Правда там, где произносится слово «Бог. Из досье "РГ"

Мужественный и сердечный голос Павла Крючкова знаком всем слушателям радиостанции "Вера", где он ведет литературные программы "Закладка" и "Рифмы жизни". Экскурсии Павла по музею Чуковского запоминаются как праздник. А еще он - заместитель главного редактора "Нового мира". Еще одно важное призвание Павла - звукоархивистика. Вот уже много лет он разыскивает записи писателей прошлого и записывает голоса современных поэтов. Эти редчайшие записи можно услышать на выступлениях Павла Крючкова в библиотеках и музеях, институтах и школах. Это не лекции и не концерты, а скорее пронзительные моноспектакли, погружающие нас в судьбы поэтов. Недавно подвижничество Павла Крючкова было отмечено премией правительства Российской Федерации в области СМИ "за большой вклад в развитие отечественной литературы, широкую просветительскую деятельность и поддержку современных авторов".

Всё, чем вы сейчас занимаетесь, так или иначе связано с русской поэзией - и работа в музее Корнея Чуковского, и редакции журналов "Новый мир" и "Фома", и радиоэфир. И - увлечение литературной звукоархивистикой. Когда и как вы "проснулись" для поэзии?

Павел Крючков: Я вырос не в гуманитарной, но в читающей семье. Из первых запахов, которые я запомнил с детства, - это запах книг. Они таинственно действовали на меня своим видом: искусными корешками, папиросной бумагой, прикрывавшей гравюры, и этим особенным ароматом. Конечно, мне много читали вслух, хорошо помню "Русские баллады" и "Витязя в тигровой шкуре", а перед тем - Чуковского и Маршака. Но "проснулся" я для поэзии уже в позднем возрасте, учась в университете. Однажды, чуть ли не со слезами на глазах, один сокурсник, любящий поэзию, декламировал мне стихотворения Жигулина и Рубцова. Что-то во мне тогда дрогнуло. Потом я оказался на авторском вечере Давида Самойлова. Помню, что возвращался домой как во сне - опьяненный и стихами, и чтением...

Многие печалятся о том, что Пушкин немного не дожил до дагерротипа и у нас нет его фотографии, а я больше всего переживаю, что он не дожил до фонографа...

Павел Крючков: Нет, я не переживаю ни за то, ни за другое, потому что если бы Александр Сергеевич и дожил до фонографа, то мы бы имели не голос, а лишь слабое его эхо. Или даже, я бы сказал, эхо этого эха. Нас бы это только смутило. Пускай его живая интонация останется тайной. Зато у нас есть фонозаписи поэтов начала прошлого столетия - чтение Блока, Есенина, Мандельштама...

Когда-то наш выдающийся звукоархивист Лев Алексеевич Шилов рассказывал мне, как спасал эти записи, как искал людей, которые могут узнать эти голоса...

Павел Крючков: Да, Лев Алексеевич успел показать родным и знакомым великих поэтов варианты переписанных фонозаписей на магнитофон. И они указывали, с каким вариантом переписи работать. Ведь надо понимать, что прослушивание звукозаписи, сделанной на фонографе, напоминает попытку воссоздания облика человека по следу, оставленному им на снегу.

Павел Крючков: Но Лев Алексеевич научил меня, как надо прослушивать фонозаписи, чтобы "общение" с поэтом все-таки состоялось. Конечно, стоит иметь перед глазами текст или знать его наизусть. Прослушивать лучше всего в наушниках - с компьютера или музыкального центра. Но главное: прослушать фонозапись следует раза 2-3, чтобы к ней попривыкнуть. И, выждав паузу, потом прослушать еще раз. И тогда происходит чудо: "шум времени", все эти хрипы, скрипы, трение иглы звукоснимателя о восковой валик - все уходит на второй план...

Когда вы приезжаете к людям с этими записями, как это можно назвать - концерт, лекция, вечер памяти?

Павел Крючков: Кто-то шутливо сравнил эти встречи с сеансами спиритизма, но это сравнение неловкое, никакой дурной магии здесь нет. Хотя какой-то мистический момент все же присутствует. Ведь когда люди сидят в зале и я готовлю их к тому, что вот сейчас включу запись голоса Толстого, Ходасевича, Николая Рубцова или Геннадия Шпаликова, - я тем самым осуществляю их встречу с этим человеком! В тот момент, когда люди слышат его голос, человек жив. Шилов называл это "маленьким вариантом бессмертия". Перед демонстрацией звукового автографа я обычно что-то рассказываю об эпохе и особенностях дарования этого литератора, о его судьбе. Я горячо разделяю ту мысль, что в голосе человека сохраняется большая часть его личности. Так и говорю со сцены, что вот сейчас, в эту минуту, названный литератор как бы выйдет сюда, к нам, на сцену...

Этот момент, очевидно, требует и от вас, и от аудитории какого-то особого благоговения...

Павел Крючков: Наверное, да, именно так. Это ведь не эстрада, не концерт по заявкам, да и я не конферансье. Для меня это всегда испытание и страшная ответственность.

А кто постоянный герой ваших вечеров, с кем вы не расстаетесь?

