Подается как частное мнение автора .
С рассказом Моисея
Не соглашу рассказа моего:
Он вымыслом хотел пленить еврея,
Он важно лгал , — и слушали его.
Не нужен мне пророка важный чин!
Те деятели иудохристианского культа, которые пытаются переврать всё, от науки и до классики русской литературы, оседлать всё и вся, подстроив себе в угоду, которые сунули свои поганые рыла в произведения Александра Сергеевича Пушкина, и попытались, к примеру, подменить «попа» на «купца» в произведении А. С. Пушкина «Сказка о попе и о работнике его балде» (ссылаясь в этом момнете на авторитет друга А. С. Пушкина В. А. Жуковского, который, в свою очередь, сделал эту подмену при публикации пушкинского наследия — из-за церковной цензуры ) — эти деятели заявляют, де, Александр Сергеевич был «верующим христианином» (у последователей иудохристианского культа слово «верующий» ложно отождествляется со словами «церковь», «воцерковлённый») и, якобы, не мог он написать про попа «такие вещи».
Чтобы развеять сомнения в том, что образованнейший А. С. Пушкин (в первой половине XIX века!), по сути, был пленником всеподавляющего демонического иудохристианского культа (подчёркиваю, не истинного христианства, а иудохристианства!), но оставался, при этом, весьма адекватным, критично мыслящим человеком — ниже приведена выборка из его поэтических произведений . Эти отрывки весьма картинно показывают то, насколько Александр Сергеевич Пушкин был адекватен окружающей действительности своим мировоззрением, своим миропониманием, насколько он сомневался, иронизировал и издевался над этими костюмированными поповскими ритуально-догматическими представлениями, равно как и над самими архетипическими нравами, так называемого, «русского духовенства».
Читая Пушкина нужно чётко осознавать то, что ему было крайне нелегко писать что-либо, ставящее краеугольные идеологические вопросы открыто, тем более, от первого лица или от лица положительных персонажей своих произведений, поэтому, например, в Гавриилиаде отрывок «С рассказом Моисея не соглашу рассказа моего» он вложил в уста беса. Но вопросы ставятся и ответы даются крайне серьёзные. Такая постановка вопросов, как минимум, побуждает нормального читателя искать ответы самостоятельно. А именно это и требовалось поэту-пророку, «живот рекущему».
Главной вехой гонений на Пушкина стала его «Гавриилиада», в которой он развенчал (конечно, как уже было сказано выше — устами беса) институт пророков (Но я, поверь, — историк не придворный, Не нужен мне пророка важный чин!), то есть, одну из основ церковной догматики. Там же Пушкин высмеял «церковный антропоморфизм», то есть придание человеческих качеств тому, кто человеком не является (Богу), а следовательно, и всю церковную концепцию Бога и богослужения. За это ему, как минимум, светило пожизненное заключение в Шлиссельбурге.
Когда над Пушкиным стали сгущаться «церковные тучи», его вызвал к себе Николай Павлович (Николай I, коронованный 22 августа 1826 г.) для объяснений.
В ночь с 3 на 4 сентября 1826 года в Михайловское прибывает нарочный от псковского губернатора Б. А. Адеркаса: Пушкин в сопровождении фельдъегеря должен явиться в Москву, где в то время находился Николай I.
8 сентября, сразу же после прибытия, Пушкин доставлен к императору для личной аудиенции. Беседа Николая с Пушкиным происходила с глазу на глаз и длилась она несколько часов. Император так отозвался об этой встрече: «Сегодня я говорил с умнейшим мужем России». В результате Николай I взял Пушкина под своё покровительство, поэт был освобождён от обычной цензуры, а Синоду император заявил (письменно): «Я знаю, кто написал Гавриилиаду. Оставьте Пушкина в покое». Это можно понимать двояко: 1. «Я знаю то, что автор «Гавриилиады» Пушкин, но он под моей протекцией. Оставьте его в покое»; 2. «Я знаю, что автор «Гавриилиады» не Пушкин. Оставьте его в покое». А Синод по причине субординации не мог требовать каких-то дополнительных объяснений у императора, и был вынужден подчиниться.
