Из книг Л. Февра (1878-1956 гг.) на русский язык были переведены «Бои за историю» (М. 1991) – собрание его методологических статей разных лет. У истоков научного течения стоял великий историк ХХ в., Люсьен Февр. В 1929 г. он основал исторический журнал, носящий ныне название «Анналы. Экономики, общества, цивилизации» («Annales. Economies. Societes. Civilisations»). То было событие, оказавшее огромное воздействие на дальнейшее развитие исторической науки во Франции, а затем и в других странах, и поэтому «Новую историческую науку» часто называют еще «школой Анналов», хотя сами «анналисты» предпочитают говорить не о «школе», что предполагает приверженность определенным научным канонам и единой методологии, но о «духе Анналов».
На смену повествовательному историописанию, которое рабски следовало историческим текстам и сосредоточивалось на восстановлении хода политических событий, Февр выдвинул принцип «история - проблема». Историк формулирует проблему и в свете ее отбирает те памятники, анализ которых может служить источником знания по этой проблеме. Проблемы истории диктует исследователю современность; но она диктует их ему не в каком-то конъюнктурном, сиюминутном плане, но в том смысле, что историк задает прошлому те вопросы, которые существенны для современности и задавание которых дает возможность завязать с людьми другой эпохи продуктивный диалог.
Л. Февр подчеркивал значение творческой активности исследователя. В определенном смысле он «создает» свои источники. Что это означает? Памятник прошлого, текст или материальные остатки сами по себе немы и неинформативны. Они становятся историческими источниками лишь постольку, поскольку включены историком в сферу его анализа, поскольку им заданы соответствующие вопросы и поскольку историк сумел разработать принципы их анализа. Выдвигая новые проблемы исторического исследования, Л. Февр обратился к таким категориям памятников, которые до них оставались мало изученными или вовсе не изученными. Он заново подошел к изучению памятников, которые уже находились в научном обороте. В лабораториях основателей «Анналов» и их последователей источниковедческая база истории претерпела существенное обновление и расширение.
Обосновав новые принципы исторического исследования, создатели «Анналов» выдвинули на первый план творческую активность историка. Произведенный ими пересмотр методов исторической науки по праву был впоследствии расценен как «коперниканский переворот», как «революция в историческом знании».
Л. Февр подчеркивал: современность не должна «подмять под себя» историю; вопрошающий людей прошлого историк ни в коем случае не навязывает им ответов - он внимательно прислушивается к их голосу и пытается реконструировать их социальный и духовный мир. Изучение истории есть не что иное, как диалог современности с прошлым, диалог, в котором историк обращается к создателю изучаемого им памятника, будь то хроника, поэма, юридический документ, орудие труда или конфигурация пахотного поля. Для того чтобы понять смысл содержащегося в историческом источнике высказывания, то есть правильно расшифровать послание его автора, нужно исходить не из идеи, будто люди всегда, на всем протяжении истории, мыслили и чувствовали одинаково, так же как чувствуем и мыслим мы сами, наоборот, несравненно более продуктивной является гипотеза о том, что в историческом источнике запечатлено иное сознание, что перед нами - «Другой».
Произнеся это слово, мы тем самым подошли к самому существу творчества Л. Февра. Пафос многообразных научных интересов Л. Февра состоит в исследовании проблемы: каков был человек в далекую эпоху истории, в чем тайна его своеобразия, несходства с нами того, кто был нашим предшественником.
Известный французский историк. Родился в Нанси в семье университетского профессора-филолога. Окончил Высшую Нормальную школу в Париже, профессор университетов Дижона (1911-1914), Страсбурга (1919-1933), Коллеж де Франс (с 1933 г.) в Париже.
В Страсбургском университете познакомился с Марком Блоком, ставшим его близким другом. В 1929 г. Марк Блок и Февр основали журнал «Анналы экономической и социальной истории» (с 1946 г. - «Анналы. Экономика. Общества. Цивилизации»), вокруг которого сформировалась в дальнейшем «новая историческая наука», школа «Анналов», произведшая переворот в истории знаний. После смерти Марка Блока Февр один стоял у руля журнала «Анналы».
Февр - учёный энциклопедической образованности и широкого круга интересов, автор исследований по истории XVI в.: «Судьба Мартина Лютера» (1928), «Ориген и Деперье, или Загадка „Кимвала мира“» (1942), «Вокруг Гептамерона, любовь священная и любовь мирская» (1944), «Проблема неверия в XVI в.: религия Рабле» (1942). Его деятельность не исчерпывалась исследованием культуры и психологии людей XVI в. Февр много сделал для утверждения новых принципов исторического познания, посвятил своё творчество «боям за историю», за новую историческую науку - науку о человеке, его ментальности, особенностях его мировосприятия, о стереотипах мышления, чувствах.
Люсьен Февр сыграл важную роль в становлении новой отдельной дисциплины «История книги». В 1950-х годах он занялся исследованием причин и последствий изобретения книгопечатания. Он пригласил молодого библиографа, историка Анри-Жан Мартена для совместной работы и доверил ему редактирование и подготовку издания к печати. После смерти Февра в 1956 г. Мартен продолжил работу и в 1958 г. выпустил книгу под названием «L’apparition du livre» («Появление книги»). Именно на основе сотрудничества с Февром, Мартен стал последовательно развивать историю книги как дисциплину, учитывая основные принципы школы «Анналов».
В рамках французской историографии уже около полувека существует направление, во всём мире известное как «Новая историческая наука» или школа «Анналов» (анналы – годовые сводки).
Формируется в 20-е годы XX века на фоне кризиса исторической науки и т. н. «классического историзма» рубежа веков и вбирает в себя все основные достижения западной исторической мысли и марксизма, творчески их переосмыслив. Причём сами представители этого направления периодически высказываются в том смысле, что такой «школы» нет, есть «общее направление движения», «стратегия», или «дух» Анналов. Выделяют уже три или четыре этапа её эволюции. Школа оказала колоссальное влияние на всю мировую историографию и является одним из самых ярких феноменов исторической мысли XX века.
Наименование направления связано с названием его центрального журнала. Он издаётся с 1929 года и первоначально так и назывался: «Анналы социальной и экономической истории». С 1949 года он именовался «Анналы. Экономики. Общества. Цивилизации», а с 1994 года изменил название на «История. Социальные науки».
Отцами-основателями направления считаются Марк Блок и Люсьен Февр, которые в 1929 году этот журнал и начали выпускать. В каждом номере выходили их «Редакционные заметки». Ориентирован журнал был на идею междисциплинарного синтеза, поэтому в его редколлегию вошли географы, экономисты, социологи. Журнал помог сформировать предметное поле методологических исследований школы.
Ввели в научный оборот идеи «тотальной» истории, исторической антропологии, менталитета. Все они соотносятся с проблемой изучения социально-психологического аспекта человеческой истории.
Марк Блок (1886 –1944). Учился в Высшей нормальной школе в Париже (центр возник в XVIII веке первоначально для подготовки учителей для начальной школы), работал в Лейпциге, Берлине, Монпелье, Амьене. В 1913 году защитил диссертацию «Иль-де-Франс: страна вокруг Парижа». После Первой мировой преподавал в Страсбурге, Сорбонне. В 1944 году расстрелян гестапо за участие во французском движении Сопротивления.
На русском языке изданы работы: «Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии» (1924), «Характерные черты французской аграрной истории» (1931), «Феодальное общество» (1939-1940), «Странное поражение» (1940), «Апология истории, или ремесло историка» (1941-1942).
Люсьен Февр (1878 - 1956). Окончил Высшую нормальную школу в Париже, в 1911 году защитил диссертацию «Филипп II и Франш-Конте́». После Первой мировой преподавал в Страсбурге и Париже (Колле́ж де Франс). В 1947 году основал т. н. VI секцию Практической школы высших исследований. Она стала базой собственно школы «Анналов». Л. Февр оказался талантливым администратором и являлся её первым президентом.
