фТЙУФБ МЕФ РПУМЕ йЙУХУБ иТЙУФБ ЦЙМ ОБ чПУФПЛЕ ВПЗБФЩК ЮЕМПЧЕЛ, РП ЙНЕОЙ зЕТБУЙН. х ОЕЗП ВЩМЙ УЧПЙ ДПНБ, УБДЩ, ВПМЕЕ ФЩУСЮЙ ТБВПЧ Й ТБВЩОШ Й ПЮЕОШ НОПЗП ЧУСЛЙИ ДТБЗПГЕООПУФЕК. зЕТБУЙН ДХНБМ: «нОЕ ОЙЮФП ОЕ УФТБЫОП», - ОП ЛПЗДБ ПО ПДЙО ТБЪ УЙМШОП ЪБВПМЕМ Й ЕДЧБ ОЕ ХНЕТ, ФПЗДБ ПО ОБЮБМ ТБЪНЩЫМСФШ ЙОБЮЕ, РПФПНХ ЮФП ХЧЙДБМ, ЛБЛ ЦЙЪОШ ЮЕМПЧЕЮЕУЛБС ЛПТПФЛБ Й ЮФП ВПМЕЪОЙ ОБРБДБАФ ПФПЧУАДХ, Б ПФ УНЕТФЙ ОЕ УРБУЕФ ОЙЛБЛПЕ ВПЗБФУФЧП, Б РПФПНХ ОЕ ХНОЕЕ МЙ ВХДЕФ ЪБТБОЕЕ ФБЛ ТБУРПТСДЙФШУС ВПЗБФУФЧПН, ЮФПВЩ ПОП ОБ УФБТПУФЙ МЕФ ОЕ РХФБМП, Б РПФПН ВЩ ЙЪ-ЪБ ОЕЗП ОЙЛФП ОЕ УУПТЙМУС.
уФБМ зЕТБУЙН У ТБЪОЩНЙ МАДШНЙ УПЧЕФПЧБФШУС, ЛБЛ ЕНХ МХЮЫЕ УДЕМБФШ. пДОЙ ЗПЧПТЙМЙ ПДОП, Б ДТХЗЙЕ ДТХЗПЕ, ОП ЧУЕ ЬФП ВЩМП зЕТБУЙНХ ОЕ РП НЩУМСН.
фПЗДБ ПДЙО ИТЙУФЙБОЙО УЛБЪБМ ЕНХ:
- фЩ ИПТПЫП УДЕМБЕЫШ, ЕУМЙ РПУФХРЙЫШ УП УЧПЙН ВПЗБФУФЧПН, ЛБЛ УПЧЕФХЕФ йЙУХУ иТЙУФПУ: ФЩ ПФРХУФЙ УЧПЙИ ТБВПЧ ОБ ЧПМА, Б ЙНХЭЕУФЧП ТБЪДБК ФЕН, ЛФП УФТБДБЕФ ПФ ВЕДОПУФЙ. лПЗДБ ФЩ УДЕМБЕЫШ ФБЛ, ФЩ ВХДЕЫШ УРПЛПЕО.

зЕТБУЙН РПУМХЫБМУС - ПО УДЕМБМУС ИТЙУФЙБОЙОПН Й ТПЪДБМ ЧУЕ УЧПЕ ВПЗБФУФЧП ВЕДОЩН, ОП ЧУЛПТЕ ХЧЙДЕМ, ЮФП, ЛТПНЕ ФЕИ, ЛПФПТЩИ ПО ОБДЕМЙМ, ПУФБМПУШ ЕЭЕ НОПЗП ОЕЙНХЭЙИ, ЛПФПТЩН ПО ХЦЕ ОЙЮЕЗП ОЕ НПЗ ДБФШ, Й ЬФЙ УФБМЙ ЕЗП ХЛПТСФШ, ЮФП ПО ОЕ ХНЕМ ТБЪДЕМЙФШ УЧПЕ ВПЗБФУФЧП ФБЛ, ЮФПВЩ ОБ ЧУЕИ ДПУФБМП.
зЕТБУЙН ПЗПТЮЙМУС: ЕНХ ВЩМП РТЙУЛПТВОП, ЮФП ПДОЙ ЕЗП ВТБОСФ, Б ДТХЗЙЕ ОБД ОЙН УНЕАФУС, ЮФП ПО РТЕЦДЕ ЦЙМ ДПУФБФПЮОП, Б ФЕРЕТШ, ЧУЕ ТБЪДБЧЫЙ, Й УБН ВЕДУФЧХЕФ, Й ЧУЕИ ОБУМЕДОЙЛПЧ ПВЙДЕМ, Б ЧУЕИ ОЙЭЙИ ЧУЕ-ФБЛЙ ОЕ РПРТБЧЙМ.
уФБМП ПФ ЬФПЗП зЕТБУЙНХ ПЮЕОШ УНХФЙФЕМШОП, Й ЮФПВЩ ОЕ ФЕТРЕФШ ДПУБЦДЕОЙК ПФ ОБУМЕДОЙЛПЧ, зЕТБУЙН РПДОСМУС Й ХЫЕМ ЙЪ МАДОПЗП НЕУФБ Ч РХУФЩОА. б РХУФЩОС ВЩМБ ДЙЛБС, ЗДЕ ОЕ ЦЙМ ОЙ ПДЙО ЮЕМПЧЕЛ, Б ФПМШЛП ТЩУЛБМЙ ЪЧЕТЙ ДБ РПМЪБМЙ ЪНЕЙ.

рПИПДЙМ зЕТБУЙН РП ЦБТЛПК РХУФЩОЕ Й РПЮХЧУФЧПЧБМ, ЮФП ЪДЕУШ ЕНХ МХЮЫЕ. фХФ ИПФШ ЗМХИП Й УФТБЫОП, ОП ЪБФП ОБУМЕДОЙЛЙ ЕЗП ОЕ ВТБОСФ Й ОЕ РТПЛМЙОБАФ Й ОЙЛФП ОБД ОЙН ОЕ УНЕЕФУС Й ОЕ ПУХЦДБЕФ ЕЗП, ЮФП ПО ФБЛ, Б ОЕ ЬФБЛ УДЕМБМ. б ПО УБН УРПЛПЕО, РПФПНХ ЮФП РПУФХРЙМ РП УМПЧХ иТЙУФПЧХ: «пФДБК ЧУЕ Й ЙДЙ ЪБ нОПА», - Й ВПМШЫЕ ОЕ П ЮЕН ВЕУРПЛПЙФШУС.