После беседы с императором Николаем I Пушкин, отнюдь, не отказался от своих убеждений, но теперь он был вынужден шифровать свои мысли вторым смысловым рядом («…старуха, давно лишённая чутья и слуха» — это он о церкви в «Домике в Коломне»).
Имеется следующий факт из жизни поэта: Перед смертью Пушкин исповедался, причастился «Святых Христовых Таин» и простил всех своих врагов и недоброжелателей. Священник, который совершал «Таинство исповеди», признавался: «Вы можете мне не поверить, но я скажу, что я самому себе желаю такого конца, какой он имел».
Да, Пушкин перед смертью «причастился христовых тайн», надо понимать, раскаялся и «воцерковился». Но по этому формальному факту нельзя судить о Пушкине, как о стороннике иудохристианского культа.
Находясь при смерти, он не мог не задумываться о том, что будет с его семьёй. А на Пушкине числился долг в 200 000 рублей — сумма, по тем временам, совершенно катастрофическая. И тут он, находясь на смертном одре, получает письмо от императора. Вот полный текст этого письма: «Если бог не велит уже нам увидеться на этом свете, то прими мое прощение и совет умереть по християнски и причаститься, а о жене и детях не беспокойся. Они будут моими детьми, и я беру их на свое попечение».
Из этого письма, очевидно, следующее:
1. «Совет умереть по християнски»..? А кем же ещё мог умереть русский поэт Пушкин в России XIX века, если не христианином..? Мусульманином, буддистом, иудеем, кем-то ещё..? То, что император акцентирует, именно это, косвенно доказывает то, что Пушкин ему открылся в их многочасовой беседе 8 сентября 1826 года в качестве, как минимум, человека «верующего без церкви», что Николай I знал то, что Пушкин, как минимум, не принадлежит ортодоксальной церкви России, поэтому он, вероятнее всего, откажется от предсмертных «таинств». Но как тогда император будет объясняться перед Синодом — почему он покровительствовал «безбожнику» и «святотатцу», который даже на смертном одре бросил вызов церкви, а после его смерти взял под покровительство его семью? И какое право, после этого, он будет иметь, чтобы что-то требовать от Синода? Император хорошо знал Пушкина, и вот в своём последнем обращении к нему, когда нужно сказать о многом, он говорит: «умри христианином», как о главной теме и основном дискурсе жизни Пушкина.
2. Слово «совет» из под пера императора приобретает совсем иное значение, нежели банальная рекомендация. Ему что, заняться больше нечем, кроме как вникать в чужие проблемы и давать советы? Поэтому тот, кто, получив «совет» от императора, игнорирует его — может больше не рассчитывать не то что на его благосклонность, но и на общение с ним, как таковое. Примерно так. Это, конечно, не было ультиматумом, но, по причине отсутствия других тем в этом письме, настоятельная просьба здесь видна очень чётко: «Я знаю твоё отношение к церкви. Но пойми моё положение и не подставляй ни меня, ни свою семью, тогда я спокойно смогу взять её на попечение».
3. Николай I, по сути, предложил сойтись на том, что слова попа, проводившего «таинство», по сути вопроса, нейтральны — они ничего не доказывают и не опровергают, и трактовать их можно по-разному, по-своему.
* * *
Не веровал я троице доныне
Мне бог тройной казался всё мудрен;
Но вижу вас и, верой одарен,
Молюсь трем грациям в одной богине
* * *
Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.
* * *
ГАВРИИЛИАДА
С рассказом Моисея
Не соглашу рассказа моего:
Он вымыслом хотел пленить еврея,
Он важно лгал, — и слушали его.
Бог наградил в нем слог и ум покорный,
Стал Моисей известный господин,
Но я, поверь, — историк не придворный,
Не нужен мне пророка важный чин!
