«Освобождённый Иерусалим» Тассо. Освобождение Тассо. «Завоёванный Иерусалим»

Драматическое представление в 3-х частях
«Торквато Тассо»
по одноименной драме И.-В. Гете в переводе С.Соловьева

Премьера состоялась в 2004 году

Гастроли спектакля проходили в Санкт-Петербурге и Висбадене.

В 2004 году в музее состоялась премьера спектакля «Торквато Тассо». Театрально-музейный проект был осуществлен в рамках проекта Департамента культуры города Москвы «Открытая сцена» и программы «Российско-Германские культурные встречи 2003 - 2004», а так же в связи с главной темой объявленного ЮНЕСКО и Международным Советом музеев «Года сохранения нематериального культурного наследия». Государственный музей А.С.Пушкина впервые в России предпринял попытку сценического воплощения стихотворной драмы Гёте в блистательном переводе С.Соловьёва.

Как и Ариосто он жил при феррарском дворе, но не имел его расчётливости, отдавался своим чувствам с мечтательной страстностью, не понимал своего действительного придворного положения, был тщеславен, обидчив, требователен и этими своими слабостями погубил себя. Счастье долго баловало Торквато Тассо, и привычка к почету расстроила его впечатлительные нервы.

Он родился в Сорренто, учился в неаполитанской иезуитской коллегии, потом, ведя скитальческую жизнь с отцом, учился в Риме, Бергамо, Пезаро, Венеции; на 13-м году был отправлен в Падуанский университет и через четыре года получил ученые степени по трем факультетам: богословскому, юридическому и философскому. Восемнадцатилетним юношей в 1562 году Тассо издал эпическую поэму «Ринальдо». Её содержание взято из цикла рыцарских поэм о паладинах Карла Великого . Торквато подражал в ней манере Ариосто, которого хотел затмить; желание превзойти Ариосто осталось на всю жизнь его страстной мечтой. Он посвятил свою поэму кардиналу Людовику Эсте, брату Альфонса II, герцога феррарского. Молодой поэт несколько времени продолжал ученые занятия в Болонье, Модене, Падуе, и увлекся платоновской философией . В 1565 году герцог пригласил его в Феррару и дал ему одну из придворных должностей, обязывавшую только бывать во дворце. Сестры герцога, Лукреция (герцогиня урбинская, жившая обыкновенно в Ферраре) и Леонора, обращались с поэтом благосклонно, надеясь сделать из него второго Ариосто. Леонора была болезненная, тихая девушка, считалась святой. Тассо питал к ней почтительное чувство. Лукреция любила веселье, покровительствовала поэтам и музыкантам. Тассо прославлял ее, как «розу, аромат которой не уносится временем». Но он воспевал также Барбару, принцессу Сансеверино, и дочь её Леонору Санвитале.

Торквато Тассо. Портрет работы неизвестного художника, 1590-е гг.

Жизнь Торквато была самая приятная: его ласкали; у него было много денег и ровно никаких обязанностей; он наслаждался пирами и другими блестящими придворными развлечениями, путался в придворные интриги, увлекался честолюбивыми замыслами и понемногу писал свою вторую поэму. Круг его мыслей был романтический. Тассо мечтал о любви и добродетели; ирония была ему чужда, у него не было и поэтической наивности, придающей очарование поэме Ариосто. По своим убеждениям Торквато Тассо был строгий католик и монархист и серьёзно относился к рыцарским идеалам , которые в век гуманизма уже давно казались многим смешными. Самостоятельного творчества он не имел; усердно изучая Гомера , Вергилия , Петрарку . Тассо постоянно колебался в тоне своей поэмы, подражая то одному, то другому из этих поэтов. В нем есть теплота чувства, но мысли у него чужие, тусклые, изобретательности у него нет; он действительно хорош только как лирический поэт. Сонеты, мадригалы, канцоны Тассо нежны, согреты живым чувством. Он написал их очень много. Он – лучший из петраркистов своего времени. С очень ранней молодости Торквато приобрел славу великого поэта.

В 1570 году Тассо поехал с кардиналом Эсте в Париж. Он наслаждался и там похвалами, но за неосторожное слово потерял службу у кардинала, возвратился в Феррару и был снова принят ко двору герцога. Альфонс не пожалел расходов на блестящую постановку написанной Торквато пасторальной драмы «Аминт» (в 1572 году); она получила такой успех, что затмилась слава Беккари, пасторали которого признавались до той поры лучшими. Тассо придал пасторальным драмам живость содержания, какого они прежде не имели, показал пример, как они могут служить выражением душевной жизни авторов. Он рассказал в «Аминте» идеализированную историю своей жизни. Пастух Аминт страдает от несчастной любви, бросается со скалы; красавица, отвергавшая его любовь, целует его, и он оживает.

Ободряемый восторженными похвалами, Тассо стал говорить, что создаст произведение лучшее поэмы Ариосто «Неистовый Роланд », и в диалоге «О хороших радостях» подверг эту поэму строгой критике, изложив собственные понятия об эпосе. Он порицает Ариосто и других итальянских эпических поэтов за то, что у них нет строго выдержанного плана, что их поэмы – бессвязные ряды приключений, осуждает их за легкомыслие, за шутливость, говорит, что эпическая поэма должна быть серьезна, иметь возвышенное нравственное содержание. Приверженцы Ариосто смеялись над ним, как над педантом. Альфонс и сестры герцога оставались благосклонны к Тассо. Несколько месяцев Торквато гостил в замке Дуранте у своей покровительницы Лукреции, герцогини урбинской. Она и герцог взяли его с собой в замок Бельригвардо и едва согласились отпустить его в 1575 году в Рим, где он хотел услышать похвалы новой своей поэме.

В Риме Тассо сблизился с кардиналом Фердинандом Медичи. Альфонс и феррарский двор были недовольны этим, потому что Медичи были их врагами. Возвратившись в Феррару, Тассо заметил охлаждение к себе герцога и двора. Он вообразил, что его считают изменником и хотят погубить. В 1577 году его болезненная подозрительность усилилась до того, что в комнатах герцога он бросился с кинжалом на одного из придворных. Герцог сохранил доброе расположение к Тассо, но не мог оставить совершенно безнаказанным такой поступок и велел отвести Торквато под арест во францисканский монастырь. Он принял это за смертельную обиду и бежал. Человек непрактичный, не умевший беречь денег, смешивший и раздражавший людей своими претензиями и капризами, он несколько времени вел скитальческую жизнь и наконец поселился в Сорренто у своей сестры Корнелии, замужней женщины, жившей безбедно.

