Почему ванька тепляшин поехал домой

Развить творческую активность учащихся, пробудить желание учиться, возможно через творческое взаимодействие учителя и ученика, через активный диалог. Богатый материал для этого дают уроки литературы.

Для примера возьмём программу под редакцией Т.Ф. Курдюмовой. Учебник по литературе для 9-го класса предлагает тему: В.М. Шукшин. Рассказ “Ванька Тепляшин”. Вступительная статья об авторе обещает ученикам встречу с мастером рассказов, в которых живут бесхитростные и безыскусственные люди деревни. При этом автор, описывая обыденное, находит в них много нового, неизвестного, глубинного. Его типичный герой – человек чудаковатый, душевный, отзывчивый в радости и беде. Таков и Ванька, один из шукшинских “чудиков”. Это нашлось в нашем языке и точно выражает главное в натуре героев Шукшина.

В 9-м классе дети уже знают, что художественное произведение рассматривается с трёх позиций: тема, идея, форма.

Вот и сейчас ученикам предлагается задание: определить тему рассказа. На первый взгляд может показаться, что этот рассказ о больнице, о нравах в ней, о лечении. Но нет. В процессе диалога приходим к выводу, что здесь главное - отношения людей между собой, а особенно сына и матери – тёплые, мягкие, любовные; он – защитник старой женщины, он не позволяет ей унижаться, так как остро реагирует на зло и несправедливость, живёт по велению своего доброго сердца. В больнице он тоскует, хотя рядом люди, с которыми он разговаривает, иногда шутит. Он часами стоял у окна, смотрел в него. А причина в том, что он был не дома.

Это суждение рождается после беседы с учениками, когда они предлагали свои варианты. Теперь надо найти доказательства этого вывода. Их в тексте много. Вот как автор говорит о встрече с матерью.

“Каково же было его удивление, радость, когда он в этом (городском) мире внизу вдруг увидел свою мать… Пробирается через улицу, оглядывается – боится. Ах, родная ты, родная! Вот догадалась-то.

Мама идёт! – закричал он всем в палате радостно.

Так это было неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость человеческая, что все засмеялись”.

И ещё один фрагмент, говорящий об отношении сына к матери. “Ваньку впервые поразило, - он обратил внимание, - какой у матери сделался жалкий голос, даже какой-то заученно – жалкий, привычно – жалкий … . И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно просит. Он велел ей молчать:

Помолчи, мам.

И в конце рассказа, когда они уходят из больницы, он опять говорит ей:

Ещё одно тебе скажу: не проси так никого, как давеча этого красношарого просила. Никогда никого не проси. Ясно?.. Слушать стыдно.

Вот так, предлагая ученикам найти в тексте слова, определяющие тему, логично приходим к главной мысли, то есть к идее. Предлагаю сформулировать её и опять найти в тексте доказательства. Ванька Тепляшин дважды произносит их коротко и точно: “Человеком надо быть, а не сшибать полтинники”. Прав ли он? Безусловно. Человеческие отношения нельзя определять деньгами. Это ненормально с точки зрения его морали, хотя другие мужики из больничной палаты предлагали этот способ решения проблемы, уверенно считая его наиболее результативным. И этот же Евстигнеев, что помогал вахтёру ловить Ваньку, выдавая одежду, с запоздалым укором негромко сказал:

Ты бы ему копеек пятьдесят дал, и всё – никакого шуму не было бы. Молодёжь, молодёжь …

Ванька ничего не стал объяснять Евстигнееву. Он спешил к плачущей матери.

Очень интересно, живо идёт обсуждение формы рассказа, способов, приёмов, использованных автором. Предлагаю ещё раз посмотреть на главного героя и найти в нём через слова его самого и автора самое существенное, определяющее его натуру.

Что увидели сразу? Автор замечает, что он “наладился тосковать”. У Шукшина, да и вообще в жизни, тоска – удел людей честных, со сложной внутренней организацией, хотя на вид они просты. И глагол “наладился” точно определяет тот факт, что эта тоска стала постоянной. А вот когда после конфликта Ванька принял решение уехать, он сразу успокоился, помчался в палату, чтобы собрать вещи. Потом автор пишет, что ему становилось легче и легче. А когда он прощался, то сделал это весело, пожелал всем здоровья, даже вахтёру, который обидел мать, сказал: “Будь здоров!” и с лёгкой душой поскакал вниз.

И ещё раз хочется сказать об удачно найденном слове “тосковать”, не скучать, а именно тосковать, так как скучают обычно бездельники. Ванька же из деревни, где все при деле, где скучать просто некогда.

Здесь мы замечаем роль глаголов, рисующих действия Ваньки: помчался, поскакал. Так он спешил к матери, торопился домой из чужого ему города.

Второе, что мы видим в Ваньке, - он прост, бесхитростен, речь полна таких слов, как: хлобысь, шваркнуло, фифочка, соскочить с зарубки, сцапать, загогулина (о вахтёре). Это не только просторечные слова. В них и смысловая точность в выражении действий, в характеристике, и удивительная образность. Искренность и простоту Ваньки автор выразил ещё и такими словами: “…он и врать-то не умеет. Это ведь тоже уметь надо”.