Основные установки применительно к истории.
1) Подвергли сомнению принципы «классического историзма» и обратили внимание на новые возможности объяснения, «верификации» исторического источника, для чего использовали генетический метод объяснения истории, или метод «плотного описания» (thick discription).
Идеи «классического историзма» (развитие исторической науки линейно, это точная наука, она познаёт историю, принцип отражения объективен, исторические закономерности существуют) целесообразно переосмыслить. Принцип первого позитивизма – «История пишется по документам» – ограничен. Факт – это не только письменные источники, он более многомерен по структуре. Возможно привлекать самые разнообразные фактические данные из смежных истории дисциплин (геология, география, социология, демография, экономика) и пытаться их объяснить, верифицировать, исходя из новых принципов исследования.
Необходимо «изучать историю со всех сторон». Для этого т. н. «точек наблюдения» за историей должно быть как можно больше. Отсюда генетический метод, или метод «плотного описания»: точки наблюдения за историей ищем в материале вспомогательных исторических дисциплин, где можно, используем статистику (клиометрию). Перспективным виделась серийная, или сериальная (квантитативная или количественная) история. Для исследований по истории стали привлекаться математические выборки, т. н. «серии данных».
Такая установка связана и с идеей «идеального типа» Макса Вебера. Используется «метод прокручивания фильма в обратном порядке». Исследование любого исторического феномена эффективно, если мы обращаемся к анализу его более поздней, максимально выраженной формы. Например, феодализму эпохи «заката», разложения, когда все взаимосвязи системы развиты в максимальной степени и доступны для анализа.
2) Предложили понятие «глобальной», или «тотальной» истории, которое связано с идеей исторической антропологии («антропос» - человеческий), где в центре внимания социальные структуры.
Общество – это система, некая объёмная временная модель. Изучая только политические или экономические факты, – его не понять. История трёхмерна, в центре внимания такой истории структуры – социальные группы, её «исторический скелет».
Вот критика Февром такого примитивного восприятия реальной истории в статье «История современной России» (1933) на примере анализа одного из учебников по истории этой же России, вышедшего во Франции того времени и написанного «по старинке».
«А когда я открываю «Историю России», передо мной мельтешат придурковатые цари…, взяточники министры, попугаи чиновники, бесконечные указы и приказы… Где же сильная, самобытная и глубокая жизнь этой страны, жизнь леса и степи; приливы и отливы непоседливого населения, великий людской поток, с перебоями хлещущий через Уральскую гряду и растекающийся по Сибири вплоть до Дальнего Востока; могучая жизнь рек, рыбаков, лодочников, речные перевозки; трудовые навыки крестьян, их орудия и техника, севообороты, пастбища; лесные разработки и роль леса в русской жизни; ведение хозяйства в крупных усадьбах; помещичье землевладение и образ жизни знати; зарождение городов, их происхождение, развитие, их управление и внешний облик; большие русские ярмарки; неспешное формирование того, что мы называем буржуазией. Но была ли она когда-нибудь в России? Осознание всем этим людом России как некоего единства – какие именно образы и какого порядка при этом возникают? Этнические? Территориальные? Политические? Роль православной веры в жизни русской сообщности и, если такое иногда случалось (а если нет – оговоритесь), в формировании отдельных личностей; лингвистические проблемы, региональные противоречия и их причины – да мало ли еще чего? Обо всем этом, стоящим передо мной сплошным частоколом вопросительных знаков, обо всем этом, что является для меня подлинной историей России, на протяжении 1400 страниц не говорится ничего или почти ничего. … История – это то, что я не нахожу в «Истории России», а посему она кажется мне мёртворождённой» (Февр Л. Бои за историю, 1991: 65).
Идея «исторической антропологии» раздвигала границы реальной истории: так, в той же России, есть исторические регионы, буквально «пронизанные» историей: Великий Новгород, Псков, от которых сейчас ничего не осталось. Огромное количество православных храмов при отсутствии населения поражает. Политическая интерпретация не позволяет нам объяснить эти явления, а обращение к исторической антропологии, к истории структур во времени, расставляет акценты совсем по-другому. Мы видим то, что навсегда исчезло и никогда не возродится, но было и сделало эти регионы уникальными с точки зрения структуры общественного развития.
3) В рамках школы «Анналов» обратили внимание на проблему исторической длительности разных исторических феноменов, связанных с социальной историей, с историей структур.
Любой социум существует как бы в трёх срезах или измерениях. Есть «постоянства». Это природно-географические условия. Они неизменны с социальной точки зрения. Есть «структуры»: долговременные материальные и духовные параметры (отношения эксплуатации, религиозность). Ест, наконец, «конъюнктуры» (социальные изменения на основе циклов): демография, цены и денежное обращение, торговля, взаимодействие социумов. Так в сфере внимания школы «Анналов» появились «объекты большой временной длительности». Их изучение оказалось очень перспективным.
4) На первом этапе развития школы «Анналов» были сформулированы основные установки и т. н. «истории ментальностей».
Термин «менталитет» многозначен: умосклад, воображение, видение мира, мыслительные установки. Менталитет это «коллективное неосознанное». У любого социума существуют характерные ментальные установки. Они «разлиты» в определённой социальной среде, не осознаются своими носителями, автоматичны, но придают поведению людей определенного социума и определённой эпохи конкретное историческое своеобразие. То, что самим носителем воспринимается как норма, а для наблюдателя со стороны является осязаемой странностью.
Блок и Февр в целом ряде своих исследований пытались нащупать эти осязаемые для наблюдателя со стороны параметры, охарактеризовать феномен менталитета.
Во-первых, обращалось внимание на длительность самих явлений, связанных с понятием менталитета, и сопутствующие им механизмы самовнушения, так что явление могло самовоспроизводиться.
Так, в Англии до XVIII, а во Франции аж до XIX века в народе жила вера в способность своих королей прикосновением руки исцелять такую болезнь, как золотуха. Сам факт этот чётко фиксируется, а объяснение социально-психологических механизмов, делающих это возможным, вызывает трудности.
Во-вторых, менталитет связан с определённым психологическим состоянием своих носителей.
Так, в средневековом обществе господствовала передача информации устным путём. Поэтому определяющим было воздействие на социум непроверенной информации: отсюда разнообразные слухи, вера в чудеса, приметы, знамения. Поскольку рационально всю эту информации объяснить было нельзя, человеческая психика была замкнута на эмоциональное восприятие. Средние века – это время психических, немотивированных рационально, эпидемий («охоты на ведьм»). Индивид находился в состоянии постоянного ожидания стресса, нормальной реакцией был страх, немотивированная агрессия.
В-третьих, параметры восприятия окружающего носили конкретную историческую специфику.
Так, специфичным в Средние века было восприятие времени. Его не умели точно измерять, социальное значение точного времени было слабым. Поэтому средневековье это время без «времени».
В-четвертых, разные социальные слои отличались своеобразным стилем поведения.