«Освобождённый Иерусалим» Тассо

В это время, в 1579 году, Тассо напечатал четвертую песнь «Освобожденного Иерусалима», как образец красоты этой поэмы, которую писал тогда. Он хотел прославлять христианство. Турки тогда угрожали Европе, и война с неверными была очень популярной темой. Тассо превосходно понял, что наилучшим сюжетом для его поэмы будет первый крестовый поход, отвоевание святой земли у неверных. Воспеваемому им делу покровительствует Бог; потому крестоносцам помогают ангелы, тени прежних героев, павших во войне с неверными. Князь тьмы Плутон помогает противникам воинов Божиих. Демоны, волшебники и волшебницы стараются вредить им. Главное орудие Князя тьмы – прекрасная волшебница Армида. Она является в четвертой песни поэмы; рассказ об этом великолепен, и Тассо сделал хороший выбор, напечатав именно эту песнь, как образец достоинств новой своей поэмы. Столь же высокой красоты поэма достигает только еще в одном эпизоде: в описании волшебного острова Армиды. Но превосходны и все те места «Освобожденного Иерусалима», в которых выражается чувство. Таков например во второй песни знаменитый эпизод об Олинде и Софронии (он помещен слишком рано; Тассо заметил это и впоследствии выбросил его как лишний); таково в третьей песни описание впечатления крестоносцев при виде Иерусалима, в восьмой песни – рассказ о смерти молодого принца датского Свена, в двенадцатой песни – рассказ о том, как Танкред убил Клоринду, в тринадцатой – описание засухи и ниспосланного Богом дождя. Октавы Тассо очаровательны своей музыкальностью; за это больше всего и полюбил его поэму народ; венецианские гондольеры долго пели отрывки из неё. «Освобожденный Иерусалим» приобрел во всей Западной Европе такую славу, как ни одна из всех остальных эпопей новой европейской литературы. Подобно Ариосто, Тассо вложил в свою поэму и прославление династии Эсте. В десятой песни он превозносит Ринальдо как предка этой династии, а в шестнадцатой вводит пророчество об Альфонсе II, которого восхваляет как своего спасителя от бедствий.

Ринальдо и Армида. Картина Ф. Хайеса на тему поэмы Т. Тассо «Освобождённый Иерусалим», 1812-1813

Благодаря заботливости сестры, душа поэта успокоилась. Он пожелал возвратиться в Феррару. Его приняли там очень милостиво, но Тассо казалось, что на него смотрят с сожалением и насмешкой. Он уехал, болезненная раздражительность не давала ему спокойствия нигде. Он уехал из Мантуи в Падую, из Падуи в Венецию, потом уехал в Урбино, оттуда в Турин и нигде не находил спокойного приюта. Мысли его влеклись в Феррару. Торквато приехал туда на праздники бракосочетания герцога с принцессой Маргаретой Гонзагой и подвергся беде. Как произошла она, он сам не рассказал. Распространился слух, напечатанный у Муратори. Он говорит, что Тассо стал жертвой страстной и безнадежной любви к принцессе Леоноре, сестре герцога Альфонса. Но нет надобности в этом сказочном объяснении несчастной судьбы поэта, больного душой: мы знаем, что он держал себя при дворе безрассудно, в припадках меланхолии резко жаловался на неблагодарность Альфонса, оскорблял придворных; герцог был человек суровый и нашел нужным прекратить эти обидные выходки. Он не наказал Тассо, как об этом впоследствии говорила баснословная молва, но счёл его сумасшедшим, которого следует отдать под надзор, и в 1579 году велел отвезти его в больницу святой Анны. Там Торквато держали семь лет. Это не была мрачная тюремная келья, которую показывают теперь в Ферраре туристам и называют темницей Тассо. Он жил в больнице. Но его действительно держали там под надзором.

Тассо в заключении. Картина Л. Галле, 1853

У него бывали временами припадки сумасшествия, но временами рассудок его прояснялся, и он продолжал своё творчество: писал стихи, философские размышления. До этого Тассо написал комедию «Любовные интриги», а теперь написал трагедию «Торрисмондо». Это переделка «Эдипа» Софокла ; действие происходит в Италии во времена остготского королевства ; содержание как и у Софокла состоит в том, что человек, мучимый угрызениями совести, сам себя наказывает за свое преступление. Будучи рабским подражанием Софоклу, эта трагедия Тассо не имела успеха. Он был сильно расстроен тем, что в Венеции (в 1580 году) были изданы шестнадцать песен его поэмы по дурному, неполному списку, под заглавием «Готфрид». В следующем году поэма была напечатана в истинном своем виде. Издатели обогатились, а автор сидел в больнице и напрасно писал своим бывшим покровителям, что он вовсе не сумасшедший. В 1584 году один из его поклонников Камилло Пеллегрини напечатал книгу, доказывавшую, что Тассо выше Ариосто. Он и сам говорил о себе так. Флорентийская академия Делла Круска стала резко опровергать эту мысль. Почти все знатоки литературы находили притязания Тассо на превосходство над Ариосто пустым тщеславием. Торквато писал в защиту достоинств своей поэмы и сделал себя смешным для всех. Это унижение глубоко огорчило его, и он задумал переделать «Освобожденный Иерусалим».

Освобождение Тассо. «Завоёванный Иерусалим»

Несмотря на всё, сожаление о его несчастной судьбе было всеобщим. Папа, кардинал Альбани, великий герцог тосканский, герцог и герцогиня урбинские, герцогиня мантуанская, все государи династии Гонзага, город Бергамо, считавший себя родиной Тассо, упрашивали герцога Альфонса смягчить его участь. Герцог долго оставался неумолимым. Наконец в 1586 году он отдал Тассо своему родственнику Винченцо Гонзаге, герцогу мантуанскому, обещавшему присматривать за поэтом так внимательно, что он не сделает вреда никому. Торквато был принят герцогом мантуанским и всем двором с величайшими почестями, с искренней любезностью. Но он уже действительно был душевнобольным: девять лет скитался он по Италии, не уживаясь нигде.

Тассо продолжал работать. Он окончил поэму «Флориданте», начатую его отцом; переделал свою трагедию «Торрисмондо», напечатал ее (в 1587), поехал в Бергамо, оттуда (в 1588) через Рим – в Неаполь просить о возвращении конфискованного имущества отца и матери. Торквато стал переделывать свой «Освобожденный Иерусалим», исправлял ошибки, замеченные критикой, но портил при этом и все хорошее в поэме. В 1593 он издал эту переделку, в которой к прежним двадцати песням было прибавлено еще четыре. Переделанную поэму он назвал «Завоеванный Иерусалим» (Gerusalemme conquistata). Она – произведение больного человека. Последний поэтический труд Тассо, «Семь дней творения мира» (Le sette giornate del mondo creato), тоже не имеет поэтического достоинства. Эта поэма – переполненное схоластикой переложение библейского рассказа в стихи без рифм.

