Индивидуальный стиль И.А. Бунина: черты стиля эпохи и «свой голос»

130-летний юбилей Ивана Алексеевича Бунина, без сомнения, является весомым поводом к тому, чтобы «окинуть мысленным взором» написанное о нем, вдуматься в то, что мы смогли постичь в нем как в гениальном художнике слова; снова перечитать бессмертные строки его стихов и прозы и заглянуть в свою собственную душу уже в конце мятежного ХХ века.

ХХ век, имеющий особую страсть не только к именованию, но еще в большей степени к переименованию, переназыванию, в характеристике творчества Бунина не обходится без того, чтобы больше выразить себя, чем открыть тайну его письма. Таковы часто споры о его «импрессионизме» или новейшие дискуссии о «феноменологическом романе », по существу, имеющие отдаленное отношение к стилю И.А. Бунина, весьма скептически относившегося к разного рода теоретизированиям, зато необычайно чуткого к «Слову», к «звуку», к «ритмам», «разным складам» речи. Все это заставляет нас вернуться к размышлениям писателя о сути художественной словесности, о стиле эпохи, в которую жил и творил он, к его собственному индивидуальному стилю.

Можно приводить множество самохарактеристик стиля Бунина, но, пожалуй, весьма красноречиво характеризуют и бунинское мировидение, и слог, стиль его строки, приведенные в дневниковой записи 1923 года:

Grau, liber Freund, sind alle Theorien
Doch ewig grun das goldne Baum des Lebens.

Он переводит Гете «близко к подлиннику» и в образности, и ритмически, и даже «начертательно»:

Все умозрения, милый друг, серы,
Но вечно зелено златое Древо Жизни (выделено мной. - И.М.)1

Не случайно эти строки приведены в дневнике - они продолжение полемики о важнейшем в новейшей художественной словесности. Возражая Г.Адамовичу, весьма критично судившему о «внешней изобразительности», И.А. Бунин пишет в статье «На поучение молодым писателям»: «... что же делать и с этим внутренним миром без изобразительности, если хочешь его как-то показать, рассказать? Одними восклицаниями? Нечленораздельными звуками?»

«Серость», «бестелесность» теорий, умозрений и Гете, и Буниным противопоставлена «зелени», жизненности златого Древа Жизни. Не случайно цветовое, зрительное, «описательное» сопоставление дано у Бунина (сравни с другим переводом, где «Суха теория, мой друг,/ А древо жизни пышно зеленеет» и где это «зрительное» снято). В отстаивании «живописности» сказывается его собственная художественная и художническая в широком смысле (и живописца, и музыканта, и Поэта) натура.

Подчеркнем, что в творческой лаборатории И.А. Бунина особое место занимает будируемая в начале ХХ века идея художественного синтеза , называемого теоретиками симвлолизма «новым синтезом», «синтезом литургическим» (Вяч. Иванов). Заметим также, что в отличие от символистов, экспериментировавших «с синтезом» (пример тому симфонии Андрея Белого, циклы сонетов самого Вяч. Иванова, книги стихов К. Бальмонта и др.), Бунин не был и не слыл экспериментатором, хотя его обновление слога русской прозы и поэзии и сегодня заслуживают нашего внимания.

Его стремление к художественному синтезу, а не просто к литературному живописанию отразилось в особом подходе к портрету и иконе, в особенном «включении», «внедрении» этих собственно живописных жанров в прозаический или поэтический текст. А.Н. Веселовский утверждал, что «история эпитета есть история стиля в сокращенном издании». Со всей определенностью можно сказать, что «портрет» у И.А. Бунина, есть его «стиль в сокращенном издании». В качестве примера можно было бы привести те портретные описания, что у всякого читателя на слуху, из «Последнего свидания»: «...видеть твое платье, ...батистовое, легкое, молодое... твои голые руки, почти черные от солнца и от крови наших предков, татарские сияющие глаза - не видящие меня глаза - желтую розу в угольных волосах...»(Ш, 333). Такой предстает она в воспоминаниях Стрешнева, а вот какой видит он ее в это самое «последнее свидание»: «Вера вышла на крыльцо в дорогой и легкой, но уже ветхой старомодной шубке и в летней шляпке из черной соломы с жесткими, ржаво-атласными цветами»(Ш, 334).

Портрет героини рождается в поэтическом «столкновении» двух, кажется, контрастирующих друг с другом метонимических описаний. Не менее значительны в семантике рассказа «Легкое дыханье» портреты Оли Мещерской, в которой все - динамика, - и начальницы, в которой автор подчеркивает «ровный пробор в молочных, аккуратно гофрированных волосах», «матовое лицо», какую-то «мраморность» «фарфорность», духовную и душевную безжизненность. «Новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий... В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый, фарфоровый медальон, а в медальоне - фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами» (Ш, 96, 94). Понятно, такое метонимическое живописание служит поэтизации бунинской прозы. Композиционная антитеза портретов переносит семантическую доминанту с сюжета как обязательной и непременной составляющей прозы на внесюжетные элементы, на их ассоциативные сближения и отталкивания. Будь семантика «Легкого дыхания» заключена в сюжете прежде всего, мы имели бы дело с мелодраматической банальной историей, но композиционно автор возвращает нас к портрету. «Этот венок, этот бугор, этот дубовый крест! Возможно ли, что под ним та, чьи глаза так бессмертно сияют из этого выпуклого фарфорового медальона на кресте...»(Ш, 98) Красота и радость бытия, вопреки человеческой воле, часто злой воле, желающей «обрамить» ЕЕ, - бессмертная красота. Это из тех же определений, что и блоковское «Нет, никогда моей и ты ничьей не будешь», и собственно бунинское:

Бог отметил тебя. На земле ты была не жилица.
Красота лишь в Эдеме не знает запретных границ...

Икона и портрет часто не просто перекликаются в прозе Бунина, они взаимоотражаются. Одним из таких показательных примеров является икона Меркурия Смоленского в «Суходоле», икона «родовая» у Хрущевых, отражающаяся в судьбе каждого: «И жутко было глядеть на суздальское изображение безглавого человека, держащего в одной руке мертвенно-синевавтую голову в шлеме, а в другой икону Путеводительницы, - на этот, как говорили, заветный образ дедушки, переживший несколько страшных пожаров, расколовшийся в огне...»(Ш, 121). В этом описании иконы «сжат сюжет»3 всей повести. Напомним, что тетя Тоня проходит через «умопомрачительную любовь», дедушка «убьется», ударившись виском об острый уголо стола, Петр Петрович “прикажет остричь, обезобразить ее (Наталью), сурьмившую брови перед зеркальцем», страшная смерть настигнет и самого Петра Петровича: лошадь «все лицо раздавила». И.А. Бунин практически никогда не воспроизводит в точности свой излюбленный прием. Сравним роль портрета и иконы, например, в рассказе «Натали» или роль «рамы», «врат», «ворот», «оконца» в рассказе «Худая трава» или «Чистый понедельник»4 и убедимся, как много оттенков в бунинском обхождении с сакральным и радостно-земным. Л.А. Авилова точно и глубоко определяет особенности стиля Бунина в одном из писем к нему: «... вы изгнали и фабулу, и определенную мелодию со всеми ее нежностями, теноровыми нотками и веянием теплоты. Вместо мелодии стало то, что шарманки играть не могут» (Ш, 654-655). Соположение иконы как произведения религиозного символизма с внушительной символической составляющей, в которой прозревается горнее, надмирное, и портрета, в котором запечатлено мгновение земной жизни, открывает то новое в Бунине-художнике, «что шарманки играть не могут», даже в живописном открывается симфонизм. Таков рассказ «Святые» 1914 г., о котором сам Бунин в дневнике записал: «из наиболее “любимого, ценного” - “Святые” больше всего»(Ш, 653). Сюжет этого рассказа «новеллистический»: в обрамлении радостного, сияющего семейного праздника дается «портрет» крепостного, пришедшего побывать к господам, во время этого праздника пребывающего в темной и холодной комнате, в которую так и манит маленьких барчат: таинственные «жития», которые рассказывает со слезами Арсенич, не могут не поражать детское воображение. В рассказе автор приводит два таких «житийных портрета»: святой Елены и святого Вонифатия. Впрочем, само название может пониматься и узко, как история названных святых, и расширительно, когда «отсвет святости» отражается и в словесных портретах трогательно-наивных добросердечных детей, и в портрете «сокрушенного сердца» старика Арсенича. И все-таки семантическим организующим центром оказывается «большая черная картина... в углу вместо образа: на руках чуть видной богоматери деревянно желтел нагой Иисус, снятый со креста, с запекшейся раной под сердцем, с откинутым назад мертвым ликом»(Ш, 477). Ср. с полотнами на религиозную тему европейских художников в романе «Идиот» Ф.М. Достоевского. По Бунину, человеческое сердце, исполненное любви и света, открыто горнему, живая вера и дается чистосердечным, образы которых и явлены в рассказе «Святые».