оБЫЕМ зЕТБУЙН ОПТЛХ РПД НЕМПЧЩН ЛБНОЕН, ОБФБУЛБМ ФХДБ ФТПУФОЙЛБ Й УФБМ ЦЙФШ ЪДЕУШ.
цЙФШ зЕТБУЙНХ ВЩМП ФЙИП, Б ЕУФШ Й РЙФШ ОЕЮЕЗП. пО У ФТХДПН ОБИПДЙМ ЛПЕ-ЛБЛЙЕ УЯЕДПВОЩЕ ЛПТЕОШС, Б ЪБ ЧПДПА ИПДЙМ ОБ ТХЮЕК. лМАЮ ЧПДЩ ВЩМ ДБМЕЛП ПФ РЕЭЕТЛЙ, Й РПЛБ зЕТБУЙН ОБРШЕФУС ДБ РПДПКДЕФ ОБЪБД Л УЧПЕК ОПТЛЕ, ЕЗП ПРСФШ ЧУЕЗП ПРБМЙФ; Й ЪЧЕТЕК ЕНХ УФТБЫОП, Й УЙМЩ УМБВЕАФ, Й УОПЧБ РЙФШ ИПЮЕФУС. б ВМЙЦЕ, ЧПЪМЕ ЧПДЩ, ОЕФ ФБЛПЗП НЕУФБ, ЗДЕ ВЩ НПЦОП УРТСФБФШУС.

«оХ, - ДХНБЕФ ТБЪ Ч ВПМШЫПК ЦБТ зЕТБУЙН, - НОЕ ЬФПК НХЛЙ ОЕ УОЕУФШ: ЧЩМЕЪЕЫШ ЙЪ НПЕК НЕМПЧПК ОПТЛЙ, ОБДП УЗПТЕФШ РПД УПМОГЕН; Б ЪДЕУШ ВЕЪ ЧПДЩ С ДПМЦЕО ХНЕТЕФШ ПФ ЦБЦДЩ, Б ОЙ ЛХЧЫЙОБ, ОЙ ФЩЛЧЩ, ОЙЛБЛПК ДТХЗПК РПУХДЩ, ЮФПВЩ ОПУЙФШ ЧПДХ, Х НЕОС ОЕФ. юФП НОЕ ДЕМБФШ? рПКДХ, - ДХНБЕФ зЕТБУЙН, - Ч РПУМЕДОЙК ТБЪ Л ЛМАЮХ, ОБРШАУШ Й ХНТХ ФБН».
рПЫЕМ зЕТБУЙН У ФБЛЙН ТЕЫЕОЙЕН Л ЧПДЕ Й ЧЙДЙФ ОБ РЕУЛЕ УМЕДЩ - ЛБЛ ВХДФП ВЩ ЪДЕУШ РТПЫЕМ ЛБТБЧБО ОБ ПУМБИ Й ЧЕТВМАДБИ... уНПФТЙФ ПО ДБМШЫЕ Й ЧЙДЙФ, ЮФП МЕЦЙФ ФХФ ПДЙО ТБУФЕТЪБООЩК ЪЧЕТЕН ЧЕТВМАД, Б ОЕЧДБМЕЛЕ ПФ ОЕЗП ЧБМСЕФУС ЕЭЕ ЦЙЧПК, ОП ФПМШЛП УЙМШОП ПУМБВЕЧЫЙК, ПУМЙЛ Й ФСЦЛП ЧЪДЩИБЕФ, Й ОПЦПОЛБНЙ ДТЩЗБЕФ, Й ЗХВБНЙ УНПЛЮЕФ.

зЕТБУЙН ПУФБЧЙМ ВЕЪЦЙЪОЕООПЗП ЧЕТВМАДБ ЧБМСФШУС, Б ПВ ПУМЙЛЕ РПДХНБМ: «ьФПФ ЕЭЕ ЦЙФШ НПЦЕФ. пО ФПМШЛП ПФ ЦБЦДЩ ЪБФПНЙМУС, РПФПНХ ЮФП ЛБТБЧБОЭЙЛЙ ОЕ ЪОБМЙ, ЗДЕ ОБКФЙ ЧПДХ. рТЕЦДЕ ЮЕН НОЕ УБНПНХ РПНЕТЕФШ, РПРТПВХА ПВМЕЗЮЙФШ УФТБДБОЙЕ ЬФПЗП ВЕДОПЗП ЦЙЧПФОПЗП».

зЕТБУЙН РТЙРПДОСМ ПУМЙЛБ ОБ ОПЗЙ, РПДГЕРЙМ ЕЗП РПД ВТАИП УЧПЙН РПСУПН Й УФБМ ЧПМПЮШ ЕЗП, Й ДПЧПМПЛ ДП ЛМАЮБ УЧЕЦЕК ЧПДЩ. фХФ ПО ПВФЕТ ПУМХ НПЛТПК МБДПОША ЪБРЕЛЫХАУС НПТДХ Й УФБМ ЕЗП ЙЪ ТХЛ РПРБЙЧБФШ, ЮФПВЩ ПО УТБЪХ ОЕ ПРЙМУС.
пУМЙЛ ПЦЙМ Й РПДОСМУС ОБ ОПЦЛЙ.
зЕТБУЙНХ ЦБМШ УФБМП ЕЗП ФХФ ВТПУЙФШ, Й ПО РПЧЕМ ЕЗП Л УЕВЕ, Й ДХНБМ: «рПНХЮХУШ С ЕЭЕ У ОЙН - ПЛБЦХ ЕНХ РПМШЪХ».