Смерть Тассо

Последние годы жизни Тассо скитался из города в город, ездил в Рим, в Анкону, в Лоретто, во Флоренцию, в Мантую, опять в Неаполь, повсюду подозревал всех во вражде, в интригах против него, был болен и физически, страдал от нищеты. Чтоб утешить несчастного, кардинал Чинцо Альдобрандини, племянник папы Климента VIII, пригласил его в ноябре 1594 в Рим, обещая, что он будет коронован в Капитолии лавровым венком. Зимой силы Тассо стали падать; ослабев, он попросил, чтоб его перевезли в монастырь святого Онуфрия, на холме римского предместья по северному берегу Тибра. Оттуда открывался прелестный вид на Рим и на его окрестности до Сабинских и Альбанских гор; больному хотелось наслаждаться этим видом. Когда пришла весна, время, назначенное для его коронования, Торквато Тассо уже был так слаб, что приходилось отлагать это торжество. 25 апреля 1595 он умер. Его похоронили в монастыре святого Онуфрия.

Родился 11 марта 1544 в Сорренто. Его отец, филолог и поэт Бернардо Тассо, был секретарем принца Салернского. Торквато получил блестящее образование и с детства находился при дворе. В Урбино он был компаньоном юного сына герцога, в атмосфере урбинского двора проникся идеалами рыцарской чести и куртуазного поведения.

В Венеции Торквато помогал отцу готовить к публикации рыцарскую поэму Амадиджи (Amadigi , 1560), переделку испанского рыцарского романа об Амадисе Галльском, обдумывал эпические сюжеты, которые мог бы использовать сам. Однако отец отправил его изучать юриспруденцию в Падую, где юноша попал под влияние Ш.Гонзага, С.Сперони и К.Сигонио и пристрастился к философии и литературной теории. Там же начал публиковать стихи и написал фантастическую эпическую поэму Ринальдо (Rinaldo ), вышедшую в 1562. В 1565 переехал в Феррару и поступил на службу к кардиналу Луиджи д"Эсте, брату герцога Альфонсо II. После недолгой поездки в Париж в 1570–1571 Тассо стал придворным поэтом герцога Альфонсо. Его любовная лирика того времени адресована придворным дамам. За несколько недель он написал пятиактную пасторальную драму Аминта (Aminta ), которая в 1573 с большим успехом была представлена при дворе. Окрыленный автор в 1575 завершил работу над своим шедевром – эпической поэмой Освобожденный Иерусалим (Gerusalemme liberata ). Напряженная работа расстроила душевное здоровье поэта: его мучили мысли о собственной греховности, развилась мания преследования. После нескольких бурных нервных срывов его заключили в феррарский дом умалишенных – госпиталь св. Анны, где он провел семь лет. Ходила молва, будто истинная причина заточения – любовь Тассо к сестре герцога Леоноре д"Эсте. К судьбе Торквато Тассо часто обращались романтики (И.В.Гёте, Дж.Г.Байрон), а сам поэт стал символом непризнанного гения.

В периоды просветления Тассо продолжал писать лирические стихи и трактаты-диалоги о литературе и философии . В 1581 без его ведома были опубликованы Аминта и Освобожденный Иерусалим . Последний вызвал ожесточенные полемику попыткой Тассо примирить в своей концепции героической поэмы Ариосто и Вергилия .

В 1586 Тассо освободили из госпиталя-тюрьмы. В последующие годы он жил у различных покровителей, включая своего первого биографа Дж.Б.Мансо и кардиналов Пьетро и Чинтио Альдобрандини, которым посвятил Завоеванный Иерусалим – исправленную переработку Освобожденного Иерусалима. Умер 25 Тассо в Риме, в монастыре Сант Онофрио 25 апреля 1595.

Его литературное наследие, помимо упомянутых работ, включает большое число сонетов и других стихотворений, многочисленные письма, трагедию Король Торрисмондо (Torrismondo , 1587), религиозную поэму Семь дней сотворения мира (Le Sette giornate , 1594) и трактат Рассуждения о поэтическом искусстве (Discorsi dell"arte poetica , 1566).

В пасторальной драме Аминта отразилась тоска неприкаянного поколения по счастливой пастушеской жизни золотого века. Атмосфера идиллии полна смутной юношеской чувственности. Мир Аркадии, где происходит действие, далек от правдоподобия, но красота поэмы – в изображении человеческих чувств.

Освобожденный Иерусалим в 20 песнях повествует о штурме и освобождении Иерусалима христианами во время 1-го крестового похода (1099). Повествование о превратностях военной кампании перемежается эпизодами романтической любви. Тассо пытается объединить два литературных жанра: рыцарский роман и классическую эпическую поэму. Элементы сверхъестественного имеют целиком христианскую природу, а разнообразные эпизоды неразрывно связаны с основной сюжетной линией.

Противоречивость жизни художника.

"Торквато Тассо"

Работа над "Торквато Тассо" растянулась на многие годы. 30 марта 1780 года Гёте записал в своем дневнике: "В полдень отправился в Тифурт пешком. Хорошая идея — Тассо". А 25 августа следующего года помечено, что он "читал Тассо" герцогине Луизе. Однако нам ничего не известно об этом первоначальном варианте "Тассо". В "Сочинениях", которые должны были выйти у Гёшена, для седьмого тома объявлено лишь: "Тассо, два действия". В Италии Гёте также не удалось завершить эту драму. И лишь в конце июля 1789 года она была готова, и Гёшен получил для издания также и два последних действия пьесы.