В жару любви трепещет и воркует,
И падает, объятый легким сном,
Приосеня цветок любви крылом.
Он улетел. Усталая Мария
Подумала: «Вот шалости какие!
Один, два, три! — как это им не лень?
Могу сказать, перенесла тревогу:
Досталась я в один и тот же день
Лукавому, архангелу и богу».
Всевышний бог, как водится, потом
Признал своим еврейской девы сына,
Но Гавриил (завидная судьбина!)
Не преставал являться ей тайком;
Как многие, Иосиф был утешен,
Он пред женой по-прежнему безгрешен,
Христа любил как сына своего,
За то господь и наградил его!
* * *
<В. Л. ДАВЫДОВУ>
Меж тем как генерал Орлов —
Обритый рекрут Гименея —
Священной страстью пламенея,
Под меру подойти готов;
Меж тем как ты, проказник умный,
Проводишь ночь в беседе шумной,
И за бутылками Аи
Сидят Раевские мои —
Когда везде весна младая
С улыбкой распустила грязь,
И с горя на брегах Дуная
Бунтует наш безрукой князь…
Тебя, Раевских и Орлова,
И память Каменки любя —
Хочу сказать тебе два слова
Про Кишинев и про себя. —
На этих днях, [среди] собора,
Митрополит, седой обжора,
Перед обедом невзначай
Велел жить долго всей России
И с сыном Птички и Марии
Пошел христосоваться в рай…
Я стал умен, [я] лицемерю —
Пощусь, молюсь и твердо верю,
Что бог простит мои грехи,
Как государь мои стихи.
Говеет Инзов, и намедни
Я променял парна<сски> бредни
И лиру, грешный дар судьбы,
На часослов и на обедни,
Да на сушеные грибы.
Однакож гордый мой рассудок
Мое раска<янье> бранит,
А мой ненабожный желудок
«Помилуй, братец, — говорит, —
Еще когда бы кровь Христова
Была хоть, например, лафит…
Иль кло-д-вужо, тогда б ни слова,
А то — подумай, как смешно! —
С водой молдавское вино».
Но я молюсь — и воздыхаю…
Крещусь, не внемлю Сатане…
А всё невольно вспоминаю,
Давыдов, о твоем вине…
Вот эвхаристия [другая],
Когда и ты, и милый брат,
Перед камином надевая
Демократической халат,
Спасенья чашу наполняли
Беспенной, мерзлою струей,
И за здоровье тех и той
До дна, до капли выпивали!..
Но те в Неаполе шалят,
А та едва ли там воскреснет…
Народы тишины хотят,
И долго их ярем не треснет.
Ужель надежды луч исчез?
Но нет! — мы счастьем насладимся,
Кровавой чаш<ей> причастимся —
И я скажу: Христос воскрес.
1821
И «на закуску», оглашение-призыв А. С. Пушкина против подневольности, информационного рабства, всегда лежащего в основе рабства физического:
* * *
Изыде сеятель сеяти семена своя.
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощённые бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…..
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.*
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
Анализ стихотворения «Свободы сеятель пустынный» Пушкин
А. С. Пушкин всегда заявлял о высокой гражданской миссии поэта, который обязан обращать внимание людей на главные общественные пороки и беды. В 1823 г. он написал стихотворение «Свободы сеятель пустынный», в котором в аллегорической форме описал свое беззаветное служение обществу. В основу сюжета Пушкин положил библейское предание. Эпиграф взят из Евангелия от Матфея.
Пушкин сравнивает себя с древним сеятелем. Этот образ выбран поэтом не случайно. В далекие времена, да и во время Пушкина тоже, земледелие играло определяющую роль в человеческой деятельности. От благополучного посева и сбора урожая напрямую зависела жизнь человека. Поэтому простой сеятель выступал в качестве одного из жизненных символов. Его работа предварялась обрядами или чтением молитв. Сеятель выходит на поле очень рано («до звезды»). Его руки не могут быть осквернены никаким преступлением, а душа должна быть чистой и исполненной высоких помыслов.