рПЫМЙ ПОЙ ЧНЕУФЕ ОБЪБД, Б ФЕН ЧТЕНЕОЕН ПЗТПНОЩК ЧЕТВМАД ХЦЕ УПЧУЕН РПЮФЙ ВЩМ УЯЕДЕО; Й Ч ПДОПК УФПТПОЕ ЧБМСМУС ВПМШЫПК МПИНПФ ЕЗП ЛПЦЙ. зЕТБУЙН РПЫЕМ ЧЪСФШ ЬФХ ЛПЦХ, ЮФПВЩ ФБУЛБФШ Ч ОЕК ЧПДХ, ОП ХЧЙДЕМ, ЮФП ЪБ ЧЕТВМАДПН МЕЦЙФ ВПМШЫПК ЦЕМФЩК МЕЧ У ЗТЙЧПА - ПФ УЩФПУФЙ ЧБМСЕФУС Й ИЧПУФПН РП ЪЕНМЕ ИМПРБЕФ.
зЕТБУЙН РПДХНБМ: «оХ, ДПМЦОП ВЩФШ, НПК ЛПОЕГ: ОБЧЕТОП, ЬФПФ МЕЧ УЕКЮБУ ЧУЛПЮЙФ Й ТБУФЕТЪБЕФ Й НЕОС, Й ПУМЕОЛБ». б МЕЧ ЙИ ОЕ ФТПОХМ, Й зЕТБУЙН ВМБЗПРПМХЮОП ХОЕУ У УПВПК МПИНПФ ЧЕТВМАЦШЕК ЛПЦЙ, ЮФПВЩ УДЕМБФШ ЙЪ ОЕЕ НЕЫПЛ, Ч ЛПФПТЩК НПЦОП ОБМЙЧБФШ ЧПДХ.
оБВТБМ ФПЦЕ зЕТБУЙН РП РХФЙ ПУФТЩИ УХЮШЕЧ Й УДЕМБМ ЙЪ ОЙИ ПУМЙЛХ ЪБЗПТПДПЮЛХ, Х УБНПК УЧПЕК ОПТЛЙ. «фХФ ЕНХ ВХДЕФ ОПЮША УЧЕЦП Й УРПЛПКОП», - ДХНБМ УФБТЕГ, ДБ Й ОЕ ХЗБДБМ.

лБЛ ФПМШЛП ОБ ДЧПТЕ УФЕНОЕМП, ЧДТХЗ ЮФП-ФП ВХДФП У ОЕВБ ХРБМП ОБД РЕЭЕТЛПК, Й ТБЪДБМУС УФТБЫОЩК ТЕЧ Й ПУМЙОЩК ЛТЙЛ.
зЕТБУЙН ЧЩЗМСОХМ Й ЧЙДЙФ, ЮФП ДБЧЕЫОЙК УФТБЫОЩК МЕЧ РПФТСУ РЕТЧХА УЩФПУФШ Й РТЙЫЕМ УЯЕУФШ ЕЗП ПУМБ, ОП ЬФП ЕНХ ОЕ ХДБМПУШ: РТЩЗОХЧ У ТБЪВЕЗБ, МЕЧ ОЕ ЪБНЕФЙМ ПЗТБДЩ Й ЧПФЛОХМ УЕВЕ Ч РБИ ПУФТЩК УХЛ Й ЧЪТЕЧЕМ ПФ ОЕЧЩОПУЙНПК ВПМЙ.
зЕТБУЙН ЧЩУЛПЮЙМ Й ОБЮБМ ЧЩОЙНБФШ ЙЪ ТБОЩ ЪЧЕТС ПУФТЩЕ УРЙГЩ.

мЕЧ ПФ ВПМЙ ЧЕУШ ФТСУУС Й УФТБЫОП ТЕЧЕМ Й ОПТПЧЙМ ИЧБФЙФШ зЕТБУЙНБ ЪБ ТХЛХ, ОП зЕТБУЙН ЕЗП ОЕ РХЗБМУС Й ЧУЕ ЛПМАЮЛЙ РПЧЩОХМ, Б РПФПН ЧЪСМ ЧЕТВМАЦША ЛПЦХ, ЧЪЧБМЙМ ЕЕ ОБ ПУМЙЛБ Й РПЗОБМ Л ТПДОЙЛХ ЪБ УЧЕЦЕК ЧПДПА. фБН Х ТПДОЙЛБ ПО УЧСЪБМ ЛПЦХ НЕЫЛПН, ОБВТБМ ЕЕ РПМОХ ЧПДЩ Й РПЫЕМ ПРСФШ Л УЧПЕК ОПТЕ.
мЕЧ ЧП ЧУЕ ЬФП ЧТЕНС ОЕ ФТПОХМУС У НЕУФБ, РПФПНХ ЮФП ТБОЩ ЕЗП УФТБЫОП ВПМЕМЙ.
зЕТБУЙН УФБМ ПНЩЧБФШ ТБОЩ МШЧБ, Б УБН РПДОПУЙМ Л ЕЗП ТБЪЙОХФПК РБУФЙ ЧПДХ Ч РТЙЗПТЫОЕ, Й МЕЧ МБЛБМ ЕЕ ЧПУРБМЕООЩН СЪЩЛПН У МБДПОЙ, Б зЕТБУЙНХ ВЩМП ОЕ УФТБЫОП, ФБЛ ЮФП ПО УБН ОБД УПВПК ХДЙЧМСМУС.

рПЧФПТЙМПУШ ФП ЦЕ ОБ ДТХЗПК ДЕОШ Й ОБ ФТЕФЙК, УФБМП МШЧХ МЕЗЮЕ, Б ОБ ЮЕФЧЕТФЩК ДЕОШ ЛБЛ РПЫЕМ зЕТБУЙН У ПУМПН Л ТПДОЙЛХ, УНПФТЙФ - РТЙРПДОСМУС Й МЕЧ Й ФПЦЕ ЧУМЕД ЪБ ОЙНЙ РПРМЕМУС.
зЕТБУЙН РПМПЦЙМ МШЧХ ТХЛХ ОБ ЗПМПЧХ, Й ФБЛ Й РПЫМЙ ТСДПН ФТПЕ: УФБТЙЛ, МЕЧ Й ПУМЕОПЛ.
х ЛМАЮБ УФБТЕГ УЧПВПДОПК ТХЛПА ПНЩМ ТБОЩ МШЧБ ОБ ЧПМШОПК ЧПДЕ, Й МЕЧ УПЧУЕН ПУЧЕЦЕМ, Б ЛПЗДБ зЕТБУЙН РПЫЕМ ОБЪБД, Й МЕЧ ПРСФШ РПЫЕМ ЪБ ОЙН.
уФБМ УФБТЙЛ ЦЙФШ УП УЧПЙНЙ ЪЧЕТСНЙ.