Разумеется, очень соблазнительно искать параллели с жизнью Гёте именно в этой пьесе, повествующей о судьбе поэта, который, живя при дворе герцога, в силу обстоятельств разного рода оказался в крайне конфликтной ситуации — и с обществом, и с самим собой. Тассо при дворе герцога Феррарского — Гёте при дворе герцога Веймарского; в самом деле, не отражает ли драма о судьбе итальянского поэта XVI века насущные проблемы, возникавшие у немецкого поэта в Веймаре? И все же, когда берутся утверждать, будто в "Тассо" показана трудная жизнь бюргерского поэта при дворе герцога, хочется напомнить, что именно в самый трудный для поэта период, в первые десять лет жизни в Веймаре, он был, скорее, ближе к функциям Антонио, государственного секретаря феррарского герцога: Гёте тогда также был государственным деятелем, но отнюдь не поэтом. И если Тассо жалуется на своего герцога: "Поговорил ли он со мной хоть раз / О государственных делах?", то в отношениях Гёте с Карлом Августом все обстояло совсем наоборот. И если считать, что Тассо, желающий во что бы то ни стало пребывать в мире собственных фантазий, не в состоянии подчиниться требованиям общества, которое живет по привычным меркам, строго соблюдая обычаи, и что поэтому он и терпит жизненное крушение, то снова было бы неоправданно проводить параллели между его жизнью и жизнью Гёте в первые десять лет пребывания в Веймаре. Ведь Гёте оказался в силах самостоятельно преодолеть назревавший конфликт, и уже стихотворением "Ильменау" он подвел весьма самокритичный итог своей жизни в Веймаре. А если предположить, допустим, что императивное требование "Позволено лишь то, что подобает!" выражало всеобщее жизненное правило, которому должен был бы подчиняться и этакий Tacco-Гёте, то не мешает обратить внимание на одно примечательное обстоятельство: когда в августе 1789 года Гёте отослал последние действия рукописи "Тассо" своему издателю, он уже более года жил в свободном браке с Кристианой Вульпиус — что никак нельзя было считать подобающим, если исходить из принятых в тогдашнем обществе моральных норм.

В гётевском "Торквато Тассо" на своеобразной модели проигрываются возможные конфликты, однако автор пьесы не дает своих оценок. Правда, в этой "экспериментальной" ситуации он мог воспользоваться опытом, полученным за многие годы жизни в Веймаре, а также в Италии и в первое время после своего возвращения домой; строки же "Свободы я хочу для дум и песен, / Довольно мир стесняет нас в делах" вообще читаются как выражение пожелания Гёте жить именно такой жизнью после его возвращения из Италии. Однако главное для поэта вовсе не в том, чтобы "досочинить" в пьесе собственную жизнь. Он показал здесь, что могло произойти, когда поэт такого склада, как Тассо, вынужден существовать в условиях придворного общества и притом желает творить.

Гёте с юных лет хорошо знал творчество Тассо, автора героического эпоса "Освобожденный Иерусалим. Еще студентом в Лейпциге Гёте сообщал своей сестре Корнелии, что читает этот эпос. Известны были ему и биографии Тассо, исторической личности. Пожалуй, здесь не стоит разбираться, какие скрытые намеки на действительные события подлинной жизни поэта эпохи Возрождения содержались в пьесе Гёте. Достаточно сказать, что еще современникам Тассо представлялся человеком сумасбродным, склонным к печали, мрачным ипохондриком; сообщалось о неприятных событиях при дворе герцога Феррарского, о соперничестве за благосклонность покровителя и признание литературных заслуг, о ссоре с герцогом, о долгом заключении в лечебницу для душевнобольных.

Но насколько небогато внешними событиями действие пьесы Гёте о Торквато Тассо, настолько серьезны возникающие там конфликты. Пять действующих лиц пьесы говорят о них, пользуясь таким благозвучным и стройным стихотворным языком, который едва ли возможно превзойти. Где бы ни выражались страсть и отчаяние, они выдержаны в размере и стилизованном порядке искусно инструментованной речи. Как и в "Ифигении в Тавриде", здесь сохранена строгость "классической" драмы, чтобы возникало произведение искусства, в котором цельность формы самодостаточна и которое в общем создает впечатление, будто ничем иным оно и быть не может, как лишь самим собой, во всей гармонической пропорциональности составляющих его частей и в искусном переплетении связанных друг с другом образов и побудительных причин. Красота упорядоченной формы не исключает вовсе возникновения острых конфликтов, не облегчает потрясений, которые испытывают герои пьесы, не смягчает трагической безысходности. Однако красота удерживает все в точно рассчитанной цельности и в продуманной гармонии выведенных на сцене противоположностей. В "Тассо" воплощены художественные принципы, которые сформировались у Гёте в Италии и в последующее время. Строгость "классической" драмы сводится к следующему: в монологах и диалогах герои отменным слогом возвещают обо всем творящемся у них в душах и определяющем их совместные действия или же противостояние. Внешнее действие ограничивается немногими событиями, поскольку фактически в центре драмы находятся внутренние движения души. Одно явление следует за другим, необратимо во времени, последовательно развиваясь, причем строжайше сохраняется определенность и единство места, времени и (пусть минимального внешне) действия.

В загородном увеселительном замке Бельригуардо близ Феррары Торквато Тассо передает своему покровителю, герцогу Альфонсу II, наконец-то завершенный эпос об освобождении Иерусалима; князь давно и с нетерпением ждал окончания труда поэта. Сестра герцога, Леонора д"Эсте, которая живет в Бельригуардо вместе со своей подругой Леонорой Санвитале, графиней Скандиано, возлагает на голову Тассо лавровый венок, которым несколько раньше она увенчала бюст Вергилия. Эта церемония — всего лишь обычный, свойственный придворному миру дружеский жест, едва ли нечто большее, пусть даже обе Леоноры глубоко и искренне преклоняются перед поэтом. Однако эта процедура увенчания венком совершает в поэте неожиданную перемену. "О, с головы моей его снимите", — восклицает Тассо. Эта награда будто пробуждает в нем таившиеся сомнения в осмысленности его теперешней поэтической деятельности, он словно начинает смутно осознавать, какой бы она была, если бы поэзия, далекая от ритуальных жестов и принуждения, могла исполнять свое истинное предназначение, и он принимается мечтательно вспоминать те времена (а также устремляется мыслями в будущее), когда можно было сказать, что "связывает крепко / Один порыв героя и поэта", когда между миром поэзии и миром конкретных действий нет отчуждения, разрыва.

Уже в следующем явлении (1, 4) появляется человек деятельной складки, государственный секретарь Антонио, который только что вернулся, успешно выполнив свою дипломатическую миссию. Опытный, гибко применяющийся к обстоятельствам светский человек, умный политик, гордящийся своими заслугами, он все же не в состоянии утаить, что его коробит почитание таланта Тассо. Его речи полны едких критических намеков, хотя они и остаются в рамках придворной вежливости и содержат привычно изысканные сентенции. Однако он желает нанести обиду, возвещая, что наука должна приносить пользу, а искусство следует ценить, "пока оно украшает", "поскольку им украшен Рим" и "служить и действовать обязан всякий".