Хрестоматийный пример – рыцарский этос (этот самый «стиль поведения») Средних веков. Итак, нормой поведения рыцаря должна была быть щедрость. Стяжание – признак простолюдина. Поэтому рыцари периодически совершали безумные с современной точки зрения поступки: топили печи восковыми свечами (дорогими!!!), сеяли серебро, сжигали конюшни.
n1.doc
Люсьен Февр
ЦИВИЛИЗАЦИЯ:
ЭВОЛЮЦИЯ СЛОВА И ГРУППЫ ИДЕЙ
Проследить историю какого-нибудь слова - такой труд никогда не бывает напрасным. Кратким ли будет это путешествие или долгим, однообразным, полным приключений - оно в любом случае поучительно. Можно, однако, насчитать в обширном лексиконе культуры дюжину терминов, никак не больше, скорее меньше, прошлое которых следует изучать не просто ученому-эрудиту но историку - да, историку в полном смысле этого слова.Эти термины, смысл которых, более или менее приблизительно очерченный словарями, продолжает эволюционировать по мере развития гуманитарных знаний, предстают перед нами обогащенными, если можно так выразиться, всей историей, сквозь которую они прошли. Достаточно одних этих терминов, чтобы проследить и точно измерить (с некоторым опозданием, ибо язык не быстрое средство регистрации) превращения группа фундаментальных понятий; человеку нравится считать их незыблемыми, так как их незыблемость как бы гарантирует ему уверенность и безопасность 1* . Воссоздать историю французского слова «цивилизация» на деле означает реконструировать этапы глубочайшей революции, которую совершила и через которую прошла французская мысль от второй половины XVIII века и по наше время. И тем самым охватить взглядом - с особой точку зрения - историю, интерес и значение которой не ограничиваются пределами одного государства. Даже краткий предварительный очерк этой революции, который приводится ниже, позволил, быть может, более точно датировать ее этапы. Во всяком случае, он лишний раз покажет следующее: ритм волн, качающих наше общество, то, что в конечном счете определяет этот ритм устанавливает его, - это не прогресс какой-нибудь частной науки и мыслей, обращающихся в той же сфере,- это прогресс всех дисциплин, всех знаний, которые помогают друг другу.
1* Заметим в скобках, что ни один маститый историк не надоумил, ни один молодой историк не дошел своим умом до мысли посвятить истории какого-нибудь из этих слов углубленное исследование - скажем, докторскую диссертацию. Это отлично рисует то состояние не материальной, а духовной неорганизованности, в котором по-прежнему пребывают исследования по современной истории. Подобного рода монографии есть в области древней истории, и мы знаем, насколько они полезны и поучительны. Ясно, что написать такие монографии непросто - для этого нужны историки, обладающие большой философской культурой: aves гагае [редкие птицы]. Есть, однако, и такие; а если нет, то нужно позаботиться о том, чтобы их воспитать.
Давайте четко очертим проблему. Несколько месяцев назад Сорбонне была защищена диссертация. В ней шла речь о цивилизации тупи-гуарани. Эти тупи-гуарани. племена Южной Америки, полностью соответствуют тому, что наши отцы называли словом «дикари». Однако представление о цивилизациях племен нецивилизованных уже давно стало обычным. Мы без большого удивления узнали бы, что некий археолог (если бы археология доставила ему такие материалы) начал толковать о цивилизации гунной - тех самых гуннов, о которых нас учили недавно, что они были «бичом цивилизации». Между тем наши газеты и журналы и мы сами не перестаем твердить об успехах, завоеваниях и благодеяниях цивилизации. То убежденно, то с иронией, порою - с горечью. Но так или иначе говорим. О чем же это свидетельствует, если не о том, что одно и го же слово служит для обозначения двух разных понятий? В первом случае слово «цивилизация» означает для нас попросту совокупность свойств и особенностей, которые открывает взгляду наблюдателя коллективная жизнь некоторой человеческой группы: жизнь материальная, интеллектуальная, моральная, политическая и (чем бы заменить это неудачное выражение?) - жизнь социальная. Именно это было предложено назвать «этнографической концепцией цивилизации» 2* . С одной стороны, она не содержит в себе никакого оценочного суждения - ни об отдельных фактах, ни даже о совокупности изученных данных. С другой - не имеет дела с отдельными индивидами, взятыми сами по себе, с их индивидуальными реакциями, с их поведением и поступками. Она относится в первую очередь к категории «коллективных».
Во втором случае, когда мы говорим об успехах пли упадке, о величии и слабостях цивилизации, мы, конечно, прибегаем к суждениям оценочным. Мы исходим из того, что цивилизация, о которой идет речь - наша цивилизация,- есть нечто великое и прекрасное, а также нечто более благородное и более комфортабельное, лучшее как в моральном, так и в материальном отношении, нежели то, что не есть цивилизация, - нежели дикость, варварство или полуцивилизованность. Мы, конечно, уверены, что эта цивилизация, участниками и носителями, нахлебниками и пропагандистами которой мы являемся, придает нам всем ценность, престиж, высокое достоинство. Ибо она - коллективное благо, которым пользуются цивилизованные общества. Но также - и личная привилегия, и каждый гордо объявляет себя ее обладателем.
Итак, в нашем языке, имеющем репутацию ясного и логичного, одно и то же слово означает два очень разных понятия. почти противоположных. Как это произошло? Как и в какой степени сама история слова может помочь в объяснении этой загадки?
Слово «цивилизация» появилось в языке недавно. Андре Лун Мадзиии на первой странице своей книги «Об Италии, о ее отношении к свободе и современной цивилизации» пишет: «Это слово появилось во Франции, оно создано французской мыслью последнего столетия». Мадзини предвосхищает письмо Ницше Стриндбергу, который в 1838 году выражал сожаление, что он но немец: «Нет никакой иной цивилизации, кроме французской. Против этого нечего возразить; это сама истина, и она безусловно верна» 3* . Подобные утверждения, как мы увидим далее. ставят, но не разрешают один довольно важный вопрос Во всяком случае, одно остается неоспоримым: слово «цивилизация) (civilisation) было придумано специально и вошло в язык недавно.
Кто его произнес первым или хотя бы - кто его первым напечатал? Этого мы не знаем. Таким признанием никого не удивишь. У нас очень беден инструментарий - скажем честно, мы вовсе не вооружены, чтобы изучать историю слов, недавно появившихся в нашем языке. У нас нет ничего, кроме серии «Словарей Французской академии» (1694, 1718, 1740, 1762, 1798. 1835, 1878) и классических сводов - от Фюретьера через «Энциклопедию» и до Литтре, дополняющих упомянутые выше фундаментальные издания; кроме - в том, что относится к -XVIII веку,- нескольких работ, дельных, но кратких и слишком общих, таких, как исследование Гоэна «Изменения во французском языке с 1710 по 1789 год» (1903) или работы Макса Фрея «Изменения французской лексики в эпоху Революции 1789- 1800» (1925). И если я называю эти работы слишком общими, то только потому, что к этому принуждают факты: нам очень недостает двух десятков словарей языка отдельных авторов: языка Монтескье, Вольтера, Тюрго, Руссо, Кондорсе и других,- а только такие работы позволили бы написать одну из самых замечательных и свежих глав той всеобщей история французской мысли, отраженной в языке, важность и плодотворность которой столь убедительно доказывает г-н Фердинанд Брюно своею «Историей французского языка».
Тот, кто имеет намерение заняться историей слова, появившегося в XVIII столетии, вынужден искать, зондировать вслепую, блуждать по беспредельному морю литературы, не имея в своем распоряжении никаких индексов пли лексических сводов, которые могли бы ему помочь. И вот ради результата, который неизвестно еще, будет ли достигнут, растрачиваются многие часы работы. Что касается меня, то, проводя много времени за чтением книг, по возможности подобранных в соответствии с темой, я не нашел слова «цивилизация» во французских текстах, напечатанных ранее 1766 года.