«Живительное семя» ассоциируется со свободолюбивыми высказываниями Пушкина, которые были призваны пробудить в людях надежду на счастливое будущее и веру в свои силы. Но поэту так и не удалось достучаться до равнодушных сердец. Его призывы остались без ответа, на них откликнулись лишь единицы. Большинство подвергло поэта насмешкам и осуждению, а реакцией высшей власти стала ссылка. Поэтому автор заявляет, что «потерял… время… и труды». Его «семена» дали незначительные всходы, о которых поэт даже не упоминает, так как ждал богатого «урожая». Пушкин излишне самокритичен. Его произведения оказали большое воздействие на образованных людей, в частности, на будущих декабристов.
Вторая часть стихотворения напрямую обличает современное общество, к которому поэт относится с нескрываемым презрением. Он сравнивает его с безмозглым стадом, которое привыкло к своему рабскому положению и не желает никаких перемен. Стаду животных не нужны «дары свободы», оно покорно несет свое бремя. Любые насильственные действия власти («резать или стричь») воспринимаются как необходимые и полезные для общества. «Ярмо с гремушками» символизирует светские развлечения и торжественные праздники, которые отводят внимание от деспотизма. «Бич» — символ неотвратимого и сурового наказания за отступление от принятых правил и законов.
Произведение «Свободы сеятель пустынный» — одно из сильнейших стихотворений Пушкина, имеющих острую социальную направленность. Оно пользовалось большой популярностью как среди современников поэта, так и среди революционного движения впоследствии.
«Властителям и судиям» Гавриил Державин
Восстал всевышний бог, да судит
Земных богов во сонме их;
Доколе, рек, доколь вам будет
Щадить неправедных и злых?Ваш долг есть: сохранять законы,
На лица сильных не взирать,
Без помощи, без обороны
Сирот и вдов не оставлять.Ваш долг: спасать от бед невинных.
Несчастливым подать покров;
От сильных защищать бессильных,
Исторгнуть бедных из оков.Не внемлют! видят - и не знают!
Покрыты мздою очеса:
Злодействы землю потрясают,
Неправда зыблет небеса.Цари! Я мнил, вы боги властны,
Никто над вами не судья,
Но вы, как я подобно, страстны,
И так же смертны, как и я.И вы подобно так падете,
Как с древ увядший лист падет!
И вы подобно так умрете,
Как ваш последний раб умрет!Воскресни, боже! боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых,
И будь един царем земли!
Анализ стихотворения Державина «Властителям и судиям»
Со второй половины 18 века русская поэзия перестала быть салонным и кулуарным явлением, постепенно оказывая на жизнь общества все больше и больше влияния. Красивые стихи, написанные «высоким штилем», уступили место обличительным произведениям, на которых впоследствии выросло не одно поколение бунтарей и революционеров. Одним из первых русских поэтов, который не побоялся публично обличить тех, кто злоупотребляет своей властью, стал Гавриил Державин. Именно ему принадлежит стихотворение «Властителям и судьям», написанное в 1780 году.
К этому моменту автор оставил военную карьеру и успешно осваивал должность статского советника. Параллельно с достижениями на общественном и политическом поприще Державин начал публиковать свои первые стихи, которые принести ему широкую известность сперва в салонах, а позже и во дворце императрицы. На волне заигрывания с французскими республиканцами императрица Екатерина-II поощряла смелые высказывания и среди своих подданных. Именно по этой причине она достаточно благосклонно отнеслась к стихотворению Державина, в котором присутствуют достаточно смелые и резкие высказывания в адрес власть имущих.