В начале второго действия Тассо и принцесса д"Эсте беседуют в дворцовой зале, с разных сторон подходя к главному в образе действий поэта в их окружении, где все регламентируют нормы придворного общества. Принцесса исполнена лучших чувств к Тассо и принимает его куда лучше остальных, и он чувствует себя очень обязанным ей. Ведь Антонио сурово пробудил его "от чудных грез", он весь в смятении, его обуревают сомнения в том, каков разрыв между реальной и воображаемой жизнью поэта. "Но — ах! — чем глубже вслушивался я, / Тем больше пред самим собой я падал, / Боясь, как эхо гор, навек исчезнуть, / Как слабый отзвук, как ничто, погибнуть". Он ощущает тягу к одиночеству творчества и в то же время не желает терять контакт с окружающими его людьми, в том числе он хочет и дружбы Антонио, который ведь "обладает... / Всем тем, что мне — увы! — недостает". Однако именно в этой беседе с принцессой обнаруживается различие, отделяющее его от мира, который живет согласно своим правилам, в соответствии с санкционированными двором нравственными ценностями (надлежит проявлять степенность, размеренность, самодисциплину, следовать церемониалу). Обе Леоноры также с радостью вспоминают "век златой" — однако лишь в рамках принятых правил поведения, разрешающих играть роли пастушков и пастушек. Для Тассо же грезы о "веке златом" означают гораздо больше, даже нечто совершенно иное. Он воспринимает это буквально, во всяком случае связывая с ним свое неизбывное желание о возможности человеческого существования без принуждения. Он не желает признавать того, на что указывает принцесса, возражая на его слова: "Тот век златой, которым нас поэты / Прельщают, так же мало был златым, / Как этот век, в котором мы живем, / А если был он вправду, то для нас / Он и теперь восстановиться может". Этот век существовал и может теперь восстановиться, как только встретятся "родственные сердца", следующие девизу "позволено лишь то, что подобает". Принцесса именно так исправляет слова Тассо, который, напоминая о былом, требовал, чтобы и в современной им жизни все исходило из принципа: "Все позволено, что мило". Тассо готов бы смириться с девизом принцессы, если бы "благородными людьми / Произносился общий суд о том, / Что подобает!". Но ведь "Мы видим, что для сильных и для умных / Нет непозволенного в этом мире". Еще в пасторали "Аминта", сочиненной историческим Тассо, хор пастушков пел тот девиз, что Гёте вложил в уста своему герою. Но как бы ни возвещали все эти пастушки, будто позволено все, что мило, что любезно их сердцу, однако в нравственном климате цивилизованного придворного общества это уже не имело силы, а Джованни Баттиста Гварини 1 тогда же возразил на изречение из тассовской "Аминты" своим афоризмом, гласившим: позволено лишь то, что подобает.

Уже к концу беседы с принцессой становится ясным, что Тассо не в состоянии осознать, что же считается подобающим, приличным. Ведь он считает, что желанная любовь между ним и принцессой могла бы стать реальностью. "Довольно, Тассо!" — остерегает его Леонора д"Эсте и вновь требует уважать эталон поведения в этом обществе:

Много есть вещей,

Доступных только бурному стремленью,

Другими же мы можем обладать

Лишь чрез умеренность и отреченье.

И таковы любовь и добродетель,

Родные сестры. Это не забудь!

(Перевод С. Соловьева — 5, 241)

Тассо в своем монологе (II, 2) впадает в заблуждение, поскольку он, обещая исполнить все, чего бы ни потребовала от него принцесса, одновременно дает волю своим чувствам и фантазии.

В какой мере необузданны чувства Тассо, как непредсказуемо он их выражает, несмотря на все увещевания принцессы, свидетельствует и попытка Тассо подружиться с Антонио, сблизиться с ним — и неудача, которую терпит при этом поэт. Принцесса и в самом деле желала, чтобы Тассо снискал благорасположение и дружбу Антонио — так он перестал бы ощущать одиночество, не жил одними своими внутренними переживаниями и далекими от реальности фантазиями. Но уже одно то, с какой назойливостью и неотложной поспешностью Тассо домогается благорасположения Антонио, способно оттолкнуть дипломата, привыкшего к степенности, к необходимости взвешивать любое действие. Тассо, проникшись подозрениями, что тот не признает его значительность и что его отвергают, приходит в крайнее возбуждение и — выхватывает шпагу! Такое тяжкое нарушение правил поведения герцог Альфонс карает мягко, отправив его под "собственный караул" к себе домой. Однако увенчанный венком поэт не ощущает мягкости наказания, он впадает в тяжелый, глубокий кризис. Слишком сильно задели колкие замечания Антонио его понимание собственной роли, и теперь он не в состоянии осудить собственную агрессивность и осознать справедливость наказания. Слишком глубоко задел его отказ Антонио на его предложение дружить, чтобы он захотел теперь носить венок поэта. И он слагает его с себя. Но если прежде его обуревали сомнения в ценности его творчества, то отныне он весь ушел в себя, ощущая, что он не признан, и недооценивая других. Не один Антонио понимает, что у Тассо отсутствует контакт с реальностью, что он неверно воспринимает собственное существование (правда, в существующих условиях жизни при дворе). "Какими красками рисует мальчик / Свою судьбу, достоинства свои!"

Но отнюдь не высокомерно и не снисходительно относится к Тассо небольшое придворное общество, рассуждая (в третьем действии) о трудной судьбе поэта, — напротив! Предпринимаются попытки уяснить себе особенности его натуры. Ему хотят помочь выбраться из состояния одиночества, прийти к правильному осознанию реального мира и его условий, и Антонио также готов помириться с ним. Но возможно ли понять душу поэта, взирая на него с высот жизненных правил двора, — поэта, живущего фантастическими категориями воображения и придающего тому, что в них вошло поэтического от былых обычаев "времени златого", куда больше значения, чем быть просто игрой или украшением определенного придворного бытия, ограничивающегося лишь соблюдением этикета. И способен ли еще Тассо, противопоставивший собственную субъективность объективности норм общественного поведения, все-таки войти не чуждым элементом в тот круг, в котором он уже привык существовать и чувствовал себя вполне нормально.

Тассо сильно, даже чрезмерно бурно почитал герцога, который был его меценатом, его покровителем и во славу которого поэт сочинил свое произведение. Но теперь, когда в их отношениях разразился кризис, его недоверие безмерно и безгранично! Образ Тассо, колеблющегося между крайностями, как его представляет себе Антонио, отнюдь не искажен, пусть даже он создан критически настроенным наблюдателем:

Его давно я знаю.

Он слишком горд, чтобы скрываться. Вдруг

В себя он погружается, как будто

Весь мир в его груди, он тонет в нем,

Не видя ничего вокруг себя.

Тогда он все отталкивает прочь,

Покоится в себе самом — и вдруг,

Как мина, загорается от искры,

Он бурно извергает радость, скорбь,

Причуду, гнев. Он хочет все схватить,

Все удержать, тогда должно случиться

Все, что сейчас пришло ему на ум.

В единый миг должно произойти,

Что медленно готовится годами.