Но и здесь перед читателем предстает 3 типа портрета:

• тяготеющий к иконе; (Ср. с иконами «Взыскание погибших», «Споручница грешных», «Милующаяся», «Страстная», «Скоропослушница»);
• портрет как душа смертного, греховная, пожившая, благодарная за жизнь как дар Божий;
• этюды, а не портреты неискушенных детей.

Кроме того, не случайно свет, радостный смех композиционно обстоит трогательное, тайное, томительно-страшное; этот свет и смех имеет по крайней мере два значения: одно семантическое, где антиномия грех-святость имеет не последнее значение, это праздник земного, мирского; другое, чисто колористическое - сияние, кажется, «окружает» лики святых. Впрочем, «черная картина», где мертв Спаситель, где чуть видна Богородица, противопоставлена живым, оживающим житиям в речи Арсенича, который стремится говорить «красно», соединяет и порой весьма наивно и трогательно реалии и стиль разных эпох, «модернизирует» давнопрошедшее, тем самым не только искажает (как искажает, живо при этом отражая, апоктиф или даже икона) церковный догмат, но воссоздает его во всей полноте и ясности, а то, что можно было назвать отступлением от догмата, от канона как раз и является причиной притягательности всего, что он рассказывает. Другой тип портрета создается писателем в рассказе «Я все молчу». Само название рассказа уже речевой портрет. И здесь, как и в рассказе «Святые», не последнюю роль играет искажение имени: Александр (долженствующий быть заступником, защитником) в конце концов оказывается просто Шаша. В повторяемых им словах «Я все молчу» и угроза, и кажимость какого-то тайного знания, и почти готовые прозвучать пророчества. «Шаша» - образ тяготеющий к образу юродивого, намеренно принимающего на себя роль поносимого и гонимого. В конечном счете и этот образ «двоится»: герой теряет человеческий образ (и телесно, и духовно), он становится калекой, но он проходит путь от обычной человеческой жизни, где гордыня определяет все его существо до жизни юродивого, когда в умалении прозревается возвеличивание. Так и выходит в конце концов, что этот самый Шаша - и калека, юродивый, и обличитель, и страстотерпец. Угроза «я все молчу» разрешается в рассказе и музыкально-поэтически нищенскими стихирами, где апокалиптическое - доминанта:

Михаил Архангел

Тварь земную поморить,
Он вострубить в трубы,
Возглаголить людям:
Вот вы жили-были
Своей вольной волей,
В церкви не бывали,
Заутреню просыпали,
Позднюю обедню прожирали:
Вот вам рай готовый -
Огни негасимые,
Муки нестярпимые!

Между прочим, образ калеки, приведенный в рассказе «Я все молчу» иначе воспроизведен в знаменитом стихотворении «Вход в Иерусалим». Как и в выше названных рассказах соположение иконного и портретного стимулирует литургические ассоциации в прозаическом произведении, где важно не только собственно религиозно-символическое, но, повторимся, и музыкально-поэтическое. Особенное значение, как мы уже успели убедится, имеет искажение имени или вовсе отказ от именования своих персонажей. Без сомнения, снятие имени в бунинских новеллах сообщает им всеобщий смысл, родственный художественному смыслу поэтических, стихотворных произведений. И это характерная черта бунинского слога, отсутствие имени в иных произведениях его современников играет соврешенно иную роль чем, например, в «Красном смехе» Л.Андреева, «Песках» А.С. Серафимовича).

Впрочем, отсутствие имени в прозе и особенно в стихах усиливает нравственно-социальный статус героя, выводит бытовое в сферу бытийного: так происходит с героями названного стихотворения. Евангельская цитата, открывающая стихотворение, предваряет проступающий портрет страстей:

“Осанна! Осанна! Гряди
Во имя Господне!”
И с яростным хрипом в груди,
С огнем преисподней
В сверкающих гнойных глазах,
Вздувая все жилы на шее,
Вопя все грознее,
Калека кидается в прах,
На колени,
Пробившись сквозь шумный народ,
Щербатый и в пене,
И руки раскинув с мольбой -
О мщенье, о мщенье,
О пире кровавом для всех,
Обойденных судьбой (курсив мой. - И.М.).

Вначале дан «перечень» характеризующих черт, затем сам облик, затем статус: калека, а потом описание переходит в действие: калека кидается одновременно в прах и навстречу Господу. Этому прозаическому, подробно и аффектированно-натуралистически прописанному портрету противопоставлен Образ, Портрет Спасителя, разительно напоминающий иконное изображение его на праздничной иконе «Вход Господень в Иерусалим»:

И ты, всеблагой,
Свете тихий вечерний,
Ты грядешь посреди обманувшейся черни,
Преклоняя свой горестный взор,
Ты вступаешь на кротком осляти
В роковые врата на позор,
На проклятье.

Стихотворение начинается с «литургической цитаты » и завершается тоже «литургической цитатой», а не просто живописной копией фрески или праздничной иконы, ибо в словах, характеризующих Христа нет ничего собственно описательного, но все вместе искони известно всякому верующему: и символически-религиозное, и собственно живописное, и поэтически-музыкальное соединяются в катарсисном «грядешь»: в нем залог искупительной жетвы и грядущего Воскресения. Так что отсутствие имени Спасителя в стихотворении, «неназывание» его впрямую, а опосредованно лишь усиливает всеобщий Литургический Соборный смысл произведения. Понятно, что мы указали на некоторые, но весьма существенные черты индивидуального слога гениального стилиста И.А. Бунина, но отнюдь не исчерпали тему полностью. Во всяком случае, подходы к художественному стилю, слогу, складу поэтической речи подсказаны нам культурной эпохой серебряного века. Пройдя через эпоху социологизма, даже вульгарного социологизма мы вглядываемся сегодня в «ткань художественного произведения». Прозорливец Бунин знал, что так именно и будет:

И трава, и цветы, и шмели, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной...
Час настанет - Господь сына блудного спросит:
“Был ли счастлив ты в жизни земной?”

И забуду я все- вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав -
И от сладостных слез не успею ответить,
К милосердным коленям припав.

Литература

1. Бунин И.А. Собрание сочинений в 6 тт., т.6. С.443. Далее ссылки на это издание даются в тексте. Римская цифра обозначает том, арабская страницу.
2. См. подробно: Минералова И.Г. Русская литература серебряного века. Поэтика символизма. М., 1999. Ее же: Художественный синтез Бунина // Российский литературоведческий журнал. 1999, № 12. С. 43-53).
3. Минералов Ю.И. Теория художественной словесности М., 1999.
4. Минералова И.Г. И.А. Бунин. Чистый Понедельник. Комментарии. Поэтический портрет эпохи.// Уроки русской словесности: А.П. Чехов Дама с собачкой. И.А. Бунин. Чистый Понедельник. И.А. Куприн. Суламифь. Тексты. Комментарии. Моделирование уроков. М.: Владос, 1999. 102-134.