Ванька Тепляшин – натура тонкая, наблюдательная. Может, потому и город он не принял – чужой он для него. “Стоял он часами у окна, смотрел, как живёт чужая его уму и сердцу улица. Странно живёт: шумит, кричит, а никто друг друга не слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху все люди одинаковы, кажется, что они никуда не убегают: какой-то загадочный бег на месте”. Сказано коротко, но точно.

Смотрим в учебнике вопрос: “Почему у него постоянно возникают конфликты с окружающими людьми?” После уже сказанных наблюдений и выводов ясно, почему у Ваньки конфликты. Он искреннее, честнее других, у него свои мерки, хотя он нигде не философствует, он просто живёт, не завидуя, не хитря, не интригуя, не декларируя свои принципы.

Очень интересен такой вопрос: “Как вы думаете, связаны ли с идейным смыслом рассказа имя и фамилия героя?” Дети уже знают, что имя героям авторы выбирают со смыслом, это один из авторских приёмов характеристики.

Вспоминаем, что имя Иван в переводе “Благодать Божия”. Иван, Иванушка – герой народных сказок, это умелец, человек простой, но не однозначный, из сложных ситуаций выходит молодцом благодаря своей смекалке, находчивости. Часто из трёх сыновей он самый ответственный, надёжный. Уменьшительное Ванька делает его проще, ближе. А фамилия явно говорящая о душевной щедрости, теплоте. В сочетании имени и такой фамилии – надёжность и гарантия добрых отношений.

Отвечаем на следующий вопрос: “Какое социально-нравственное явление символизирует образ красноглазого вахтёра?” Когда мы сравним глаголы “прокуковал, отстукал” и “говорил”, то увидим огромную разницу между ними, а вывод напрашивается такой: перед нами не просто неприятный человек, а казённая душа, которая, если и пойдёт на уступку, то только за деньги. На первый взгляд может показаться, что он рьяно выполняет свою службу, а на самом деле – полное равнодушие к человеку, неспособность понять радость одного и горе другого, поэтому он, унижая человека, даже не понимает, насколько дурно выглядит в обществе. В. Шукшин нашёл очень точные глаголы: отстукал, прокуковал. Лучше не скажешь.

Предлагаю посмотреть на синтаксис рассказа: какова его особенность? Повторяем отличительные черты рассказа вообще и шукшинского в частности. После этого пытаемся найти доказательства динамичности повествования, то есть наличие и даже обилие простых предложений. Вот один из примеров.

“…Ваньку им не удалось сцапать… Он не убегал, но не давал себя схватить… Крик, шум поднялся… Набежало белых халатов. Прибежал Сергей Николаевич, врач Ванькин… Красноглазого и Евстигнеева еле-еле уняли. Ваньку повели наверх. Сергей Николаевич повёл. Он очень расстроился”.

Точно так же выглядит рассказ Ваньки: предложения короткие, картина яркая. Всё это говорит о таланте рассказчика, который живёт в нём и не претендует на что-либо. Вот как звучит его рассказ.

“Лёд впереде уже от так от горбатился – горкой… Я открыл дверцу, придавил газку. Вдруг – вниз поехал!.. ну, поехал!.. Натурально, как с горки! Вода – хлобысь мне в ветровое стекло! А дверку льдиной шваркнуло и заклинило. И я, натурально, иду ко дну, а дверку, а дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине.

Он не врёт, но больные не верят: “Ты прямо, как это… как в баню попал: “вылез, начинаю осматриваться”. Меньше ври-то”. Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.

Вот так эмоциональный рассказ характеризует самого рассказчика и автора, который нашёл для него и слова, и интонацию.

В учебнике 9 класса ученикам предложено повествование В.Астафьева “Царь-рыба” (фрагменты), В.Распутина “Деньги для Марии” (фрагменты), А. Вампилова “Старший сын” (фрагменты). Безусловно, выбраны фрагменты самые яркие, так что и ученикам читать интересно, и учителю работу над текстом организовать легче, так как составители учебника уже расставили некоторые акценты, остальное сделает учитель, организуя активный диалог с учениками.

Найдите в тексте рассказа слова, которыми может быть сформулирована его основная идея.

"Надо человеком быть!"

В чем вы усматриваете основную тему и идею рассказа?

Основная идея рассказа выражена в словах его героя "Надо человеком быть!", которые он дважды произносит. Тем самым Шукшин выдвигает в качестве ведущей проблемы произведения человеческое достоинство личности, недопустимость его унижения.

Охарактеризуйте героя рассказа. Почему у него постоянно возникают конфликты с окружающими людьми?