Я знаю, что появление этого неологизма обычно относят ко временам более ранним, к речам молодого Тюрго в Сорбонне. В работе Гоэна приводится дата рождения слова «цивилизация» «около 1752 года» и дается ссылка - «Тюрго, II, 674» 4* . Очевидно, что имеется в виду не издание Шелля - оно одно только и авторитетно,- а издание Дера и Дюссара, два тома которого, напечатанные по изданию Дюпона де Немура, вышли в «Собрании трудов виднейших экономистов» в 1844 году. В этом издании опубликованы, или, вернее, перепечатаны, во втором томе (с. 671) «Мысли и фрагменты, которые были занесены на бумагу, чтобы использовать их в какой-нибудь из трех работ по всеобщей истории, или Об успехах и упадке наук и искусств». На странице 674 можно прочесть: «В начале цивилизации успех» могут быть и особенно казаться быстрыми». К сожалению, слово «цивилизация», по всей вероятности, принадлежит не Тюрго, а Дюпону де Немуру, который мог употребить его вполне естественным образом, публикуя значительно позднее труды своего учителя 5* . Это слово невозможно найти в тексте, воспроизведенном г-ном Шеллем непосредственно по рукописям 6* . Мы не находим слова «цивилизация» ни в речах 1750 г., ни в письме 1751 г. к мадам де Граффиньи по поводу «Писем перуанки», ни в статье «Этимология» в «Энциклопедии» (1756). Во всех этих произведениях 7* смысл часто требует, на наш взгляд, того самого слова, на которое приор Сорбонны 1 якобы отважился в 1750 году; однако он ни разу его не употребляет; он не пользуется даже глаголом «цивилизовать» (civiliser), причастием «цивилизованный» (civilise), которые уже были в употреблении. Он придерживается слов «police» и «police» - короче, получается, что он единственный раз в жизни написал на бумаге слово, которым больше никогда не пользовался и, добавим, на которое не отважился после этого более десяти лет ни один из его современников: ни Руссо в своем «Рассуждении», снискавшем награду в 1750 году в Дижоне, ни Дюкло в своих «Размышлениях о нравах нашего века» (1751), ни Гельвеции в своей книге «Об уме»; не будем удлинять перечень.
Итак, только в 1766 году мы обнаруживаем интересующее нас слово в напечатанном виде. В этом году в Амстердаме у Рея вышла в двух разных изданиях (одно было in-quarto, другое - три тома in-12°) «Древность, разоблаченная в своих, обычаях» недавно скончавшегося г-на Буланже. В третьем томе издания in-12 читаем: «Когда дикий народ становится цивилизованным, ни в коем случае не следует считать акт цивилизации законченным после того, как народу даны четкие и непререкаемые законы: нужно, чтобы он относился к данному ему законодательству как к продолжающейся цивилизации» 8* . Это оригинальное и очень удачное выражение выделено курсивом. «Древность» была опубликована посмертно: автор скончался в 1759 году. Таким образом, слово можно было бы датировать самое позднее этим годом - если бы мы не знали, что был человек, дополнивший, если не переработавший рукопись покойного инженера мостов и дорог Буланже, чтобы она увидела свет. И этим человеком был великий творец неологизмов перед лицом вечности барон де Гольбах, написавший, например, в 1773 году в своей «Системе общества»: «В обществе человек электризуется», - и это через два года после того, как вышла из печати «История электричества» Пристли 9* . И вот какое удивительное обстоятельство: де Гольбах употребляет слово «цивилизация» в своей «Системе общества» 10* . А Буланже - никогда, ни разу, за исключением фразы, процитированной выше. Я внимательно прочел «Исследование происхождения восточного деспотизма», посмертно изданный в 1761 году труд «г-на В. I. D. Р. Е. С.» * ; слово «цивилизованный» встречается там довольно редко; «цивилизация» не встретилась ни разу; обычно «police» и «police». Пример, приводившийся выше, как будто единственный в литературном наследии Буланже, но не в наследии де Гольбаха. Так или иначе факт налицо. Перед нами - один случай употребления слова, датированный 1766 годом. Я не утверждаю, что он первый, и выражаю пожелание, чтобы другие, более удачливые искатели отняли лавры (впрочем, достаточно скромные) у Буланже или де Гольбаха.
Слово не осталось незамеченным. В промежутке между 1765 и 1775 годами оно получает права гражданства. В 1767 году аббат Бодо, в свою очередь, использует его в «Календаре горожанина» 11* и утверждает, что «право земельной собственности - это очень важный шаг в направлении самой совершенной цивилизации». Несколько позже, в 1771 году, он снова возвращается к этому слову в своем «Первом введении в экономическую философию, или Анализе государств, приобщенных к культуре» 12* . Его примеру следует Рейналь в «Философской и политической истории администрации и торговли европейцев в обеих Индиях», в книге XIX этого труда он употребляет новое слово многократно 13* . Дидро, в свою очередь, отваживается употребить его в 1773-1774 годах в «Систематическом опровержении книги Гельвеция „О человеке"» 14* . Однако слово это встречается не везде. В трактатах «Об общественном благе» и «Рассуждениях об участи людей в различные исторические эпохи» - первый том этого сочинения вышел в Амстердаме в 1772 году - брат Жан де Шастеллю много пишет о «police», но, кажется, никогда о «цивилизации» 15* . Бюффон, автор-пурист, хотя и употребляет глагол и причастие, по-видимому, игнорирует существительное в своих «Эпохах природы» (1774-1779). То же самое - Антуан Ив Гоге в книге «О происхождении законов, искусств и наук и их развитии у древних народов» (1778) - в книге, где можно было надеяться встретить это слово. В отличие от него Деменье в «Духе нравов и обычаев разных народов» (1776) говорит об «успехах цивилизации» 16* . Мало-помалу слово становилось не столь уж
редким. С приближением революции слово «цивилизация» празднует победу 17* . И в 1798 году оно впервые пробивается в «Словарь Академии», который до той поры игнорировал это слово, как игнорировала его «Энциклопедия» и даже «Методическая энциклопедия» 18* . Только «Словарь Треву» отвел ему место, но лишь для того, чтобы приписать слову старое судейское значение: «Цивилизация», термин юридический. Судебное решение, которое переводит уголовный процесс в разряд процессов гражданских» 19* .
Вот так за время с 1765 по 1798 год термин, без которого мы теперь не можем обойтись, появился на свет, окреп и завоевал признание во Франции. Однако здесь встает одна проблема, она, в свою очередь, может быть решена разве что с помощью счастливого случая.
Если вы откроете второй том «Английского словаря» Мэррея, если вы станете искать в нем историю английского слова, которое, не считая одной буквы, является точной калькой французского слова «civilisation», то найдете примечательную цитату из Босуэлла 20* . Он рассказывает, как 23 марта 1772 года отправился к старику Джонсону, который трудился над четвертым изданием своего словаря. Привожу его слова в переводе: «Джонсов не хочет помещать слово „цивилизация", а только „цивилизованность". И хоть я очень уважаю его мнение, но подумал, что слово „цивилизация", происходящее от „цивилизовать", лучше, чем "цивилизованность", передает смысл, противоположный „варварству"». Отрывок этот весьма любопытен. 1772 год: мы знаем, как много было интеллектуальных связей между английской и французской умственной элитой; поэтому нельзя не задать себе вопрос: было ли заимствование? Но кто у кого заимствовал?
Мэррей не проводит текстов более ранних, чем отрывок из Босуэлла, где слово «цивилизация» имело бы значение «культура». Текст этот 1772 года; текст Буланже 1766 года, не позднее: пять лет разницы. Это немного. Существует, однако, текст, который как будто подтверждает, что французское слово появилось раньше английского. В 1771 году в Амстердаме вышел французский перевод «Истории царствования императора Kapла V» Робертсона 21* . Я, естественно, заинтересовался этим произведением, которое могло чем-то помочь в решении проблемы происхождения слова «цивилизация». И вот во Введении (с. 23) я прочел такую фразу: «Нужно проследить за теми стремительными шагами, которые они (северные народы.- Л. Ф.) сделали от варварства к цивилизации» - и немного дальше встретил другую фразу, а именно: «Наиболее порочным состоянием человеческого общества является такое, когда люди утратили... простоту первобытных нравов и не достигли такой ступени цивилизации, когда чувства справедливости и порядочности служат уздой для диких и жестоких страстей». Тогда я обратился к английскому тексту, к «Взгляду на общественное развитие в Европе», которым открывается эта столь известная книга. В обоих случаях слово, которое французский переводчик перевел как «цивилизация», - это не «civilization», a «refinement» [утонченность].