Бунин вошёл в литературу с ещё одной актуальной для начала века темой - темой нации как единой семьи. В 1910 году он создал повесть «Деревня », которая, по словам М. Горького, «впервые заставила задуматься о России...». «Так глубоко, так исторически деревню никто не брал», - писал Горький Бунину в 1920 году. Вина или беда русского народа в том, что он живёт такой нечеловеческой жизнью? Замыслу автора отвечал особый жанр - повести-хроники, выводящей на первый план мужиков и оставляющей на втором плане повествования свидетелей «со стороны». Задаче соответствовал и сюжет произведения, лишённый интриги, неожиданных поворотов, чётко выраженной завязки, фабульного развития, кульминации и развязки. Всё в «Деревне» погружено в стихию закоснелого быта, но каждая из композиционных частей повести открывала факты деревенской жизни (предыстория и история рода Красовых, судьбы крестьян). «Говорящим» является название деревни - Дурновка. В жизни Дурновки много алогичного, бессмысленного. Разрываются общественные и семейные связи, рушится сложившийся уклад. Деревня быстро гибнет. Бунт крестьян не в силах приостановить умирание Дурновки и даже ускоряет этот процесс. Поэтому так мрачен финал повести. Для Бунина крайне сложен вопрос: кто виноват? Над ним мучительно бьётся герой повести Кузьма Красов. «...С кого и взыски-вать-то? - вопрошает он. - Несчастный народ, прежде всего - несчастный!..» Сомнения не покидают его: «Рабство отменили всего сорок пять лет назад, - что ж и взыскивать с этого народа? Да, но кто виноват в этом? Сам же народ!» Именно он, а не правительство и не тяжкая история («Татаре, видишь ли, задавили!»). Тихон Красов упрекает брата в противоречиях: «Ну, уж ты ни в чём меры не знаешь. Сам же долбишь: несчастный народ, несчастный народ! А теперь - животное!» Кузьма и в самом деле растерян («Ничего теперь не понимаю: не то несчастный, не то...»), но склоняется всё-таки - а вместе с ним и автор - к выводу о «виновности» народа. Главные герои повести - братья Тихон и Кузьма Красовы. Тихон всю свою незаурядную силу, свой ум употребил на стяжательство, обогащение, эксплуатацию мужиков, и в итоге пришёл к духовному опустошению. Он представляет собой тип «задумавшегося» купца, пришедшего к мысли о том, что «не хлебом единым жив человек». Кузьма с его жаждой духовной жизни и гуманностью как будто противоположен Тихону: он «наиболее положительный тип» в «Деревне». Но и над ним довлеет, и его порабощает «дурновская» кровь, рождает инертность и бессилие, не даёт вырваться из заколдованного круга. С зоркостью, психологическим проникновением изобразил писатель и облик нового деревенского хозяина, и драму народного интеллигента. Но столь разные характеры призваны демонстрировать тяжкое общее наследие «пестрой души» (слова Тихона) русского человека. В повести, запечатлевшей деревню в революционное время, Бунин показал, что обновление русской жизни не состоялось, что революция не изменила национальную психологию . Финал повести может быть истолкован символически: под натиском уродства гибнет красота (Евдокия по прозвищу Молодая выходит замуж за самого развращённого мужика деревни), пурга заметает жильё, под снегом исчезает русская деревня. В следующей большой повести «Суходол » (1911) Бунин обратился к прошлому, к тем истокам, которые объясняют настоящее. В истории дворянского рода Хрущёвых писатель видит судьбу всей дворянской России. Интонации здесь более сложны, чем в «Деревне». Над автором сохраняют власть поэзия русской старины, отдельные черты немудрёного быта отцов, «древней семейственности, что воедино сливала и деревню, и дворню», чувство близости к предкам-«пращурам». В целом же идеализации патриархального уклада в повести нет. Мрачные картины жестокого самодурства господ и рабской покорности крепостных - в центре повествования. Впрочем, неискоренимая пассивность, рабский страх перед жизнью и чувство обречённости присущи и господам. Со всей подлинностью, не оставляя никаких надежд, рассказал Бунин о деградации близкого ему социального мира, оказавшегося неспособным «ни к труду, ни к общежитию». Как и в «Деревне», социально-исторические обобщения сводятся к национальным особенностям русского народа. В творчестве Бунина в этот период основным стала, по его собственным словам, «душа русского человека в глубоком смысле, изображения черт психики славян». Полемизируя с современниками, например с Горьким, Бунин пытался «наметить общую историческую перспективу в жизни всей огромной страны, только что пережившей потрясения 1905-1907 годов» (О.Н. Михайлов). Социальные потрясения обострили писательское неприятие антигуманности человеческих отношений, ощущение общей катастрофичности действительности. С середины 1910-х годов основной идеей в творчестве Бунина стала идея страдания, которое приносит любое соприкосновение с жизнью. В этом прослеживается влияние буддийской философии, с которой писатель познакомился в Индии и на Цейлоне. Об этом рассказы «Братья» (1914), «Сны Чанга» (1916), эта идея содержится и в рассказе «Господин из Сан-Франциско».

Стиль: И. А. Бунина принято считать продолжателем чеховского реализма. Для его творчества характерен интерес к обыкновенной жизни, умение раскрыть трагизм человеческого существования, насыщенность повествования деталями. Реализм Бунина отличается от чеховского предельной чувственностью, живописностью и в то же время строгостью. Как и Чехов, Бунин обращается к вечным темам. Для него важна природа, однако, по его мнению, высшим судьей человека является человеческая память. Именно память защищает бунинских героев от неумолимого времени, от смерти. Для прозы Бунина раннего периода характерен лирический стиль, живописное воспевание природы. Он глубоко чувствовал ее красоту, превосходно знал быт и нравы деревни, ее обычаи, традиции и язык. Бунин - лирик. В1900-х гг. лирический стиль прозы Бунина меняется. Она приобретает, наряду с живописностью, более строгий характер, наполняется пессимистическим настроем во взглядах на перспективы народной жизни. Наибольшую известность писателю в этот период принесли его суровые реалистические повести и рассказы, посвященные деревенскому быту (“Деревня”, “Суходол”, “Веселые дни”, “Иоанн-рыдалец”). Вследствие близости к народу Бунин первым в русской литературе по-настоящему смог показать деревню и крестьянство.

Рассказ “Господин из Сан-Франциско” явился своеобразным откликом на Первую мировую войну, которую писатель сравнивает с начальными страницами Библии: “Земля была пуста и неустроена” - и определяет ее как “беспримерную катастрофу”. Уже первая фраза Господина (не имеющего собственного имени) о выборе маршрута для увеселительного круиза обрисовывает состояние всего мира, она насыщена глубоким смыслом: “Карнавал он думал провести в Ницце, в Монте-Карло, куда в это время стекается самое элитное общество - то самое, от которого зависят все блага цивилизации... где одни с азартом предаются автомобильным и парусным гонкам, другие рулетке, третьи тому, что принято считать флиртом, а четвертые - стрельбе в голубей...”. В этой фразе сосредоточено все: “философия” Господина, “антигуманность” цивилизации, образ прекрасной, но жестоко подавляемой природы. С удивительной живописностью осуществил Бунин символизацию мотивов и деталей. Корабль назван “Атлантидой” (название - предвестник гибели), разные слои плывущих: блестящие салоны, обслуга, кочегары “адской” топки - модель неправового, разобщенного мира. Чувство реальной катастрофы читается в обычном будто бы описании. Как всегда у Бунина, царству зла противопоставлено царство прекрасного. Писатель не забывает о человеческих чувствах: тяготение дочери Господина к восточному вельможе суетно, но прекрасно то нежное, сложное чувство, что пробудила в ней встреча с принцем. Автором развенчано мертвое царство, которое мешает цветению и пробуждению человеческой души. Особый характер у Бунина носит и любовное чувство. Именно этому “святому” чувству писатель посвятил огромное количество рассказов. Такова и тематика рассказа “Солнечный удар”, написанного в 1925 г. Здесь показано мимолетное, на первый взгляд, бурное чувство. Мы видим двух героев - его и ее, путешествующих по Волге. Ясный, солнечный день, зеркальная гладь вод, близость прелестной женщины ударили в голову герою, подобно солнечному удару. Он полюбил “прекрасную незнакомку”, так легкомысленно подчинившуюся внезапному чувству и так и не сказавшую ему своего имени. “Солнечный удар” - символ реалистичности бунинского чувства. И. А. Бунин - один из крупнейших представителей русского критического реализма, тесно связанного с традициями классической литературы. Он во- шел в историю русской литературы как певец Родины, нищих деревень, умирающих дворянских усадеб, великой русской природы и благородных и возвышенных проявлений души человеческой.

Тема: Жизнь и творчество поэта

Идейно-художественное своеобразие прозы И. А. Бунина

Художественный мир Бунина-прозаика сложился во второй половине 1890-х годов. В рас-сказах того времени открывается мир деревенской жизни, которая рисуется правдиво и без прикрас (например, рассказ «Танька»). Но при этом уже в ранней прозе проявляется свойственный Бунину взгляд на единство жизни дворян и крестьян. Эта особая позиция определила своеобразие выражения духа и быта русской деревни и дворянской усадьбы как ее органической составляющей в рассказе «Антоновские яблоки» (1900), проникнутом щемящей тоской по ухо-дящему помещичьему быту. Здесь отчетливо проступает характер-ный бунинский мотив «сиротеющей и смиряющейся» русской дерев-ни, мотив утраты прежних жизненных основ, затронувшей как дворян, так и крестьян. Символом уходящего становится запах анто-новских яблок: «запах меда и осенней свежести». В памяти рассказ-чика он неразрывно связан с осенним садом, который становится символом изобилия, плодородия, празднества: «Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тон-кий аромат опавшей листвы…» Сад предстает как нечто живое, пло-доносящее и одаривающее всех без различия чудом природы — соч-ными, душистыми плодами, аромат которых незабываем. Время сбора яблок для Бунина — миг единения с прошлым: патриархаль-ными обычаями, деревенскими стариками, старинным укладом. Это разумный трудовой быт, особое душевное состояние тех, кто орга-нично связан с деревней, ее полями, лугами, прекрасными садами, дорогими сердцу и дворян, и крестьян. Вот почему единый мотив ох-ватывает описание сбора урожая крестьянами в саду и барской охо-ты. Перед нами предстает единый мир, который глубокими корнями связан с целым пластом отечественной культуры — теми «дворян-скими гнездами», о которых так поэтично рассказал Тургенев. Неда-ром в прозе Бунина выделяются тургеневские традиции в соедине-нии лирического и эпического начала, что особенно заметно в пейзажных зарисовках. У него то же любование гармонией природы, ощущение ее внутреннего родства человеку (можно сравнить, на-пример, рассказы Тургенева «Певцы» и Бунина «Косцы»). При этом человек у Бунина буквально растворяется в природном начале, что позволяет говорить о пантеизме писателя. Пейзажи Бунина просто-рны, в них в огромном многообразии красок, звуков, запахов, как в стихах, предстает во всем многоцветье одухотворенная красота ок-ружающего мира, призванная наполнить смыслом и содержанием человеческую жизнь. «…Хорошо проснуться до солнца, розовым ро-систым утром, среди матово-зеленых хлебов, увидать вдали, в голу-бой низменности, весело белеющий городок» («Деревня»).