Павел Крючков: С Ахматовой, например. Она - единственный из великих поэтов, чей голос был зафиксирован в трех эпохах. Из тех, с кем обычно не расстаюсь, назову еще Льва Толстого, Пастернака, военных поэтов, Рубцова, Бродского...

Вы демонстрируете слушателям записи, которые кто-то сохранил, кто-то спас. Эти люди достойны нашей благодарной памяти, но ведь их имена никто не знает?

Павел Крючков: Я всегда рассказываю о Бернштейне, о легендарных сотрудниках Литературного музея - Льве Шилове и Сергее Филиппове, о сегодняшних моих коллегах. Если бы этих хранителей и спасателей не было, то мне и нечего было бы демонстрировать. Помогает и вдохновляет своим трудом создатель портала "Старое радио" Юрий Иванович Метёлкин. Но меня беспокоит наша профессиональная разобщенность, беспокоит, что мы совершенно не представляем, где, в каких городах и весях, в каких архивах может храниться то, что срочно требует реставрации, копирования, наконец, представления своему читателю и слушателю.

Вот недавно красноярцы нашли и прекрасно издали комплект дисков с уникальными записями Виктора Астафьева: он читает главы из "Последнего поклона"...

Павел Крючков: И у меня есть недавний пример: журналисты с Северодонецкого телевидения сохранили единственную в своем роде запись чтения и монологи Дениса Новикова, рано ушедшего выдающегося поэта конца прошлого века. Этой записи 20 лет. Как ужасно, когда поэты уходят, а мы их не успели записать. Пользуясь случаем, хочу обратиться к тем, кто работал в отделах культуры наших газет, журналов, радиостанций: вы брали интервью, записывали людей, которые уже ушли от нас, сохраните эти записи, переведите их на новые носители! То, что вы имеете, - бесценно для нашей культуры. Государственный литературный музей планирует создать музей звучащей литературы, где, думаю, обязательно должен быть сводный каталог: где и что хранится, в каких собраниях и в каких фондах.

А почему все-таки так важно не только читать, но и слушать поэзию в авторском исполнении?

Павел Крючков: Когда поэт читает свои стихи, мы слышим часть той мелодии, которая участвовала в написании стихотворения. Поэзия - это прежде всего музыка. И потом, ведь голос, действительно, соврать не может. А сейчас я надеюсь осуществить одну старую задумку: чтобы те поэты, которые публикуются в "Новом мире", зазвучали и на сайте журнала. Чтобы то или иное стихотворение можно было не только читать, но и слышать... И мы уже начали эту работу.

Из досье "РГ"

Павел Михайлович Крючков родился в 1966 году в Москве. Журналист, редактор, музейный работник, звукоархивист. Окончил МГУ им. Ломоносова, работал в редакциях многих газет и журналов, на радио и телевидении. Ведущий научный сотрудник Государственного литературного музея. Заведующий отделом поэзии журнала "Новый мир". Лауреат нескольких премий, в том числе телевизионной премии "ТЭФИ" и Царскосельской художественной премии.

В июне выступления сотрудника Государственного литературного музея Павла Крючкова, посвященные "Звучащей литературе", можно услышать:

12 июня, 18.30. Мультимедийная лекция "Звучащая литература: от Льва Толстого до Олега Чухонцева". Московский международный фестиваль современной литературы. Парк "Сокольники", эстрада "Ротонда".

26 июня, 16.00. Лекция "Звучащая литература: Французский акцент" в рамках Недели франкофонии. Музей-заповедник В.Д. Поленова (Тульская область).

Павел Михайлович КРЮЧКОВ (род. 1966) - литературный критик, сотрудник отдела поэзии журнала "Новый мир". Сотрудник Музея К.И.Чуковского в Переделкино: .

«ДОНЕСТИ ВЕЩЕСТВО ЛЮБВИ»

Павел Михайлович Крючков - редактор отдела поэзии журнала «Новый мир», научный сотрудник «Дома-музея Корнея Чуковского», литературный обозреватель «Радио России», художественный руководитель аудиопроекта «Звучащая поэзия», лауреат телевизионной премии «Тэфи-2004» и премии «Нового мира» за 2006 год. Елена Гродская побеседовала с Павлом Михайловичем о современной поэзии, о том, с чего начинался Музей Чуковского, о значении голоса поэта и о многом другом.

- Павел, вы своего рода человек-оркестр. Как вам удается совмещать все то, чем вы занимаетесь?
- Если совмещаю удачно, то с Божьей помощью. Я просто стараюсь все время быть чем-то занятым: «многостаночничество» этому способствует. Правда, в моем поколении достаточно гуманитариев, успевающих гораздо больше меня.

Но я благодарен судьбе, ведь перемена ритма - полезная вещь. И потом, все эти занятия мне интересны, хотя я не из гуманитарной семьи, родители - естественники. У нас в роду всегда много читали - но ни музейщиков, ни литераторов, кажется, не было.