Конфликты возникают из нежелания смириться с несправедливостью. Об этом мы узнаем из слов матери. "Нигде ты, сынок, как-то не можешь закрепиться, - сказала мать свою горькую думу. - Из ФЗУ тада тоже…" Слова "Надо человеком быть!", в которых выражена идея рассказа, Ванька Тепляшин относит не только и не столько к красноглазому вахтеру (воспитывать его уже поздно), сколько к людям, которые героя окружают, и прежде всего к самому себе, чтобы и впредь оставаться бескомпромиссным к проявлениям несправедливости и бесчеловечности. Автор солидарен с ним, хотя и не принимает те средства борьбы против зла, которые избирает Ванька.

Душу героя щемила униженность матери. Его поразило, какой у нее стал жалкий голос, даже какой-то заученно жалкий, привычно жалкий. Ему стало стыдно за мать. Второй раз вспоминает он об унижении матери, когда доктор Сергей Николаевич уговаривает его остаться долечиваться. И это воспоминание усилило решение Ивана уйти из больницы. Наконец, по дороге домой он вновь вспоминает обидную для него сцену и говорит матери: "Не проси так никого, как давеча этого красношарого просила. Никогда никого не проси. Ясно?" Герой рассказа органически не принимает приспособленческой морали, которая проявляется и в униженных просьбах матери, и в намеках соседей по палате и гардеробщика Евстигнеева на всесильный полтинник, и в упреке доктора, зачем связался (слово неоднократно повторяется в тексте) с вахтером. Поэтому и не принимает он столь заманчивого предложения врача, который был готов поселить Ванькину мать у себя в доме.

Симпатия писателя по отношению к герою выразилась в сочетании мягкого юмора и лиризма в повествовании.

В каких ситуациях, изображенных Шукшиным, особо остро отстаивается авторская позиция?

Прежде всего, в сцене столкновения Ваньки Тепляшина с вахтером, в диалогах героя с доктором, соседями по палате, с Евстигнеевым. Автор не приемлет нравственных компромиссов и потому солидаризируется с Ванькой, когда тот решает покинуть больницу, несмотря на симпатию к Сергею Николаевичу.

Можно ли Ваньку Тепляшина отнести к разряду шукшинских "чудиков"? Мотивируйте свой ответ.

Разумеется, да. "Чудики" Шукшина пытаются понять, осмыслить жизнь, чтобы "душа не болела". Они открывают правду жизни страстно и мучительно, их поведение воспринимается стандартными, прагматичными людьми как отклонение от нормы. Таков и Ванька Тепляшин.

Какое социально-нравственное явление символизирует образ красноглазого вахтера? Какие художественные средства использованы для его создания? Какие синонимы заменяют слово "говорил" по отношению к вахтеру? В чем их смысл?

Другая, не менее важная мысль звучит в рассказе: быть человеком - значит быть личностью. Между тем на фоне искренней радости встречи с матерью сына читатель с гневом воспринимает бездушие, настоящую бесчеловечность красноглазого вахтера. Он не произнес, не сказал, а "деревянно прокуковал: "В субботу, среду, воскресенье". Писатель передает его речь отрывочными фразами и восклицаниями: "Назад! Ко мне! Тут произвол!"

Столкновение Ваньки Тепляшина и красноглазого обрисовано также с помощью приема контраста. Если вахтер с презрением относится к людям, не считает нужным реагировать на их просьбы и объяснения, разве что может его смягчить полтинник, то Ванька с достоинством требует уважения к себе, даже в драке не нападает, а отбивается, чтобы поменьше летели стулья и тумбочки.

Почему Ваньке не понравилось в больнице?

Ивану грустно от пребывания в городской больнице, потому что он испытывает чувство одиночества. Там он тоскует не только по родному саду, селу, но и по доброму человеческому отношению, в котором заключено понимание людьми его индивидуальности. Здесь же он только "тематический больной". Тоскливое состояние усугубляется и видом из окна - все люди кажутся ему одинаковыми.

Большую роль в рассказе играет , с помощью которой автор обличает бездушие и ратует за торжество истинной красоты человека. Так, в обстановке больничной скуки во весь голос "неожиданно вскрикнула радость человеческая". "Мама идет!" - закричал он всем в палате радостно".

Что означают слова "тематический больной"? Какую роль они играют в этом рассказе?

"Тематический больной" - это пациент, диагноз которого соответствует профилю научно-исследовательской работы больницы, кафедры медицинского вуза, расположенной на ее территории, или деятельности отдельного врача, работающего над кандидатской или докторской диссертацией. Такие больницы осуществляют специальный подбор пациентов, на которых испытывают новые методы лечения. Язва двенадцатиперстной кишки, которой страдал Ванька Тепляшин, была, по-видимому, темой отделения и доктора Сергея Николаевича. В больнице даже медсестры называют Ваньку "тематический больной". Тем самым Шукшин показал факт обезличивания человека, против чего он сам восставал в своих рассказах, стремясь наделять своих героев индивидуальными, не похожими на других чертами характера, интересами, манерой поведения. Восстает против обезличивания человека и герой рассказа. Выражение "тематический больной" в рассказе используется в ироническом смысле.

Как вы думаете, связаны ли с идейным смыслом рассказа имя и фамилия героя?

