ЛЕКЦИЯ 9

Поэзия Плеяды: богатство и красота человеческих чувств. П. Ронсар. Ж. Дю Белле. Литература периода гражданских войн. А. д"Обинье: кризис гуманистических идеалов.

В середине XVI в. несколько молодых поэтов-гуманистов из дворянских семейств, совместно изучавших античную, главным образом эллинскую, литературу, образовали кружок, или "Бригаду", как они себя называли. Когда в 1556 г. их число возросло до семи, они стали торжественно именовать себя Плеядой (семизвездием), переняв это название у кружка древнегреческих поэтов, руководимого Феокритом. На небе французской поэзии засияли новые яркие звезды. Конечно, не все поэты Плеяды были в равной мере одарены. Наиболее талантливыми из них являлись Ронсар иДю Белле. Это были звезды первой величины. Но и такие не столь яркие дарования, как Баиф, Белло или Жодель, все же принадлежат к числу наиболее привлекательных писателей французского Ренессанса. В творчестве Плеяды французская гуманистическая поэзия достигла большой высоты. Мы вправе говорить о втором интенсивном цветении ренессансной литературы Франции. Поначалу впереди шла проза (Деперье,Маргарита Наваррская,Рабле). То было первое и при этом бурное цветение. Потом пришел черед поэзии. Пальма первенства перешла к Плеяде, оказавшей огромное влияние на всю современную французскую поэзию и кое в чем предвосхитившей литературу классицизма.

Следует, однако, иметь в виду, что деятельность Плеяды протекала в условиях более трудных. Католическая реакция стремительно наступала. Страну раздирали глубокие противоречия. Гуманизм отшатнулся от Реформации. В 1562 г. началась религиозная война, тянувшаяся с небольшими перерывами до конца столетия. Все это привело к тому, что гуманистическое вольномыслие в значительной мере утратило свой былой размах. Великаны Рабле превратились в обычных людей. Умолк их оглушительный хохот. Дух раблезианства отлетел от французской литературы. Поэты новой школы не посягали на католицизм и его догматы. Их религией была религия короля, в котором они видели воплощение национального единства. Но они все-таки не были так бесконечно далеки от Рабле, как это может показаться на первый взгляд. Подобно Рабле, они преклонялись перед великим наследием классической древности и горячо любили свою отчизну.

Главная забота поэтов Плеяды заключалась в том, чтобы создать поэзию, достойную новой Франции. О том, какой именно должна быть новая гуманистическая поэзия, пишет Жоашен Дю Белле в трактате "Защита и прославление французского языка"(1549), ставшем манифестом Плеяды. Молодой поэт призывает современников решительно отринуть все устаревшие поэтические формы: рондо, баллады, вирлэ, королевские песни "и прочие пряности, портящие стиль нашего языка и служащие только свидетельством нашего невежества" (II, 4). Направляя свой удар против придворных рифмачей, сочиняющих галантные безделушки, Дю Белле заявляет, что "всегда почитал нашу французскую поэзию способной на более высокий и лучший стиль, чем тот, которым столь долгое время довольствовались (II, 1).

Придворная поэзия представляется ему старомодной, мелкой и тривиальной. Он мечтает о поэзии, "более высокий" стиль которой бы соответствовал бы ее более высокому складу и назначению. Речь здесь по сути дела идет о содержательности поэзии, или, как выражается автор, о доктрине, которая бы служила твердой основой произведения (II, 3). Не отрицая того, что "поэтом надо родиться", Дю Белле не отделяет вдохновения от разума, а разум от труда. "Кто хочет в произведениях своих облететь мир, - заявляет автор, - должен долго оставаться в своей комнате; и кто желает жить в памяти потомства, должен, как бы умерев для самого себя, покрываться потом и дрожать не раз, и сколько наши придворные стихотворцы пьют, едят и спят в свое удовольствие, - столько же должен поэт терпеть голод, жажду и долгие бдения. Это крылья, на которых писания людей взлетают к небу" (II, 3).

Поэзия не должна быть нарядной погремушкой, бездумной светской забавой. По мнению Дю Белле, она даже не имеет права быть посредственной (II, 2).

Ведь "забавляя" красотой слов, так легко потерять "силу вещей" (I, 8), а без большого внутреннего содержания поэзия перестает быть тем, чем она должна быть. Настоящий поэт должен захватить читателя, воспламенить его сердце. А для этого ему должна быть ведома правда человеческих чувств. По словам Дю Белле, "лишь тот будет действительным поэтом... кто заставит меня негодовать, успокаиваться, радоваться, огорчаться, любить, ненавидеть, любоваться, удивляться..." (II, 11). Такой поэт уже не жалкий развлекатель светской черни, но жрец, увенчанный богами. Он владеет сердцами людей, и он обязан помнить о своей благородной миссии.

Но где найти достойные образцы поэзии? Дю Белле указывает надежный источник. Это - классическая древность. Он призывает своих соотечественников "обратиться к подражанию лучшим авторам греческим и латинским, направляя острие своего слога к их величайшим достоинствам, как к верной цели; ибо нет сомнения, что наибольшая часть мастерства заключается в подражании" (II, 8). Выдвигая здесь принцип подражания, Дю Белле отнюдь не имеет в виду слепое копирование иноземных образцов. Он даже сурово осуждает тех подражателей, которые, не проникая "в самые скрытые и внутренние стороны автора, взятого за образец", схватывают только внешние черты (I, 8). Под подражанием Дю Белле разумеет творческое соревнование.

"Итак, прежде всего, - заявляет Дю Белле, - читай и перечитывай, о будущий поэт, перелистывай ночью и днем греческие и латинские образцы!" Отринув устарелые французские формы, пусть обратится поэт к таким классическим жанрам, как эпиграмма и элегия, и при этом не чуждается "древних мифов, являющихся немалым украшением поэзии". "Пой оды, - продолжает он, - еще неизвестные французской Музе: под лютню, настроенную созвучно с греческой и римской лирой. А содержанием послужит тебе восхваление богов и доблестных людей, роковая скоротечность мирских вещей, юношеские заботы - любовь, вино, развязывающие языки, и всякие пиршества. Больше всего старайся, чтобы этот род стихотворений был далек от обыденного языка, обогащен и возвеличен собственными именами и непраздными эпитетами, украшен всякими изречениями и разнообразен во всякого рода красках и поэтических украшениях". Далее Дю Белле говорит о посланиях, горацианских сатирах, сельских эклогах во вкусе Феокрита. "Что касается комедий и трагедий, то если бы короли и государство захотели восстановить их в древнем достоинстве, похищенном у них фарсами и моралите, я был бы того мнения, что тебе следует заняться ими".

Не следует также, по мнению Дю Белле, проходить мимо достижений итальянской ренессансной литературы. С особой теплотой он отзывается о сонетах, "столь же ученом, сколь и любезном итальянском изобретении", прославленном Петраркой и несколькими современными итальянскими поэтами (II, 4).