Этот факт многозначителен. Он, безусловно, умаляет ту роль, которую можно было бы приписать шотландцам во введении в обиход, в интродукции нового слова. Во Франции его, конечно, можно найти в переводах, например в «Заметках о началах общественного устройства» профессора из Глазго Дж. Миллара 22* . И Гримм, сообщая о выходе этой книги в своей «Correspondence litteraire» (ноябрь 1773 года), пользуется случаем употребить слово «цивилизация» 23* . Впрочем, в те времена в этом уже не было ничего необычайного. Слово это, конечно, встречается в «Истории Америки» Робертсона 24* ; но книга датирована 1790 годом. Наконец, естественно, находим его в переводе «Исследования о природе и причинах богатства народов» Адама Смита; перевод был сделан Руше и снабжен комментариями Кондорсе 25* . Он вышел в 1790 г. Это - примеры, избранные среди множества других. Они не позволяют сделать вывод, что слово пришло во Францию из Шотландии или Англии. Впредь до получения новых сведений текст Робертсона исключает подобную гипотезу.
2* Niceforo A. Les indices numeriques de la civilisation et du progres. P., 1921.
3* Цит. по: Counson, A. Qu"est се qne la civilisation? Bruxelles. 1923г. Idem. La civilisation, action de la science sur la loi. P., 1929. P. 18?.. 188, not.
4* Цит. по: Counson A. Qu"est се que la civilisation? P. 11.
5* Как достоверно установил г-н Шелль, для Дюпона де Немура это было обычным делом: он очень вольно обращался с текстами Тюрго.
6* Слово «цивилизация» фигурирует, однако, в первом томе сочинений
Тюрго (Тargot A. R. 1. Oeuvres et documents le concentrant / Ed. G. Shell.
P., 1913), но только в резюме, предпосланном «Философской картине последовательных успехов человеческого разума». Это резюме написано г-ном Шеллем.
7* Все собраны в первом томе Сочинений Тюрго.
8* Boulanger N. A. L"Antiquite devoilee par ses usages. Amsterdam, 1766. Liv. 6, ch. 11. P. 404-405.
9* Holbach P. H. de. Systeme social. Vol. 1-3. L., 1773. Vol. 1, ch. 16. P. 204; Pristley 1. Histoire de l"electricite. P., 1771.
10* «Полная цивилизация народов и вождей, которые ими руководят... может быть только результатом работы веков» (Holbach P. H. de. Systeme social. Vol. 1, ch. 16. P. 210). В этом сочинении слова «цивилизовать», «цивилизованный» употребляются постоянно, так же как в «Системе природы» (1770), где слова «цивилизация» я не нашел.
* Аббревиатура расшифровывается так: Boulanger, ingenieur des ponts et chaussees - Буланже, инженер мостов и дорог.
11* Baudeau L. Ephemerides du citoyen. P., 1767. P. 82.
12* «В том состоянии, в котором пребывает ныне цивилизация Европы» (Baudeau L. Premiere introduction a la Philosophie economique, ou Analyse des Etats polices. P., 1771. Ch. 6, art. 6. P. 817).
13* «Освобождение от рабства, или, что то же самое, названное другим именем, цивилизация какого-нибудь царства,- дело долгое и трудное... Цивилизация государств была в большей мере плодом обстоятельств, чем следствием мудрости государей» (Raynal G. Th. F. Histoire philosophique et politique des etablissements et du commerce des Europeans dans les deux Indes. Geneve, 1781. T. 10, ch. XIX. P. 27, 28). О России: «Климат этой страны - благоприятствует ли он цивилизации?»; «Мы спросим: возможна ли цивилизация без правосудия?» (Р. 29); «Таинственные, загадочные обстоятельства, задерживающие... успехи цивилизации» (Т. 1. Р. 60).
14* «Я думаю, что аналогичным образом существует какая-то ступень цивилизации, более соответствующая счастью человека вообще» (Diderot D. Refutation suivie de l"ouvrage de Helvetius intitule l"Homme// Oeuvres completes / Ed. J. Assezat, M. Tourneaux. P., 1875. T. 2. P. 431),
15* Он, конечно, пользуется словами «цивилизованный», «цивилизовать»: «Кто они - цивилизованные люди?» (Chastellux J. de. De la felicite publique et considerations sur la sort des hommes dans les differentes epoques de l"histoire. Amsterdam, 1772. T. 1. P. 10); «Радуйтесь, что царь Петр начал цивилизовать эти северные края» и т. д. (Ibid. Т. 2, ch. 10, Р. 121).
16* Во Введении; см.: Van Gennep A. Religions, moeurs et legendes // Mercurо de France. Ser. 3. 1911. P. 21 sqq.
17* Текстам нет числа. Несколько примеров: 1787 год, Кондорсе. «Жизнь Вольтера»: «Чем шире распространится по Земле цивилизация, тем все больше будут исчезать войны и завоевания» (цит. по: Jaures J. Histoire socialiste de la Revolution francaise. P., 1902. T. 2: La Convention. P. 151 sqq); 1791 год, Буассель. «Катехизис рода человеческого»; 1793 год, Бийо-Варенн. «Элементы республиканизма»; 1795 год, Кондорсе: «Первая стадия цивилизации, в которой можно было видеть род человеческий»; «Между этой ступенью цивилизации и той, на которой еще пребывают дикие племена»; «Все эпохи цивилизации»; «Народы. достигшие очень высокой ступени цивилизации» и т. д. (Condor cet M. J. A. N. Esquisse d"un tableau historique des progres de l"esprit humain. P., 1795. P. 5, 11, 28, 38) 2; 1796 год, Ламарк: «Он (японский народ.- Л. Ф.) сохранил ту долю свободы, какая допустима в условиях цивилизации» (Voyages de С. P. Thunberg au Japon, traduits par L. Laig les et revus par J.-B. Lamarck. P., an IV (1796). T. 1. Introduction). Наконец, слово стало настолько общеупотребительным, что 12 мессидора VI года (30 июня 1798 года), накануне высадки в Египте, на борту «Востока» Бонапарт писал в прокламации: «Солдаты, вам предстоят завоевания, влияние которых на цивилизацию и торговлю во всем мире будет неизмеримым». Мы постарались подобрать примеры понемногу из разных категорий текстов того времени.
18* Таким образом, Литтре допускает грубую ошибку, когда в своем «Словаре», в статье «Цивилизация» (в общем весьма посредственной), утверждает, что «слово появилось в "Академическом словаре" только в издании 1835 года и стало широко употребляться лишь современными писателями - когда общественная мысль сосредоточилась на общественном развитии».
19* Dictionnaire universel francais et latin, nouvelle edition, corrigee, avec les additions. Nancy, 1740. Издание «Академического словаря» 1762 года обогатилось множеством слов, которых не было в издании 1740 года (как утверждает Гоэн, 5217 словами), что говорит о расширении концепции «Словаря». Тем более примечательно, что слова «цивилизация» в «Словаре» нет. Издание 1798 года фиксирует 1887 новых слов и, что особенно важно, обнаруживает новую тенденцию: оно уделяет внимание философскому смыслу всех новых слов; оно уже не ограничивается регистрацией употребления слова: оно высказывает суждения. Впрочем, определение 1798 года просто, но невыразительно: «Цивилизация - цивилизирующее действие или же состояние того, что цивилизовано». Все словари повторяют это определение, пока мы не прочтем в «Полном словаре французского языка от начала XVII века до наших дней»: «Неологизм; в широком смысле - продвижение человечества вперед в моральном, интеллектуальном и других аспектах» (Dictionnaire general de la langue francaise du commencement du XVII siecle a nosjours/Ed. G. Hatzfeld, J. Darmesteter, A. Thomas. P., . S. v. «Civilisation»).