Несомненно, да. Иван, Ванька - типично русское имя, распространенное в деревнях и имеющее широкое бытование в произведениях русского фольклора. Как правило, сказочный Иван открыт, добросердечен, общителен, борец за справедливость. Характеристика героя по его именной номинации дополняется фамилией Тепляшин, что еще в большей степени усиливает представление о нем как искреннем, теплом по отношению к людям человеке. Может быть, в какой-то мере его фамилия указывает на способность к взрыву, вспыльчивость.

Как скачать бесплатное сочинение? . И ссылка на это сочинение; Вопросы и ответы к рассказу В. М. Шукшина «Ванька Тепляшин уже в твоих закладках.

Дополнительные сочинения по данной теме

Василий Шукшин

Ванька Тепляшин

Ванька Тепляшин лежал у себя в сельской больнице с язвой двенадцатиперстной кишки. Лежал себе и лежал. А приехал в больницу какой-то человек из районного города, Ваньку вызвал к себе врач, они с тем человеком крутили Ваньку, мяли, давили на живот, хлопали по спине… Поговорили о чем-то между собой и сказали Ваньке:

– Поедешь в городскую больницу?

– Зачем? – не понял Ванька.

– Лежать. Также лежать, как здесь лежишь. Вот… Сергей Николаевич лечить будет.

Ванька согласился.

В горбольнице его устроили хорошо. Его там стали называть "тематический больной".

– А где тематический больной-то? – спрашивала сестра.

– Курит, наверно, в уборной, – отвечали соседи Ванькины. – Где же еще.

– Опять курит? Что с ним делать, с этим тематическим…

Ваньке что-то не очень нравилось в горбольнице. Все рассказал соседям по палате, что с ним случалось в жизни: как у него в прошлом году шоферские права хотели отнять, как один раз тонул с машиной…

– Лед впереди уже о так от горбатится – горкой… Я открыл дверцу, придавил газку. Вдруг – вниз поехал!.. – Ванька, когда рассказывает, торопится, размахивает руками, перескакивает с одного на другое. – Ну, поехал!.. Натурально, как с горки! Вода – хлобысь мне в ветровое стекло! А дверку льдиной шваркнуло и заклинило. И я, натурально, иду ко дну, а дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине. Тогда я другую нашарил, вылез из кабины-то и начинаю осматриваться…

– Ты прямо, как это… как в баню попал: "вылез, начинаю осматриваться". Меньше ври-то.

Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.

– Я вру?! – некоторое время он даже слов больше не находил. – Хот… Да ты что? Как же я врать стану! Хот…

И верно, посмотришь на Ваньку – и понятно станет, что он, пожалуй, и врать-то не умеет. Это ведь тоже – уметь надо.

– Я, значит, смотрю вверх – вижу: дыра такая голубая, это куда я провалился… Я туда погреб.

– Да сколько ж ты под водой-то был?

– А я откуда знаю? Небось недолго, это я рассказываю долго. Да еще перебивают…

– Ну, вылез… Ко мне уже бегут. Завели в первую избу…

– Сразу – водки?

– Одеколоном сперва оттерли… Я целую неделю потом "красной гвоздикой" вонял. Потом уж за водкой сбегали.

…Ванька и не заметил, как наладился тосковать. Стоял часами у окна, смотрел, как живет чужая его уму и сердцу улица. Странно живет: шумит, кричит, а никто друг друга не слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху все люди одинаковы, кажется, что они никуда не убегают: какой-то загадочный бег на месте. И Ванька скоро привык скользить взглядом по улице – по людям, по машинам… Еще пройдет, надламываясь в талии, какая-нибудь фифочка в короткой юбке, Ванька проводит ее взглядом. А так – все одинаково. К Ваньке подступила тоска. Он чувствовал себя одиноко.

И каково же было его удивление, радость, когда он в этом мире внизу вдруг увидел свою мать… Пробирается через улицу, оглядывается – боится. Ах, родная ты, родная! Вот догадалась-то.

– Мама идет! – закричал он всем в палате радостно. Так это было неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость человеческая, что все засмеялись.

– Где, Ваня?

– Да вон! Вон, с сумкой-то! – Ванька свесился с подоконника и закричал: – Ма-ам!

– Ты иди встреть ее внизу, – сказали Ваньке. – А то ее еще не пропустят: сегодня не приемный день-то.

– Да пустят! Скажет – из деревни… – гадать стали.

– Пустят! Если этот стоит, худой такой, с красными глазами, этот сроду не пустит.

Ванька побежал вниз.

А мать уже стояла возле этого худого с красными глазами, просила его. Красноглазый даже и не слушал ее.

– Это ко мне! – издали еще сказал Ванька. – Это моя мать.

– В среду, субботу, воскресенье, – деревянно прокуковал красноглазый.

Мать тоже обрадовалась, увидев Ваньку, даже и пошла было навстречу ему, но этот красноглазый придержал ее.

– Да ко мне она! – закричал Ванька. – Ты что?!

– В среду, субботу, воскресенье, – опять трижды отстукал этот… вахтер, что ли, как их там называют.