(Перевод С. Соловьева — 5, 272—273)

Но сближение Антонио и Тассо по окончании "домашнего ареста" не приносит многого. Антонио исполнит просьбу поэта, но с большой неохотой: надо передать герцогу о желании Тассо уехать из Феррары, чтобы в Риме усовершенствовать свой поэтический труд, который он только что завершил. Тассо ощущает, что его не понимают, что он окружен ложью, фальшью, он доходит до состояния мании преследования. "Мраморная почва / Мне жжет ступни". Как ясно мне / Искусство все придворной паутины!" Теперь отныне он сам желает учиться притворству, "Он думает, что окружен врагами, / Куда б ни шел" — так Антонио передает Альфонсу состояние поэта, хотя оказывается между тем, что самую суть поэтического существования Тассо — его желание творить — Антонио понять не может.

И еще раз нарушает Тассо придворный этикет, когда, прощаясь с принцессой, он, ошибочно полагая, что она действительно любит его, обнимает ее и крепко прижимает к себе. Придворных охватывает ужас. Если сердечная склонность переходит в страсть, тем самым нарушаются все границы приличия. Принцесса, которая как никто другой была привязана к Тассо, способна, «оттолкнув его и бросаясь в сторону, лишь воскликнуть на прощанье: "Прочь!"».

В последнем явлении пьесы Тассо и Антонио, стоя друг против друга, ведут беседу, для которой, чтобы войти во все ее нюансы, потребовалась бы большая глава. Тассо теперь совершенно ушел в себя, подавленный всем происшедшим. "Я раздроблен до глубины костей, / Живу, чтоб это чувствовать". Однако Антонио отнюдь не надменен и не отказывает Тассо в своем внимании; в длинный монолог вконец отчаявшегося поэта он вставляет реплики, призванные помочь ему и как-то облегчить его состояние: "Опомнись и яростью безумной овладей!". "Тебя я в этом горе не покину. / И если ты не властен над собой, / То я не ослабел в моем терпенье". Парадоксальная ситуация: теперь, когда Тассо совершенно отвержен от придворного мира, Антонио остается единственным близким ему человеком (даже "подходит к нему [к Тассо] и берет его за руку"), за кого отчаявшийся поэт под конец судорожно цепляется: "Тебя / Обеими руками обнимаю".

Можно подумать, будто богатство образов, которые рождаются в монологе Тассо в последнем явлении, как бы в попытке поэтического самоистолкования, наглядно проявило и сделало понятным самому поэту единственно возможное для него предназначение (и эта альтернатива исполнена глубокого смысла): пройти сквозь все страдания и лишения и о них "поведать". Природа

Мне в придачу

Она дала мелодиями песен

Оплакивать всю горя глубину;

И если человек в страданьях нем,

Мне бог дает поведать, как я стражду.

(Перевод С. Соловьева — 5, 311)

Тассо потерпел поражение в том мире, в тех условиях, где он ощущал под княжеским покровительством довольство жизнью и прочность своего существования. Он не потерпел поражения как поэт — по крайней мере в этом отношении концовка пьесы остается "открытой". Гёте определил свое сочинение как "пьесу, но не как трагедию". Как сложится дальше судьба Тассо, еще не известно. Но сочинять поэмы ради славы, ради украшения двора — на это, пожалуй, поэт уже не будет способен.

Все, что говорилось здесь о гётевском "Торквато Тассо", — беглые наброски, которые могут лишь, пожалуй, подвести терпеливого читателя к восприятию многомерной драмы, которая явление за явлением, диалог за диалогом и монолог за монологом скреплена в максимально прочное целое, и лишь подробный, исчерпывающий анализ позволил бы распутать все переплетения образов и тем, все предвестия того, что совершится, и отсылки к началу, все намеки и иронические преломления. В пьесе не только в общих чертах проявлено душевное состояние Тассо, но также деликатно исследуются чувства и сокровенные желания обеих Леонор.

Пусть Тассо — особенная поэтическая личность, однако он все же существует в определенной жизненной ситуации. В самом ли деле виноваты в том, каков он есть, его личные качества, его безмерная субъективность, его эксцентричность, сумасбродство? Писательница из ГДР Криста Вольф заставляет героя своей повести, Генриха фон Клейста, в вымышленном разговоре с Каролиной фон Гюндероде, предположить нечто иное:

"Одно мне не дает покоя: отчего раздор Тассо со двором основан всего лишь на недоразумении? А что, если бы не Тассо был несправедлив к герцогу и в особенности к Антонио, а, наоборот, они к нему? Если бы его беда была не вымышленной, а действительной и неотвратимой? Если бы его возглас

Куда, куда направлю я шаги,

Чтоб убежать от гнусного гуденья,

От бездны, что лежит передо мной? —

если бы этот возглас был исторгнут не воспаленным воображением, а острым, нет, острейшим чувством действительной безысходности?" 2 . Несомненно, именно в придворном окружении терпит поражение Тассо, здесь он оказывается в противоречии с принятыми там мерками, здесь "внутренняя профессия" — призвание поэта берет верх над всем прочим. Однако в замысел пьесы вовсе не входило одностороннее осуждение кого бы то ни было! Если кто-то и высказывает свое осуждение, то это, пожалуй, результат тенденциозного прочтения пьесы или впечатления от односторонней заданности инсценировки. Отдельные особенности характера Тассо слишком противоречивы, чтобы автор пьесы мог одобрять их как истинные проявления поэтического, творческого начала. Слишком дружелюбными и гуманными выведены действующие лица, обитатели двора, чтобы можно было обвинить лишь их одних и (или) их манеру поведения в страданиях поэта. Клейст Кристы Вольф высказал вполне однозначную, осуждающую догадку; Рихард Вагнер не был настолько безапелляционен: "Кто прав здесь? Кто не прав? Всякий видит это так, как он видит и как иначе видеть не способен" (в письме Матильде Везендонк от 15 мая 1859 г.). Следовало бы честно признать, что на многие вопросы здесь все еще нет ответа.

Конечно же, Гёте изобразил в своем Тассо поэта, чья творческая индивидуальность столкнулась с моральными нормами двора, поэта, который не способен по-настоящему состояться как поэт в том тесном загоне, в той клетке, которую представляет собой для него на самом деле покровительство герцога-мецената. Тассо еще ощущает самую тесную привязанность к своему покровителю ("О, если б мог я высказать, как живо / Я чувствую, что всем обязан вам!"), но впоследствии обстоятельства понуждают его к высказываниям вроде "Свободы я хочу для дум и песен; / Довольно мир стесняет нас в делах" или

Напрасно я смиряю мой порыв

И день и ночь в груди попеременно,

Когда я не могу слагать стихи

Иль размышлять, мне больше жизнь не в жизнь.

