мужчины не плачут». «Тебя ударил мальчик? Мужчины не дают сдачи». Да, он не хочет, чтобы мама увидела это, а сын мог видеть, потому что Рубен — мужчина, он не заплачет, не закричит.

И мальчик не заплакал. Кровь стекала по отцовским подстриженным усам, по уголкам губ, и Рубен смотрел, как она брызгала на брезентовую куртку, и не мог оторвать глаз...

Вскоре арестовали маму, и они остались одни в доме.

Когда мама возвратилась из тюрьмы после первого ареста, в доме все стало, как прежде, как всегда бывает, если после долгой разлуки возвращается мать.

Прошла неделя, не прошла — промелькнула, они сидели за ужином, гостей в тот вечер не было. Весело тараторила Амая о своих маленьких делах, а мать слушала се, улыбаясь глазами. Она посмотрела на сына, и взгляд ее стал серьезным:

— Я хочу попросить тебя, Рубен... Вот что, поедем со мной в Мадрид.

.................

— Когда же мы поедем, летом?

Мать ответила просто, как говорят: завтра пойдем на рынок.

— Завтра, — сказала она.

Было отчего заплясать и волчком завертеться! Когда на следующий день Рубен попал в Мадрид, он прежде всего заметил группу мальчишек с газетами в руках и пошел к ним.

Через минуту они окружили его шумной стайкой, бойкие, задиристые, сорвиголовы, и стали рассматривать как диковинку.

Кто-то надвинул ему на лоб шапку, а рыжий вихрастый забияка осторожно протянул руку и ущипнул.

Рубен развернулся и влепил ему затрещину. Парнишка отлетел на кучу мусора и сел, пораженный таким оборотом дела.

— Ну, деревня, сейчас будет бой!...

— Не деревня, а шахта, — сказал Рубен, — Давай один на один, остальные в сторону.

Рыжий встал, веснушчатое лицо его дрожало от злости, сплюнув сквозь зубы, спросил:

— Шахта. Что за шахта? Ладно, прежде чем я выбью из тебя спесь, разберемся. Откуда такой прилетел, — выкладывай.

— Приехал с матерью. Из Бискайи. Она коммунистка. Вот и все.

Ребята переглянулись, кто-то засмеялся: «Ну и влетело тебе, Рыжик!» Но Рыжик нисколько не обиделся, его ярость будто рукой сняло: он потрогал скулу, посмотрел на пальцы и грозно закричал на ребят:

— Ну, что уставились. Может, хотели, чтобы мы сразу целоваться начали. Эх, лопухи. — Он положил ему на плечо руку, слегка повернул, остался доволен.

— Шахтеров уважаю. Будешь работать с нами.

— Что делать?

— «Мундо Обреро» распространять. Заметь, я не говорю: продавать газеты. Торговцы, те продают, а мы распространяем.

— Конечно, буду, — обрадовался Рубен.

Рубен очнулся, когда поезд остановился на каком-то полустанке. Он вспомнил последний бой у Березины.

Шесть часов подряд гремел неравный бой, и шесть часов отважные пулеметчики Рубена Руиса Ибаррури удерживали мост, не давая противнику переправиться через Березину. За это время подразделения полка отошли на указанный рубеж, подготовились встретить фашистов.

Здесь, у моста, Рубен был тяжело ранен. Один из танков, подошедших на помощь, подобрал его и вывез.

За этот подвиг в сентябре 1941 года Михаил Иванович Калинин вручил молодому лейтенанту Рубену Руису Ибаррури орден Красного Знамени.

Он, испанец, свою первую награду получил на русской земле, обороняя мост через реку Березину. Я, русский, первым таким же орденом был награжден в Испании, отстояв от неприятеля мост на реке Мансанарес!

Тяжелое ранение, полученное под Борисовом, требовало длительного лечения, и Рубен очень страдал от вынужденного бездействия.

«Всего больше меня удручает то, что мне пришлось покинуть фронт, — пишет он матери из госпиталя 8 июля 1941 года, — ибо у меня безумное желание уничтожить этих разбойников.

Еще раз говорю тебе, мама, что считаю для себя счастьем и гордостью иметь возможность сражаться в рядах великой и непобедимой Красной Армии против жандарма человечества. Я уверен, что здесь он сломает себе зубы...»

В такие минуты мать всегда была для него Лучшим советчиком. Рубен многое передумал. Мир, жизнь виделись ему теперь по-иному. Мать с нетерпением ждала от сына очередного письма. И оно приходило.

«... Я рад, — писал он в другом письме матери, — что из нашей дивизии тебе сообщили мой новый адрес. Вот уже несколько дней все собираюсь написать тебе письмо, но сначала решил увериться в своем здоровье, а теперь, когда убедился, что здоров и снова смогу воевать, — пишу тебе в полном душевном спокойствии.

Так сложились обстоятельства, мама, что из Москвы я уехал на Запад, на славную реку Березину, но это письмо ты получишь с Востока, из древнего уральского города Уфы, где столько зелени и солнца!

Меня окружают хорошие люди, внимательные и добрые, а в палате со мной находится мой фронтовой товарищ, учитель-белорус, человек глубокий, простой и откровенный.