По какому принципу вы отбираете поэтов-авторов «Нового мира»? Каковы ваши личные пристрастия? Обрисуйте картину современной русской поэзии - кризис сейчас, как считают некоторые, или расцвет, как полагают другие?
- Как и у всякого уважающего себя «толстого» литературного журнала, существует круг авторов, которых мы хотим видеть на своих страницах. Журнал рецензирует их новые книги, они становились и лауреатами «Нового мира» разных лет, и получали нашу премию «Антология». Таких имен немало, с ходу я назову , Олега Чухонцева, Светлану Кекову, Бахыта Кенжеева, Марию Галину, Ирину Ермакову, Евгения Карасева, Сергея Стратановского, Марию Ватутину… Одновременно мы всматриваемся и в новации, ведь появляются новые имена и тенденции. Здесь я опираюсь, главным образом, на собственный вкус и советы коллег. Кстати, что до пристрастий, то вот названные имена (а список гораздо шире) - мои пристрастия и есть. Причем за работой некоторых стихотворцев я слежу уже более четверти века.

Ни о кризисе, ни о расцвете говорить не хочется: хорошие стихи, слава Богу, есть. А о бытовании современной поэзии сами поэты интересно рассуждают, например, в журналах поэзии «Арион» и «Воздух». Эти дискуссии я стараюсь отражать в ежемесячных обзорах периодики, к которым меня когда-то привлек главный редактор «Нового мира» Андрей Василевский.

…Конечно, поэзия постепенно вымывается из сегодняшней, увы, потребительской, цивилизации. И это происходит не только у нас. Но жажда лирики, вообще подспудный интерес к поэтическому слову еще живы в русском читателе, о котором надо стараться не забывать. Кстати, свою просветительскую роль в этом деле играет наш совместный с православным журналом «Фома» проект «Строфы», который я веду уже шесть лет.

- Вы, кажется, сами не пишете стихов?
- Писал в юности. Но со временем оказалось, что чужие стихи волнуют меня сильнее собственных рефлексий. Помню, несколько лет ходил с книжечкой Геннадия Русакова в кармане. То, что я не пишу стихов, кажется, даже помогает в моей работе редактора. Да и сами поэты иногда говорят мне, что это хорошо (смеется).

- Вы работаете в доме-музее Чуковского в Переделкине уже 20 лет. Как вы туда попали? Какую роль сыграл музей в вашей жизни? Что, по вашему мнению, ждет музей?
- Дом Чуковского я помню еще неофициальным музеем. Когда я впервые оказался там на детской экскурсии зимой 1973 года и в кабинете Корнея Ивановича увидел тысячи книг, оксфордскую мантию, головной убор индейского вождя, говорящего льва - мне все показалось чудом, какой-то инопланетной жизнью. А вы представляете, что в это же самое время в доме жил Солженицын? Возможно, в тот день, когда мы, дети, рассматривали железную пружину, шагающую по лестнице, - он сидел и работал в одной из комнат первого этажа…

Годы спустя я попал уже на взрослую экскурсию, которую вела незабвенная помощница Чуковского - Клара Лозовская. Потом - знакомство с Лидией Корнеевной Чуковской, после перестройки я писал о ней и ее книгах статьи… Продолжающееся и ныне общение с Еленой Цезаревной, наследницей Корнея Ивановича, очень многому меня учит, прежде всего, отношению к труду как таковому. А дальше - работа уже в официальном музее, она длится и по сегодняшний день. Дому Чуковского я обязан очень многим: музей научил меня любить литературу, познакомил с удивительными людьми, в частности, с Сергеем Агаповым, который трудится в музее уже более тридцати лет. Здесь я научился умению разговаривать и рассказывать. Я и на телевидение-то попал благодаря музею: на одной из экскурсий оказался автор передачи «Достояние республики» Владимир Александров, ему понравилось - и потом три года я вел эту программу на канале «Культура». Об этом времени я вспоминаю с волнением.

Что до будущего нашего музея - то мне мечтается сохранить то, что есть.

- Записями голосов каких поэтов в вашем собрании вы особенно гордитесь? Что такое для вас голос поэта?
- Я не коллекционер. Мое аудиособрание - это сохранение памяти о поэтическом чтении, о конкретном писателе. Мне дорога мысль Волошина о том, что в голосе, в авторской декламации сокрыта изрядная часть личности человека, и даже - его души. И еще это собрание - подспорье в просветительской работе: я изредка выступаю с вечерами, посвященными звукоархивистике. А дороже всех, наверное, те записи, которые мы со звукорежиссером Антоном Королевым сделали сами - скажем, диск петербуржанки Елены Шварц или чтение Семена Липкина. Замечу, что в архивной работе очень помогают сотрудники отдела звукозаписи Государственного Литературного музея. Вместе мы устроили немало интересных предприятий - звучащие вечера памяти Маршака, Мандельштама, Гумилева.

Расскажите, пожалуйста, о вашей деятельности радиоведущего. Радио - это прямой контакт со слушателем. Существует ли нечто главное, что вы стремитесь донести до внимания людей?
- Может быть, перефразируя Андрея Платонова, донести вещество любви? Впрочем, далеко не все книги, о которых я еженедельно рассказываю, так уж мне по душе. Просто очень хочется совмещать информационный посыл с личным отношением к тексту. Тут я благодарно учусь у прозаика Петра Алешковского, который и пригласил меня пять лет тому назад в этот проект.