Отдельную главу Дю Белле посвящает эпопее. Указывая на пример Ариосто, сравнявшегося, по его мнению, сГомером иВергилием, он полагает, что и во Франции могла бы ярко засиять эпическая поэзия. Ведь если Ариосто с успехом обращался к старинным французским сюжетам, то почему бы и французским поэтам не обратиться к таким "прекрасным старинным французским романам", как "Ланселот" или "Тристан", или не воспользоваться "великим красноречием, собранным в старых французских хрониках, подобно тому, какТит Ливий употреблял анналы и прочие древние римские хроники": "Подобный труд, несомненно, послужит к бессмертной славе его зачинателей, к чести Франции и к великому прославлению нашего языка" (II, 5).

Между тем есть во Франции ученые педанты, которые пренебрегают родным языком, считают его бедным, варварским, не идущим ни в какое сравнение с прославленными языками классической древности. Эти люди "с высокомерием стоиков отвергают все написанное по-французски", полагая, что французский народный язык "не пригоден ни для письменности, ни для учености" (I, 1).

И Дю Белле горячо защищает права французского языка. Он убежден, что французы "ни в чем не ниже греков и римлян" (I, 2). А если язык французский "не столь богат в сравнении с греческим и латинским", то ведь и древние языки не всегда были богаты. "Если бы древние римляне столь же небрежно возделывали свой язык, когда он только начинал пускать ростки, то, наверное, он не стал бы в такое короткое время таким великим". И Дю Белле уже провидит то время, когда французский язык, "только еще пустивший корни, выйдет из земли, поднимется на такую высоту и достигнет такого величия, что сможет сравняться с языками самих греков и римлян, порождая, подобно им, Гомеров, Демосфенов, Вергилиев и Цицеронов, как порождала Франция порой своих Периклов, Алкивиадов, Фемистоклов, Цезарей и Сципионов" (I, 3).

Впрочем, уже и сейчас, по мнению Дю Белле, французский язык вовсе не является скудным. В царствование Франциска I в связи с общим подъемом французской культуры он достиг значительных успехов (I, 4). И он станет еще богаче и изящнее, если французские писатели будут без устали трудиться над его усовершенствованием. Для этого необходимо всемерно обогащать его лексику и разнообразить его формы.

Писатель вправе "изобретать, усваивать и составлять, в подражание грекам, те или иные французские слова". Ведь новые явления жизни, новые понятия требуют новых слов, и поэт не может без них обойтись (I, 6). Он должен, не ограничивая себя узким придворным кругом, внимательно присматриваться к жизни страны и черпать из нее самые разнообразные сведения, чтобы поэзия его была обильной и широкоохватывающей (I, 11). Не следует пренебрегать также архаизмами и диалектизмами. Все может пойти на пользу искусному поэту.

Но ведь нечто похожее мы уже встречали в словесной мастерской Рабле. А разве утверждение Дю Белле, что виды стиха, "хотя риторики и стремятся их ограничить", столь же "разнообразны, как человеческое воображение и как сама природа" (I, 9), не заставляют вновь вспоминать о романе Рабле, необычайно разнообразном по своему жанровому составу? Все это свидетельствует о том, что поэтика Дю Белле еще не стала нормативной, что это - поэтика эпохи Возрождения, а не классицизма, хотя в ней уже и появляются тенденции, характерные для классицизма. В частности, это сказывается в тяготении Дю Белле к риторическому велеречию, столь излюбленному классицистами. Например, он советует поэтам "почаще употреблять фигуру антономасию, настолько же нередкую у древних поэтов, насколько мало она употребляется и даже неизвестна у французов. Ее изящество в том, что название предмета обозначается через его свойство, как-то: разящий молниями отец - вместо Юпитер, бог, дважды рожденный вместо Вакх, Дева-охотница - вместо Диана"... (II, 9).

Реформа, предложенная Дю Белле, очень скоро доказала свою плодотворность. Уже в начале 50-х годов Ла Боэси мог написать в своем "Рассуждении о добровольном рабстве": "...французская поэзия, в настоящее время не вычурная, но как бы совершенно обновленная нашим Ронсаром, нашим Баифом, нашим Дю Белле. Им мы обязаны огромными успехами французского языка, и я льщу себя надеждой, что греки и римляне скоро не будут иметь в этом отношении других преимуществ перед нами, кроме прав старшинства".

Следует все же заметить, что творческая практика Плеяды, первоначально близко следовавшая за теоретическими положениями Дю Белле, в дальнейшем пошла по более широкому пути. Поэты новой школы не остановились на подражании античным авторам и петраркистам. С годами их поэзия становилась все более самобытной и национальной. Классические черты сливались с чертами народными. Дю Белле хотел видеть вершину грядущей французской поэзии в торжественной эпопее. Но Плеяда так и не выдвинула второго Вергилия. Зато в сфере лирической поэзии она достигла результатов поистине замечательных.

Признанным главой плеяды был Пьер де Ронсар (1524-1585). Он родился в семье небогатого дворянина в провинции Вандоума. Отец будущего поэта не был чужд литературы. Участник итальянских походов, он из страныПетрарки привез в свой родовой замок много книг, охотно писал стихи. Близость к Франциску I дала возможность направить сына ко двору, и юный Ронсар в течение ряда лет состоял пажом при детях короля. Он побывал в Англии, Шотландии, Фландрии, Дании, Германии и Италии. Знакомство с различными странами, встречи с образованными людьми не прошли даром для любознательного молодого человека. Ронсара все сильнее начинает привлекать культура гуманизма. Перед молодым, красивым, блестящим аристократом открывались заманчивые перспективы, однако внезапно обрушившаяся на него изнурительная малярия (1542), лишившая его слуха, прервала столь успешно начатую придворную карьеру. Теперь уже Ронсар мог всецело отдаться литературным трудам. Правда, ему еще приходилось выступать в роли придворного поэта, создавая сценарии балетов или мадригалы для маскарадов, но на склоне лет он все реже появлялся при дворе, предпочитая великосветской суете, где царят "только блеск и ложь", сельское уединение. Вместе с тем Ронсар отнюдь не был безразличен к судьбам горячо любимой отчизны. Его повергала в уныние все обострявшаяся борьба религиозных партий, грозившая разрушить политическое единство Франции. Он звал врагов к примирению, а когда гражданская война все-таки разразилась, решительно выступил против гугенотов, видя в них виновников начавшихся бедствий. При этом религиозная сторона конфликта занимала Ронсара меньше всего. Не о боге, а о Франции помышлял он, создавая свои стихотворные "Рассуждения".

По своему мироощущению Ронсар был скорее язычником, влюбленным в живописную прелесть классических мифов, в красоту природы, в земную любовь и в звонкоголосую поэзию. Эта влюбленность в жизнь разлита по всем его стихотворным сборникам. Она проступает уже в первом сонетном цикле "Любовь к Кассандре" (1552-1553), написанном под большим влиянием Петрарки и его учеников.