Тех, кто вершит человеческие судьбы, поэт называет богами на земле и моделирует ситуацию, когда они сами предстанут перед высшим, божественным судом. Державин не причисляет себя к высшему существу, однако отваживается говорить от имени Всевышнего, указывая своим соотечественникам на недопустимость тех поступков, которые он совершают. «Доколе, рек, доколь вам будет щадить неправедных и злых?», — вопрошает поэт.
В первой части стихотворения автор повествует о том, чем именно заключается долг тех, кто находится у власти. Эти люди, по мнению Державина, должны «сохранять законы», помогать вдовам и сиротам, «спасать от бед невинных» и защищать слабых перед сильными. Кроме этого, поэт озвучивает мысль, что необходимо «исторгнуть бедных из оков», то есть, по сути, отменить крепостное право. Такое высказывание даже во времена правления Екатерины-II считалось проявлением вольнодумства, однако императрица, благоволившая Державину, закрыла на подобную дерзость глаза.
Вторая часть стихотворения носит обличительный характер. Автор отмечает, что люди не внемлют доводам рассудка и давно уже живут не по божьим заповедям, а по мирским законам. «Злодействы землю потрясают, неправда зыблет небеса», — с горечью констатирует поэт. Обращаясь к русским царям, Державин признается, что считал их божьими наместниками на земле. Однако автор убежден, что «и вы подобно так падете, как с древ увядший лист падет! И вы подобно так умрете, как ваш последний раб умрет!». В финале поэт призывает Всевышнего спуститься на грешную землю, чтобы вершить суд над людьми. «Приди, суди, карай лукавых, и будь един царем земли!», — восклицает Державин, справедливо полагая, что без вмешательства высших сил навести порядок на Руси не представляется возможным даже самому мудрому и справедливому правителю из числа простых смертных.
Г.Р. Державин. "Властителям и судиям"
История создания
С 1786 по 1788 годы Державин служит губернатором в Тамбовской губернии. Как и на другой службе, здесь он проявлял активную деятельность, пытался многое изменить в существующих порядках края. Но вскоре понимает, что местным вельможам его преобразования мешают, а идеалы просвещения, долга и справедливости вызывают открытую неприязнь чиновников. Он видит, как на высоких государственных должностях нарушается закон, а нарушители не получают никакого наказания. Он пытается навести порядок, но не находит единомышленников. Именно в это время, в 1787 году, и была им написана гражданская ода «Властителям и судиям».
За основу этого произведения Державин взял написанное ранее стихотворение на библейскую тему, которое называлось «Псалом 81».
Псалом – это библейская песня, обращенная к богу . Автором таких песен считается ветхозаветный царь Давид.
Державин переложил древнее произведение на современный язык, наполнил обличительным содержанием и дал стихотворению новое название: «Властителям и судиям».
Основные темы и идеи стихотворения
Опираясь на библейский текст, автор говорит о современной жизни Российского государства. В его родной стране происходит безнаказанное нарушение законов, слабые угнетаются, неправда и зло торжествуют, а искать справедливости негде. Остается уповать только на бога, лишь он сможет навести порядок в стране. А если Господь спросит у правителей, как они вершат установленные им законы?
Восстал всевышний бог, да судит
Земных богов во сонме их;
Доколе, рёк, доколь вам будет
Щадить неправедных и злых?
Ваш долг есть: охранять законы,
На лица сильных не взирать,
Без помощи, без обороны
Сирот и вдов не оставлять.
Ваш долг: спасать от бед невинных,
Несчастливым подать покров;
От сильных защищать бессильных,
Исторгнуть бедных из оков.
Не внемлют! Видят - и не знают!
Покрыты мздою очеса:
Злодействы землю потрясают,
Неправда зыблет небеса.
Поэт гневно обличает «неправедных и злых». Автор напоминает им, что люди, наделенные властью, остаются все-таки людьми, а не всемогущими богами. Поэтому им следует помнить о высшей каре, о том, как они легко нарушали закон справедливости, установленный самим богом. В этом и заключается основная идея стихотворения.
И вы подобно так падете.
Как с древ увядший лист падет!