х УФБТГБ ЧЩТПУМЙ ФЩЛЧЩ, ПО ОБЮБМ ЙИ УХЫЙФШ Й ДЕМБФШ ЙЪ ОЙИ ЛХЧЫЙОЩ, Б РПФПН УФБМ ПФОПУЙФШ ЬФЙ ЛХЧЫЙОЩ Л ЙУФПЮОЙЛХ, ЮФПВЩ ПОЙ ЗПДЙМЙУШ ФЕН, Х ЛПЗП ОЕ ЧП ЮФП ЪБИЧБФЙФШ У УПВПА ЧПДЩ. фБЛ ЦЙМ зЕТБУЙН Й УБН РЙФБМУС, Й ДТХЗЙН МАДСН РП УЙМЕ УЧПЕК ВЩМ РПМЕЪЕО. й МЕЧ ФПЦЕ ОБЫЕМ УЕВЕ УМХЦВХ: ЛПЗДБ зЕТБУЙН Ч УБНЩК ЪОПК ПФДЩИБМ, МЕЧ УФЕТЕЗ ЕЗП ПУМБ. цЙМЙ ПОЙ ФБЛ ЙЪТСДОПЕ ЧТЕНС, Й ОЕЛПНХ ВЩМП ОБ ОЙИ ХДЙЧМСФШУС, ОП ТБЪ ХЧЙДБМЙ ЬФХ ЛПНРБОЙА РТПИПДЙЧЫЙЕ ЛБТБЧБОПН РХФОЙЛЙ Й ТБУУЛБЪБМЙ РТП ОЙИ Ч ЦЙМЩИ НЕУФБИ РП ДПТПЗБН, Й УЕКЮБУ ЙЪ ТБЪОЩИ НЕУФ УФБМЙ РТЙИПДЙФШ МАВПРЩФОЩЕ МАДЙ: ЧУЕН ИПФЕМПУШ УНПФТЕФШ, ЛБЛ ЦЙЧЕФ ВЕДОЩК УФБТЙЛ Й У ОЙН ПУМЙЛ Й МЕЧ, ЛПФПТЩК ЙИ ОЕ ФЕТЪБЕФ. чУЕ ЬФПНХ УФБМЙ ХДЙЧМСФШУС Й УРТБЫЙЧБМЙ Х зЕТБУЙНБ:
- пФЛТПК ОБН, РПЦБМХКУФБ, ЛБЛПА ФЩ УЙМПА ЬФП ДЕМБЕЫШ? чЕТОП, ФЩ ОЕ РТПУФПК ЮЕМПЧЕЛ, Б ОЕПВЩЛОПЧЕООЩК, ЮФП РТЙ ФЕВЕ РТПЙУИПДЙФ йУБЕЧП ЮХДП: МЕЧ МЕЦЙФ ТСДПН У ПУМЙЛПН.
б зЕТБУЙН ПФЧЕЮБМ:
- оЕФ, С УБНЩК ПВЩЛОПЧЕООЩК ЮЕМПЧЕЛ, Й ДБЦЕ, РТЙЪОБАУШ ЧБН, ЮФП С ЕЭЕ ПЮЕОШ ЗМХР: С ЧПФ У ЪЧЕТСНЙ ЦЙЧХ, Б У МАДШНЙ УПЧУЕН ЦЙФШ ОЕ ХНЕМ - ЧУЕ ПОЙ ОБ НЕОС ПВЙДЕМЙУШ, Й С ХЫЕМ ЙЪ ЗПТПДБ Ч РХУФЩОА.
- юЕН ЦЕ ФЩ ПВЙДЕМ?
- иПФЕМ ТБЪДЕМЙФШ НЕЦДХ ЧУЕНЙ УЧПЕ ВПЗБФУФЧП, ЮФПВЩ ЧУЕ ВЩМЙ УЮБУФМЙЧЩ, Б ОБНЕУФП ФПЗП ПОЙ ЧУЕ РЕТЕУУПТЙМЙУШ.
- ъБЮЕН ЦЕ ФЩ ЙИ ХНОЕЕ ОЕ РПТПЧОСМ?
- дБ ЧПФ ФП-ФП ПОП Й ЕУФШ, ЮФП ТПЧОСФШ-ФП ФТХДОП ФЕИ, ЛПЙ УБНЙ ОЕ ТПЧОСАФУС; С УДЕМБМ ПЫЙВЛХ, ЛПЗДБ ЪБВТБМ УЕВЕ НОПЗП УОБЮБМБ. оЕ ОБДП ВЩ НОЕ ЪБВЙТБФШ УЕВЕ ОЙЮЕЗП РТПФЙЧ ДТХЗЙИ МЙЫОЕЗП - ЧПФ Й УРПЛПКОП ВЩМП ВЩ.
мАДЙ ЪБЛЙЧБМЙ ЗПМПЧБНЙ.
- ьЗЕ! - УЛБЪБМЙ, - ДБ ЬФП УФБТЙЛ-ФП ДХТБУМЙЧЩК, Б НЕЦДХ ФЕН ЧУЕ-ФБЛЙ ЦЕ ХДЙЧЙФЕМШОП, ЮФП Х ОЕЗП МЕЧ ПУМЕОЛБ ЛБТБХМЙФ Й ОЕ УЯЕУФ ЙИ ПВПЙИ. дБЧБКФЕ РПЦЙЧЕН НЩ У ОЙН ОЕУЛПМШЛП ДОЕК Й РПУНПФТЙН, ЛБЛ ЬФП Х ОЙИ ЧЩИПДЙФ.