Есть в этих сонетах Ронсара и характерные для петраркизма меланхолические ноты, и томление по недосягаемой цели. Безответная любовь терзает сердце поэта. Он бледнеет и умолкает в присутствии гордой красавицы ("Когда одна, от шума в стороне"), только полуночный бор и речная волна внемлют его жалобам и пеням ("Всю боль, что я терплю в недуге потаенном"). Поэт как бы весь соткан из безысходных противоречий ("Любя, кляну, дерзаю, но не смею"). В то же время сонетам этого цикла присущ яркий чувственный элемент. Он здесь гораздо ярче ощутим, чем в изысканной, но очень условной и поэтому холодноватой поэзии петраркистов. Кассандра не превращается в поэтическую фикцию. Это живая женщина, и все вокруг нее живое. Ронсар мечтает о ее жарких объятиях ("В твоих объятьях даже смерть желанна!"), упивается зрелищем красоты:

Когда ты, встав от сна богиней благосклонной,

Одета лишь волос туникой золотой,

То нежно их завьешь, то, взбив шиньон густой,

Распустишь до колен волною нестесненной...

А то, лежа на зеленом мху среди векового бора, Ронсар не отрываясь смотрит на портрет красавицы, в котором поэт и художник Денизо сумел запечатлеть "Весь мир восторгов в образе живом" ("Гранитный пик над голой крутизной"). Цветущая благоухающая природа как бы свидетельствует о любви поэта, и он погружается в листья и цветы, "Рукой обвив букет душистый мая" ("Когда, как хмель, что ветку обнимая").

В дальнейшем Ронсар окончательно отходит от аффектированного платонизма петраркистов и их прециозной манерности. В сонетном цикле "Любовь к Марии" уже всецело царит здоровая чувственность и благородная простота. Ронсар сам указывает на это в сонете, обращенном к участнику "Плеяды" поэту Понтюс де Тиару:

Когда я начинал, Тиар, мне говорили,

Что человек простой меня и не поймет,

Что слишком темен я. Теперь наоборот:

Я стал уж слишком прост, явившись в новом стиле...

Впрочем, Ронсар не зря побывал в школе петраркизма. Он стал выдающимся мастером сонета. Петрарка помог ему глубже заглянуть в мир человеческих чувств и понять, что такое изящное в поэзии. Но, взяв от петраркизма все, что казалось ему ценным, Ронсар пошел своим особым путем. Он перестал чуждаться обыденного и "низкого". Его Мария не знатная дама, какой была Кассандра Сальвиати, но молодая жизнерадостная крестьянка. Для того чтобы поведать читателям о своей любви, ему уже не нужна пестрая мишура петраркизма. Он говорит о любви разделенной, здоровой и поэтому красивой. И говорит о ней с радостной, иногда с лукавой улыбкой. Сколько настоящей нежности в известном сонете "Мари-ленивица! Пора вставать с постели!". А как любит поэт болтать наедине с Марией о том и о сем! Появление гостя делает его косноязычным. Но гость уходит, и вновь Ронсар острит, шутит, смеется, легко подыскивая нужные слова ("Любовь - волшебница. Я мог бы целый год"). О своем счастье он пишет в Рим Жоашену Дю Белле ("Меж тем как ты живешь на древнем Палатине"). С античной откровенностью рассказывает он порой о наслаждениях, которые испытывает в объятиях Марии. То он ревнует ее к врачу, который в сотый раз хочет увидеть молодую женщину без рубахи ("Ах, чертов этот врач! Опять сюда идет!"), то прощает ей мимолетную измену ("Проведав, что с другим любимая близка"). Ронсару приятно, что его подруга не пустая светская кокетка, изнывающая от безделья. Она

Весь день прядет иль шьет, клубок мотает, вяжет,

С двумя сестренками вставая на заре, -

Зимой у очага, а летом во дворе...

Он намерен ей подарить вандомское веретено, зная, что этот подарок доставит Марии неподдельную радость: "Ведь даже малый дар, залог любви нетленной, ценней, чем все венцы и скипетры вселенной" ("Веретено"). А когда Мария неожиданно умерла в расцвете лет, Ронсар оплакал ее преждевременную кончину в ряде проникновенных стихотворений ("Смерть Марии" и др.).

Большую роль в творческом развитии Ронсара сыграла античная литература. Ронсар шел в направлении, указанном Дю Белле, и в стихотворении "Едва Камена мне источник свой открыла" с гордостью отмечал свои заслуги перед французской ренессансной поэзией:

Тогда для Франции, для языка родного,

Трудиться начал я отважно и сурово,

Я множил, воскрешал, изобретал слова,

И сотворенное прославила молва.

Я, древних изучив, открыл свою дорогу,

Порядок фразам дал, разнообразье слогу,

Я строй поэзии нашел - и волей муз,

Как Римлянин и Грек, великим стал француз.

Дю Белле советовал французским поэтам по примеру древних "петь оды", посвященные восхвалению богов и доблестных людей" либо "юношеским забавам" - любви, вину и всяческим пиршествам. Ронсар стал первым французским одописцем. Его на время увлек Пиндар. Однако пышная высокопарность пиндарических од, впоследствии так привлекавшая классицистов, не вошла в литературный обиход ренессансной Франции, да и сам Ронсар вскоре предпочел более естественную и простую манеру.

Ему гораздо ближе Гораций и греческие анакреонтики, открытые и опубликованные в 1554 г.Анри Этьеном. Его маленькие интимные оды (одолетты) пронизаны ренессансным жизнелюбием. В поэтическом мире Ронсара много света и много радости. Ронсара привлекают и любовные утехи, и веселые пирушки, и дружеские встречи, и хорошие книги, и цветущая природа. Вместе с друзьями хочет он под пенье лир пировать до зари и первый тост поднимает за Анри Этьена, вернувшего людям Анакреона ("Не держим мы в руке своей"). Его пленяет пение веселого жаворонка ("Жаворонок") или журчание ручья, над которым склоняются тенистые ивы ("Ручью Беллери"). О природе Ронсар пишет очень охотно. Ему дорог Гастинский лес, с которым связаны его молодые годы ("Гастинскому лесу"), и он искренне сожалеет о его гибели. Он вопрошает лесорубов, зачем они губят его лес? Разве они не видят, что со ствола стекает кровь молодой нимфы, жившей под корой дерева? (Элегия "Гастинскому лесу"). Для Ронсара это настоящее святотатство. Ведь природа не мертва. Она напоена жизнью. Языческие боги не умерли, поэт их ясно видит и слышит. Как в легендарные времена Орфея, беседует он с природой, внимает ее голосам, она вся наполнена для него отзвуками древних мифов. Музы водят для него свой хоровод, Аполлон сходит с заоблачной высоты, и нимфы населяют леса и речные потоки. И нас вовсе не удивляет, что речь идет не о сказочной Аркадии, а о Франции XVI в., что нимфы прячутся в ручье Беллеры, а Феб резвится на берегу Луары ("К истоку Луары").

Поэзия Ронсара очень конкретна и пластична. У него глаз опытного ваятеля. В одной из эклог он очень точно описывает чеканные изображения на чаше, и стихи его приобретают весомость и рельефность, словно они отлиты из серебра. Вместе с тем стихотворения Ронсара удивительно мелодичны. Многие из них стали популярными песнями, да и по духу своему они весьма близки народным песням, на которые свысока поглядывал молодой Дю Белле.