И вы подобно так умрете,
Как ваш последний раб умрет!
Конечно, это произведение было воспринято как революционная прокламация. Ведь в последнем четверостишии поэт призывает к суду над несправедливой властью.
Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых
И будь един царем земли!
Художественное своеобразие стихотворения
С одной стороны, это произведение можно отнести к духовным одам , т.к. в основе его лежит библейский текст. Лексика и образы стихотворения, действительно, напоминают псалом, например, используются такие слова: во сонме; не внемлют; покрыты мздою очеса; их молению внемли. Автор включает риторические восклицания, вопросы, обращения: «доколь вам будет щадить неправедных и злых?»; «Цари! Я мнил, вы боги властны...»; «Воскресни Боже! Боже правый!» Благодаря таким приемам создается ораторское звучание, убеждающее читателей в правоте поэта.
С другой стороны, это стихотворение направлено на то, чтобы пробудить сознание читателя, вызвать стремление к исправлению пороков, оно является своеобразным предупреждением, наставлением «властителей».
Каково же значение этой оды? Конечно, Державин не был революционером, он был монархистом, и своим стихотворением не собирался вызвать мятеж в обществе. Но отсутствие справедливости в стране его очень возмущало. В дальнейшем подобная тема зазвучит в творчестве Пушкина, Лермонтова и других поэтов.
Державин в данной оде выступает как новатор: он соединяет старославянскую лексику с общеупотребительными словами, говорит о власти с точки зрения общечеловеческих, нравственных идеалов. Поэт не воспевает правителя, как это должно быть в оде классицизма, а разоблачает пороки царей и вельмож.
ВЛАСТИТЕЛЯМ И СУДИЯМ
|
Восстал всевышний бог, да судит Ваш долг есть: сохранять законы, Ваш долг: спасать от бед невинных. Не внемлют! видят и не знают! Цари! Я мнил, вы боги властны, И вы подобно так падете, Воскресни, боже! боже правых! |
Примечания
Властителям и судиям (стр. 92). Впервые «СПб. вестник», 1780, № 11, стр. 315. Затем-«Зеркало света», 1787, № 53, стр. 1. Печ. по Изд. 1808 г., т. 1, стр. 10. Ранняя редакция сохранилась в рукописях поэта (Арх. ГПБ, т. 1, л. 17):
ПСАЛОМ 81
Восстал среди богов в совете
Богов судити вышний бог.
Доколь, рек, правду продаете
И смотрите на грешных рог? 1
С богатыми судите бедных;
Не зрите на высокость лиц;
Из рук измите душевредных
Несчастных, сирых и вдовиц.
1 Рог сила, крепость, власть, могущество; киченье, надменность (Даль). Ильинский (стр. 29) дважды неверно прочитал это слово как «рок», что по меньшей мере приводит к обессмысливанию строки. Во всех пяти вариантах рукописи написано совершенно ясно: «рог» (см. литографическое воспроизведение рукописи у Грота, 1, 109).
Но есть безумцы и средь трона:
Сидят и царствуют дремля,
Не ведают, что с бедных стона
Неправдой движется земля.
Я думал, боги вы вселенной,
Владыка, 1 царь и судия;
Но вы из персти также бренной
И так же смертны, как и я.
И так, коль истины не стало,
И правды в свете нет нигде,
Исторгнь, творец, неправды жало,
Приди и царствуй сам везде.
В черновом варианте 4-й строфы первоначально было: «монархи, князи и судья» (см. Ильинский, 2930). При дальнейшей переработке Державин заменил эти слова одним общим и в то же время более выразительным понятием: «земные боги». Первая редакция поэта не удовлетворила, и он вскоре коренным образом переработал ее. Три последние строфы второй редакции полностью совпадают с окончательной редакцией, три первых значительно отличаются и от первой и от окончательной:
ОДА. ПРЕЛОЖЕНИЕ 81-ГО ПСАЛМА.