– Да не знала я, – взмолилась мать, – из деревни я… Не знала я, товарищ. Мне вот посидеть с им где-нибудь, маленько хоть…

Ваньку впервые поразило, – он обратил внимание, – какой у матери сразу сделался жалкий голос, даже какой-то заученно-жалкий, привычно-жалкий, и как она сразу перескочила на этот голос… И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно просит. Он велел ей молчать:

– Помолчи, мам.

– Да я вот объясняю товарищу… Чего же?

– Помолчи! – опять велел Ванька. – Товарищ, – вежливо и с достоинством обратился он к вахтеру, но вахтер даже не посмотрел в его сторону. – Товарищ! – повысил голос Ванька. – Я к вам обращаюсь!

– Вань, – предостерегающе сказала мать, зная про сына, что он ни с того ни с сего может соскочить с зарубки.

Красноглазый все безучастно смотрел в сторону, словно никого рядом не было и его не просили сзади и спереди.

– Пойдем вон там посидим, – изо всех сил спокойно сказал Ванька матери и показал на скамеечку за вахтером. И пошел мимо него.

– Наз-зад, – как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел развернуть Ваньку за рукав.

Ванька точно ждал этого. Только красноглазый коснулся его, Ванька движением руки вверх резко отстранил руку вахтера и, бледнея уже, но еще спокойно, сказал матери:

– Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.

Но и дальше тоже ждал Ванька – ждал, что красноглазый схватит его сзади. И красноглазый схватил. За воротник Ванькиной полосатой пижамы. И больно дернул. Ванька поймал его руку и так сдавил, что красноглазый рот скривил.

– Еще раз замечу, что ты свои руки будешь распускать… – заговорил Ванька ему в лицо негромко, не сразу находя веские слова, – я тебе… я буду иметь с вами очень серьезный разговор.

– Вань, – чуть не со слезами взмолилась мать. – Господи, господи…

Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, потом пришел в движение и подал громкий голос тревоги.

– Стигаеев! Лизавета Сергеевна!.. – закричал он. – Ко мне! Тут произвол!.. – и он, растопырив руки, как если бы надо было ловить буйно помешанного, пошел на Ваньку. Но Ванька сидел на месте, только весь напружинился и смотрел снизу на красноглазого. И взгляд этот остановил красноглазого. Он оглянулся и опять закричал: – Стигаеев!

Из боковой комнаты, из двери выскочил квадратный Евстигнеев в белом халате, с булочкой в руке.

– А? – спросил он, не понимая, где тут произвол, какой произвол.

– Ко мне! – закричал красноглазый. И, растопырив руки, стал падать на Ваньку.

Ванька принял его… Вахтер отлетел назад. Но тут уже и Евстигнеев увидел "произвол" и бросился на Ваньку.

…Ваньку им не удалось сцапать… Он не убегал, но не давал себя схватить, хоть этот Евстигнеев был мужик крепкий и старались они с красноглазым во всю силу, а Ванька еще стерегся, чтоб поменьше летели стулья и тумбочки. Но все равно, тумбочка вахтерская полетела, и с нее полетел графин и раскололся. Крик, шум поднялся… Набежало белых халатов. Прибежал Сергей Николаевич, врач Ванькин… Красноглазого и Евстигнеева еле-еле уняли. Ваньку повели наверх. Сергей Николаевич повел. Он очень расстроился.

– Ну как же так, Иван?..

Ванька, напротив, очень даже успокоился. Он понял, что сейчас он поедет домой. Он даже наказал матери, чтоб она подождала его.

– На кой черт ты связался-то с ним? – никак не мог понять молодой Сергей Николаевич. Ванька очень уважал этого доктора.

– Он мать не пустил.

– Да сказал бы мне, я бы все сделал! Иди в палату, я ее приведу.

– Не надо, мы счас домой поедем.

– Как домой? Ты что?

Но Ванька проявил непонятную ему самому непреклонность. Он потому и успокоился-то, что собрался домой. Сергей Николаевич стал его уговаривать в своем кабинетике… Сказал даже так:

– Пусть твоя мама поживет пока у меня. Дня три. Сколько хочет! У меня есть где пожить. Мы же не довели дело до конца. Понимаешь? Ты просто меня подводишь. Не обращай внимания на этих дураков! Что с ними сделаешь? А мама будет приходить к тебе…

– Нет, – сказал Ванька. Ему вспомнилось, как мать униженно просила этого красноглазого… – Нет. Что вы!

– Но я же не выпишу тебя!

– Я из окна выпрыгну… В пижаме убегу ночью.

– Ну-у – огорченно сказал Сергей Николаевич. – Зря ты.

– Ничего, – Ваньке было даже весело. Немного только жаль, что доктора… жалко, что он огорчился. – А вы найдете кого-нибудь еще с язвой… У окна-то лежит, рыжий-то, у него же тоже язва.

– Не в этом дело. Зря ты, Иван.

– Нет, – Ваньке становилось все легче и легче. – Не обижайтесь на меня.

– Ну, что ж… – Сергей Николаевич все же очень расстроился. – Так держать тебя тоже бесполезно. Может, подумаешь?.. Успокоишься…

– Поедешь в городскую больницу?