Но прекрасный мир ронсаровской поэзии не так уж безоблачен. Ронсара неотступно преследует мысль о быстротечности жизни. К благоуханию цветов в его стихах нередко примешивается запах тления ("Стансы"). Но обо всем этом Ронсар твердит не для того, чтобы внушить отвращение к жизни и ее радостям. Наоборот, вслед за Горацием он призывает "ловить наставший день", не упустить ничего из того, что может дать жизнь человеку. Разве роза менее прекрасна оттого, что скоро должна увянуть? Обращаясь к поэту Адамису Жамену, он пишет:

Итак, Жамен, лови, лови наставший день!

Он быстро промелькнет, неуловим, как тень,

Зови друзей на пир, чтоб кубки зазвучали!

Один лишь раз, мой друг, сегодня нам дано,

Так будем петь любовь, веселье и вино,

Чтоб отогнать войну, и время, и печали.

И все же есть во всем этом что-то тревожное. Значение, видимо, имел тут и чисто личный момент. Ведь Ронсара одолевала изнурительная болезнь, с годами ее власть чувствовалась все сильнее ("Я высох до костей..."). К тому же и вокруг становилось все тревожней, никто не знал, что принесет с собой завтрашний день.

Не следует,однако, видеть в погоне за мигом подлинное содержание жизни Ронсара. Ронсар любил поэзию, женщин, друзей, но самой большой его любовью была Франция. Еще в одном из своих первых печатных произведений, в "Гимне Франции" (1549), воспел он свою прекрасную отчизну. Радея о славе Франции, взялся он за перо. В 1564 г. он даже начал писать монументальную эпопею "Франсиада", которая должна была стать французской "Энеидой", но не смог справиться с этой грандиозной задачей. По характеру своего дарования он не был эпиком; к тому же не мог он не ощущать и всей зыбкости современного положения Франции. Тревожила его и религиозная рознь, перешедшая в открытую гражданскую войну, и возросшая власть золота ("Гимн золоту"), и то, что при королевском дворе царят лицемерие, доносы, и большая ложь ("Оставь страну рабов, державу фараонов").

Этому испорченному, взбаламученному миру Ронсар противопоставлял горацианскую проповедь тихих радостей на лоне природы. Только вдалеке от порочной суеты дворцов может человек вздохнуть полной грудью. Только там он может почувствовать себя свободным. В связи с этим Ронсар поэтизирует трудовую жизнь простого пахаря:

Блажен кто по полю идет своей дорогой,

Не зрит сенаторов, одетых красной тогой,

Не зрит ни королей, ни принцев, ни вельмож,

Ни пышного двора, где только блеск и ложь...

("Кардиналу де Колиньи")

Однако рисуемая Ронсаром сельская идиллия не имела под собой твердой жизненной почвы, как впрочем, и вся идиллическая литература того времени. Душой ее была мечта о золотом веке, принявшая у Рабле очертание Телемской обители, а у Ронсара выступавшая в виде то идиллии, то сказки о блаженных островах ("Блаженные острова"), то мифического Элизиума, в котором царит гармония, неведомая на земле ("Как вьется виноград, деревья обнимая").

Поэзия Ронсара не утратила своей художественной силы и в поздние его годы. Об этом ясно свидетельствуют превосходные "Сонеты к Елене", написанные стареющим поэтом в конце 70-х годов. Среди них находим мы и знаменитый сонет "Когда, старушкою, ты будешь прясть одна", принадлежащий к числу самых замечательных созданий французской ренессансной лирики

Поэзию Плеяды подчас называли аристократической и придворной, не обращая внимание на то, что она далеко выходила за узкие пределы двора, став важнейшим явлением национальной французской культуры XVI в. Ронсар гордился тем, что его "песни поет весь народ". Он заставляет воображаемого пастуха сказать над своим могильным холмом:

Не прельщался он вздорной

Суетою придворной

И вельможных похвал

Не искал.

Дал он лире певучей

Много новых созвучий,

Отчий край возвышал,

("На выбор своей гробницы")

Ронсар был не только превосходным лириком, достойным встать в один ряд с Петраркой иШекспиром. В его творческом наследии заметное место занимают стихотворные послания, оды, гимны, в которых он предстает перед нами как мыслитель и мастер ораторского слова, то патетического, то язвительного, то близкого к разговорной речи.

К числу лучших образцов этого поэтического рода относится упоминавшийся выше пространный "Гимн золоту". В нем заключены размышления о судьбах людей и собственной судьбе. Видя, как мир охвачен "духом наживы", Ронсар вместе с тем не склонен превозносить бедность. Он не намерен бросать вызов истории, подчиняющейся силе золота. По словам поэта, "Бог золото дарит не для того, чтоб мы / Снабжали им льстецов, продажных девок тьмы"... "Сокровища земли - для жизни и добра".

В "Речи против фортуны", посвященной де Колиньи, кардиналу Шатильонскому, Ронсар, сетуя на происки злой фортуны, гневно клеймит пороки окружающего мира, утратившего благородное прямодушие и умение ценить подлинное дарование.

Но чтобы обрести признанье в наше время,

Потребно честь и стыд отбросить, словно бремя.

Бесстыдство - вот кумир, кому подчинены

Все, сверху донизу, сословья и чины...

(Пер. Г. Кружкова)

А в стихотворном послании Генриху II, красноречиво осуждая воинственность королей, Ронсар мечтает о той поре, когда благословенный мир воцарится наконец во Франции ("Мир").

Один из выдающихся французских поэтов XVI века, член поэтической группировки «Плеяда» и ближайший друг её руководителя Ронсара

Жоашен дю Белле (Joachim du Bellay) родился в 1522 году в дворянской семье во Франции (France). Он рано остался без родителей, и воспитание его взял на себя его старший брат Рене дю Белле (René du Bellay). Впрочем, Рене не слишком увлеченно занимался своим младшим братом, а потому большинство детства Жоашен был предоставлен самому себе.

В возрасте 23 лет он начал изучать право в Пуатье (Poitiers); в то время и в дальнейшем он пользовался помощью и протекцией своего влиятельного родственника – кардинала Жана дю Белле (Cardinal Jean du Bellay).

В Пуатье дю Белле свел знакомство со многими поэтами-современниками, в том числе и с Жаком Пелетье дю Мансом (Jacques Peletier du Mans).

Примерно в 1547 году он повстречался во время путешествия с Пьером Ронсаром (Pierre de Ronsard), и двое молодых людей сдружились. Встречу эту можно назвать отправной точкой французской школы поэзии Ренессанса.

Дю Белле прибыл вместе с Ронсаром в Париж (Paris) и присоединился к студентам колледжа Collège de Coqueret, а вскоре вокруг Ронсара и дю Белле уже образовалась группа талантливых поэтов. Это объединение вошло в историю под названием "Плеяда" ("La Pléiade").

С самого начала деятельность "Плеяды" отличало возвеличивание и прославление литературы Франции в целом – так, деятели "Плеяды" защищали родной язык, не осуждая, впрочем, и латынь. Общей установкой объединения был отказ от традиционных поэтических форм. Поэзия была провозглашена высшей формой существования языка. Вскоре дю Белле вместе с Ронсаром создали французскую оду, а все их усилия были направлены на доведение поэтического слова до высочайшей степени совершенства.