- В конце задам вам традиционный вопрос: каковы ваши планы на будущее?
- Я хотел бы дописать две книги: об истории дома-музея Корнея Чуковского и о феномене «звучащей литературы». И сейчас вовсю разбираю свои архивы.

Настоящий подарок ценителям литературы сделала Амурская областная научная библиотека. В рамках уже традиционного проекта «Открытая трибуна», приуроченного к «Российско-китайской ярмарке культуры и искусства», в Благовещенске прошла встреча с писателями Михаилом Бутовым и Павлом Крючковым. Эти люди не только занимают посты заместителей главного редактора авторитетнейшего литературного издания «Новый мир», но и каждый интересен сам по себе. О планах редакции журнала, а также о своих собственных проектах литераторы рассказали на встрече в Благовещенске.

Прошло время, когда большие литераторы напрочь забыли дорогу в Амурскую область. Три года назад областная библиотека решила ликвидировать эту оторванность, и это получилось. У «Открытой» трибуны уже побывали писатели Алексей Варламов и Владимир Березин. Теперь – новый сюрприз. Целых два замглавреда авторитетнейшего литературного журнала «Новый мир» заглянули в Благовещенск: Михаил Бутов и Павел Крючков.

Такие встречи мы организовываем для пишущих амурчан. Они могут спросить совета у московских авторов, показать свои работы, услышать критику. Возможно, даже опубликоваться в литературном журнале, - пояснила Наталья Долгорук, директор Амурской областной научной библиотеки.

Павел Крючков и Михаил Бутов были представлены как литераторы и как заместители главного редактора журнала «Новый мир». Он издаётся с 1925 года и открыл немало известных поэтов и писателей. Самый большой тираж журнал имел в 1990 году, когда его читали более 2,7 млн. человек. Самый маленький тираж издаётся сейчас - всего 4800 экземпляров. Печатное слово всё чаще уходит в электронную форму.

Куда ни глянь – все с планшетами, едут, читают, - отметил Михаил Бутов. - Подписка почтовая отмирает, и скоро её не будет совсем. Сейчас мы занимаемся активной разработкой своего сайта, как большого литературного проекта. Но до сих пор мы плохо понимаем, как это поставить на экономические рельсы. В Интернете никто не любит платить деньги, - отметил заместитель главного редактора журнала «Новый мир». - Также мы стараемся получить государственные гранты. Такой проект есть, например, с библиотеками – нам государство перечисляет деньги, а мы рассылаем им наши номера. Здесь устранён элемент почтовой подписки, рассылка будет идти напрямую.

Михаил Бутов - российский писатель, прозаик, литературный критик, лауреат российской букеровской премии 1999 года. Он также является ведущим программы «Джазовый лексикон» на радио «Христианский церковно-общественный канал». Он - создатель антологии джазовой поэзии, председатель совета экспертов литературной премии «Большая книга». В должности заместителя главного редактора Михаил Бутов участвует в отборе авторов. Но и здесь успех нельзя до конца предугадать.

Я посмотрел список 20 самых продаваемых книг в Москве, из них 19 авторов я даже не слышал, - удивлялся Михаил Бутов. - Из нашего сегмента тоже выходят известные авторы. Такие, например, как Захар Прилепин. Но ни один из этих авторов не был «просчитан». Первая книжка Акунина выходила в бумажном переплёте тиражом всего в тысячу экземпляров. Я её храню, как коллекцию. Первое издание «Азазель».

Многие известные литераторы поддерживают девиз «Дорогу молодым!», но тут же напоминают, что хорошее писательство должно вызреть, нужен житейский опыт. Об этом говорил и Михаил Бутов.

Привлекать больше молодых авторов не планируем, так как их средний возраст и так около 35 лет. Поддаваться общественному массовому спросу у «Нового мира» также нет желания. Менять содержание нашего журнала и превращать его в «Крестьянку» мы не собираемся, - подытожил заместитель главного редактора.

В «Новом мире» печататься трудно, потому что есть из чего выбирать, - продолжил другой заместитель, Павел Крючков, редактор отдела поэзии. - С поэзией в России сегодня всё в порядке. Существует не менее 50 прекрасных стихотворцев. Хороших – несколько сотен. А вообще, стихи в России пишет каждый третий. Мы сами выбираем, кого печатать. Сложился некий круг авторов. Здесь вырисовывается ещё одна очень важная роль толстого литературного журнала: ни одно издательство не будет выпускать книжечку ради пары новых стихов. А мы можем поймать это живое дыхание поэзии.

Московские гости были абсолютно разными. Михаил Бутов был громогласный, басистый, с пышной колоритной шевелюрой. Павел Крючков, напротив, показался тонким и интеллигентным. Оба литератора оказались прекрасными рассказчиками. Павел Крючков работает научным сотрудником Государственного литературного музея (“Дом-музей Корнея Чуковского”), литературным обозревателем “Радио России”, ведёт совместно с редакцией “Нового мира” поэтический проект “Строфы” в православном журнале “Фома”. Член редколлегии тихоокеанского альманаха “Рубеж”. Редактор отдела поэзии журнала “Новый мир” с 2000 года. Лауреат телевизионной премии “Тэфи-2004” и премии “Нового мира” за 2006 год.