пУФБМЙУШ У ОЙНЙ ФТЙ ЮЕМПЧЕЛБ.
зЕТБУЙН ЙИ ОЕ РТПЗПОСМ, ФПМШЛП УЛБЪБМ:
- чНЕУФЕ ЦЙФШ ОБДП ОЕ ФБЛ, ЮФПВЩ ФТПЙН ОБ ПДОПЗП УНПФТЕФШ, Б ОБДП ЧУЕН ТБВПФБФШ, Б ФП РТЙДЕФ ОЕУПЗМБУЙЕ, Й С ЧБУ ФПЗДБ ЪБВПАУШ Й ХКДХ.
фТЙ УПЗМБУЙМЙУШ, ОП ОБ ДТХЗПК ЦЕ ДЕОШ РТЙ ОЙИ УМХЮЙМБУШ ВЕДБ: ЛПЗДБ ПОЙ УРБМЙ, ЪБУОХМ ФПЦЕ Й МЕЧ Й ОЕ УМЩИБМ, ЛБЛ РТПИПДЙЧЫЙЕ ЛБТБЧБОПН ТБЪВПКОЙЛЙ ОБЛЙОХМЙ ОБ ПУМЙЛБ РЕФМА Й ХЧЕМЙ ЕЗП У УПВПА.
хФТПН МАДЙ РТПУОХМЙУШ Й ЧЙДСФ: МЕЧ УРЙФ, Б ПУМЙЛБ Й УМЕДБ ОЕФ. фТЙ Й ЗПЧПТСФ УФБТГХ зЕТБУЙНХ:
- чПФ ФЩ Й Ч УБНПН ДЕМЕ ДПЦДБМУС ФПЗП, ЮФП ФЕВЕ ДБЧОП УМЕДПЧБМП: ЪЧЕТШ ЧУЕЗДБ ЪЧЕТЕН ВХДЕФ, ЧУФБЧБК УЛПТЕК - ФЧПК МЕЧ УЯЕМ ОБЛПОЕГ ФЧПЕЗП ПУМБ Й, ЧЕТОП, ЪБТЩМ ЗДЕ-ОЙВХДШ Ч РЕУПЛ ЕЗП ЛПУФЙ.
чЩМЕЪ зЕТБУЙН ЙЪ УЧПЕК НЕМПЧПК ОПТЩ Й ЧЙДЙФ, ЮФП ДЕМП РПИПЦЕ ОБ ФП, ЛБЛ ЕНХ ФТПЕ УЛБЪЩЧБАФ. пЗПТЮЙМУС УФБТЙЛ, ОП ОЕ УФБМ УРПТЙФШ, Б ЧЪЧБМЙМ ОБ УЕВС ЧЕТВМАЦЙК НЕИ Й РПЫЕМ ЪБ ЧПДПА.
йДЕФ, ФСЦЛП РЕТЕУФХРБЕФ, Б УНПФТЙФ - ЪБ ОЙН ЧДБМЕЛЕ ЕЗП МЕЧ РМЕФЕФУС; ИЧПУФ ПРХУФЙМ ДП ЪЕНМЙ Й ЗПМПЧПА РПОХТЙМУС.
«нПЦЕФ ВЩФШ, ПО Й НЕОС ИПЮЕФ УЯЕУФШ? - РПДХНБМ УФБТЙЛ. - оП ОЕ ЧУЕ МЙ ТБЧОП НОЕ, ЛБЛ ХНЕТЕФШ? рПУФХРМА МХЮЫЕ РП вПЦША ЪБЧЕФХ Й ОЕ УФБОХ ТБВУФЧПЧБФШ УФТБИХ».
й РТЙЫЕМ ПО Й ПРХУФЙМУС Л ЛМАЮХ Й ОБВТБМ ЧПДЩ, Б ЛПЗДБ ЧПУЛМПОЙМУС - ЧЙДЙФ, МЕЧ УФПЙФ ОБ ФПН УБНПН НЕУФЕ, ЗДЕ ЧУЕЗДБ УФБОПЧЙМУС ПУЕМ, РПЛБ УФБТЕГ ХЛТЕРМСМ ЕНХ ОБ УРЙОХ НЕИ У ЧПДПА.

зЕТБУЙН РПМПЦЙМ МШЧХ ОБ УРЙОХ НЕИ У ЧПДПА Й УБН ОБ ОЕЗП УЕМ Й УЛБЪБМ:
- оЕУЙ, ЧЙОПЧБФЩК.
мЕЧ Й РПОЕУ ЧПДХ Й УФБТГБ, Б ФТЙ РТЙЫЕМШГБ ЛБЛ ХЧЙДЕМЙ, ЮФП зЕТБУЙН ЕДЕФ ОБ МШЧЕ, ЕЭЕ РХЭЕ ДЙЧЙМЙУШ. пДЙО ФХФ ПУФБМУС, Б ДЧПЕ ЙЪ ОЙИ УЕКЮБУ ЦЕ РПВЕЦБМЙ Ч ЦЙМПЕ НЕУФП Й ЧПЪЧТБФЙМЙУШ УП НОПЗЙНЙ МАДШНЙ. чУЕН ЪБИПФЕМПУШ ЧЙДЕФШ, ЛБЛ УЧЙТЕРЩК МЕЧ ФБУЛБЕФ ОБ УЕВЕ НЕИ У ЧПДПА Й ДТСИМПЗП УФБТГБ.