Но часто в таких описаниях проскальзывают ностальгические ноты, поскольку автор чувствует, что «дворянские гнезда» с их не-забываемой красотой и поэзией, старая крестьянская деревенская жизнь теперь исчезают безвозвратно. Это внушает автору опасение и тревогу за будущее России. При этом, как отмечал П. Б. Струве, Бунин лишен характерного для русской литературы XIX века ком-плекса «кающегося дворянства», осознающего свою вину перед на-родом, что отразилось в произведениях Достоевского, Толстого и особенно в так называемой «народнической» литературе. «Мне ка-жется, — писал Бунин, — что быт и душа дворян те же, что у му-жика; все различие обусловливается лишь материальным превос-ходством дворянского сословия». При этом Бунин понимал, что вековое рабство и постепенное оскудение русской деревни в поре-форменное время наложило свой отпечаток на всех, независимо от социальной принадлежности. Процесс распада родовых устоев, ве-дущий к вырождению дворянского сословия и искажению черт на-родного характера, отражается в таких произведениях, как «Дерев-ня» (1910), «Суходол» (1912), «Иоанн Рыдалец» (1913) и многих других. По словам К. И. Чуковского, Бунин, продолжая некрасов-ские традиции, показывает, что русские деревенские люди «доведе-ны своим мучительным бытом до крайней нищеты, вырождения, цинизма, распутства, отчаяния. И все это не просто декларирова-лось, но обстоятельно и веско доказывалось при помощи несметного множества художественно убедительных образов». Сам писатель отмечал, что в его «Деревне» нет мужиков — «богоносцев», «мифи-ческих скифов», «Платона Каратаева», поскольку он хотел передать »тоску будней — тоску очень грязной, обыденной жизни». Писатель показывает, что труд здесь лишен разумной основы, а большинство крестьян забывают даже о простейших душевных привязанностях.

В сюжете «Деревни» выделяется несколько идейно-компози-ционных групп: семейная хроника (судьба братьев Красовых), ис-тория Дурновки, обобщенное представление о народной жизни, ко-торое создается изображением трех поколений семьи Красовых. Братьев Тихона и Кузьму, когда-то рассорившихся из-за дележа то-вара, вновь соединяет ощущение грядущих катаклизмов. Ведь воз-вышение Тихона происходит на фоне ужасающей нищеты и упадка таких крестьянских хозяйств, как семьи Серого. Угрозы со стороны бедняков слышатся не только в адрес помещиков, но и самого Ти-хона. Но, в отличие от брата, «цепным кобелем» вцепившегося в собственность, Кузьма освобождается от власти над собой «дурновского» наследства, он ищет правду и добро, хотя чаще наталкивает-ся на ожесточение и злобу, поселившуюся в сердцах людей. Рушат-ся патриархальные устои, извращаются извечные представления, разбиваются семьи. Со смертью деда Иванушки уходит старая Русь, на смену которой идут времена смуты и раздора. Чувство безна-дежности охватывает и Кузьму, и Тихона Ильича, да и сам автор, кажется, уже в этом мрачном произведении предугадывает гряду-щую трагедию «русского бунта», всколыхнувшего все Самое низмен-ное, страшное, уродливое, что таится в глубине народной жизни.

Но это не значит, что Бунин «не любит народ». Среди героев его «деревенской» прозы появляются и такие, как Кузьма Красов, Захар Воробьев, Северкий из «Худой травы», Анисья из «Веселого двора». Поистине эпический характер представлен, например, в рассказе «Захар Воробьев» (1912). Герой его, человек богатырского сложения, подобный былинному Святогору, хороший хозяин. Захар всю жизнь мучается желанием «сделать что-нибудь удивительное»: «…вся душа его, и насмешливая и наивная, полна была жажды подвига». В чем- то он напоминает Флягина из повести Лескова «Очарованный стран-ник». Зная, что «человек он особенный», Захар в то же время пони-мает, что ничего путного не сделал он на своем веку: «…в чем про-явил свои силы? Да ни в чем, ни в чем! Старуху однажды пронес на руках верст пять…» В результате все острее он чувствует тоску, на-чинает пить. Содержание рассказа составляет описание последнего дня его жизни, когда он на спор выпил «четверть водки» (т.е. около 3 литров), а потом, прихватив еще бутылку, пошел пешком домой и тем же вечером осушил еще полчетверти, опять же на спор. После этого он вышел «на середину большой дороги» и упал замертво.

К.И. Чуковский писал: «Зря, по-дурацки, без пользы истратилась бо-гатырская сила. Она была дана человеку для величавых, торжест-венных дел, но человек ее изгадил и пропил. К чему же этот изуми-тельный дар, если в нем — позор и страдание?» Фигура Захара Воробьева становится поистине символической, как и героя поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» Савелия, с горечью отме-тившего, что у него «вся сила богатырская по мелочам ушла». Так Бунин выражает одну из важнейших для него мыслей о том, что «мы — безумные моты, расточаем свое последнее, лучшее… тра-тить, разорять, разоряться — единственное наше призвание».

В отличие от многих своих современников, которые, подобно М. Горькому, старались увидеть в переломной эпохе знак грядуще-го возрождения, Бунин, исследуя «русскую душу» со всеми ее про-тиворечиями, приходит к весьма пессимистическим выводам. К идее социального развития мира он относился недоверчиво, а при-стально рассматривая внутренний мир своих героев, отмечал его непредсказуемость, стихийность, сочетание анархизма, агрессии и тяготения к добру и красоте. Примечательно то, что эти качества русского человека Бунин показывал с точки зрения «вечных» про-блем поиска смысла человеческого существования на земле, жизни и смерти, добра и зла, счастья и любви. При этом жажда накопи-тельства, стяжательство, аморализм предстают не столько как ре-зультат развития капиталистических отношений, но скорее как от-клонение от вечных ценностей бытия, в целом характерное для современной цивилизации.

Так возникает важнейший в творчестве Бунина философский аспект, определяющий идейное содержание и проблематику боль-шинства его произведений зрелого периода. Не случайно в творче-стве Бунина большое место занимают произведения, тяготеющие к жанру притчи («Роза Иерихона», «Скарабеи» и др.). Путешествуя по миру, Бунин пытался найти ответы на остросовременные вопросы, опираясь на многовековой опыт человечества. Свою тягу к дальним странам он объяснял так: «Я, как сказал Саади, «стремился обо-зреть лицо мира и оставить в нем чекан души своей», меня занима-ли вопросы психологические, религиозные, исторические». Своеоб-разная проекция прошлого в настоящее определяет идейно-художественное содержание таких рассказов, как «Братья», «Сны Чанга», «Соотечественник» и других. В них отражено представле-ние писателя о том, что в XX веке мир достиг предельного, но часто не замечаемого людьми духовного распада. События первой мировой войны обострили и закрепили это ощущение, что отразилось в рассказе «Господин из Сан-Франциско» (1915), ставшем одним из вер-шинных достижений бунинской дореволюционной прозы. Бунин не раз отмечал мысль о гибельности буржуазного прогресса: «Я с ис-тинным страхом смотрел всегда на всякое благополучие, приобрете-ние которого и обладание которым поглощало человека…» Именно эта идея лежит в основе сюжета рассказа «Господин из Сан- Франциско». Его герой — обобщенный образ «хозяина жизни» (неда-ром автор не дает ему никакого имени). Многие годы он все свои си-лы тратил на то, чтобы обрести прочный материальный достаток. Лишь в 58 лет, став Господином, Хозяином, перед которым, по его мнению, все должны раболепно преклоняться, он решил позволить себе отдохнуть и насладиться всеми радостями жизни. Как и все в его существовании, это путешествие, во время которого он должен был «наслаждаться солнцем Южной Италии, памятниками древно-сти», посетить Венецию, Париж, посмотреть бой быков в Севилье и т.д., четко рассчитано и продумано. Но за всем этим стоит крайний эгоцентризм, потому что господин и здесь остается «хозяином жиз-ни»: он потребитель предоставляемых ему богатством материальных благ и культурных ценностей, принимающий как должное подобост-растие и услужливость окружающих. Так возникает обобщенный об-раз господина, поклоняющегося «золотому тельцу», верящего в его всемогущество, самоуверенного и кичливого. Но с помощью тща-тельно подобранных деталей Бунин показывает, что за всей внеш-ней респектабельностью стоит бездуховность и внутренняя ущерб-ность: недаром так тщательно описан процесс переодевания господина, детали его костюма, а в портрете подчеркивается все то же поклонение богатству: «Нечто монгольское было в его желтова-том лице с подстриженными серебряными усами, золотыми плом-бами блестели его крупные зубы, старой слоновой костью — крепкая лысая голова». Какое-то искусственное, неживое начало пронизыва-ет и описание других пассажиров корабля, на котором плывет госпо-дин, механистичность чувствуется в заведенном на нем распорядке. Даже пара влюбленных оказывается не настоящей, а нанятой за деньги, чтобы развлекать публику. В целом жизнь роскошного оке-анского лайнера — это модель современного буржуазного мира. На вершине его (на верхних палубах, где отдыхают подобные господину «хозяева жизни») расположены рестораны, бары, бассейны, модно и богато одетые люди кружатся в танце, заводят знакомства, флирту-ют. А в его глубинах (трюм корабля) идет каторжная работа тех, кто обеспечивает веселое и беззаботное времяпровождение господ. Но детально очерченная картина начинает приобретать символическое значение. Символично название корабля — «Атлантида». Это как бы островок погибающей цивилизации, которая оказывается во власти бушующего вокруг океана, неподвластного человеческим желаниям и равнодушного к ним. Эту смысловую грань поддерживает эпиграф к рассказу, взятый из Апокалипсиса: «Горе тебе, Вавилон, город крепкий!» — он создает предощущение катастрофичности и близя-щейся смерти. Именно жизнь и смерть становится главной философ-ской основой этого произведения, сюжет которого составляет неожи-данная смерть господина, нарушавшая его продуманный план и заведенный распорядок.