Кто шелковичному червю пред смертью

Прясти его одежду запретит?

(Перевод С. Соловьева — 5, 301)

Для такого Тассо вовсе недостаточно лишь того, что он "закончил" поэму, что это радует герцога и что сама поэма пришлась ему по сердцу; такому Тассо надо "усовершенствовать" ее. Он считает, что над ним прежде всего властны требования, которые ставит перед ним художественное произведение. И как в искусстве он стремится к не ограниченному никакими условиями совершенству, так и в своих личных отношениях с принцессой он выходит за установленные рамки, чтобы любовь в самом деле превратилась в любовь. Но Леонора лишь способна напомнить ему о необходимости сдерживать свои чувства. Тассо невозможно удержать в границах такой действительности, однако по мере того, как он претендует на исключительное отношение к себе, к этому "истинному" поэтическому дарованию, на "истинные" отношения между людьми, от которых он не в состоянии более отказываться, резко выступает опасность преувеличения реального положения вещей, его недооценки, отсутствия связи с действительностью. Но кто живет своим внутренним миром, обвиняя действительность с помощью поэтических фантазий, тому остается лишь "поведать" о том, как он страждет, о своих страданиях — и в конце концов, имея впереди неопределенное будущее, цепляться за "человека реальности", "человека дела", чтобы не потерпеть полного поражения.

Однако и на "другую сторону" также падают свет и тени. По контрасту с желаниями Тассо зримо проявляется невероятная скованность поведения при дворе. Под поверхностью соблюдаемых внешних приличий, "декорума", могут бурлить чувства соперничества, могут скрываться эгоистические наклонности. Отношение Антонио к Тассо пронизано также завистью к великому поэту, и его самоуверенность опытного светского человека доходит до надменности. Однако от его слов о жизни в трудах и о принесении пользы, о том, как он вместе с герцогом Альфонсом пытается обратить к насущным нуждам и заботам уходящего в одиночество и грезы Тассо, нельзя отмахнуться, сведя все к сомнительным условиям придворного существования. "И пусть поэт уступит человеку", — взывает к Тассо Альфонс. Каролина Гердер передавала слова Гёте, которые в доверительной беседе с ней были сказаны им об "истинном смысле" "Тассо": "диспропорция таланта и действительности" (в письме Гердеру от 20 марта 1789 г.). Это все-таки означает, что действительность должна предъявлять поэту обоснованные требования.

Автор "Торквато Тассо" лишь изображает коллизии, он не морализирует. Он предоставляет высказываться самим героям и не высказывает своего отношения к их словам. Если взглянуть на это поэтическое произведение с точки зрения биографии самого Гёте и в его историческом окружении, становится понятным значение пьесы. Гёте вывел здесь поэта, который не желает быть ничем иным, как только художником, творческой личностью. Тассо уже не в состоянии примиряться с условиями существования в той клетке, где у него есть уверенность в завтрашнем дне, — все, что могла ему предоставить система меценатства в придворном обществе. Но запросы поэта более не могут реализоваться в рамках этой системы. Где еще можно найти корни подобных запросов, не соответствующих более представлениям придворного общества, как не в буржуазном, бюргерском мировоззрении? Одновременно Гёте выводит в пьесе противоречия, возникающие у поэта, который не желает знать ничего, кроме своего творчества, поэта, снедаемого страстным желанием довести свое творение до высшей степени совершенства; причем здесь уже творение влияет на своего создателя, обособляя его от общества, которое противопоставляет его своим условностям, поскольку их правомочность также нельзя бездумно оспаривать.

Примечания.

1 Гварини Баттиста (1538—1612) — итальянский поэт, теоретик литературы и искусства, автор мадригалов, трагикомических пасторалей.

2 Вольф К. Нет места. Нигде. — В сб.: "Встреча". М., Радуга, 1983, с. 306—307 (перевод М. Рудницкого).

Жизнь великого итальянского поэта Торквато Тассо (1544-1595) была весьма драматична. Он прославился поэмой «Освобожденный Иерусалим» (1575), посвященной одному из походов крестоносцев для освобождения гроба господня. Изумительная по красочности событий, блестящая по стихотворной технике, она, наряду с «Неистовым Орландо» его предшественника Лодовико Ариосто (1474-1533), была воспринята народом как своего рода национальный эпос. Гете слышал в Венеции, как гондольеры распевали строфы из поэмы Тассо.

Жизненная драма Тассо состояла в том, что, будучи незаурядной личностью, он уже не мог мириться с зависимым положением. Поэты во времена Тассо зависели от покровительства и денежной поддержки знатных меценатов. Тассо пытался прижиться во дворах разных итальянских государей, - так, длительное время он был связан с герцогом Феррары Альфонсом II. Крайняя возбудимость поэта не раз ставила его в трудное положение и приводила к конфликтам с окружающими, не обходилось и без интриг завистников. Он навлек на себя домашний арест, заточение в монастырь, но бежал; однако в 1570 году открытое недовольство, выраженное им, вызвало гнев Альфонса II. По приказу герцога поэт был помещен в дом для умалишенных, где он провел семь лет. Освобожденный в 1586 году, он принял покровительство герцога Мантуи, но болезненное состояние не давало ему покоя, он переезжал из одного города в другой, пока слабое здоровье не сдало совсем. Папа Клемент VIII назначил дату коронования Тассо лавровым венком в честь его заслуг, но поэт не дожил до этого торжества.

Вокруг имени Тассо уже при его жизни стали складываться легенды. Среди прочего возникла поэтическая легенда о его любви к принцессе Леоноре д"Эсте, которой он посвящал стихи. Так как положение принцессы лишало Тассо возможности открыто изъявлять чувства, считалось, что предметом его поклонения является графиня Леонора Санвитале или другая придворная дама, которую также звали Леонорой. Враг Тассо будто бы разоблачил тайную любовь поэта и принцессы, произошла дуэль, в которой Тассо победил, после чего его якобы и заточили в монастырь.

Этот и некоторые другие вымыслы, придававшие романтическую окраску жизнеописанию автора «Освобожденного Иерусалима», вошли в первые биографии поэта. Гете еще мальчиком прочитал в отцовской библиотеке перевод поэмы Тассо и там же мог узнать его биографию. Мысль написать о нем драму возникла, однако, только в Веймаре, в 1780 году, и вскоре Гете написал два акта. Продолжил работу над драмой он лишь в Италии и закончил ее после возвращения в Веймар, в 1789 году. Впервые эта драма была напечатана в томе 6 восьмитомного Собрания сочинений Гете (1790). Против постановки ее на сцене в Веймаре Гете сначала возражал, и она была поставлена лишь в феврале 1807 года.