20* Murray J. A. A New English Dictionary. Oxford, 1893. Vol. 2. S. v. «Civilization» (1772, Босуэл. Джонсон XXV).
21* Первое английское издание вышло в 1769 году.
22* «Влияние успехов цивилизации и управления» (Предисловие, с. XVI), раздел второй главы четвертой (с. 304) называется: «Изменения, происходящие в управлении народом под влиянием успехов его в цивилизации». В английском тексте раздел второй главы пятой (с. 347) озаглавлен: «Наблюдаемое обычно влияние богатства и цивилизации на обращение со слугами» (Millar J. Observations sur les commencements
de la societe. P., 1773. P. XVI, 304, 347).
23* Последовательные успехи цивилизации... первые успехи цивилизации (Grimm F. M. Oeuvres/Ed. M. Tourneux. P., 1879. Р. 164).
24* Robertson W. Histoire de l"Amerique. P., 1790. Т. 2. P. 164
25* «Народы... по всей вероятности, первыми достигшие цивилизации, - это те, которым природа дала родиной берега Средиземного моря» (Smith А. Kecherches sur la richesse des Nations. P., 1790. T. 1, ch. 3. P. 40). Перевод был сделан с четвертого издания.
Однако, как бы там ни было, употребление этого слова в английском языке, а равно и во французском порождает новую проблему. По обе стороны Ла-Манша глагол «civiliser» («to , и до Фюретьера, который писал в 1690 году: «Police» - закон, правила поведения, которые следует соблюдать ради существования и поддержания государства и человеческих обществ вообще; противопоставляется варварству». И он приводит такой пример употребления слова: «Дикари Америки - когда она была только открыта - не имели ни законов, ни police». To же самое писал фенелон о циклопах: «Им неведом закон, они не соблюдают никаких правил police». Через тридцать лет после Фюретьера Деламар, сочиняя свой объемистый и весьма ценный «Трактат о police», в первом посвящении книги первой дает определение основной идеи «police»; он вспоминает то, очень общее, значение, которое имело это слово на протяжении долгого времени. «Его употребляют иногда, - объясняет он, - в смысле общего управления любым государством, и в этом значении „police" можно разделить на Монархию, Аристократию и Демократию...» В других случаях слово это означает управление каждым государством в отдельности, и тогда «police» подразделяется на «police ecclesiastique» [церковная власть], «police civile» [гражданская власть] и «police militaire» [военная власть] 40* . Эти значения уже тогда были устаревшими и вышедшими из употребления. Деламар, который был в этих вопросах знатоком, настаивал на том, что слово «police» должно использоваться в узком значении. Процитировав Лё Бре и его трактат о верховной власти короля, он пишет: «Обычно - и в значении более ограниченном - слово „police" мы понимаем как общественный порядок в любом городе, и обычай до такой степени связал его с этим значением, что всякий раз, когда оно произносится само по себе и без продолжения, его понимают только в этом смысле» 41* . Деламар был прав. И однако же, несколькими годами позже у писателей, интересовавшихся общими идеями больше, нежели термпнологической точностью, проявляется тенденция придавать слову «police» смысл менее узкий, менее специально-юридический, связанный с законностью и правлением. И этот факт имеет для нас первостепенное значение.
В 1731 году Дюкло в своих «Размышлениях о нравах нашего времени», говоря о народах «polices», замечал, что они «стоят выше, чем народы „polis", ибо народы „polis"" не всегда самые добродетельные» 42* . Он добавляет, что если у диких народов «сила дает знатность и почет» среди людей, то у народов «роlices» дело обстоит иначе. У них «сила подчинена законам, которые предупреждают и укрощают ее буйство», и «самый истинный и заслуженный почет воздается духовным качеством» 43* . Замечание для того времени любопытное: получается, что тогда же, когда люди, занятые управлением, а также пуристы и лингвисты-профессионалы стремились изгнать «двусмысленность», затруднявшую употребление слова «police», Дюкло, напротив, к традиционному значению этого слова, преимущественно политическому и связанному с законностью, добавлял новое значение - моральное и интеллектуальное. Он был не одинок. Раскройте «Философию истории» (1736), которая стала впоследствии «Вводным рассуждением» к «Опыту о нравах». Когда Вольтер пишет: «Перуанцы, будучи polices, обожествляли Солнце», или же: «Наиболее polices народы Азии по эту сторону Евфрата обожествляли звезды», пли еще: «Вопрос более философский, в котором все великие policees нации - от Инда до Греции, были одного мнения, - это вопрос о происхождении добра и зла» 44* , когда четырнадцать лет спустя Руссо в своем дижонском «Рассуждении» писал: «Науки, литература и искусства... заставляют их любить свое рабство и делают из них то, что называется народы polices»; когда в 1756 году Тюрго в статье «Этимология» отмечал, что «язык народа police - более богатый... только он может дать названия всем понятиям, которые отсутствовали у народа дикого», или превозносил «преимущества, которые свет разума дает народу police» 45* , то очевидно, что все эти люди, активно участвовавшие в жизни, причастные к философской деятельности своего времени, были заняты поисками - скажем так, в таких выражениях, против которых они не стали бы возражать, - поисками слова, которое означает торжество и расцвет разума не только в сфере законности, политики и управления, но и в области моральной, религиозной и интеллектуальной.
Язык не дал им такое слово в готовом виде. Слово «civilite», как мы видели, уже не годилось. Тюрго в 1750 году еще оставался приверженцем слова «politesse» - той «politesse», о которой Вольтер в 1736 году объявил, что она не есть «нечто насильственное в отличие от того, что называют „civilite"». И вслед за мадам де Севинье, которая незадолго перед этим сетовала: «Я как деревянная чурка - вдали от всякой politesse; я уж не знаю, существует ли в этом мире музыка» 46* , - вслед за нею Тюрго употребляет это же слово, когда в высокопарных выражениях обращается к королю в своей «Философской картине» 1750 года: «О, Людовик! Какое величие тебя окружает! Твой счастливый народ стал центром „politesse"!» Парадная фраза, в которой уместна некоторая архаичность 47* . В самом деле, для точного выражения того, что означает для нас сегодня прилагательное «civilise» (цивилизованный), не было вполне подходящего слова. И в те времена, когда вся работа мысли была направлена к тому. чтобы приписать превосходство народам, не просто соблюдавшим «police», но богатым философской, научной, художественной, литературной культурой, пользоваться для обозначения этого нового понятия словом, которое так долго служило для обозначения старого понятия, - это могло быть только временным и неудовлетворительным выходом. Тем более, как мы видели, слово «police», от которого так или иначе зависело слово «police», приобретало все более ограниченное и «приземленное» значение. Значение, определяемое персонажем с внушающей страх и все более растущей властью: lieutenant de police 3.
И тогда вспомнили о слове, которым уже в 1637 году воспользовался Декарт, придав ему совершенно современный смысл, - о слове, которое Фюретьер переводил как «делать кого-либо civil poli», сопроводив, однако, таким примером: «Проповедь Евангелия цивилизовала (a civilise) самые дикие из варварских народов» - или еще: «Крестьяне не столь цивилизованы, как буржуа, а буржуа - не в такой мере, как придворные»; примеры эти, как видим, допускают весьма широкое толкование.