Начиная с конца 1540-х, дю Белле публиковал свои сборники стихов, а также переводы и стихи на латыни. Кстати, именно дю Белле стал пионером оды, элегии и эпопеи во французской литературе. Кроме того, он же стал и автором первой по времени французской сатиры.

Вообще, в "Плеяде" именно дю Белле считался одним из главных реформаторов.

Был он большим противником "слащавой" придворной поэзии, он ненавидел слепое подражание античным поэтам. Был он также большим сторонником максимального приближения современной поэзии к народному творчеству.

Существует мнение, что творчество дю Белле сильно противоречит провозглашаемым им теориям – так, несмотря на то, что он нещадно критиковал злоупотребляющих латынью поэтов-современников, сам он написал два тома стихов на той же латыни.

Литературное наследие Жоашена дю Белле – поэтические сборники "Олива" ("L"Olive"), "Лирические стихи" ("Vers lyriques"), "Сожаления" ("Regrets"), "Поэмата" ("Poemata"), "Сельские игры" ("Divers jeux rustiques") и несколько других.

Жоашен дю Белле, здоровье которого всегда было весьма слабым, умер в возрасте 38 лет, 1 января 1560 года, в Париже.

Жоашен дю Белле

Начнем со старшего. Жоашен дю Белле родился в 1522 г., прожил классические для поэта тридцать восемь лет и умер в 1560-м.

Попробуем представить себе время Дю Белле.

В 1525 г. войска Карла V взяли в плен французского короля Франциска I . И это был лишь один из эпизодов кровавой войны за первенство в Европе, борьбы, бросившей тень на всю жизнь поэта.

Это, кроме того, еще и время научных исканий и взрывов диких суеверий, двойного фанатизма - яростных католиков и непримиримых гугенотов. Франция воюет почти беспрерывно - то с Карлом, то с англичанами. Империя Габсбургов пугает мир своей мощью. Карл V, родившийся во Фландрии и царствовавший в Мадриде, правил Германией и Мексикой, Голландией и Италией. Французы тогда впервые заговорили об "европейском равновесье". Франциск предложил союз турецкому султану. Он договаривается и с мусульманами, и с немецкими протестантами, что не мешает ему жечь на кострах доморощенных еретиков.

Идеи Возрождения, пришедшие из Италии, потрясают просвещенных французов. Вельможи читают "Одиссею" и рассказывают об открытиях Коперника, а студенты смущают своих возлюбленных стихами Петрарки. Король выписывает из Италии великого Тициана, который пишет портрет просвещенного монарха. Король основывает Коллеж де Франс - первую высшую светскую школу. Он покровительствует философии, филологам, поэтам, художникам. Он произносит речи о значении книгопечатания. При этом он сжигает на костре одного из лучших печатников Франции , филолога Доле. Выступают первые ученики Игнатия Лойолы, воинствующие иезуиты. Кальвинисты протестуют против фанатизма католиков, но сами отнюдь не брезгают их методами. В католическом Париже преподает медицину испанский врач Сервет, он изучает систему кровообращения. От преследования церкви он уезжает в Женеву, где Кальвин организовал протестантскую республику. Конечно, Кальвин порицает инквизицию, но научное обоснование мира беспокоит его, пожалуй, больше, чем даже самого папу... И свободолюбивые гугеноты торжественно сжигают на костре медика Сервета. И еще важно: быстрыми темпами растет новый класс - буржуазия. Такова обстановка, в которой работают поэты "Плеяды", мир, в котором живет Дю Белле.

Выходец из бедной ветви знаменитого рода епископов, губернаторов, дипломатов, полководцев, он рано осиротел, был слаб здоровьем. Юношей он едет в Пуатье, чтобы в университете изучать право. Там он и встретился с Ронсаром. По преданию, они случайно познакомились в пригородном трактире . И с первой встречи подружились навек. В 1547 г. 25-летний Дю Белле бросает юриспруденцию, перебирается в Париж, поступает в коллеж Кокре, где учится его друг Ронсар. Оба они живут в интернате, увлекаются итальянской поэзией, бродят по узеньким улицам Латинского квартала, влюбляются в девушек, которых неизменно сравнивают с петрарковой Лаурой.

Два года спустя Дю Белле издает сборник стихов "Олива" - так называет поэт предмет своей любви. В книге много прекрасных сонетов. Почти одновременно появляется и прославление французского языка.

А через три года он отрекается от своей первой книги, то есть от петраркизма:

Слова возвышенны и ярки,

А все - притворство, все - слова.
Горячий лед. Любовь мертва,
Она не терпит мастерства,
Довольно подражать Петрарке.
......................................

Хочу любить я без оглядки.

Ведь, кроме поз и кроме фраз,
Амура стрел, Горгоны глаз,
Есть та любовь, что вяжет нас.
Я больше не играю в прятки.

Нам надоели бумажные страсти -
Дайте жить с живой женой !

Что, по-моему, только лишний раз доказывает, сколь узок и одновременно вечен ряд поэтических тем.

К 1553 г. Дю Белле - уже совершенно больной человек. Туберкулез терзает его еще с отрочества, а бедность - едва ли не с рожденья.

В это время он посещает Рим в качестве секретаря по финансовым делам в составе миссии Генриха II, возглавляемой родственником поэта, кардиналом Жаном Дю Белле. Габсбурги и Франция боролись за несчастную, растерзанную Италию.

Четыре года провел поэт в Италии. Его поразила жизнь, продолжающаяся в античных руинах. В те годы Рим был не только развалинами былой славы: еще работал неистовый Микеланджело, исполнялись литургии, архитекторы создавали дворцы, сочетая гармонию "золотого века" с первыми прихотями сумасбродного барокко.

И еще Рим открыл ему лицо порока. В сонетах он все это описал: интриги и шулерство кардиналов и дипломатов, бесстыдство куртизанок, смесь полуголых девок с рясами, ладана с винным угаром, четок с выкладками банкиров. Описал - и затосковал по родине, и сбежал во Францию, и создал поэтическую книгу "Сожаления" - дневник наблюдений, раздумий, признаний. Книгу живой любви к живой и замужней женщине, римлянке Фаустине, о нелегкой и бурной их любви. И, тем не менее, не любовь - главное в итоговой книге Дю Белле. Он понимал, что Ронсар о любви пишет лучше, и потому писал о жизни, о себе, о времени.

Наскоками постигавшая, но и отпускавшая его глухота (даже недуг у них был с Ронсаром общий !) в 1599 г. вернулась окончательно. Замучили и другие болезни. Поэт слег. Когда же вдруг наступило облегчение, он поднялся с постели и весело встретил Новый год в доме своего друга Бизэ. Вернувшись домой, он сел за стол, чтобы поработать над стихами. Утром 1 января 1560 г. его нашли мертвым.

А через три года после смерти поэта началась новая война между католиками и гугенотами и... закончилась эпоха Возрождения.

Вот несколько сонетов Дю Белле в переводе Вильгельма Левика из числа тех, что сделали его имя бессмертным.

Невежде проку нет в искусствах Аполлона,
Таким сокровищем скупец не дорожит,
Проныра от него подалее бежит,
Им Честолюбие украситься не склонно;

Над ним смеется тот, кто вьется возле трона,

Солдат из рифм и строф щита не смастерит,
И знает Дю Белле: не будешь ими сыт,
Поэты не в цене у власти и закона.