«Торквато Тассо» является исторической драмой в той же мере, в какой и «Эгмонт» или «Гец» . Гете воспользовался личностью итальянского поэта и его судьбой для того, чтобы выразить то, что волновало его самого. Много лет спустя секретарь Гете Эккерман спросил его, какую идею он хотел выразить в «Торквато Тассо». «Идею? - спросил Гете.- Да почем я знаю? Передо мной была жизнь Тассо, передо мной была моя собственная жизнь, и когда я слил вместе жизни этих двух столь удивительных людей, со всеми их особенностями, во мне возник образ Тассо, которому я, в качестве прозаического контраста, противопоставил Антонио, причем и для этого последнего у меня не было недостатка в образцах. Прочие придворные, житейские и любовные отношения можно было взять как в Веймаре, так и в Ферраре, и я могу с полным правом сказать о моем произведении: это кость от кости моей, плоть от плоти моей» (6 мая 1827 г.).

Гете не мог в непосредственной форме воспроизвести биографию Тассо, ибо в подлинном виде конфликт Тассо и Альфонса II мог быть воспринят как отражение отношений между Гете и веймарским герцогом. Первое, что пришлось сделать,- преобразить феррарского герцога: он превратился у Гете в гуманного и мудрого правителя. Социальный конфликт тем самым был снят, Гете перенес драматизм в иную плоскость. Он сделал центральной проблему творческой личности в окружающем мире, или, как сформулировал это он сам, «диспропорцию между талантом и жизнью» (слова Гете, процитированные Каролиной Гердер в письме мужу от 20 марта 1789 г.).

Этот конфликт воплощен в противопоставлении Тассо и Антонио. В биографиях Тассо упоминается, что среди его врагов при феррарском дворе был государственный секретарь Антонио Монтекатино, обвинивший поэта в незаконных сношениях с флорентийскими правителями Медичи. Точно так же, как Гете облагородил герцога, так он придал Антонио черты сдержанного и мудрого человека. Тассо порывист, откровенен, зачастую несдержан в чувствах и выражении. Антонио воплощает здравый смысл, житейский опыт и рассудок.

Подобный конфликт уже был освещен Гете в «Эгмонте» , где сходным является контраст между Эгмонтом и Вильгельмом Оранским. Проблема взаимоотношений поэта и общества, творческой фантазии и житейской пользы всегда волновала Гете, и он выразил свое мнение о возможном ее решении в романе «Годы учения Вильгельма Мейстера» : «Только вся совокупность людей составляет человечество, только все силы, взятые вместе, составляют мир. Между собой они часто приходят в столкновение и стремятся уничтожить друг друга, но природа связует их и воссоздает снова... Если кто-то способствует только прекрасному, а другой только полезному, они лишь вместе составят человека.

Полезное помогает само себе, ибо оно зарождается в гуще народа и никто без него не обходится, прекрасное же требует помощи, ибо немногие творят его, а нуждаются в нем многие» (кн. 8) .

Значительное место в фабуле драмы занимает любовь Тассо к принцессе, в образе которой находят черты и веймарской герцогини Луизы, и возлюбленной Гете Шарлотты фон Штейн.

Наконец, следует отметить, что, меняя реальные обстоятельства биографии Тассо, Гете произвел также сдвиг во времени действия. Он воссоздал в своей драме атмосферу зрелого Возрождения с его преобладанием светских интересов, высокой культуры и стремлением к всестороннему духовному развитию. В действительности я;е Тассо творил уже в той обстановке, которая возникла в Италии после победы контрреформации и воцарившейся в стране католической реакции, сказавшейся и на творчестве поэта.

Он, кто с тупым умом
Добиться мнит благоволенья муз? - По-видимому, подразумевается предшественник Антонио на посту государственного секретаря - Пинья, притязавший на звание поэта. Между ними произошла ссора из-за того, что Тассо весьма вольно воспел в стихах любовницу Пиньи. Тогда принцесса Леонора уговорила его загладить вину, и Тассо написал комментарий к бездарным песням Пиньи, преувеличенно поставив их в один ряд со стихами Петрарки.

...Там Медичи воздвигли новый дом - Семейство д"Эсте, правившее Феррарой, принадлежало к древнейшим итальянским родам. Богачи Медичи, род флорентийских банкиров, в XV в. добились фактической власти над городом, номинально остававшимся республикой. Из рода Медичи вышли римские папы Лев Х и Клемент VII, в 1574 г. Франческо Медичи был провозглашен великим герцогом Тосканским. Между Феррарой и Флоренцией были в то время враждебные отношения. Среди обвинений, выдвинутых врагами против Тассо, в частности, фигурировала тайная связь с Флоренцией.

Нам говорят поэты о копье,
Целящем им же сделанную рану... - Согласно мифам, Ахилл ранил копьем сына Геракла Телефа, и, так как рана не заживала, Телеф обратился к оракулу, изрекшему, что рану можно исцелить, если до нее дотронется тот, кто ее нанес, и тем же оружием. Тогда Ахилл ржавчиной своего меча заживил рану.

...Воззвать от сна на подвиг благородный... - Своей поэмой Тассо поддерживал призыв папы организовать новый крестовый поход.

Совет судей
Сбирает для меня Гонзага... - Бывший соученик Тассо Сципион Гонзага, ставший важным духовным лицом в Риме, получил от поэта рукопись его произведения и собрал знатоков, чтобы вынести о ней суждение. Тассо хотел такого суда, так как его постоянно упрекали в недостаточной религиозной ортодоксальности.

Лукавый Медичи - тосканский герцог Франческо I.

...Он любит все приятное для вкуса - В описании привычек и вкусов Тассо Гете следовал «Жизнеописанию Торквато Тассо» Пьерантония Серасси (Рим, 1785).

Но я переоденусь пилигримом... - Факт, действительно имевший место, о чем рассказывают биографы поэта.

«Где здесь живет Корнелия?..» - Введя имя Корнелии, Гете почтил память своей сестры, умершей в 1777 г. двадцати семи лет.

...Итак, прими все существо мое! - Согласно преданию, Тассо будто бы публично обнял принцессу, за что и был подвергнут наказанию. Серасси отверг эту легенду, но Гете она была нужна для усиления драматизма, и он принял версию другого биографа - Лодовико Антонио Муратори, опубликовавшего жизнеописание поэта в томе 10 своего издания сочинений Тассо (1735).

...Упала маска: вижу я Армиду,
Утратившую чары - Образ из поэмы Тассо: волшебница Армида, убедившись, что ей не обмануть рыцаря Ринальдо, вдруг преобразилась в сторукое чудовище.