Се бог богов восстал судити
Земных богов во сонме их:
«Доколе, рек, неправду чтите,
Доколе вам щадити злых?
Ваш долг законы сохраняти
И не взирать на знатность лиц,
От рук гонителей спасати
Убогих, сирых и вдовиц!»
Не внемлют: грабежи, коварства,
Мучительства и бедных стон
Смущают, потрясают царства
И в гибель повергают трон...
Вторая редакция оды была опубликована в «СПб. вестнике». Резко обличительный характер стихотворения Державина, очевидно, обратил на себя внимание. Номер журнала, открывавшийся одой, был приостановлен, листок, на котором раньше была ода, перепечатан, причем на нем было разгонисто напечатано начало переводной повести «Розалия», прежде начинавшейся лишь со следующей страницы. Экземпляров журнала с невырезанной одой Державина дошло до нас крайне мало. По-настоящему ода увидала свет только в 1787 г., когда она была в окончательной редакции напечатана в журнале «Зеркало
1 Владыка (владыко) для XVIII в. постоянное наименование и обращение к высшим сановникам церкви (митрополитам, архиепископам и т. д.). По-видимому, в этой строке поэт перечисляет все высшие «земные» власти: духовную, политическую и административную. света» под заглавием «Ода. Извлечена из псальма 81». В 1795 г., пытаясь испросить разрешение на издание собрания своих сочинений, Державин поднес Екатерине рукописный экземпляр первой части, куда включил и оду. То, что в 1787 г. прошло незамеченным, в 1795 г., после Великой французской революции, казни короля Людовика XVI и т. п., произвело впечатление разорвавшейся бомбы, так как, не говоря уже о резкости содержания оды, распространился слух, что 81-й псалом был использован революционерами-якобинцами против короля. Когда поэт появлялся при дворе, вельможи сторонились и попросту «бегали» от него. Говорили даже, что «кнутобойце» Шешковскому, секретарю Тайной канцелярии, в ведении которого находились и дела о «крамольных» и «вредных» сочинениях (Радищева, Княжнина и многих других), поручено было «допросить» Державина. Не дожидаясь, пока Шешковский «спросит» его, почему он пишет «такие дерзкие стихи», поэт решил сам перейти в наступление и немедленно написал особую объяснительную записку «Анекдот», в которой, как он позднее писал, «ясно доказал», что автор псалма «царь Давид не был якобинцем», и разослал ее наиболее влиятельным при дворе лицам: статс-секретарю императрицы Трощинскому, у которого находились на рассмотрении его сочинения, вице-канцлеру графу Безбородко и фавориту Екатерины II П. А. Зубову. После этого все «как рукой сняло: все обошлись с ним так, как ничего не бывало» (Грот, 6, 696. Также см. «Анекдот»: 1, 113115). Несмотря на это, разрешения на издание своих сочинений Державин не получил, а рукопись была отдана князю Зубову, у которого и находилась до самой смерти Екатерины II. В Изд. 1798 г. ода была вычеркнута цензурой, и в окончательной редакции она под заглавием «Властителям и судиям» появилась только в I т. Изд. 1808 г. Возможно, что непосредственным внешним толчком к написанию оды послужил следующий случай, описанный самим поэтом: «В 1779 г. был перестроен под смотрением его (Державина. В. З. ) Сенат, а особливо зала общего собрания, украшенная... лепными барельефами..., между прочими фигурами была изображена скульптором Рашетом Истина нагая, и стоял тот барельеф к лицу сенаторов, присутствующих за столом; то когда изготовлена была та зала и генерал-прокурор князь Вяземский осматривал оную, то, увидев обнаженную Истину, сказал экзекутору: «Вели ее, брат, несколько прикрыть». И подлинно, с тех пор стали отчасу более прикрывать правду в правительстве» (Грот, 6, 546547). Ср. с этим строки первоначальной редакции: «И так, коль истины не стало, И правды в свете нет нигде...»