Так завершается иронически переосмысленная «одиссея» героя. Поражает отношение окружающих к его смерти: никто не желает задуматься над этим таинственным явлением, а лишь стараются сделать все, чтобы смерть господина не помещала другим бездумно продолжать наслаждаться эфемерными благами жизни. Парадок-сально завершается кольцевая композиция рассказа: бывшего мил-лионера сначала помещают в «самый маленький, самый плохой, самый сырой и холодный номер в гостинице», где он умер, а затем на том же корабле его тело отправляют в обратный путь — только теперь не в роскошной каюте на верхней палубе, а в черном трюме «Атлантиды». Мотив адского огня, возникающий при описании недр корабля, где трудятся кочегары, развивается и углубляется благодаря появлению символического образа Дьявола, следящего за кораблем: ему дано знать о людях то, что неведомо им самим, на что они даже не обращают внимания в захватившей их безумной и бесполезной Жизни.

Но есть в мрачном рассказе Бунина и совершенно иной идейно-образный центр: царству зла, захватившего мир и души человече-ские, противостоит образ прекрасного первозданного мира, где люди чувствуют свою глубинную связь с природой и Богом, утраченную буржуазно-собственнической цивилизацией. Антитезой призрачному миру «Атлантиды» выступает поэтическое описание утра на Капри и абруццких горцев, спускающихся по «древней финикийской дороге, вырубленной в скалах» и славящих Богородицу и этот благословен-ный край: «Шли они — и целая страна, радостная, прекрасная, сол-нечная, простиралась под ними… Над дорогой, в гроте скалистой стены Монте-Соляро, вся озаренная солнцем, вся в тепле и блеске его, стояла в белоснежных гипсовых одеждах и в царском венце, зо-лотисто-ржавом от непогод, Матерь Божия, кроткая и милостивая, с очами, поднятыми к небу, к вечным и блаженным обителям трижды благословенного Сына Ее. Они обнажили головы — и полились на-ивные и смиренно-радостные хвалы их солнцу, утру, Ей, непорочной заступнице всех страждущих в этом злом и прекрасном мире, и рож-денному от чрева Ее в пещере Вифлеемской, в бедном пастушеском приюте, в далекой земле Иудиной…» Эта бесконечность Божьего мира противостоит крушению и концу буржуазной цивилизации и вносит в рассказ светлую ноту веры в высшую красоту и справедли-вость, преображающую человеческую душу.

Духовное бытие современного мира — главная тема Бунина. Во многих произведениях писатель стремится глубже проникнуть в гу-бительную дисгармонию жизни, так далеко ушедшей от извечной мечты человечества о красоте, добре и справедливости. Понятен его интерес к истории, психологии, религии, учениям, где так или иначе освещены противоречия человеческого сознания. Продолжая поиски, начатые Достоевским, Бунин исследует индивидуалистическое соз-нание современного человека, с характерной двойственностью его мироощущения (рассказы «Петлистые уши», «Казимир Степанович» и др.). При этом, как и многие писатели, современники Бунина, он обращается к теме жестокого города, который плодит людей, поте-рявших себя, спившихся, разрушивших свои связи с миром, идущих на преступление. Что может противостоять этой страшной отчуж-денности, потерянности человека, утратившего свои самые сокро-венные связи? Для Бунина в период эмиграции этот вопрос встал особенно остро. Ответ на него мы находим в произведениях писате-ля, где в неразрывном единстве сливаются сквозные темы его твор-чества: любовь, память, родина.

Особое отношение Бунина к любви заметно уже в том, что до 32- летнего возраста он почти не касался этой темы, но в дальнейшем именно она становится для него главной. Для Бунина любовь нико-гда не замыкалась в границах какой-то отдельной истории, а всегда проецировалась на вопросы общечеловеческого уровня. Вот почему так мало внимания писатель уделяет событийному плану, перенося центр тяжести на исследование загадки человеческой души, поиск смысла жизни. В этом отношении Бунин во многом наследует чехов-ские традиции, опираясь при этом и на художественные достижения своего старшего современника. Как и Чехов, Бунин не приемлет ди-дактизма, проза его сохраняет объективность, несмотря на ярко вы-раженное лирическое и музыкальное начало. Авторские оценки и акценты, как и у Чехова, сосредоточены в подтексте, ориентируя чи-тателя на активное вдумчивое чтение. Бунин предельно расширяет многозначность образа, деталей, слова, укрупняет содержательную роль композиции, которая часто тяготеет к музыкальным принципам построения. Изображая внешне скудную жизнь обычных, рядо-вых, даже заурядных людей, Бунин проникает в ее потаенные глу-бины, стараясь отыскать ту подлинную норму бытия, от которой так уклонился современный человек. При этом взгляд писателя доста-точно жесток: Бунин отнюдь не разделяет оптимизма относительно возможности обретения гармонии в жизни. Вместо этого он предла-гает читателю другое: умение видеть радость и счастье в быстроте-кущих «чудных мгновеньях», ценить редкие минуты человеческой близости, тепла и понимания и сохранять память о них как самое ценное в жизни. Таков внутренний сюжет большинства рассказов Бунина о любви. Во многих произведениях писателя любовь изо-бражается чувственной, плотской, но никогда он не переходит грань, чувства героев, сколь бы конкретно и осязаемо они не изображались, всегда оказываются просветленными и одухотворенными. Таковы и рассказы, написанные в России («Легкое дыхание», «Грамматика любви», «Сны Чанга» и др.), и произведения, созданные в период эмиграции («Солнечный удар», «Митина любовь», «Дело корнета Елагина», цикл рассказов «Темные аллеи»).

Жемчужиной бунинской прозы называют рассказ «Легкое дыха-ние» (1916), в котором тонко передано чувство прекрасного в жизни, несмотря на безрадостную судьбу героини.

Рассказ построен на контрасте, который возникает с первых строк повествования: вид пустынного кладбища и могилы Оли Ме-щерской так не сочетается с обликом девушки «с радостными, пора-зительно живыми глазами», запечатленной на фотографии, при-крепленной к кресту.

Рассказ имеет сложную композицию: вначале мы узнаем о смер-ти героини, а потом от рассказа о ее беззаботном детстве и отроче-стве писатель обращается к трагическим событиям последнего года ее жизни, постепенно раскрывая причины трагического финала. В самом расцвете лет, открытая навстречу счастью и радости юная гимназистка погибает от выстрела влюбленного в нее «казачьего офицера, некрасивого и плебейского вида». «Легкое дыхание», ко-торое делало эту девушку необыкновенно привлекательной и столь непохожей на других, становится символом красоты, поэзии, жиз-ненной силы, потребности любить и быть любимой, так ярко про-явившихся в Оле. Сам писатель объяснял значение этого образа: «Такая наивность и легкость во всем, и в дерзости, и в смерти, и есть «легкое дыхание»…» Столкновение этого светлого начала с жестокой «прозой жизни» оказывается губительным, но сама тяга человека к красоте, совершенству, счастью и любви вечны. По словам К.Г. Паустовского, «это не рассказ, а озарение, сама жизнь с ее трепетом и любовью, печальное и спокойное размышление писате-ля — эпитафия девичьей красоте». Как это часто потом будет в рас-сказах Бунина, любовь и смерть, печаль и радость, чистота души героини, ее «легкое дыхание» и грязь, убожество реальной жизни оказываются здесь в неразрывной связи.