Вижу, что много времени было потрачено напрасно. Ты всегда старалась заинтересовать меня книгами, а меня тянуло к ребятам, на шахты, в горы. Впрочем, ты сама знаешь, что книги, кроме библии, в наших шахтерских семьях были редки и ученостью у нас не хвалились. Теперь совсем другое дело: только отвоююсь, начну учиться. Есть у меня тайная, хорошая мечта: стану механиком. Знаю, что это не легко, но у меня достаточно упорства, изучу, десятки машин, гору учебников перечитаю, а своего добьюсь.

Ты представляешь, какое это увлекательное дело — управлять очень сложной машиной, даже серией машин, вслушиваться в биение их железного пульса, знать, что происходит в каждом узле и узелке, и, главное, помнить, все время сознавать, какую громадную работу вместе с нею, с машиной, ты исполняешь за сотни, за тысячи людей.

Рубен не мог больше оставаться в тылу. С еще не зажившей раной он уезжает из Уфы в Москву за назначением.

И снова фронт, жестокие бои, изнурительные походы по нелегким дорогам.

===================

Встреча Под Сталинградом

Шел 1942 год. Немецко-фашистские войска, имея превосходство в технике и вооружении, стремительно рвались к Волге. 13-й гвардейской ордена Ленина стрелковой дивизии, которой я командовал в то время, вместе с другими соединениями 62-й армии приказали остановить врага. Предстояли жестокие бои. За несколько дней до переправы через Волгу я, адъютант и начальник артиллерии полковник Барбин выехали в район Сталинграда для изучения местности по западному берегу реки.

Пробираться по фронтовым дорогам трудно. Беспрерывно, колонна за колонной, двигались машины с продовольствием, боеприпасами, автоцистерны с горючим. Шли танки, артиллерия, пехота. Обгоняя колонны, наша машина на одном из разъездов недалеко от станции Котлубань на большой скорости сползла в кювет. Мы выскочили и стали помогать шоферу. Но как ни старались, результаты были плачевными. Я вышел на дорогу, остановил одно из подразделений и попросил сержанта помочь.

— Есть, товарищ генерал! На руках вашу красавицу вынесем. — И он отдал приказание. Рослые ребята, оставив пулемет, быстро вытащили машину.

— Эге-ге... Где это, браток, вашу «эмку» дуршлагом сделали? — отряхивая глину, спросил один из солдат шофера.

— Восемьдесят пять пробоин, как есть, — ответил наш водитель. — Это визитные карточки фрицев.

— Омбре, кэ киерес ту? (исп. — Человек, что ты хочешь?) — вдруг услыхал я за спиной и обернулся: какой-то лейтенант о чем-то по-испански говорил с сержантом.

Увидев меня, он четко бросил руку к козырьку фуражки и... его черные как смоль брови поползли вверх.

— Омбре, товарищ генерал, это вы?

Мы крепко обнялись, расцеловались. Бойцы пулеметной роты окружили нас и с большим удивлением смотрели на меня и своего командира. Многие думали, что генерал просто благодарит командира за то, что его продырявленную «эмку» вытащили на дорогу.

Я поздравил Рубена с высокой правительственной наградой, звал к себе в 13-ю гвардейскую.

— Благодарю, — ответил Рубен.? — Я привык к своим бойцам, а там дело командования.

Это был уже не тот юный Рубен, которого я знал раньше. Заметно повзрослевший, возмужавший. Лицо его было осунувшимся и бледным.

— Много прошагали? — спросил я его.

— Да уже скоро сутки, как идем. Осталось немного — пятнадцать, двадцать километров.

— Как твоя рана?

— Рана-то заживает, — улыбнулся он веселой и такой знакомой улыбкой. — Однако, товарищ генерал, не заживет боль от утраты боевых друзей. Много хороших парней схоронили. Вот и в роте, которой мне поручено командовать, самому старшему двадцать. Но они идут в бой с полной решимостью, со знанием дела, а если потребует обстановка — и жизни не пожалеют.

— Хочется скорее в бой, руки чешутся. Так бы и схватился с этими разбойниками.

— Желание у вас хорошее, но не торопитесь. Война теперь не та, что была в Испании. Гитлер сосредоточил сейчас против нас экономику, технику и вооружение всей Европы. Хочет в мире установить «новый европейский порядок».

Я поблагодарил Рубена за помощь, пожал руку и сел в машину. Мы расстались.... на долгое время.

..................

Четвертая встреча с Рубеном Ибаррури состоялась весной 1965 года. Я пришел к нему в мирные дни, после митинга, посвященного разгрому немецко-фашистских войск под Сталинградом. На мраморной плите величавого памятника была закреплена фотография. Ниже подпись: «Герой Советского Союза Рубен Руис Ибаррури, погиб смертью храбрых под станцией Котлубань».
.....

Прошлым летом у меня состоялась интересная встреча. По телефону позвонила незнакомая женщина.

— Мария Тузикова, — представилась она. — Я работала санитаркой в госпитале под Сталинградом. У меня на руках умер Рубен Руис Ибаррури.

Через несколько дней она сидела у меня дома и рассказывала о последних часах Рубена.

Его привезли в маленький госпиталь, который располагался в Ахтубе. Рубен был без сознания. Его положили в отдельную комнату. По опыту она знала, что ранение его смертельно. Лейтенант метался. Черные волосы слиплись. Пересохшими губами он все время повторял: «Мама... мама... жизнь, пить хочу».

Это были его последние слова. Не приходя в сознание, он скончался.