рТЙЫМЙ НОПЗЙЕ Й УФБМЙ ЗПЧПТЙФШ зЕТБУЙНХ:
- рТЙЪОБКУС ОБН: ФЩ ЙМЙ ЧПМЫЕВОЙЛ, ЙМЙ Ч ФЕВЕ ЕУФШ ПУПВМЙЧБС УЙМБ, ЛБЛПК ОЕФ Ч ДТХЗЙИ МАДСИ?
- оЕФ, - ПФЧЕЮБМ зЕТБУЙН, - С УПЧУЕН ПВЩЛОПЧЕООЩК ЮЕМПЧЕЛ, Й УЙМБ ЧП НОЕ ФБЛБС ЦЕ, ЛБЛ Х ЧБУ Х ЧУЕИ. еУМЙ ЧЩ ЪБИПФЙФЕ, ЧЩ ЧУЕ НПЦЕФЕ ЬФП УДЕМБФШ.
- б ЛБЛ ЦЕ ЬФПЗП НПЦОП ДПУФЙЗОХФШ?
- рПУФХРБКФЕ УП ЧУЕНЙ ДПВТПН ДБ МБУЛПА.
- лБЛ ЦЕ У МАФЩН ВЩФШ МБУЛПЧП? пО РПЗХВЙФ.
- ьЛП ЗПТЕ ЛБЛПЕ, Б ЧЩ ПВ ЬФПН ОЕ ДХНБКФЕ Й ЪБ УЕВС ОЕ ВПКФЕУШ.
- лБЛ ЦЕ НПЦОП ЪБ УЕВС ОЕ ВПСФШУС?
- б ЧПФ ФБЛ ЦЕ, ЛБЛ ЧЩ УЙДЙФЕ ФЕРЕТШ УП НОПК Й НПЕЗП МШЧБ ОЕ ВПЙФЕУС.
- ьФП РПФПНХ ОБН ЪДЕУШ УНЕМП, ЮФП ФЩ УБН У ОБНЙ.
- рХУФСЛЙ - ЮФП С ПФ МШЧБ ЪБ ЪБЭЙФБ?
фЩ ПФ ЪЧЕТС УТЕДУФЧП ЪОБЕЫШ Й ЪБ ОБУ ЪБУФХРЙЫШУС.
б зЕТБУЙН ПРСФШ ПФЧЕЮБМ:
- рХУФСЛЙ ЧЩ УЕВЕ ЧЩДХНБМЙ, ЮФП С ВХДФП ОБ МШЧБ УТЕДУФЧП ЪОБА. вПЗ уЧПА ВМБЗПУФШ ДБМ НОЕ, ЮФПВЩ Ч УЕВЕ УФТБИ РПВЕДЙФШ, - С ЪЧЕТС ПВМБУЛБМ, Б ФЕРЕТШ ПО НОЕ ЪМБ Й ОЕ ДЕМБЕФ. уРЙФЕ, ОЕ ВПКФЕУШ.
чУЕ РПМЕЗМЙ УРБФШ ЧПЛТХЗ НЕМПЧПК ОПТЛЙ зЕТБУЙНБ, Й МЕЧ МЕЗ ФХФ ЦЕ, Б ЛПЗДБ ХФТПН ЧУФБМЙ, ФП ХЧЙДЕМЙ, ЮФП МШЧБ ОЕФ ОБ ЕЗП НЕУФЕ!.. йМЙ ЕЗП ЛФП ПФРХЗОХМ, ЙМЙ ХВЙМ Й ЪБТЩМ ФТХР ЕЗП ОПЮША.
чУЕ ПЮЕОШ УНХФЙМЙУШ, Б УФБТЕГ зЕТБУЙН УЛБЪБМ:
- оЙЮЕЗП, ПО ЧЕТОП ЪБ ДЕМПН РПЫЕМ Й ЧЕТОЕФУС.
тБЪЗПЧБТЙЧБАФ ПОЙ ФБЛ Й ЧЙДСФ, ЮФП Ч РХУФЩОЕ ЧДТХЗ ЪБЛХТЙМБУШ УФПМВПН РЩМШ Й Ч ЬФПК РТПОЙЪБООПК УПМОГЕН РЩМЙ ЧЕАФУС УФТБООЩЕ ЮХДЙЭБ У ЗПТВБНЙ, У ЛТЩМШСНЙ: ПДОП РПДОЙНБЕФУС ЧЧЕТИ, Б ДТХЗПЕ ЧОЙЪ РБДБЕФ, Й ЧУЕ ЬФП НЕЮЕФУС, Й ЧУЕ ЬФП УФХЮЙФ Й ЗТЕНЙФ, Й ОЕУЕФУС РТСНП Л зЕТБУЙНХ, Й ЧТБЪ ЧУЕ ХРБМП Й РПЧБМЙМПУС, ЛБЛ ЛПМШГПН, ЧПЛТХЗ ЧУЕИ УФПСЧЫЙИ; Б РПЪБДЙ УФБТЩК МЕЧ ИЧПУФПН РП ЪЕНМЕ ВШЕФ.
лПЗДБ ПУНПФТЕМЙУШ, ФП ХЧЙДБМЙ, ЮФП ЬФП ЧЕТЕОЙГБ ПЗТПНОЩИ ЧЕТВМАДПЧ, ЛПФПТЩЕ ЧУЕ ДТХЗ ЪБ ДТХЗБ РТЙЧСЪБОЩ, Б ЧРЕТЕДЙ ЧУЕИ ЙИ - ОБЧШАЮЕООЩК зЕТБУЙНПЧ ПУМЙЛ.
- юФП ЬФП ФБЛПЕ УДЕМБМПУШ Й ЛБЛЙН УМХЮБЕН?
б ВЩМП ЬФП ЧПФ ЛБЛЙН УМХЮБЕН: ЫЕМ ЮЕТЕЪ РХУФЩОА ЛХРЕЮЕУЛЙК ЛБТБЧБО; ОБ ОЕЗП ОБРБМЙ ТБЪВПКОЙЛЙ, ЛПФПТЩЕ ТБОЕЕ ХЗОБМЙ Л УЕВЕ зЕТБУЙНПЧБ ПУМЙЛБ. тБЪВПКОЙЛЙ ЧУЕИ ЛХРГПЧ РЕТЕВЙМЙ, Б ЧЕТВМАДПЧ У ФПЧБТБНЙ ЧЪСМЙ Й РПЕИБМЙ ДЕМЙФШУС. пУМЙЛБ ЦЕ ПОЙ РТЙЧСЪБМЙ Л УБНПНХ ЪБДОЕНХ ЧЕТВМАДХ. мЕЧ РПЮХСМ РП ЧЕФТХ, ЗДЕ ЙДЕФ ПУМЙЛ, Й ВТПУЙМУС ДПЗПОСФШ ТБЪВПКОЙЛПЧ. пО ОБУФЙЗ ЙИ, УИЧБФЙМ ЪБ ЧЕТЕЧЛХ, ЛПФПТПА ЧЕТВМАДЩ ВЩМЙ УЧСЪБОЩ, Й РПЫЕМ УЛБЛБФШ» Б ЧЕТВМАДЩ УП УФТБИБ РЕТЕД ОЙН РТЩЗБАФ Й ПУМЙЛБ РПДЛЙДЩЧБАФ фБЛ МЕЧ Й РТЙЗОБМ ЧЕУШ ЛБТБЧБО Л УФБТГХ, Б ТБЪВПКОЙЛЙ ЧУЕ У УЕДЕМ УЧБМЙМЙУШ, РПФПНХ ЮФП РЕТЕРХЗБООЩЕ ЧЕТВМАДЩ ПЮЕОШ УЙМШОП РТЩЗБМЙ Й ОЕЧПЪНПЦОП ВЩМП ОБ ОЙИ ХДЕТЦБФШУС. уБН ЦЕ МЕЧ ПВМЙЧБМУС ЛТПЧША, РПФПНХ ЮФП Ч РМЕЮЕ Х ОЕЗП УФТЕНЙМБ УФТЕМБ.

чУЕ МАДЙ ЧУРМЕУОХМЙ ТХЛБНЙ Й ЪБЛТЙЮБМЙ:
- бИ, УФБТЕГ зЕТБУЙН! фЧПК МЕЧ ЙНЕЕФ ХДЙЧЙФЕМШОЩК ТБЪХН!
- нПК МЕЧ ЙНЕЕФ РМПИПК ТБЪХН, - ПФЧЕЮБМ, ХМЩВБСУШ, УФБТЕГ, - ПО НОЕ РТЙЧЕМ ФП, ЮФП НОЕ ЧПЧУЕ ОЕ ОХЦОП! оБ ЬФЙИ ЧЕТВМАДБИ ФПЧБТЩ ЧЕМЙЛПК ГЕОЩ. ьФП ПЗПОШ! рТПЫХ ЧБУ, РХУФШ ЛФП-ОЙВХДШ УСДЕФ ОБ НПЕЗП ПУМБ Й ПФЧЕДЕФ ЬФЙИ ЙУРХЗБООЩИ ЧЕТВМАДПЧ ОБ ВПМШЫПК РХФШ. фБН, С ХЧЕТЕО, ФЕРЕТШ УЙДСФ ЙИ ПЗПТЮЕООЩЕ ИПЪСЕЧБ. пФДБКФЕ ЙН ЧУЕ ЙИ ВПЗБФУФЧП Й НПЕЗП ПУМБ ОБ РТЙДБЮХ, Б С РПЧЕДХ Л ЧПДЕ НПЕЗП МШЧБ Й ФБН РПУФБТБАУШ ЧЩОХФШ УФТЕМХ ЙЪ ЕЗП ТБОЩ.
й РПМПЧЙОБ МАДЕК РПЫМЙ ПФЧПДЙФШ ЧЕТВМАДПЧ, Б ДТХЗЙЕ ПУФБМЙУШ У зЕТБУЙНПН Й ЕЗП МШЧПН Й ЧЙДЕМЙ, ЛБЛ зЕТБУЙН ДПМЗП ЧЩФСЗЙЧБМ Й ЧЩОХМ ЙЪ РМЕЮБ ЪЧЕТС ЪБЪХВТЕООПЕ ПУФТЙЕ.