В Благовещенске он представил свой уникальный проект «Звучащая поэзия». По сути это коллекция голосов поэтов, читающих свои произведения. Среди них есть и записи 100-летней давности, и современные. Много лет Павел Крючков возвращает литературную звукоархивистику, которая, казалось, уже была утрачена.

Много лет назад в Москве на Новом Арбате был магазин «Мелодия», в котором на втором этаже продавались литературные пластинки. На них не актёры, а авторы читали свои стихи и прозу, - рассказал Павел Крючков. - В таком чтении сохраняются черты личности человека. Голос соврать не может, в нём видна личность. Последние 15 лет я представляю в разных точках мира эти образцы авторского чтения. Не только ушедших поэтов, но и ныне здравствующих. Например, не может Олег Чухонцев прилететь сегодня в Благовещенск, но может прилететь его голос. Недавно не стало знаменитой ленинградской поэтессы Елены Шварц, я выпустил её диск. То же относится к Инне Лиснянской.

В архивной работе ему помогают сотрудники отдела звукозаписи Государственного Литературного музея. Проект «Звучащая литература» освещался журналом «Новый мир». Кроме того, при содействии редакции было выпущено 10 «пластинок» – CD-дисков с голосами лучших современных поэтов. В течение двух лет на сайте «Нового мира» работал интернет-проект «Звучащая поэзия»: в каждой из стихотворных подборок одно из стихотворений автор читал вслух.

Ещё одна важная роль звукоархивистики – авторский черновик. Собиратель коллекции голосов обратил внимание, что например, авторские чтения Блока – это ещё один черновик. Например, в процессе записи знаменитого стихотворения «В ресторане» он заменил некоторые слова. И это сохранилось только на пластинке. Стихотворение Николая Рубцова «Тихая моя Родина», написанное в 1963 году, долгое время печаталось в варианте, прошедшем цензуру. Только благодаря аудиозаписи удалось восстановить первоначальный текст произведения. В изданиях стихотворения «Тихая моя родина» в четверостишии

Новый забор перед школою,

Тот же зеленый простор.

Словно ворона веселая,

Сяду опять на забор!

забор называется «новым», а между тем в записях чтения Рубцова звучит слово «старый». Тогда цензоры посчитали, что авторский акцент не соответствует концепции советского образования.

Пришедшие на встречу смогли также услышать записи голоса Анны Ахматовой. Будучи молодой девушкой, она читает свой знаменитое «Когда в тоске самоубийства», посвященное памяти начала I Мировой войны. Другая запись - 70-летней поэтессы, где она говорит уже полубасом в стихотворении «Мне голос был». Впрочем, спустя годы интонации и акценты полностью совпадают. Правда, в представление Ахматовой вмешалась мистика. Изначально Павел Крючков хотел прочитать стихотворение Ахматовой сам, однако в этот же момент в библиотеке погас свет. «Как будто Ахматова не позволила читать», – заметили присутствующие на встрече.

Сейчас журнал «Новый мир» готовит свой сайт, на котором будет размещён раздел звукоархивистики. Особых планов на 90-летие журнала, которое отмечается в следующем году и совпадает с Годом российской литературы, у редакции нет. А вот «Звучащая поэзия» могла бы получить продолжение на амурских просторах.

У меня есть целый цикл таких встреч, в ходе которых можно было бы рассказать массу интересных вещей. Нужно искать спонсоров, чтобы моя поездка к вам состоялась, - подытожил Павел Крючков.

Крючков Павел Михайлович (1966), зам. главного редактора журнала “Новый мир”, старший научный сотрудник “Дома-музея К.И.Чуковского в Переделикно” (Государственный литературный музей).

…Оказывается, он был со мной еще с раннего детства.

В конце 1960-х – начале 1970-х годов мама почти еженедельно привозила меня пожить к бабушке - в Малый Левшинский переулок. В огромной «генеральской» квартире было много книг: бабушкин муж, крупный военный и гражданский строитель, был образованным человеком, книжником, знал несколько языков, в том числе и персидский. В советское время, занимая «ответственные посты» (квартира была наградой за успешное строительство Челябинского тракторного завода), значительную часть своей зарплаты дед тратил на хорошую литературу. До сих пор удивляюсь - когда он все это прочитывал? Деда я не застал, он погиб в середине 50-х на строительстве нефтеперерабатывающего завода.

…Днем меня укладывали спать, а перед тем, «в утешение», бабушка снимала с верхней полки книжного шкафа (верхние полки были высокие) какой-нибудь большой и богатый том: сказки Бажова, собрание стихов Некрасова, «Витязя в тигровой шкуре». Среди прочих фолиантов были и совершенно загадочные - с названиями, похожими на имена планет: «Манас», «Джангар», «Едигей». Я рассматривал древнее персидское творение «Шахнаме» - неведомого мне Абулькасима Фирдуоси, но и думать не мог, что через двадцать пять лет мне доведется познакомиться с тем, кто подарил ему русскую речь. Разве мог я, листая тяжелый «Джангар», разглядывая изумительные гравюры уже знакомого мне по «Слову о полку Игореве» Владимира Фаворского, предполагать, что мы будем встречаться с переводчиком калмыцкого эпоса в переделкинском доме Корнея Чуковского? Придет время, и Семен Израилевич расскажет мне, что именно Чуковский первым приветствовал газетную публикацию фрагмента эпоса, и позвал молодого переводчика в гости. И было это еще до войны!