В период эмиграции тема любви начинает все чаще соединяться с темой памяти о «радостной стране» прошлого, о покинутой навсе-гда России. Подавляющее большинство произведений Бунина зре-лого периода написаны на материале русской жизни, повествова-ние о судьбе героев сопровождается детальным воспроизведением мельчайших пейзажно-бытовых деталей, бережно сохраненных пи-сательской памятью. Таков еще один шедевр бунинской прозы рас-сказ «Солнечный удар» (1925). События его изображаются на фоне обыденной жизни маленького провинциального городка, в котором всего на несколько часов останавливаются в гостинице герои рас-сказа. Читатель сразу окунается в атмосферу жаркого летнего дня на пристани, слышит звон мисок и горшков, продающихся на база-ре, видит мельчайшие детали обстановки гостиничного номера, одежды героев, даже такие, казалось бы, прозаические и «лишние» подробности, как описание обеда поручика, с удовольствием по-едающего ботвинью со льдом и малосольные огурцы с укропом. Но вся эта симфония запахов, звуков, цветовых и осязательных ощу-щений призвана показать предельно обостренное восприятие мо-лодого человека, на которого неожиданно, как солнечный удар, об-рушивается чувство, которое он уже никогда не сможет забыть. «Оба… много лет потом вспоминали эту минуту: никогда ничего подобного не испытал за всю жизнь ни тот, ни другой». Сопрягая в одном предложении это «чудное мгновенье» и «всю жизнь», Бунин выводит тему рассказа далеко за рамки одно частного эпизода, расширяя ее до «вечных» вопросов человеческого существования.

Критики сразу заметили, что сюжетная канва «Солнечного удара» очень напоминает чеховскую «Даму с собачкой». Действительно, по-казывая мимолетный дорожный роман поручика с молодой привле-кательной женщиной, едущей на том же пароходе, Бунин созна-тельно строит свой рассказ как полемику с чеховской историей любви Гурова и Анны Сергеевны, возникшей, казалось бы, также из мимолетного курортного романа. Оба эти произведения, вопреки предполагаемой вначале небольшой любовной интриге, показывают возникновение и развитие глубокого, заполняющего всю жизнь геро-ев чувства. Но если у Чехова в финале чувствуется надежда на воз-можность когда-нибудь обрести счастье, которую дает сама сила любви, то у Бунина герои рассказа расстаются навеки. Они обречены на одинокую будничную жизнь, в которой единственной ценностью останется воспоминание о краткой, но ослепительной вспышке люб-ви, осветившей их жизнь и поразившей их, как солнечным ударом. Для Бунина любовь — величайший дар, позволяющий ощутить ра-дость земного существования, но это лишь краткий миг, а потому даже тот, кому дано его испытать, обречен на муку и страдание.

Именно таким предстает это чувство в повести «Митина любовь» (1924), в которой раскрыт драматический процесс духовного развития героя. На фоне детально воспроизведенного пейзажа Москвы и дво-рянской усадьбы писатель рассказывает печальную историю любви романтического юноши Мити к девушке Кате, которая поначалу ка-жется ему идеальной. Часто эту повесть Бунина сопоставляют с про-изведениями Тургенева и Толстого. Но при некотором внешнем сход-стве внутренняя тема повести обнаруживает гораздо более глубокий трагизм, присущий бунинскому пониманию тайны великого чувства. Внимание писателя сосредоточено на исследовании внутреннего мира молодого человека, погруженного в постоянные размышления о де-вушке, которая, как потом оказалось, изменила ему. Вместо «сказоч-ного мира любви, которого он втайне ждал с детства», герой окунается в атмосферу цинизма и предательства. Бунин не скрывает чувствен-ной силы любви, но страдания мучимого ревностью героя объясня-ются не только юношеской неопытностью, но и равнодушием окру-жающих. Как справедливо отмечал, размышляя о герое повести, немецкий поэт Р.-М. Рильке «малейшая доля любопытства… к тому состоянию, которое должно было последовать за этим отчаянием, могла бы еще спасти его, хотя он действительно погрузил весь мир, который он знал и видел, на маленький, устремляющийся от него кораблик «Катя»… на этом кораблике ушел от него мир». Финал по-вести трагичен: муки героя, усиливающиеся день ото дня, заверша-ются его самоубийством. Не в состоянии больше выносить боль, кото-рая «была так сильна, так нестерпима», Митя, почти не сознавая, что он делает, стремясь только «хоть на минутку избавиться от нее», дос-тал револьвер и «глубоко и радостно вздохнув, раскрыл рот и с си-лой, с наслаждением выстрелил». В этой финальной сцене потрясает Оксюморонное сочетание радости, наслаждения и смерти. Но именно это определит главную тему позднего творчества Бунина, наиболее ярко отразившуюся в рассказах цикла «Темные аллеи».

Общую тональность этой книги, которую сам автор считал своим высшим достижением, удачно определил Г.В. Адамович: «трагический мажор». Все 38 рассказов, составляющих сборник, посвящены любви. Все, что непосредственно не связано с этим чувством, сведено к мини-муму. Сюжетная схема большинства рассказов примерно одинакова: встреча героев, их постепенное сближение, краткое, но настолько яр-кое, незабываемое, что воспоминание об этом они проносят через всю жизнь. Но в то же время каждая рассказанная писателем история оказывается неповторимо своеобразна, как неповторимы и характе-ры героев, участвующих в ней. Природа, как и всегда у Бунина, иг-рает в цикле «Темные аллеи» значительную роль. Ведь именно она, с ее вневременной красотой и гармонией, как нельзя более соответ-ствует порывам юности, пусть и прошедшей, но бесконечно дорогой. Природа как бы впитывает в себя и отражает чувства человека, пе-реполненного любовью и счастьем, либо, наоборот, земные и небес-ные стихии предрекают несчастье грозой, осенним холодом («Темные аллеи», «Холодная осень», «Чистый понедельник» и др.). Материал с сайта

И все же цикл «Темные аллеи» объединяет не просто несколько историй о любви: в каждой из них есть нечто, близкое и понятное многим, а вместе они предстают как часть целостной картины мира, проникнутой авторским отношением. Бунин передает свое ощуще-ние катастрофичности мира, в котором разрушаются вечные духов-ные ценности, заменяемые легкими удовольствиями. Гибнет лучшее в человеческой душе, уничтожаются те прекрасные чувства, которые даны человеку от Бога. Часто читатели склонны были думать, что Бунин рассказал подлинные истории, пережитые им или его знако-мыми, настолько точно, достоверно воспроизводит он чувства и пе-реживания героев, мельчайшие детали их встреч, красоту окру-жающей их природы. Действительно, все эти рассказы связаны с воспоминаниями писателя о России, причем именно той, в которой прошла его юность, где его самого впервые посетила любовь, где он познал минуты счастья и горького разочарования. Но сами истории его героев, как неоднократно подчеркивал автор, вымышленные. В каждой из них, безусловно, есть крупица его воспоминаний, чувств, впечатлений, но все вместе они рассказывают о великом чувстве, ко-торое и есть главная ценность в жизни каждого человека. Примеча-тельно, что многие герои безымянны, они подчеркнуто обычны и живут вполне будничной, заурядной жизнью. Но у каждого из этих героев есть то сокровенное воспоминание, которое сохраняет для них звездные мгновения их жизни и наполняет смыслом и радостью час-то очень печальное, одинокое существование.