лПЗДБ ЦЕ ЧПЪЧТБФЙМЙУШ ПФЧПДЙЧЫЙЕ ЛБТБЧБО, ФП У ОЙНЙ РТЙЫЕМ ЕЭЕ ПДЙО ЮЕМПЧЕЛ УТЕДОЙИ МЕФ, Ч РЩЫОПН ОБТСДЕ Й УП НОПЗЙН ПТХЦЙЕН, Й, ЪБЧЙДС зЕТБУЙНБ, ЙЪДБМЙ ВТПУЙМУС ЕНХ Ч ОПЗЙ.
- ъОБЕЫШ МЙ, ЛФП С? - УЛБЪБМ ПО.
- ъОБА, - ПФЧЕЮБМ зЕТБУЙН, - ФЩ ОЕУЮБУФОЩК ВЕДОСЛ.
- с УФТБЫОЩК ТБЪВПКОЙЛ бНТХ!
- фЩ НОЕ ОЕ УФТБЫЕО. - нЕОС ФТЕРЕЭХФ Ч ЗПТПДБИ Й Ч РХУФЩОЕ - С РЕТЕВЙМ НОПЗП МАДЕК, С ПФОСМ НОПЗП ВПЗБФУФЧ, Й ЧДТХЗ ФЧПК ХДЙЧЙФЕМШОЩК МЕЧ УТБЪХ ХНЮБМ ЧЕУШ ОБЫ ЛБТБЧБО.
- пО ЪЧЕТШ, Й РПФПНХ ПФОЙНБЕФ.
- дБ, ОП ФЩ ОБН ЧУЕ ЧПЪЧТБФЙМ Й РТЙУМБМ ЕЭЕ ОБН УЧПЕЗП ПУМБ ОБ РТЙДБЮХ... чПЪШНЙ ПФ НЕОС РП ЛТБКОЕК НЕТЕ ИПФШ ПДЙО ЫБФЕТ Й ТБУЛЙОШ ЕЗП, ЗДЕ ИПЮЕЫШ, ВМЙЦЕ Л ЧПДЕ, ДМС ФЧПЕЗП РПЛПС.
- оЕ ОБДП, - ПФЧЕЮБМ УФБТЕГ.
- пФЮЕЗП ЦЕ? дМС ЮЕЗП ЦЕ ФЩ ФБЛ ЗПТД?
- с ОЕ ЗПТД, ОП ЫБФЕТ УМЙЫЛПН ИПТПЫ Й НПЦЕФ ЧПЪВХЦДБФШ ЪБЧЙУФШ, Б С ОЕ УХНЕА ЕЗП ТБЪДЕМЙФШ УП ЧУЕНЙ ВЕЪ ПВЙДЩ, Й ХЧЙЦХ ПРСФШ ОЕТПЧОПУФШ, Й УФБОХ ВПСФШУС. фПЗДБ МЕЧ НПК ХКДЕФ ПФ НЕОС, Б ЛП НОЕ РТЙДЕФ ДТХЗПК ЦБДОЩК ЪЧЕТШ Й ПРСФШ РТЙЧЕДЕФ У УПВПК ВЕУРПЛПКУФЧП, Й ЪБЧЙУФШ, Й ДЕМЕЦ, Й ХРТЕЛЙ. оЕФ, ОЕ ИПЮХ С ФЧПЙИ РТПИМБДОЩИ ЫБФТПЧ, С ИПЮХ ЦЙФШ ВЕЪ УФТБИБ.

УН. еЧБОЗЕМЙЕ ПФ нБФЖЕС 19:21
уН. ЛОЙЗХ РТПТПЛБ йУБКЙ 11:6

Триста лет после Иисуса Христа жил на Востоке богатый человек, по имени Герасим. У него были свои дома, сады, более тысячи рабов и рабынь и очень много всяких драгоценностей. Герасим думал: «мне ничто не страшно», но когда он один раз сильно заболел и едва не умер, тогда он начал размышлять иначе, потому что увидал, как жизнь человеческая коротка и что болезни нападают отовсюду, а от смерти не спасет никакое богатство, а потому не умнее ли будет заранее так распорядиться богатством, чтобы оно на старости лет не путало, а потом бы из-за него никто не ссорился.

Стал Герасим с разными людьми советоваться: как ему лучше сделать. Одни говорили одно, а другие другое, но все это было Герасиму не по мыслям.

Тогда один христианин сказал ему:

– Ты хорошо сделаешь, если поступишь с своим богатством, как советует Иисус Христос, – ты отпусти своих рабов на волю, а имущество раздай тем, кто страдает от бедности. Когда ты сделаешь так, ты будешь спокоен.

Герасим послушался, – он сделался христианином и роздал все свое богатство бедным, но вскоре увидел, что, кроме тех, которых он наделил, осталось еще много неимущих, которым он уже ничего не мог дать, и эти стали его укорять, что он не умел разделить свое богатство так, чтобы на всех достало.

Герасим огорчился: ему было прискорбно, что одни его бранят, а другие над ним смеются, что он прежде жил достаточно, а теперь, все раздавши, и сам бедствует, и всех наследников обидел, а всех нищих все-таки не поправил.

Стало от этого Герасиму очень смутительно, и чтобы не терпеть досаждений от наследников, Герасим поднялся и ушел из людного места в пустыню. А пустыня была дикая, где не жил ни один человек, а только рыскали звери, да ползали змеи.