Вельможа от стихов не видит барыша,

За лучшие стихи не купишь ни шиша, -
Поэт обычно нищ и в собственной отчизне.

Но я не откажусь от песенной строки,

Одна Поэзия спасает от тоски,
И я обязан ей шестью годами жизни.
Ты хочешь знать, Панжас, как здесь твой друг живет?
Проснувшись, облачась по всем законам моды,
Час размышляет он, как сократить расходы
И как долги отдать, а плату взять вперед.

Потом он мечется, он ищет, ловит, ждет,

Хранит любезный вид, хоть вспыльчив от природы.
Сто раз переберет все выходы и входы.
Замыслив двадцать дел, и двух не проведет.

То к папе на поклон, то письма, то доклады,

То знатный гость пришел и - рады вы, не рады -
Наврет с три короба он всякой чепухи .

Те просят, те кричат, те требуют совета,

И это каждый день, и, веришь, нет просвета...
Так объясни, Панжас, как я пишу стихи.
Блажен, кто устоял и низкой лжи в угоду
Высокой истине не шел наперекор,
Не принуждал перо кропать постыдный вздор,
Прислуживаясь к тем, кто делает погоду.

А я таю свой гнев, насилую природу,

Чтоб нестерпимых уз не отягчить позор,
Не смею вырваться душою на простор
И обрести покой иль чувству дать свободу.

Мой каждый шаг стеснен - безропотно молчу.

Мне отравляют жизнь, и все ж я не кричу.
О, мука все терпеть, лишь кулаки сжимая!

Нет боли тягостней, чем скрытая в кости!

Нет мысли пламенней, чем та, что взаперти!
И нет страдания сильней, чем скорбь немая!

Жоашен дю Белле , Иоахим дю Беллэ (фр. Joachim Du Bellay ; 1522 (1525 - по другим данным), замок Тюрмельер вблизи Лире, Анжу (Франция) - 1 января 1560, Париж) - один из выдающихся французских поэтов XVI века, член поэтической группировки «Плеяда» и ближайший друг её руководителя Ронсара.

Родился в дворянской семье, рано потерял родителей и занимался самообразованием.

Принадлежал к католическому духовенству и занимал очень высокие посты. После встречи с Ронсаром (1547 год) отказался от церковной карьеры и всецело отдался поэзии. В 1547-49 гг. учится вместе с Ронсаром и Ж.А. де Баифом дю Белле в коллеже Кокре. Активно занимается поэзией.

В апреле 1553 года получает место секретаря у своего двоюродного брата – кардинала Жана дю Белле, назначенного послом в Риме, и вместе с ним уезжает в Италию, где остается до августа 1557 года. После возвращения опубликовал в 1558 году сразу несколько сборников.

Умер в 1560 году, похоронен в часовне Собора Парижской Богоматери

Дю Белле много способствовал обогащению французского литературного языка и созданию таких новых жанров, как ода, элегия, эпопея. Ему принадлежит также первая по времени французская сатира против придворных поэтов «Придворный поэт».

Как поэт Дю Белле подражал Петрарке, главные темы своего сборника «Олива» («L’Olive») он заимствовал у итальянских поэтов. Сам Дю Белле долго жил в Италии и написал там лучшую свою поэму «Antiquités de Rome» и стихи «Les Regrets», особенно характерные для его интимной лирики. В 1552 году опубликовал перевод 4-й книги «Энеиды» (перевод 6-й был издан посмертно в 1560). После 1553 года Дю Белле, порвав с петраркизмом, переходит к реалистической лирике.

В 1549 году написал трактат «Защита и прославление французского языка» («La défense et l’illustration de la langue française»), который был впоследствии пополнен фрагментами из предисловия к сборнику «Олива». В этом трактате были развиты основные теоретические положения новой группы писателей. Хотя основные эстетические принципы этого направления и приписываются Ронсару, но Дю Белле считается главным полемистом «Плеяды», одним из реформаторов французского языка и поэзии. Во многом ему следовал его друг Жан Тайль.

Дю Белле - враг слащаво-любовного рифмоплетства придворных поэтов. В полемической части «Защиты» он объявляет войну всей средневековой поэзии, нападая на слепых подражателей античным поэтам, злоупотребляющих латынью. Он высказывается за серьезное изучение образцов классической литературы и приближение французской поэзии к простоте народного творчества. Но эти тенденции к «народности» не получили развития вследствие придворно-аристократического характера творчества «Плеяды». Основным стимулом стали книжные, главным образом итальянские влияния. Это влияние и сказалось в сильной степени на трактате Дю Белле. Существует даже указание на заимствование всей полемической части «Защиты» из итальянского источника.

Творчество Дю Белле как поэта зачастую находится в полном противоречии с его теориями. Приверженец «объективной» поэзии, он наиболее субъективный поэт всей группы; восставая против латыни и подражательства, он оставил два тома латинских стихов и много подражал иностранным образцам. Эти противоречия, впрочем, свойственны всей «Плеяде» в целом.

Библиография

«Олива» (L’Olive, Recueil de poesies, 1549), сборник стихов – несколько од и 50 сонетов
« Защита и прославление французского языка » (La défense et l’illustration de la langue françoise), трактат
«Лирические стихи» (Vers lyriques), сборник од.
«Речи» (Discours), 1556-59
Divers poèmes; Les amours.
«Сожаления» (Regrets), сборник
«Древности Рима» (Antiquités), сборник
« Сельские игры » (Divers jeux rustiques), сборник
«Поэмата» (Poemata) сборник стихотворений на латинском языке
«Придворный поэт» (Pote courtisan), 1559, сатира

Родился в 1522г. в замке Тюрмельер , недалеко от городка Лире в Анжу, в дворянской семье. Потеряв родителей в раннем возрасте, он не получил должного образования и сам занялся своим обучением.

1547 – Дю Белле знакомится с Ронсаром , который сыграл большую роль в его жизни. Он становится учеником «Плеяды» – поэтической школы эпохи Возрождения, реализовавшей идеологические принципы гуманизма во французской поэзии середины XVI в. «Плеяда» состояла из семи французских поэтов, главную роль ней играл Пьер Ронсар.

1547-1549 – вместе с Ронсаром и Ж.-А.де Баифом Дю Белле учится в коллеже Кокре.

1549 – Дю Белле пишет манифест новой школы – трактат «Защита и прославление французского языка» (La défense et l’illustration de la langue française), пополненный впоследствии положениями из предисловия Дю Белле к его сборнику «Олива» (L’Olive). В этом трактате и были развиты основные теоретические положения «Плеяды». Хотя основные эстетические принципы этого направления и приписываются Ронсару, но Дю Белле считается главным полемистом «Плеяды» и одним из реформаторов французского языка и поэзии. В трактате были сформулированы задачи, стоящие перед французской литературой, намечены пути жанрового и языкового обогащения поэзии – путём прямого подражания поэтам древности и Италии (Ф.Петрарка , Л.Ариосто, П.Бембо).