И уж совсем непостижимой видится мне дарственная надпись, сделанная им в год своего 90-летия - на позднем переложении аккадского сказания о Гильгамеше: «Прочесть Крючкову Павлу предстоит / То, что семита перевел семит».

Между нами лежало пятьдесят пять лет разницы.

Его последний юбилей отмечали любовно и торжественно. Множество людей собралось во дворе мичуринского музея Булата Окуджавы. Высились треноги телевизионных камер, улица Довженко была уставлена автомобилями. Внучка Чуковского - Елена Цезаревна - прочитала приветственное послание от Солженицына, говорили Ахмадулина, Карякин, Кублановский, Искандер и другие известные писатели. Читала стихи-гимны Инна Львовна. В конце выступил и юбиляр. Ровным голосом, неторопливо подбирая слова, он вспомнил и перечислил, сколько раз в течение жизни мог погибнуть: от войны, от болезни. И - выжил. В последние десятилетия выживал благодаря Инне Львовне Лиснянской, которая была рядом. Все были взволнованы.

Ровно через год, в сентябре 2002-го, уже не во дворе, но в небольшом помещении того же музея, Липкин читал две поэмы: «Вячеславу, жизнь переделкинская» и «Техника-интенданта», - слушая которую однажды заплакала Анна Ахматова. На этот раз улица Довженко была пуста, из поэтов мне запомнился Олег Чухонцев и Олеся Николаева, которая привела на липкинское чтение слушателей своего литинститутского семинара.

Интересно, что думали студенты, разглядывая человека, который в течение долгого времени общался с Осипом Мандельштамом, дружил с Анной Ахматовой и Василием Гроссманом, знал Платонова, Пильняка, Белого, Кузмина, Клюева и Цветаеву?

В перерыве между чтением журналистка с телеканала «Культура» пыталась взять у Семена Израилевича интервью. Он никуда не торопился, да и память его уже не была так «оперативна», и на помощь призвал Инну Львовну. Она, стоя рядом, помогала. Она всегда помнила и знала о нем всё.

Думал ли он, выйдя из Союза писателей СССР в начале 1980-х, - когда его переводы были запрещены, а иные и переводились заново, - что еще при его жизни падет безбожная власть, что о нем будут писать в газетах как об оригинальном поэте, издавать книги, присуждать премии и показывать в телевизоре? Навряд ли.

Когда в середине 1980-х я начал приезжать в переделкинский Дом Чуковского, добрейшая Клара Лозовская, многолетний секретарь Корнея Ивановича, рассказала мне о своих друзьях - поэтах Липкине и Лиснянской. Я тогда о них, естественно, ничего не слышал. Кларочка дала мне книги, изданные за границей и две аудиокассеты: она записала их чтение сразу после самоисключения из СП, зная, что время жестоко, а судьба непредсказуема; власти, как мы знаем, были готовы ко всему. Поэты - тоже.

Но вот - случился Горбачев, и в середине 1988-го я оказался на первом Липкинском вечере в Доме литераторов. Зал был полон, ведущий вечер писатель Лев Озеров объявил громогласно, что в зале присутствует Лидия Корнеевна Чуковская и все, помню, встали.

Теперь я думаю, что Л. К. своим редким приходом «в собрание» «продолжила» Анну Ахматову, которая пришла на единственный вечер Семена Израилевича в ВТО - в середине 1960-х. Липкин рассказывал мне, что он пытался отговорить Анну Андреевну, увидев, что помещение тесное, что лифт не всегда работает и прочее. Но она - пришла.

А моя жизнь после того вечера и просветительской работы Клары Лозовской навсегда изменилась. Точнее - разделилась: на время, которое я жил без стихов Лиснянской и Липкина, и - время с ними. Оно длится и посейчас.

Кстати, еще до всех вечеров, многочисленных публикаций в журналах и книг - о значении поэзии Инны Лиснянской со мной говорил именно Семен Израилевич. Он объяснял мне что поэтический предок Инны Львовны - Михаил Лермонтов, с его трагизмом и болью; говорил о ее христианстве («достоевская» мысль: слабый больше нуждается в возвышении, чем сильный), о теме смерти в ее стихах, о самосознании крови и культуры… А она - рассказывала о нем.

Конечно, меня подмывает говорить о стихах, но, слава Богу, о поэзии Липкина не так уж и много, а все-таки написано: Ст. Рассадин, Андрей Немзер, Юрий Кублановский, Александр Солженицын…

Однажды, когда я уже вовсю трудился на журналистской ниве, Семен Израилевич спросил меня: «Почему Вы никогда не пишете и не говорите о нас с Инной? Вот мы с Вами часто видимся, гуляем вместе, Вы, кажется, читаете наши стихи. Может быть Вам не нравится?»