Кто же ухватился за новый термин? Разумеется, не все. Тюрго, например, в своей «Философской картине», во французском тексте своих речей в Сорбоне, в статье «Этимология» не употребляет ни «civiliser», ни «civilise». To же самое - Гельвеции в книге «Об уме»: оба верны термину «police», как и многие другие в те времена. А вот Вольтер очень рано начал пользоваться обоими словами - «civilise» и «police». В «Философии истории» слово «police» встречается часто. Однако в главе IX («О теократии») под вольтеровское перо прокралось слово «civilise». Впрочем, с ремаркой, которая выдает сомнения автора. «Среди народов, - пишет он, - которые столь неудачно называют цивилизованными (civilises)» 48* . Это «неудачное» слово Вольтер употребляет еще раз и два в «Философии истории». «Мы видим,- замечает он, например,- что мораль одинакова у всех цивилизованных народов». А в главе XX читаем: «Египтяне могли объединиться, стать civilises, polices, искусными и предприимчивыми, могущественными лишь много позже тех народов, которые я перечислил выше» 49* . Очень интересная последовательность: образование общества; смягчение и употребление нравов; установление естественных законов; экономическое развитие и, наконец, могущество. Вольтер взвешивал свои слова и не отдавал их в печать, не подумав. Однако он еще воспользовался двумя словами там, где двадцатью пятью годами позднее Вольней 50* в любопытном отрывке из своих «Объяснений относительно Соединенных Штатов», пытаясь развить одну из мыслей «Философии истории» Вольтера, употребит только одно из них, а именно «civilise», в эпоху, когда это слово обогатит свое содержание всем содержанием слова «police». Вольтеровский «дуализм» позволяет нам хорошо разглядеть те возможности, которые представлял язык людям того времени. У них было искушение включить в содержание слова «police» весь смысл, заключающийся в словах «civilite» и «politesse»; как бы там ни было, слово «police» сопротивлялось, а с тыла сильно досаждало новаторам слово «police» - полиция. Что касается слова «civilise», то был соблазн расширить его значение, но слово «police» сопротивлялось, оно было еще живучим. Чтобы сломить его сопротивление, чтобы выразить новое понятие, которое в то время формировалось в умах, чтобы придать слову «civilise» новую силу и вложить в него новое содержание, чтобы сделать из него нечто иное, чем заменитель слов «civil», «poli» и даже частично «police», для всего этого нужно было создать новое слово. Помимо причастия, помимо глагола, потребуется слов «civilisation» - цивилизация: термин несколько ученый, однако он никого не удивил; под сводами Дворца правосудия уже давно можно было слышать его звучные слоги; и, что очень важно, у него не было компрометирующего прошлого. Он был достаточно далек от «civil» и «civilite», чтобы эта обветшавшая родня могла ему помешать. Это было новое слово, и оно выражало новое понятие.
26* Во всяком случае, в смысле, относящемся к культуре, ибо в английском языке, так же как и во французском, «цивилизация» в значении судейском (которое приводит «Словарь Треву») существует с давних пор. Меррей приводит примеры, относящиеся к самому началу XVIII века (Харрис; «Энциклопедия» Чемберса и т. д.).
27* Опыты. Кн. 1. Гл. 25: О педантизме.
28* «Итак, я полагал, что те народы, которые, будучи поначалу полудикими и становясь постепенно цивилизованными, вырабатывали свои законы лишь постольку, поскольку к этому их вынуждали неудобства, проистекавшие от преступлений и раздоров, - такие народы не могли быть столь культурными и законопослушными (bien polices), как те, которые с самого начала, лишь только произошло объединение людей, соблюдали установления какого-нибудь мудрого законодателя». Несколько дальше - другой отрывок, в котором варварство и дикость охарастеризованы как лишенные разума: «Признав, что все те, кто мыслят совсем не по-нашему, не являются по этой причине ни варварами, ни дикарями, но многие, как и мы или в еще большей мере, наделены разумом...» На эти места указал мне г-н Анри Берр (Descartes R. Discours de la Methode // Oeuvres / Ed. Ch. Adam. P., 1905. T. 6, pt 2. P. 12).
29* Тем более что именно в XVIII веке число глаголов на «-iser» увеличивается; г-н Фрей приводит внушительный список таких глаголов (см.: Frey M. Les transformations du vocabulaire francais a l"epoque de la Revolution, 1793-1800. P., 1825. P. 21): centraliser, fanatiser, federaliser, municipalise, naturaliser, utiliser etc. Однако еще раньше г-н Гоэн составил для эпохи, предшествовавшей Революции, другой список аналогичных глаголов, взятых у энциклопедистов; среди прочих там можно найти «barbariser».
30* Voltaire. Essai sur les moeurs//Oeuvres completes / Ed. P. Beuchot. P., 1829. T. 15. P. 253, 256.
31* Rousseau J. J. Contrat social. P., 1762. Liv. 2, ch. 8.
32* Слово «цивилизация» не встречается, как я в этом убедился, и в дижонском «Рассуждении» 1750 года («Способствовало ли возрождение наук и искусств улучшению нравов»). Руссо употребляет только «police» и «police», так же как и Тюрго в «Философской картине последовательных успехов человеческого разума» (1750) или Дюкло в «Рассуждениях о нравах нашего века» (1751) и множество их современников.
33* Dictionnairo de l"ancienne langue francaise. P., 1881. На «Этики» Никола Орезма ссылаются также в статье «Civilite» Хацфельд, Дармстетер и Тома в своем «Полном словаре».
* Наряду с другими значениями (типа городской) латинское слово «urbanus» могло иметь и такие, как благовоспитанный, образованный; одно из значений латинского слова «civilis» - учтивый.
34* Слово «civiliser» [цивилизовать] определяется тем же Фюретьером так: делать благовоспитанным и вежливым, общительным и любезным (пример: «Проповедь Евангелия цивилизовала самые дикие из варварских племен» - или: «Крестьяне не столь цивилизованы, как буржуа, а буржуа - не в такой мере, как придворные»).
35* «Слова „courtois" и „affable",- пишет Калльер,- теперь почти не в ходу у людей светских; их место заняли „civil" и „honnete" [здесь: учтивый)» этот «Словарь» добавляет значение «городское право».
36* Girard G. Les synonymes francois. 2 0 ed. P., 1780 (это издание, пересмотренное Бозе). Первое издание сочинения Жирара вышло в 1718 году (La justesse de la langue franchise ou les synonymes), второе - в 1736 (Les Synonymes francais), третье, пересмотренное Бозе - в 1769; переиздано в 1780 году.
37* Girard G. 9p. cit. Т. 2. Р. 159.
38* Voltaire. Essai sur les moeurs. Liv. 19. ch 16. Речь идет о китайцах, которые, «желая, чтобы их народ жил спокойно», сделали так, что «правила учтивости получили самое большое распространение и влияние».
39* «Местности, где труд людей не может дать ничего, кроме необходимого, должны быть населены народами варварскими: какая бы то ни было politic здесь невозможна»; «Из этого двоевластия воспоследовал постоянный конфликт в вопросах юрисдикции, который сделал невозможной какую-либо хорошую politic в христианских государствах» (Rousseau J. J. Op. cit. Liv. 3. ch. 8; Liv. 4. ch. 8). Годфруа приводит слова «policie», «pollicie», «politie» в качестве средневековых форм и регистрирует эфемерное существительное «policien» - гражданин, которым воспользовался Амио.
40* Delamare N. Traite de la police. P., 1713. Liv. 1. P. 2. Шестьдесят лет спустя брат Жан де Шастеллю отмечал, что «вплоть до наших дней слово "police" может означать „правление людьми"» (Chastellux J. de. Op. cit."Т. 1, ch. 5. P. 59).
41* Определение, данное Лё Бре, тоже профессиональное, еще не ограничивалось рамками города. «Я называю „police", - писал он, - законы и указы, которые всегда издавалась в хорошо управляемых государствах, чтобы упорядочить вопросы продовольствия, пресечь злоупотребления и монополии в торговле и ремеслах, воспрепятствовать порче нравов, обуздать роскошества и изгнать из городов запрещенные игры».
42* Дюкло уточняет: «У варваров законы должны формировать нравы. У народов polices нравы и обычаи совершенствуют закон и порою его заменяют» (Dudos Ch. Oeuvres completes. P., 1806. Т. 1. P. 70).
43* Ibid. Ch. 12. P. 216.