В этом же году выходит первый стихотворный сборник Дю Белле «Олива» (Olive), включающий несколько од и 50 сонетов, написанных под сильным влиянием итальянских поэтов. В следующем году книга была переиздана в значительно расширенном виде. Вскоре выходит сборник од «Лирические стихи» (Vers lyriques). Эти сборники обогатили французскую поэзию новыми жанрами и темами, подняли ее общественное и общенациональное значение. Однако сознательная установка на подражание, платонизм означали в известной мере разрыв с национальными поэтическими традициями.

1552 – Дю Белле публикует перевод четвертой книги «Энеиды» Вергилия (перевод шестой книги издан посмертно в 1560).

После 1553г. Дю Белле, порвав с петраркизмом, переходит к реалистической лирике.

Апрель 1553 – Дю Белле получает место секретаря у своего двоюродного брата – кардинала Жана Дю Белле, назначенного послом в Риме, и вместе с ним уезжает в Италию .

1556-1559 – выходит серия «Речей» (Discours), большей частью имеющая политическую направленность.

Август 1557 – Дю Белле возвращается во Францию.

1558 – выходит сборник сонетов «Сожаления» (Les Regrets), отражающий римские впечатления Дю Белле (прежде всего от папского двора) и сильнейшую ностальгию по Франции. Тогда же выходят сборники «Древности Рима» (Antiquitez de Rome) и «Сельские игры» (Divers Jeux rustiques), созданные в римский период, а также сборник стихотворений на латинском языке «Поэмата» (Poemata).

1559 – выходит сатира «Придворный поэт» (Pote courtisan), в которой остроумно высмеивается стихоплет, озабоченный лишь карьерой при дворе.

4. Агриппа д" Обинье

Для достойного описания жизни-романа этого человека потребовалось бы перо Александра Дюма, ибо, если жизнь Ронсара - роман лирический, то жизнь д" Обинье - самый что ни на есть приключенческий.

Попробуем изобразить ее лишь в самых общих чертах.

1560 год. Восьмилетний мальчик Агриппа д" Обинье вместе с отцом, ревностным воином-гугенотом и книжником проезжает верхом через городскую площадь, с которой еще не убраны головы казненных протестантов-заговорщиков. Старик разражается проклятиями в адрес их палачей. Едва выбравшись из толпы, окружившей его отряд, он заставил сына поклясться до последнего вздоха сражаться за их дело.

Дело всей жизни д" Обинье-поэта - "Трагические поэмы". Он работал над их созданием тридцать девять лет (1577-1616). Вот что вкратце можно о них сказать.

Первая часть - "Беды" рисует печальную картину королевства, разоренного религиозными войнами.

Вторая часть - "Монархи" дает сатирическую галерею образов правителей Франции. Эта вещь во французской литературе беспрецедентна по конкретной направленности сатиры, по решимости назвать вещи своими именами, по бесстрашию обличения сильных мира сего.

Третья часть - "Золотая палата" - рассказ о неправедных, жестоких католических судьях.

Четвертая часть - "Огни" - историческая хроника гонений за веру от Яна Гуса до самого себя.

Пятая часть - "Мечи" - рисует Францию как царство сатаны, посланного Богом в наказание за дела католиков.

Шестая часть - "Возмездие" - и седьмая часть - "Суд" - пронизаны пафосом веры в справедливое возмездие вероотступникам на земле и в вечности.

Весь цикл проникнут библейской древностью, античной мифологией и высоким трагизмом. Это - подлинный шедевр заката Ренессанса.

Помимо названного, перу д" Обинье принадлежит плутовской роман "Приключения барона Фенеста", написанный под воздействием "Дон Кихота" и представляющий собой прежде всего сатиру на придворные нравы. Этот роман, восходящий к новеллистике начала века и к творению Рабле, считается значительным явлением французской прозы.

Другая прозаическая вещь - "Жизнеописание Агриппы д" Обинье, написанное им самим для его детей", вероятно, и помешала Дюма использовать биографию Агриппы для романа. Ведь лучше самого д" Обинье не мог написать о нем никто , даже король бестселлера Дюма-отец. (К слову сказать, в точно такой же ситуации Дюма использовал автобиографию Челлини при создании романа "Асканио" - и... проиграл итальянцу в творческом поединке... Может быть, поэтому он удержался от аналогичной дуэли с французом. Впрочем, Дюма сочинил несметное множество романов, и вполне возможно, что мне просто неизвестна его книга о д" Обинье.)

Творчество Агриппы д" Обинье в целом - одно из вершинных явлений, подготавливающих барокко в эпоху Ренессанса. Трагическая муза его дала французской (и не только!) литературе высокую патетичность гражданской лирики и мощь визионерского полета мысли. Присутствие музы д" Обинье ощущается и в космических видениях Джона Мильтона, и в яростных "Ямбах" Огюста Барбье, и в творчестве Виктора Гюго . А Бодлер просто поставил эпиграфом к первому изданию "Цветов Зла" строки из поэмы старого гугенота.

В заключение привожу несколько сонетов и маленький фрагмент из "Мечей" Агриппы д" Обинье.

*** (Пер. Ал. Ревича)

Ронсар! Ты щедрым был, ты столько дал другим,

Ты одарил весь мир такою добротою,
Весельем, нежностью, и мукой, и тоскою,
И мы твою любовь, твою Кассандру чтим.

Ее племянницу, любовью одержим,

Хочу воспеть. Но мне ль соперничать с тобою?
Лишь красоту могу сравнить одну с другою,
Сравнить огонь с огнем и пепел мой с твоим.

Конечно, я профан, увы, лишенный знанья

И доводов. Они полезны для писанья,
Зато для нежных чувств они подчас не впрок.

Восходу я служу, а ты вечерним зорям,

Когда влюбленный Феб спешит обняться с морем
И повернуть свой лик не хочет на восток.
(Пер. В. Дмитриева)

Мила иному смерть нежданная в бою,

От пули, от меча, кинжала иль картечи,
Кончина славная среди кровавой сечи,
Где та ж судьба грозит оставшимся в строю.

Мила другому смерть в постели, не таю,

И суетня врачей, потом - над гробом речи,
И вопли плакальщиц, и факелы, и свечи,
И склеп на кладбище, и уголок в раю...

Но не прельстит меня нимало смерть солдата:

Ведь в наши времена его ничтожна плата.
В кровати смерть скучна, она - удел ханжей.

Хочу я умереть в объятиях Дианы,

Чтоб в сердце у нее , от горя бездыханной,
Воспоминания воздвигли мавзолей.

(Пер. Ю. Денисова)

Ваш пес в опале, сир. Под ним холодный пол,

А некогда он спал сладчайшим сном в постели.
Он преданность свою вам выказал на деле,
Среди придворных он предателей нашел.

На вашей службе он вынослив был, как вол,

И перед ним враги от ужаса немели.
Теперь он бит, его не кормят по неделе.
Неблагодарность, сир, горчайшее из зол.

За ловкость, молодость вы так его любили.

Теперь же он презрен. Уже другие в силе.
Коварством, злобой он теперь терпим едва.

Он брошен. Перед ним все двери вдруг закрыты.