Я попытался, как мог, объяснить, что не решаюсь. Что это слишком ответственно, что, наконец, боюсь промахнуться, написать глупость или неточность…. Что быть их молодым другом - это одно, а публичным читателем - совсем другое. Что я, наконец, начинаю понимать, с кем имею дело, и от этого еще страшнее. Липкин ничего не сказал, но когда, спустя время, я выпустил две радиопередачи - о поэзии Инны Львовны и о его стихах, заметил: «А вот эту тему - речь шла о его своеобразном экуменизме - отметили только Рассадин и вы». Господи, как я ликовал!

И тогда, и долгое время впоследствии, никакого загородного жилья у них не было. Восстановленные в писательских правах, они часто жили в переделкинском доме творчества, и я навещал их после экскурсий. Уже тогда занимался аудиозаписью, и записывал обоих: надеюсь вскорости опубликовать чтение Семена Израилевича и некоторые его монологи. Интересно, что мемуарная часть его разговоров (некоторые из которых я записывал на пленку) - по ходу жизни - прочитывалась мной в выходящих постепенно его книгах.

Переслушав их перед написанием этих страничек, я ощутил особую свежесть: он каждый раз рассказывал заново. Уж, казалось, почти на каждом 1-ом апреля, в день рождения Чуковского, Семен Израилевич вспоминал, как он в молодости открыл для себя Чуковского-критика. Вспоминал, как в отличие от Инны Львовны не рос на его стихотворных сказках, говорил, что критический стиль метод размышлений Корнея Ивановича близок Аполлону Григорьеву, рассказывал об их встречах, о поездке в Одессу к маме Чуковского - это каждый раз было впервые.

Друг Лидии Корнеевны, многолетний хранитель и экскурсовод Дома Чуковского, а ныне его заведующий - Сергей Агапов, однажды обратил мое внимание на то, как ведет себя Семен Израилевич во время застольного разговора. Вот он рассказывает что-то, и вдруг кто-то не то чтобы перебивает, но встревает - репликой, и, как это часто бывает, не может остановиться. Семен Израилевич смиренно молчит, с особенным интересом вглядываясь в говорящего. Он как будто пытается разглядеть что-то особенное, важное, увидеть какую-то особую печать, отмеченность .

Впоследствии я научился замечать в нем этот взгляд, и если отмеченность находилась, лицо Семена Израилевича явственно светлело: детские, мудрые глаза излучали радость и понимание.

Нет, без стихов тут нельзя. Ведь он, возможно, не зная того, оказался для многих из нас и учителем-проводником. Он говорил сразу обо всем, и говорил самое главное:

Мы заплатили дорогой ценой

За острое неверие Вольтера;

Раскатом карманьолы площадной

Заглушены гармония и мера;

Концлагерями, голодом, войной

Вдруг обернулась Марксова химера;

Все гаснет на поверхности земной, -

Не гаснет лишь один светильник: вера.

В светильнике нет масла. Мрак ночной -

Без берегов. И все же купиной

Неопалимой светим и пылаем.

И блещет молния над сатаной,

И Моисея жжет пустынный зной,

И Иисус зовет в Ерушалаим.

Как чудесно это тройное «и» - эта вытянутая шея проповедника, его вглядывание и вера в людей, которые могут и должны идти.

Однажды он сказал мне буквально следующее: «Я вам признаюсь, как другу: я знаю, какие мои стихи будут жить после меня. Это “Техник-интендант”…» Вспоминаю, как замечательно и вдохновенно об этой поэме в течение целого вечера мне рассказывал Юрий Федорович Карякин.

Кажется, только он, Липкин, и написал моление о молитве; точнее, мудрое и короткое признание-размышление о том, чем и в чем может мечтать остаться поэт:

Ужели красок нужен табор,

Словесный карнавал затей?

Эпитетов или метафор

Искать ли горстку поновей?

О, если бы строки четыре

Я в завершительные дни

Так написал, чтоб в страшном мире

Молитвой сделались они…

Трудно передать, какие чувства охватывают, когда вы идете с ним под руку на ужин в Дом творчества (добрая Инна Львовна снаряжала меня и как проводника, и как едока - отдавая свою порцию, а я приносил ей булочку «для кофе»). Падает густой снег, вы пытаетесь смахнуть небольшой сугробик с его плеча, а он останавливается посреди дорожки. «…Когда Осип Эмильевич курил, он сбрасывал пепел через левое плечо, на котором постепенно вырастал такой погон, такой холмик…»

Не зная, что все эти вопросы до меня уже давным-давно задавал Павел Нерлер, я простодушно выспрашивал, вспоминается ли ему еще что-нибудь о Мандельштаме уже теперь, когда «Угль, пылающий огнем» - написан. И - снится ли ему поэт? «…Мне часто не снится… а - я разговариваю с ним. Он уже читает меня зрелого, а не мальчика. …Как он ругает меня… Большей часть - ругает, потому что тогда он меня ругал. Но уже он ругает те вещи, которые я написал позже, когда он давно был убит. Я с ним беседую. Даже бывает такое у меня: я говорю, что Надежда Яковлевна не всегда умно делает все, что нужно (это - мелочи, связанное с публикациями, вот такое)… Я говорю: вот это она напрасно сняла, а это надо было дать. Я ему говорю».