44* Voltaire. Oeuvres completes. T. 15. P. 16, 21, 26.
45* Т argot A.R.J. Ethymologie // Oeuvres. Т. 1. P. 222.
46* Письмо от 15 июня 1680 года. Любопытно отметить, что в те времена говорилось: «быть вдали от politesse, вернуться в politesse», как мы говорим: «вернуться в цивилизацию».
47* Тurgot А. В. ]. Tableau au philosophique// Oeuvres. T. 1. Р. 222.
48* Voltaire. La philosophie do 1"histoire // Oeuvres completes. T. 15. P. 41.
49* Ibid. P. 83, 91.
50* Под словом «цивилизация» следует понимать объединение этих людей в пределах города, то есть огражденной стенами совокупности жилищ, располагающих общими средствами защиты против грабежа со стороны и внутренних беспорядков; это объединение заключает в себе идею добровольного соглашения его членов, охраны их естественного права на безопасность, естественных прав личности и собственности; таким образом, цивилизация есть не что иное, как общественный порядок, охраняющий и защищающий личность и собственность и т. д.» (Volпеу С. F. Eclaircissements sur les Elats-Unis//Oeuvres completes. P., 1868. P. 718). Весь этот весьма существенный отрывок - критика Руссо.
Постановка проблемы – это и есть начало и конец всякого исторического исследования. Где нет проблем – там нет и истории, только пустые разглагольствования и компиляции... Формула «научно проводимое исследование» включает в себя два действия, лежащие в основе всякой современной научной работы: постановку проблем и выработку гипотез». Это слова ЛЮСЬЕНА ФЕВРА (1878-1956), выдающегося французского ученого, совершившего со своими единомышленниками и соратниками методологическую революцию в истории, человека, который ярче всех описал драматизм ситуации, сложившейся в научном знании первой половины XX в. «От одного толчка рушилось целое представление о мире, выработанное в течение веков поколениями ученых, – представление о мире абстрактном, обобщенном, заключающем в себе свое объяснение... Старые теории необходимо было заменить новыми. Следовало пересмотреть все научные понятия,
_____________________
*Февр Л. Бои за историю. М.. 1991. С. 24.
на которых покоилось до сих пор наше мировоззрение». Февр понимал, что избавиться от разочарования в истории, утраты доверия к ней, от горького сознания того, что заниматься историей – значит попусту терять время, можно только отчетливо осознав связь между историей и родственными ей дисциплинами и установив между ними тесный союз. Он ратовал за сотрудничество между историками, социологами и психологами, поскольку их общая цель состоит в изучении человеческой личности. К изучению безымянных масс прошлого приложима социальная психология, а к действиям так называемых исторических фигур – психология индивидуальная.
Ведущую роль в преодолении кризиса исторической пауки сыграла французская историография в лице нескольких поколений историков, первыми из которых были Февр и МАРК БЛОК (1886-1944), подлинные новаторы, осуществившие знаменательный переворот, который возвратил историческому знанию утраченное им гуманистическое содержание, вернувшие истории интерес публики, широкую читательскую аудиторию, привлеченную проблематикой, тесно связанной с жизнью современного общества. Именно они стояли у истоков мощного историографического направления и нового этапа развития исторической мысли: постановка новых проблем, новое прочтение старых источников, применение новых, нетрадиционных методов их исследования – так в самом лаконичном стиле можно обозначить их вклад в мировую историографию.
В 1929 г. Блок и Февр основали научный журнал «Анналы социальной и экономической истории», который с тех пор не раз модифицировал свое название, и потому обычно его называют просто «Анналы». В первом же номере журнала прозвучал призыв к более широкому подходу к истории. Был взят курс на междисциплинарную историю и привлечение к совместной исследовательской работе представителей общественных паук – экономики, социологии, социальной психологии и др. На этой междисциплинарной основе ученые «школы "Анналов"» продолжали расширять и совершенствовать содержание и методологию исторической науки в русле всеобъемлющей «тотальной («глобальной») истории», которая является предельным воплощением истории целостной, синтетической. «Тотальная история» не претендует на всемирность и может быть реализована скорее в самом что ни на есть локальном масштабе: в истории городского или деревенского прихода, отдельной местности, и даже на довольно ограниченном отрезке времени. Это история людей и отдельных человеческих сообществ, ставящая целью
_____________________
*Февр Л. Бон за историю. М., 1991. С. 34.
восстановить все аспекты их жизни и деятельности в переплетении разных обстоятельств и побудительных причин. Историки «школы "Анналов"» не делят жизнь людей на политическую, хозяйственную, религиозную и другие сферы, как не делится она для каждого человека в его реальной жизни. Их исследование воссоздает по-настоящему стереоскопическую, многоуровневую и «очеловеченную» картину исторического прошлого.
Февр, в частности, отмечал: «Экономической и социальной истории не существует. Существует история как таковая во всей своей целостности. История, которая является социальной в силу самой своей природы... Человек в нашем понимании является средоточием всех присущих ему видов деятельности; историку позволительно с особенным интересом относиться к одному из этих видов, скажем, к деятельности экономической. Но при единственном условии: нельзя забывать, что любой из этих видов всегда затрагивает целиком всего человека... Предмет наших исследований – не какой-нибудь фрагмент действительности, не один из обособленных аспектов человеческой деятельности, а сам человек, рассматриваемый на фоне социальных групп, членом которых он является... История – наука о человеке, не будем забывать об этом».
Итак, изменился предмет исследования (им стал человек в истории) и сама историческая наука.
Марк Блок в работе «Апология истории, или Ремесло историка» (1940-1942) подчеркивал молодость исторической науки, несовершенство ее методов, роль смежных социальных наук в ее становлении как аналитической дисциплины. Имея в виду, в частности, социологическую школу Дюркгейма, он писал: «Она научила нас анализировать более глубоко, ограничивать проблемы более строго, я бы сказал даже, мыслить не так упрощенно. О ней мы здесь будем говорить лишь с бесконечной благодарностью и уважением. И если сегодня она уже кажется превзойденной, то такова рано или поздно расплата для всех умственных течений за их плодотворность». К числу заслуг М. Блока перед исторической наукой несомненно следует отнести и то, что он показал различные, не заменяющие друг друга способы компарат и в н о г о (сравнительно-исторического) подхода, который считал эффективным эвристическим средством, помогающим решать новые исследовательские проблемы. Сам он, опираясь именно на этот метод в исследовании процессов французской аграрной истории, аналогичных английским огора-
____________________
*Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С 25, 36. "Блок щ Апология истории. М., 1983. С. 12.
живаниям, открыл подобную же трансформацию в Провансе XV-XVII вв., которая прежде не была замечена историками. Кроме того, Марк Блок привлек внимание к тому факту, что компаративный метод рассмотрения проблемы способен раскрыть глубинные причины того или иного явления и таким образом объяснить его. И наконец, Блок видел в сравнительном методе процедуру, наиболее отчетливо проявляющую специфику отдельных, на первый взгляд, схожих процессов, более детальное сопоставление которых проливает свет на значительные различия между ними.
Блок и Февр порвали с традициями позитивистской историографии, особенно сильными во Франции – на родине Копта. Они вели битвы за научную историю против традиционной, повествовательной и эрудитской историографии, решительно отвергнув историю-рассказ, разработав концепцию истории-проблемы и преодолев, таким образом, упрощенный событийный подход к освещению исторического прошлого. Они противопоставили повествованию о событиях исследование глубинных пластов исторической действительности. Они стремились обнаружить в текстах источников ненамеренные, непроизвольные высказывания, а также то, о чем авторы исторических текстов сообщали помимо собственной воли, тот «остаток», который не подвергся внутренней цензуре создателей текстов. Прекрасно определяет научную позицию девиз Февра: «Историк не тот, кто знает, а тот, кто ищет».