Одним из характерных для цикла «Темные аллеи» является рас-сказ «Натали» (1941). История любви студента первого курса Вик-тора Мещерского к юной красавице Натали Сенкевич предстает в его воспоминаниях. Именно память помогает ему осознать, что бы-ло в его жизни действительно ценного, а что — лишь временное, проходящее. Разрыв с Натали происходит в результате того, что Мещерский увлекся Соней, его двоюродной сестрой. Герой мучается сознанием своей двойственности: «За что так наказал меня Бог, за что дал сразу две любви, такие разные и такие страстные, такую мучительную красоту обожания Натали и такое телесное упоение Соней». Но вскоре он начинает понимать, что его чувство к Соне лишь наваждение, а долгая разлука с Натали не смогла погасить то высокое чувство, которое спустя много лет вновь соединило их — пусть и ненадолго. Финал рассказа трагичен: Натали умирает в преждевременных родах. Но именно в этом рассказе появился ге-рой, который преодолевает несовершенство своего сознания, духов-ное побеждает в нем телесное. Подобный опыт, как показывает Бу-нин, единичен и гораздо чаще побеждают совсем иные чувства — вот почему так резко оборвался осененный великой любовью союз Натали и Мещерского. Так же обрывается смертью и счастье героев из других рассказов этой книги («Поздний час», «В Париже», «Галя Ганская»" и др.). Но и те, кому суждено прожить после разлуки с любимым долгую жизнь, уже не могут нигде и ни с кем обрести ут-раченного счастья. Таков герой рассказа «Чистый понедельник» (1944). Он похож на многих других персонажей писателя, но более открыт, добр, хотя легкомыслен и импульсивен. Поражает то, что именно такой человек сумел выразить самую сущность глубокого и серьезного характера героини — рассказ о ней ведется именно от его лица. Поначалу впечатление от этой загадочной женщины создается весьма двойственное: она умна, иронична, скептически относится к светским развлечениям и богемной жизни, но все же участвует в ней. В душе ее очевидно борются противоречивые устремления: натура пылкая, страстная, она в то же время набожна, ее влекут древние предания, православные обители. В словах русского сказания: «И вселил к жене его Диавол летучего змея на блуд. И сей змей являлся ей в естестве человеческом, зело прекрасном…» — она находит квинтэссенцию тех противоречий, которые разрывают ее душу. По-сле ночи страстной любви она отрекается от мирской жизни и навсе-гда уходит в монастырь. Так воплотилась в совершенной художест-венной форме на нескольких страницах виртуозно написанного рассказа мечта автора о возможности слияния простого человеческо-го счастья с высшей духовной красотой, о зарождении нового нравст-венного идеала. Недаром писатель считал этот рассказ лучшим про-изведением сборника: «Благодарю Бога, что он дал мне возможность написать «Чистый понедельник».

Неподражаемый стилист, Бунин был необыкновенно требовате-лен к самому себе. Он тщательно подбирал каждое слово, даже ка-ждый звук, добиваясь совершенного, гармонического звучания сво-ей прозы. Однажды он чуть приоткрыл тайны своего мастерства: «Как возникает во мне решение писать? Чаще всего совершенно не-ожиданно. Эта тяга писать появляется у меня всегда из чувства ка- кого-то волнения, грустного или радостного чувства, чаще всего оно связано с какой-нибудь развернувшейся передо мной картиной, с каким-то отдельным человеческим образом, с человеческим чувст-вом… Это — самый начальный момент… Не готовая идея, а только самый общий смысл произведения владеет мною в этот начальный момент — лишь звук его, если можно так выразиться… Если этот изначальный звук не удается взять правильно, то неизбежно или запутаешься и отложишь начатое, или просто отбросишь начатое, как негодное…» Но, уловив этот камертон, писатель начинал при-стально и кропотливо работать над текстом. «Нельзя творить, как птица поет, — говорил он. — Надо строить. Если дом строить — нужен план, и каждый кирпич к кирпичу подогнать и скрепить. Работать надо». «Густая», по выражению Чехова, проза Бунина тре-бует не только кропотливой работы автора, но вдумчивого, «замед-ленного» чтения, истинно сотворческого труда читателя.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском

На этой странице материал по темам:

• своеобразие прозы бунина кратко
• проза бунина анализ кратко
• идейное своеобразие прозы бунина
• различие по биографии бунина и биографии заболоцкого
• что рассказывают произведения бунина

Первые прозаические произведения Бунина появляются в начале 90-х годов. Многие из них по жанру - лирические миниатюры, напоминающие стихи в прозе. Поэзия как бы ведет за собой прозу писателя, которая приобретает у него своеобразный лирический характер, содержит особое чувство ритма.

В 1897 году выходит первая книга рассказов, куда вошли рассказы “Вести с родины”, “На край света”, “Танька” и другие. Основная тема этих произведений - нищая, разоренная крестьянская Россия. Он пишет о новых капиталистических отношениях, о деревне, в которой царствует голод и смерть, о физическом и духовном увядании дворянства. Беспросветна и печальна судьба обедневшего под напором жестокой цивилизации поместного дворянства. Бунин видит идеал жизни в патриархальном прошлом с его старосветским благополучием. Чувство безысходной грусти и сожаления вызывает у автора запустение и вырождение дворянских гнезд, нравственное и духовное оскудение их хозяев. Лирической эпитафией прошлому звучит рассказ “Антоновские яблоки”.

Неприятие декаданса, ориентированного на обновление искусства, порожденного капиталистическим городом, делают фигуру Бунина на грани нового века достаточно одинокой. Попытки откликнуться на злобу дня малоудачны. Он эстетизирует одиночество, замкнутость переживаний.При всем раннем самоопределении Бунина, устойчивом круге интересов, его взгляды как некая система сложились лишь в середине 1910 г. В раннем творчестве обнаруживаем демократические тенденции, продолжающиеся до конца 90-х гг. (рассказ "Сны" свидетельствует о близости Бунина демократическому крылу литературы и передает ощущение близких перемен).

У Бунина проявлялся консерватизм мышления и удаленность от того, что называют "запросами времени".

Наблюдательность, цепкая память, подвижничество обусловили не только художественную чистоту и совершенство, но и известную ограниченность его творчества 1890 - начала 1900-х гг., сосредоточенного на нравственно-духовных, чисто эстетических задачах.

Именно в этот период выявились многие особенности своеобразного дарования писателя, и, по его словам, с этого момента начинается его "более или менее зрелая жизнь, сложная внутренне и внешне".

После выхода в сборника рассказов "На край света" молодой писатель, по его собственным словам, "внезапно надолго исчез из Петербурга, да не только исчез, а замолчал на несколько лет". Последнее утверждение, впрочем, не совсем точно. Бунин немало пишет в стихах и прозе, помещая свои произведения в столичных и провинциальных изданиях.

Так, в 1898-1900 гг. в журналах для детей "Всходы" и "Детское чтение" появляются его рассказы "В деревне", "Кукушка" очерк "казацким ходом". Но сам автор критически к ним относился.

Путь нахождения себя в прозе был трудным и длительным. Легче "впечатления бытия" молодого Бунина выражались в лирике.

Читающей публикой Бунин долгое время воспринимался как поэт.Наиболее самостоятельный среди ранних прозаических опытов - рассказ "Первая любовь" с характерным подзаголовком "Из воспоминаний детства" , что это опыты в области чужих стилей, своеобразное творчество" по стилевому образцу.

Более самостоятельные очерки "Дементьевна" и "Судорожный" предвосхищали характерное бунинское начало в жанре бессюжетного рассказа-эпизода, где все повествование цементируется настроением непревзойденного художественного совершенства и мастерства.

В конце 90-х гг. Бунин много переводит, по его словам, "чужое было легче передавать".8 Выходит из печати бунинской перевод "Песни о Гайавате" Генри Лонгфелло, отмеченный Пушкинской премией.

В 1899 г. в Москве происходит знакомство Бунина с писателем Н.Д. Телешовым, который вводит его в незадолго до этого возникшее объединение писателей-реалистов "Среда". Бунин становится ревностным участником этого объединения, а в его творчестве упрочится реалистический метод. Неслучайно исследователи считают, что в этот период "начался" Бунин-художник. Не лихорадочное биение пульса капиталистического города -"железа мучительный гром", - столь ощутимое в стихах В. Брюсова, К. Бальмонта, И. Анненского, зрелого А. Блока или в прозе А Куприна, П.Шмелева, а немая "печаль полей" заворожила Бунина.Движение Бунина-прозаика от середины 90-х гг. к началу 900-х it. проявляется прежде всего в расширении масштабности кругозора, в переходе от наблюдений над отдельными судьбами крестьян или мелкопоместных дворян к обобщающим размышлениям (пример: зарисовки косной жизни, в которую ворвалась "Чугунка", перерастают в раздумья о целой стране и ее "унылом лесном народе" ("Новая дорога")).Становление Бунина пришлось на период, когда классическая эпоха русского реализма заканчивалась и на смену единодержавию реализма явилась беспрецедентная пестрота школ и направлений, отрицающих друг друга, писатель был убежден, что в его время "произошло невероятное обнищание и омертвение русской литературы" (Бунин И.А. Собрание сочинения в 9-ти томах, Т.9, С. 529). Он испытывал чувство одиночества в литературе. Причину кризиса и разъединения писательских сил Бунин видел в "общей расшатанности, неустойчивости общественного мнения". (9, 530)

В первых самостоятельных прозаических произведениях Бунина проявилось характерное для него впоследствии начало, где повествование цементируется настроением автора рассказчика.

Имя И.А. Бунина (1870-1953), лауреата Нобелев­ской премии 1933 года, известно всему миру. Оно стоит в одном ряду с именами Пушкина, Лермонтова, Толсто­го, Чехова, Тютчева. Оно составляет славу и гордость русской литературы. Чтение Бунина дарит незабывае­мые минуты проникновения во внутренний мир челове­ка, духовно возвышает и обогащает. «А лучший совре­менный писатель - Иван Бунин, скоро это станет ясно для всех, кто искренно любит литературу и русский язык!» - писал М. Горький в 1.911 году.