Как гениально сказала Инна Львовна: «Сёма сразу родился взрослым».

Его всерьез волновали только три темы: Бог, народ, история (и человек в ней).

А в повседневности - приходишь, а они играют в карты или работают - каждый в своей комнате.

А как он шутил: бывало - нежно и по-добому; бывало - точно-сердито. Мы сидели в столовой, помню, с Инной Львовной и дочерью Василия Гроссмана. Принесли шницель. Семен Израилевич взял нож, попробовал резать, остановился и внимательно осмотрел инструмент. «Нож тупой, как…» И он назвал имя крупного литературного чиновника, преуспевшего в «метрополевской» травле: ныне столь же благополучного, как и в те годы.

Когда после долгого перерыва мы вместе с моей будущей женой пришли навестить их, Семен Израилевич, глядя на Алену, воскликнул: «Раньше Вы были как “Руслан и Людмила”, а стали - как “Борис Годунов”». Это было более чем точно.

Помню, он с горечью говорил мне, что никто не заметил, какой строфой написана его поэма «Нестор и Сария»: как с помощью этой строфы он пытался изобразить характер абхазцев. Однажды энергично показал мне, в чем, собственно, было отличие их поэтической «четверки» (Тарковский-Штейнберг-Липкин-Петровых) от «генеральной» поэтической линии: вызов ассонансам и господствующей неточной рифме. Вспоминал, как не любившей Бунина Ахматовой - показал «плач» в стихотворении «Одиночество»: «…Что ж! Камин затоплю, буду пить… / Хорошо бы собаку купить». Вот это «ку-ку» - в конце, это сдавленное рыдание.

Ценя в поэзии мысль (и сам был прежде всего - повествователем), завораживающе читал Бунина, который входил в его знаменитый список великих поэтов прошлого века:

Был я сыном, братом, другом, мужем и отцом,

Был в довольстве… Все насмарку! Все не то, не то!

Заплачу за путь венчальным золотым кольцом,

А потом… Потом в таверну: вывезет лото!

– Вы посмотрите, Паша, это же целый роман!

Последний раз мы долго говорили об обожаемом им Бялике, о том, как папа приводил маленького Сёму во двор синагоги, где Хаим-Нахман беседовал с людьми в толпе. Семен Израилевич вспоминал, как его детская память впитала необычные монологи великого еврейского пиита. И - читал мне под шелест магнитофонной ленты «Из бесед цадика из Виледника» - «Моя мама, будь благословенна ее память»:

И взывали из сердца ее праматери

и херувимы,

Из гортани рыдали:

Слышишь, Славы Престол, слышишь,

Его глаза наполнялись слезами.

У меня сжималось в горле.

Он умер 31 марта, за день до очередного дня рождения Чуковского. Мы с Сережей Агаповым уже обсуждали, как завтра поедем к ним с Инной Львовной в Мичуринец, как привезем их в Дом - перед самым началом нашего традиционного собрания.

…Когда мы приехали в тот вечер, он лежал на полу в большой комнате, куда его перенесли с улицы, широко раскинув руки. Сергей сделал движение - сложить их на груди.

Плачущая Инна Львовна: «Не надо, Сережа. Семе бы это не понравилось, он был иудеем. Оставим так».

Мы ждали машину. Было не страшно.

Можно ли было тогда представить, что Господь пошлет Инне Львовне силы и вдохновение на книгу «Без тебя»? Книгу, равной которой не было в нашей русской поэзии.

Я и сейчас думаю, что душа С. И. взирает из рая на жену - с гордой нежностью. «Паша, я - современник Инны Лиснянской», - говорил он мне незадолго. - «У нее даже есть стихи, которые должен был бы написать я, но почему-то написала она».

Минувшей осенью, в день его рождения, я отправился на кладбище: Инна Львовна попросила взглянуть что там и как, она собиралась придти попозже.

Я прихватил с собой веник, начал обметать надгоробье, усыпанное желтыми листьями, - как вдруг на камень слетела маленькая коричневая птичка. Нисколько не боясь моего веника, она, склонила головку, как будто вглядывалась в меня.

Чуть более резкое движение. Птичка не шелохнулась. И пока я мёл - то более, то менее энергично, - она была рядом: попрыгивая с место на место. Скованность и усталость от прошедшего дня постепенно куда-то ушли, я закончил свое дело, сложил листья в мешок и выпрямился. На душе стало тепло и спокойно. И - посмотрел на птичку: она была еще здесь.

Секунда - и только поднявшийся в воздух листок. Птички уже не было.

Я рассказал о кладбищенской гостье Инне Львовне, а она мне и говорит: «Это же его душа показалась!..».

Семен Израилевич, я так по Вам соскучился.

Когда вы приезжаете к людям с этими записями, как это можно назвать - концерт, лекция, вечер памяти?

Этот момент, очевидно, требует и от вас, и от аудитории какого-то особого благоговения...

А кто постоянный герой ваших вечеров, с кем вы не расстаетесь?

А почему все-таки так важно не только читать, но и слушать поэзию в авторском исполнении?

Из досье "РГ"