– Зачем? – не понял Ванька.

– Лежать. Так же лежать, как здесь лежишь. Вот… Сергей Николаевич лечить будет.

Ванька согласился.

В горбольнице его устроили хорошо. Его там стали называть «тематический больной».

– А где тематический больной-то? – спрашивала сестра.

– Курит, наверно, в уборной, – отвечали соседи Ванькины. – Где же еще.

– Опять курит? Что с ним делать, с этим тематическим…

– Ты прямо, как это… как в баню попал: «вылез, начинаю осматриваться». Меньше ври-то.

Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.

– Я вру?! – Некоторое время он даже слов больше не находил. – Хот… Да ты что? Как же я врать стану! Хот…

– Я, значит, смотрю вверх – вижу: дыра такая голубая, это куда я провалился… Я туда погреб.

– Да сколько ж ты под водой-то был?

– А я откуда знаю? Небось недолго, это я рассказываю долго. Да еще перебивают…

– Ну, вылез… Ко мне уже бегут. Завели в первую избу…

– Сразу – водки?

– Одеколоном сперва оттерли… Я целую неделю потом «Красной гвоздикой» вонял. Потом уж за водкой сбегали.

– Мама идет! – закричал он всем в палате радостно.

Так это было неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость человеческая, что все засмеялись.

– Где, Ваня?

– Да вон! Вон, с сумкой-то! – Ванька свесился с подоконника и закричал: – Ма-ам!

– Ты иди встреть ее внизу, – сказали Ваньке. – А то ее еще не пропустят: сегодня не приемный день-то.

– Да пустят! Скажет – из деревни… – Гадать стали.

– Пустят! Если этот стоит, худой такой, с красными глазами, этот сроду не пустит.

Ванька побежал вниз.

А мать уже стояла возле этого худого с красными глазами, просила его. Красноглазый даже и не слушал ее.

– Это ко мне! – издали еще сказал Ванька. – Это моя мать.

– В среду, субботу, воскресенье, – деревянно прокуковал красноглазый.

Мать тоже обрадовалась, увидев Ваньку, даже и пошла было навстречу ему, но этот красноглазый придержал ее.

– Да ко мне она! – закричал Ванька. – Ты что?!

– В среду, субботу, воскресенье, – опять трижды отстукал этот… вахтер, что ли, как их там называют.

Ваньку впервые поразило – он обратил внимание, – какой у матери сразу сделался жалкий голос, даже какой-то заученно-жалкий, привычно-жалкий, и как она сразу перескочила на этот голос… И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно просит. Он велел ей молчать:

– Помолчи, мам.

– Да я вот объясняю товарищу… Чего же?

– Вань, – предостерегающе сказала мать, зная про сына, что он ни с того ни с сего может соскочить с зарубки.

Красноглазый все безучастно смотрел в сторону, словно никого рядом не было и его не просили сзади и спереди.

– Наз-зад, – как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел развернуть Ваньку за рукав.

– Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.

– Вань, – чуть не со слезами взмолилась мать. – Господи, господи…

Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, потом пришел в движение и подал громкий голос тревоги.

– Стигнеев! Лизавета Сергеевна!.. – закричал он. – Ко мне! Тут произвол!.. – И он, растопырив руки, как если бы надо было ловить буйно помешанного, пошел на Ваньку. Но Ванька сидел на месте, только весь напружинился и смотрел снизу на красноглазого. И взгляд этот остановил красноглазого. Он оглянулся и опять закричал: – Стигнеев!

Из боковой комнаты, из двери выскочил квадратный Евстигнеев в белом халате, с булочкой в руке.

– А? – спросил он, не понимая, где тут произвол, какой произвол.

– Ко мне! – закричал красноглазый. И, растопырив руки, стал падать на Ваньку.

Ванька принял его… Вахтер отлетел назад. Но тут уже и Евстигнеев увидел «произвол» и бросился на Ваньку.

– Ну как же так, Иван?..

– Он мать не пустил.

– Да сказал бы мне, я бы все сделал! Иди в палату, я ее приведу.

– Не надо, мы счас домой поедем.

– Как домой? Ты что?

– Нет, – сказал Ванька. Ему вспомнилось, как мать униженно просила этого красноглазого… – Нет. Что вы!

– Но я же не выпишу тебя!

– Я из окна выпрыгну… В пижаме убегу ночью.

– Ну-у, – огорченно сказал Сергей Николаевич. – Зря ты.

– Ничего. – Ваньке было даже весело. Немного только жаль, что доктора… жалко, что он огорчился. – А вы найдете кого-нибудь еще с язвой… У окна-то лежит, рыжий-то, у него же тоже язва.

– Не в этом дело. Зря ты, Иван.

– Нет. – Ваньке становилось все легче и легче. – Не обижайтесь на меня.

– Нет. Решено.

Ванька помчался в палату – собрать кой-какие свои вещички. В палате его стали наперебой ругать:

– Дурак! Ты бы пошел…

– Ведь тебя бы вылечили здесь, Сергей Николаевич довел бы тебя до конца.