Проза Бунина широко известна русскому читателю, особенно его рассказы. Тематика их разнообразна. Это жизнь старых дворянских усадеб («Антоновские ябло­ки», «Грамматика любви»), драматические судьбы лю­дей («Легкое дыхание», «Последнее свидание», «Сны Чанга»), освещенные трагедией любви, загадочное в че­ловеческой судьбе, чистота душ людских («Чистый по­недельник», «Худая трава»). Бунин хорошо видел поро­ки буржуазной цивилизации. Этой теме посвящен рассказ «Господин из Сан-Франциско».

К лучшим рассказам Бунина относятся «Антонов­ские яблоки» (1900) - лирическое повествование о по­этических сторонах дворянского быта. Расставаясь с про­шлым, писатель хотел удержать в памяти потомков то, что достойно воспоминания, что достойно сохраниться в веках. Рассказ весь проникнут поэтическим настроени­ем, это подлинная лирическая проза. «...Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дож­диками. (...) Помню раннее, свежее, тихое утро... Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, пом­ню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и - запах антоновских яблок, запах меда и осенней свеже­сти. Воздух так чист, точно его совсем нет...»

Яркое чувствование и описание природы перемежает­ся воспоминаниями о близких людях, их повседневных заботах, быте на фоне прекрасных пейзажей. «...И ста-

ринная мечтательная жизнь встанет перед тобою... Хо­рошие девушки и женщины жили когда-то в дворян­ских усадьбах! Их портреты глядят на меня со стены, аристократически-красивые головки в старинных при­ческах кротко и женственно опускают свои длинные ресницы на печальные и нежные глаза...».

Писатель с сожалением расстается с прошлым, ове­янным в его представлении романтической дымкой, по­эзией дворянских гнезд, где царил запах антоновских яблок, запах России.

В рассказе «Худая трава» (1913) опоэтизирован уми­рающий мужик Аверкий. Он вспоминает прожитую жизнь, пытается осмыслить ее, но не находит нужных слов и понятий. Бунин своим искусством заставляет читателя ощутить его человеческую содержательность, глубину чувств и праведность его существования. Мы видим, сколько мук, тревог и горя пережил Аверкий, не растеряв доброты, смирения, душевной красоты, ощуще­ния высокого смысла бытия.

Уходя из жизни, он любит своих близких, желает всем добра. Нет у него зла и против зятя, который из­меняет дочери, и против тех, кто творит зло. Читатель узнает, что герой тридцать лет работал на чужих людей. И хотя не заработал себе покойную старость, сохранил при этом согласие с миром. Аверкий чувствует и видит красоту, любуется дочерью, в его душе звучит песня - нежная, любовная. Он тихо прощается с жизнью.

Рассказ «Последнее свидание» (1912) - произве­дение с романной фабулой, оно рассказывает о потерян­ной, обманувшей любви. В минуты последнего свида­ния герой рассказа Андрей Стрешнев остро осознает, что жизнь была пожертвована любви и сгорела зря, не принесла счастья ни ему, ни Вере, погнавшейся за при­зрачным счастьем где-то там, далеко, в другом мире, с другими людьми. Через много лет оказывается, что оба глубоко несчастны, но дороги назад нет. «И, чувствуя на губах теплую соль слез, катившихся по его щекам и усам, Стрешнев скинул с постели ноги и вышел из ком­наты».

В этом рассказе хорошо видны особенности повество­вательной манеры Бунина. Способность одной деталью обозначить внутреннее состояние героя и стиль его от-

ношений с людьми роднит Бунина с Чеховым. Поседев­шего мужчину с «поблекшим, обветренным лицом» ро-дители опекают как подростка. Отец, «пьяный и болт­ливый, как обычно», понимает, что у сына будет, вероятно, последнее свидание с его давнишней любовью. «Ты куда, Андрей? - хрипло спросил он. - Прошу передать мой душевный привет Вере Алексеевне. Я.всегда глубоко уважал ее. - Кого ты можешь уважать? - ответил Стрешнев. - И что ты лезешь постоянно не в свое дело?.. Стрешнев, стиснув зубы, стал садиться» [на ло­шадь].

Встреча тяжела для обоих, потому что сломана жизнь, сломана судьба. Бунин резко обозначает конфликт, тра-гические противоречия. Но ничего уже не изменить. «Он взглянул на Веру и заговорил резче:

Зачем ты ушла - и за кем! - из своего рода, из
своего племени?

Он приподнялся и стал в упор, злыми глазами гля-деть на ее черные сухие волосы:

Я о тебе, с восторгом, с благоговением, всегда толь­
ко как о жене думал. <...> И чем ты мне стала? Женой
разве? А была молодость, радость, чистота...»

Предреволюционная проза Бунина пронизана враж­дебным отношением к капиталистической цивилиза­ции. Это особенно отчетливо выразилось в рассказе «Гос­подин из Сан-Франциско» (1915). Но это повествование не только о частной судьбе - ведь герой не назван по имени. Все в рассказе обращено к трагическим судьбам мира, пораженного эпидемией бездуховности.

Автор сосредоточил внимание на фигуре главного ге­роя, принадлежащего к избранному обществу, «от кото­рого зависят все блага цивилизации: и фасон смокин­гов, и прочность тронов, и объявление войн, и благосос­тояние отелей». Свое отношение к этому обществу Бунин передал в тоне едкой иронии, исключающей сочувствие и сострадание. Писатель изобразил «высшее отребье че­ловечества» с его цинизмом, низменностью вкусов и по­требностей, призрачное благополучие которого держится на жестокости, богатстве и власти.

Писатель внешне спокойно, с объективностью учено­го, воссоздает жизнь еще не старого миллионера в тот момент, когда «господин» решил отдохнуть и развлечь-

ся. Здесь и возникает картина полного ничтожества и безликости этого существа, которого автор не случайно лишил даже имени собственного. Американский мил­лионер утратил, а вернее, погубил в себе, а может, не открыл самое главное, самое ценное, что всегда поэтизи­ровал Бунин, - человеческую индивидуальность, само­бытность, способность радоваться прекрасному и добро­му. Не только главный герой, но люди, близкие к нему, лишены индивидуальных примет. Это маски, куклы, ме­ханические люди, которые живут в соответствии с нор­мами своего обезличенного круга.

Авторскую позицию, отношение к изображенному миру богатых проясняют образы другого плана. Это бушу­ющий океан, в котором пышная многоярусная «Атлан­тида» выглядит игрушкой стихии. Безликим пассажи­рам противостоит солнечная Италия и ее люди, не утратившие радостного восприятия мира.

Мотив подведения итогов долгой жизни - один из любимых у Бунина. Он звучит и в книге рассказов «Тем­ные аллеи» (1937-1943), которую называют энцикло­педией любовных драм. «Она говорит о трагичности и о многом нежном и прекрасном, - думаю, что это самое лучшее и самое оригинальное, что я написал в жиз­ни...»,- признавался Бунин в 194 7 году.

В рассказе, давшем название книге, изображена неча­янная встреча «стройного старика-военного», у которого «красивое удлиненное лицо с темными глазами», с его юношеской любовью, «...в горницу вошла темноволосая, тоже чернобровая и тоже еще красивая не по возрасту женщина, похожая на пожилую цыганку...» Она узнает в нем былого Николая Алексеевича. Они не виделись лет тридцать пять. Он спрашивает, не была ли она замужем. Надежда отвечает, что не могла этого сделать: «- Не­бось помните, как я вас любила». «Он покраснел до слез и, нахмурясь, опять зашагал». Он пытается себя и ее уверить, что все проходит - молодость, любовь. А На­дежда говорит: «- Что кому Бог даст, Николай Алексее­вич. Молодость у всякого проходит, а любовь - другое дело. Он поднял голову и, остановись, болезненно усмех­нулся: - Ведь не могла же ты любить меня весь век! - Значит, могла. Сколько ни проходило времени, все одним жила... <.„>... а ведь правда, очень бессердечно вы меня

бросили, сколько раз я хотела руки на себя наложить от обиды от одной, уж не говоря обо всем прочем...» Неслу­чайно в финале своего произведения Бунин рассказывает о том, что жизнь главного героя не сложилась, жена его оставила, сын обманул надежды. Таковы итоги. Такова расплата. Глубокий философский и гуманистический смысл рассказа ясен внимательному читателю.

В годы тяжелых испытаний, в годы жестокости и страданий, которые принес человечеству фашизм, Бунин напоминал людям о любви, о самом прекрасном, значи-

V тельном и высоком, что есть в мире. «Разве бывает не-; счастная любовь?.. Разве самая скорбная в мире музы­ка не дает счастья?» - в этих словах Натали, героини одноименного рассказа, так тонко и музыкально пере-