Вы травите его, но знайте, фавориты:
За верность плата всем, всем будет такова.

Фрагмент из поэмы "Мечи"

(Перевод Ал. Ревича)

Нерон в былые дни нередко тешил Рим

Ареной цирковой, театром площадным,
Совсем как в Тюильри иль, скажем, в Бар-ле-Дюке,
В Байоне иль в Блуа, где затевают штуки
Такие, как балет, турнир иль маскарад,
Ристанья, карусель, борьба или парад.
Нерон, сжигая Рим, насытил нрав свой дикий,
Как наслаждался он, повсюду слыша крики
Отчаявшихся толп, дрожащих пред огнем,
Несчастие других лишь смех рождало в нем,
Все время раздувал он пламя для острастки,
Чтобы на пепле жертв владычить без опаски.
Когда огонь вполне насытился бедой,
Властитель ублажил народ несчастный свой,
Найдя виновников: он их припас заране.
И вот извлечены из тюрем христиане,
Они чужим богам стать жертвою должны,
Быть искупителями не своей вины.
В часы вечерние на пышном карнавале
Зевакам напоказ несчастных выставляли
И на глазах толпы, в угоду божествам ,
Швыряли их в огонь и в пасть голодным львам.
Так и во Франции, пожаром сотен хижин
Был вознесен тиран, а нищий люд унижен.
В горящих хижинах отчаянье царит,
Но деспот восхищен: "Как хорошо горит!"
Народ не видит зла, мошенникам доверясь,
Их кормит, а винит в своих несчастьях ересь.
И ты, христианин, за глад и мор ответь,
Ты землю превратил в железо, небо - в медь.

Биография Жоашена дю Белле

Материал "увели" с сайта http://сайт/

Жоашен дю Белле родился в замке Ля Тюрмельер, недалеко от Лире, близ Анжера, в семье Жана дю Белле, лорда Гоннорского, первого кузена кардинала Жана дю Белле и Гийома дю Белле. Мать Жоашена, Рене Шабо, была дочерью Персеваля Шабо и наследницей Ля Тюрмельер (Plus me plaît le séjour qu’ont bâti mes aïeux — ).

Музей Жоашена дю Белле в Лире

Оба его родителя умерли, когда поэт был еще ребенком, и он оказался под опекой старшего брата, Рене дю Белле, который небрежно относился к его обучению, позволяя носиться по окрестностям фамильного замка. В возрасте 23 лет, однако, получил разрешение изучать право в Университете в Пуатье, без сомнения с тем расчетом, чтобы получить должность, благодаря протекции влиятельного родственника Кардинала Жана дю Белле. В Пуатье он познакомился с гуманистом Марком Антуаном Мюре и Жаном Сальмоном Макреном (1490-1557 гг.), знаменитым в те дни поэтом, писавшем на латинском. Там же, вероятно, он встретил и Жака Пелетье дю Мана, который опубликовал перевод «Ars Poetica» Горация, где было предисловие, в котором уже вырисовывались идеи, пропагандируемые позже поэтами из «Плеяды».

Знакомство с Ронсаром

По всей видимости, дю Белле встретил а в 1547 году на постоялом дворе по пути в Пуатье. Это событие может рассматриваться в качестве отправной точки поэзии Ренессанса французской школы. У них обоих было много общего, благодаря чему они быстро стали друзьями. Дю Белле вернулся вместе с Ронсаром в Париж, чтобы присоединиться к студенческому кружку, изучающему гуманитарные науки под руководством Жана Дора в Коллеже Кокре.

Если Ронсар и Жан-Антуан де Баиф являлись больше приверженцами греческих поэтических форм, то дю Белле больше склонялся к латинской поэзии. Возможно, его предпочтение языка, так близко связанного с его собственным, частично повлияло на более национальный и хорошо узнаваемый характер его поэзии. В 1548 году в свет вышло «Поэтическое искусство» Томаса Себиле (Art poétique Thomas Sébillet), который высказал большинство идей, которые Ронсар и его последователи вынашивали в сердце, хотя и с некоторыми расхождениями по основным вопросам, поскольку в качестве примера для подражания тот придерживался Клемана Маро и его сторонников. Ронсар и его друзья сильно поспорили с по этому и еще ряду пунктов, и они чувствовали негодование, что их идеи были предвосхищены и, к тому же, неправильно представлены.

Самые значимые произведения дю Белле «Сожаления» (Regrets), «Сельские игры» (Divers jeux rustiques ), «Древности Рима» (Le Premier livre des antiquités de Rome ) и «Поэмата» (Poemata ) были опубликованы все в 1558 году. По большей части они были обязаны вдохновению, полученному поэтом от пребывания в Риме, куда он отправился со своим родственником Кардиналом Жаном дю Белле в 1553 году. Однако с течением времени его энтузиазм к Риму угас, сменившись разочарованием, как в самом городе, так и в Церкви, и в августе 1557 году поэт вернулся в Париж.

Поэтов XVI века , член поэтической группировки «Плеяда» и ближайший друг её руководителя Ронсара .

Биография

Дю Белле - враг слащаво-любовного рифмоплетства придворных поэтов. В полемической части «Защиты» он объявляет войну всей средневековой поэзии, нападая на слепых подражателей античным поэтам, злоупотребляющих латынью . Он высказывается за серьёзное изучение образцов классической литературы и приближение французской поэзии к простоте народного творчества. Но эти тенденции к «народности» не получили развития вследствие придворно-аристократического характера творчества «Плеяды». Основным стимулом стали книжные, главным образом итальянские влияния. Это влияние и сказалось в сильной степени на трактате Дю Белле. Существует даже указание на заимствование всей полемической части «Защиты» из итальянского источника.

Библиография

«Олива» (L’Olive, Recueil de poesies, 1549), сборник стихов - несколько од и 50 сонетов
«Защита и прославление французского языка» (La défense et l’illustration de la langue françoise), трактат
«Лирические стихи» (Vers lyriques), сборник од.
«Речи» (Discours), 1556-59
Divers poèmes; Les amours.
«Сожаления» (Regrets), сборник
«Древности Рима» (Antiquités), сборник
«Сельские игры» (Divers jeux rustiques), сборник
«Поэмата» (Poemata) сборник стихотворений на латинском языке
«Придворный поэт» (Pote courtisan), 1559, сатира

Напишите отзыв о статье "Дю Белле, Жоашен"

Примечания

Ссылки

Произведения

в переводах Вильгельма Левика

О поэте

// Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.

Литература

Дю Белле. Сонеты. 1992. В книгу вошли сонеты французского поэта Жоашена Дю Белле из сборников «Олива», «Древности Рима», «Сновидения», «Жалобы». Вольный перевод С. Я. Бронина.
Дю Белле Ж., Ронсар П. Стихи (пер. В. Левика). - М.: Худ. лит., 1969.
Дю Белле Ж. Защита и прославление французского языка // Эстетика Ренессанса / Сост. В. П. Шестакова. - М.: Наука, 1981. Т. 2.

Отрывок, характеризующий Дю Белле, Жоашен

В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех. Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?

Мэри кэй цитаты. Цитаты мэри кэй эш. Успех Мэри Кэй Эш и ее компании