Они не понимали, эти люди, что скоро они с матерью сядут в автобус и через какой-нибудь час Ванька будет дома. Они этого как-то не могли понять.

– Из-за какого-то дурака ты себе здоровье не хочешь поправить. Эх ты!

– Надо человеком быть, – с каким-то мстительным покоем, даже, пожалуй, торжественно сказал Ванька. – Ясно?

– Ясно, ясно… Зря порешь горячку-то, зря.

– Ты бы полтинник сунул ему, этому красноглазому, и все было бы в порядке. Чего ты?

Ванька весело со всеми попрощался, пожелал всем здоровья и с легкой душой поскакал вниз.

Надо было еще взять внизу свою одежду. А одежду выдавал как раз этот Евстигнеев. Он совсем не зло посмотрел на Ваньку и с сожалением даже сказал:

– Выгнали? Ну вот…

А когда выдавал одежду, склонился к Ваньке и сказал негромко, с запоздалым укором:

– Ты бы ему копеек пятьдесят дал, и все – никакого шуму не было бы. Молодежь, молодежь… Неужели трудно догадаться?

– Надо человеком быть, а не сшибать полтинники, – опять важно сказал Ванька. Но здесь, в подвале, среди множества вешалок, в нафталиновом душном облаке, слова эти не вышли торжественными; Евстигнеев не обратил на них внимания.

– Ботинки эти? Твои?

– Не долечился и едешь…

– Дома долечусь.

– До-ома! Дома долечисся…

– Будь здоров, Иван Петров! – сказал Ванька.

– Сам будь здоров. Попросил бы врача-то… может, оставют. Зря связался с этим дураком-то.

Ванька не стал ничего объяснять Евстигнееву, а поспешил к матери, которая небось сидит возле красноглазого и плачет.

И так и было: мать сидела на скамеечке за вахтером и вытирала полушалком слезы. Красноглазый стоял возле своей тумбочки, смотрел в коридор – на прострел. Стоял прямо, как палка. У Ваньки даже сердце заколотилось от волнения, когда он увидел его. Он даже шаг замедлил – хотел напоследок что-нибудь сказать ему. Покрепче. Но никак не находил нужное.

– Будь здоров! – сказал Ванька. – Загогулина.

Красноглазый моргнул от неожиданности, но головы не повернул – все смотрел вдоль своей вахты.

Ванька взял материну сумку, и они пошли вон из хваленой-прехваленой горбольницы, где, по слухам, чуть ли не рак вылечивают.

– Не плачь, – сказал Ванька матери. – Чего ты?

– Нигде ты, сынок, как-то не можешь закрепиться, – сказала мать свою горькую думу. – Из ФЗУ тада тоже…

– Да ладно!.. Вались они со своими ФЗУ. Еще тебе одно скажу: не проси так никого, как давеча этого красношарого просила. Никогда никого не проси. Ясно?

– Много так сделаешь – не просить-то!

– Ну… и так тоже нельзя. Слушать стыдно.

– Стыдно ему!.. Мне вон счас гумажки собирать на пенсию – побегай-ка за имя, да не попроси… Много соберешь?

– Ладно, ладно… – Мать никогда не переговорить. – Как там, дома-то?

– Ничо. У себя-то будешь долеживать?

– Та-а… не знаю, – сказал Ванька. – Мне уже лучше.

Через некоторое время они сели у вокзала в автобус и поехали домой.

Поедешь в городскую больницу?

Зачем? - не понял Ванька.

Лежать. Также лежать, как здесь лежишь. Вот… Сергей Николаевич лечить будет.

Ванька согласился.

В горбольнице его устроили хорошо. Его там стали называть «тематический больной».

А где тематический больной-то? - спрашивала сестра.

Курит, наверно, в уборной, - отвечали соседи Ванькины. - Где же еще.

Опять курит? Что с ним делать, с этим тематическим…

Лед впереди уже о так от горбатится - горкой… Я открыл дверцу, придавил газку. Вдруг - вниз поехал!.. - Ванька, когда рассказывает, торопится, размахивает руками, перескакивает с одного на другое. - Ну, поехал!.. Натурально, как с горки! Вода - хлобысь мне в ветровое стекло! А дверку льдиной шваркнуло и заклинило. И я, натурально, иду ко дну, а дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине. Тогда я другую нашарил, вылез из кабины-то и начинаю осматриваться…

Ты прямо, как это… как в баню попал: «вылез, начинаю осматриваться». Меньше ври-то.

Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.

Я вру?! - некоторое время он даже слов больше не находил. - Хот… Да ты что? Как же я врать стану! Хот…

И верно, посмотришь на Ваньку - и понятно станет, что он, пожалуй, и врать-то не умеет. Это ведь тоже - уметь надо.

Я, значит, смотрю вверх - вижу: дыра такая голубая, это куда я провалился… Я туда погреб.

Да сколько ж ты под водой-то был?

А я откуда знаю? Небось недолго, это я рассказываю долго. Да еще перебивают…

Ну, вылез… Ко мне уже бегут. Завели в первую избу…

Сразу - водки?

Одеколоном сперва оттерли… Я целую неделю потом «красной гвоздикой» вонял. Потом уж за водкой сбегали.

…Ванька и не заметил, как наладился тосковать. Стоял часами у окна, смотрел, как живет чужая его уму и сердцу улица. Странно живет: шумит, кричит, а никто друг друга не слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху все люди одинаковы, кажется, что они никуда не убегают: какой-то загадочный бег на месте. И Ванька скоро привык скользить взглядом по улице - по людям, по машинам… Еще пройдет, надламываясь в талии, какая-нибудь фифочка в короткой юбке, Ванька проводит ее взглядом. А так - все одинаково. К Ваньке подступила тоска. Он чувствовал себя одиноко.

И каково же было его удивление, радость, когда он в этом мире внизу вдруг увидел свою мать… Пробирается через улицу, оглядывается - боится. Ах, родная ты, родная! Вот догадалась-то.

Мама идет! - закричал он всем в палате радостно. Так это было неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость человеческая, что все засмеялись.

Где, Ваня?

Да вон! Вон, с сумкой-то! - Ванька свесился с подоконника и закричал: - Ма-ам!

Ты иди встреть ее внизу, - сказали Ваньке. - А то ее еще не пропустят: сегодня не приемный день-то.

Да пустят! Скажет - из деревни… - гадать стали.

Пустят! Если этот стоит, худой такой, с красными глазами, этот сроду не пустит.

Ванька побежал вниз.

А мать уже стояла возле этого худого с красными глазами, просила его. Красноглазый даже и не слушал ее.

Это ко мне! - издали еще сказал Ванька. - Это моя мать.

В среду, субботу, воскресенье, - деревянно прокуковал красноглазый.

Мать тоже обрадовалась, увидев Ваньку, даже и пошла было навстречу ему, но этот красноглазый придержал ее.

Да ко мне она! - закричал Ванька. - Ты что?!

В среду, субботу, воскресенье, - опять трижды отстукал этот… вахтер, что ли, как их там называют.

Да не знала я, - взмолилась мать, - из деревни я… Не знала я, товарищ. Мне вот посидеть с им где-нибудь, маленько хоть…

Ваньку впервые поразило, - он обратил внимание, - какой у матери сразу сделался жалкий голос, даже какой-то заученно-жалкий, привычно-жалкий, и как она сразу перескочила на этот голос… И Ваньке стало стыдно, что мать так униженно просит. Он велел ей молчать:

Помолчи, мам.

Да я вот объясняю товарищу… Чего же?

Помолчи! - опять велел Ванька. - Товарищ, - вежливо и с достоинством обратился он к вахтеру, но вахтер даже не посмотрел в его сторону. - Товарищ! - повысил голос Ванька. - Я к вам обращаюсь!

Вань, - предостерегающе сказала мать, зная про сына, что он ни с того ни с сего может соскочить с зарубки.

Красноглазый все безучастно смотрел в сторону, словно никого рядом не было и его не просили сзади и спереди.

Пойдем вон там посидим, - изо всех сил спокойно сказал Ванька матери и показал на скамеечку за вахтером. И пошел мимо него.

Наз-зад, - как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел развернуть Ваньку за рукав.

Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.

Но и дальше тоже ждал Ванька - ждал, что красноглазый схватит его сзади. И красноглазый схватил. За воротник Ванькиной полосатой пижамы. И больно дернул. Ванька поймал его руку и так сдавил, что красноглазый рот скривил.

Еще раз замечу, что ты свои руки будешь распускать… - заговорил Ванька ему в лицо негромко, не сразу находя веские слова, - я тебе… я буду иметь с вами очень серьезный разговор.

Вань, - чуть не со слезами взмолилась мать. - Господи, господи…

Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, потом пришел в движение и подал громкий голос тревоги.

Стигаеев! Лизавета Сергеевна!.. - закричал он. - Ко мне! Тут произвол!.. - и он, растопырив руки, как если бы надо было ловить буйно помешанного, пошел на Ваньку. Но Ванька сидел на месте, только весь напружинился и смотрел снизу на красноглазого. И взгляд этот остановил красноглазого. Он оглянулся и опять закричал: - Стигаеев!

Из боковой комнаты, из двери выскочил квадратный Евстигнеев в белом халате, с булочкой в руке.

А? - спросил он, не понимая, где тут произвол, какой произвол.

Ко мне! - закричал красноглазый. И, растопырив руки, стал падать на Ваньку.

Ванька принял его… Вахтер отлетел назад. Но тут уже и Евстигнеев увидел «произвол» и бросился на Ваньку.

Ну как же так, Иван?..

На кой черт ты связался-то с ним? - никак не мог понять молодой Сергей Николаевич. Ванька очень уважал этого доктора.

Он мать не пустил.

Да сказал бы мне, я бы все сделал! Иди в палату, я ее приведу.

Не надо, мы счас домой поедем.

Как домой? Ты что?