Походил Герасим по жаркой пустыне и почувствовал, что здесь ему лучше. Тут хоть глухо и страшно, но зато наследники его не бранят и не проклинают, и никто над ним не смеется и не осуждает его, что он так, а не этак сделал. А он сам спокоен, потому что поступил по слову Христову: «отдай все и иди за Мною», и больше не о чем беспокоиться.

Нашел Герасим норку под меловым камнем, натаскал туда тростника и стал жить здесь.

Жить Герасиму было тихо, а есть и пить нечего. Он с трудом находил кое-какие съедобные коренья, а за водою ходил на ручей. Ключ воды был далеко от пещерки, и пока Герасим напьется да подойдет назад к своей норке, его опять всего опалит; и зверей ему страшно, и силы слабеют, и снова пить хочется. А ближе, возле воды, нет такого места, где бы можно спрятаться. «Ну, – думает раз в большой жар Герасим, – мне этой муки не снесть: вылезешь из моей меловой норки, надо сгореть под солнцем; а здесь без воды я должен умереть от жажды, а ни кувшина, ни тыквы, никакой другой посуды, чтобы носить воду, у меня нет. Что мне делать? Пойду, – думает Герасим, – в последний раз к ключу, напьюсь и умру там».

Пошел Герасим с таким решением к воде и видит на песке следы, – как будто бы здесь прошел караван на ослах и верблюдах… Смотрит он дальше и видит, что лежит тут один растерзанный зверем верблюд, а невдалеке от него валяется еще живой, но только сильно ослабевший ослик и тяжко вздыхает, и ножонками дрыгает, и губами смокчет.

Герасим оставил безжизненного верблюда валяться, а об ослике подумал: этот еще жить может. Он только от жажды затомился, потому что караванщики не знали, где найти воду. Прежде чем мне самому помереть, попробую облегчить страдание этого бедного животного.

Герасим приподнял ослика на ноги, подцепил его под брюхо своим поясом и стал волочь его, и доволок до ключа свежей воды. Тут он обтер ослу мокрой ладонью запекшуюся морду и стал его из рук попаивать, чтобы он сразу не опился.

Ослик ожил и поднялся на ножки.

Герасиму жаль стало его тут бросить, и он повел его к себе, и думал: «помучусь я еще с ним – окажу ему пользу».

Пошли они вместе назад, а тем временем огромный верблюд уже совсем почти был съеден; и в одной стороне валялся большой лохмот его кожи. Герасим пошел взять эту кожу, чтобы таскать в ней воду, но увидел, что за верблюдом лежит большой желтый лев с гривою, – от сытости валяется и хвостом по земле хлопает.

Герасим подумал: «ну, должно быть, мой конец: наверно этот лев сейчас вскочит и растерзает и меня, и осленка». А лев их не тронул, и Герасим благополучно унес с собой лохмот верблюжьей кожи, чтобы сделать из нее мешок, в который можно наливать воду.

Набрал тоже Герасим по пути острых сучьев и сделал из них ослику загородочку, у самой своей норки.

«Тут ему будет ночью свежо и спокойно», – думал старец, да и не угадал.

Как только на дворе стемнело, вдруг что-то будто с неба упало над пещеркой, и раздался страшный рев и ослиный крик.

Герасим выглянул и видит, что давешний страшный лев протрес первую сытость и пришел съесть его осла, но это ему не удалось: прыгнув с разбега, лев не заметил ограды и воткнул себе в пах острый сук и взревел от невыносимой боли.

Герасим выскочил и начал вынимать из раны зверя острые спицы.

Лев от боли весь трясся и страшно ревел и норовил хватить Герасима за руку, но Герасим его не пугался и все колючки повынул, а потом взял верблюжью кожу, взвалил ее на ослика и погнал к роднику за свежей водою. Там у родника он связал кожу мешком, набрал ее полну воды и пошел опять к своей норе.

Лев во все это время не тронулся с места, потому что раны его страшно болели.

Герасим стал омывать раны льва, а сам подносил к его разинутой пасти воду в пригоршне, и лев лакал ее восполенным языком с ладони, а Герасиму было не страшно, так что он сам над собой удивлялся.

Повторилось то же на другой день и на третий, стало льву легче, а на четвертый день, как пошел Герасим с ослом к роднику, – смотрит, – приподнялся и лев и тоже вслед за ними поплелся.

Герасим положил льву руку на голову, и так и пошли рядом трое: старик, лев и осленок.

У ключа старец свободной рукою омыл раны льва на вольной воде, и лев совсем освежел, а когда Герасим пошел назад, и лев опять пошел за ним.

Стал старик жить со своими зверями.

У старца выросли тыквы, он начал их сушить и делать из них кувшины, а потом стал относить эти кувшины к источнику, чтобы они годились тем, у кого не во что захватить с собою воды. Так жил Герасим и сам питался, и другим людям по силе своей был полезен. И лев тоже нашел себе службу: когда Герасим в самый зной отдыхал, лев стерег его осла. Жили они так изрядное время, и; некому было на них удивляться, но раз увидали эту компанию проходившие караваном путники и рассказали про них в жилых местах по дорогам, и сейчас из разных мест стали приходить любопытные люди: всем хотелось смотреть, как живет бедный старик и с ним ослик и лев, который их не терзает. Все этому стали удивляться и спрашивали у Герасима:

– Открой нам, пожалуйста: какою ты силою это делаешь? верно ты не простой человек, а необыкновенный, что при тебе происходит Исаево чудо: лев лежит рядом с осликом.

А Герасим отвечал:

– Нет, я самый обыкновенный человек, – и даже, признаюсь вам, что я еще очень глуп: я вот с зверями живу, а с людьми совсем жить не умел: все они на меня обиделись, и я ушел из города в пустыню.

– Чем же ты обидел?

– Хотел разделить между всеми свое богатство, чтобы все были счастливы, а наместо того они все перессорились.

– Зачем же ты их умнее не поровнял?

– Да вот то-то оно и есть, что ровнять-то трудно тех, кои сами не ровняются; я сделал ошибку, когда забрал себе много сначала. Не надо бы мне забирать себе ничего против других лишнего, – вот и спокойно было бы.

Люди закивали головами:

– Эге! – сказали, – да это старик-то дурасливый, а между тем все-таки же удивительно, что у него лев осленка караулит и не съест их обоих. Давайте поживем мы: с ним несколько дней и посмотрим, как это у них выходит.

Николай Семёнович Лесков

ЛЕВ СТАРЦА ГЕРАСИМА

Триста лет после Иисуса Христа жил на Востоке богатый человек, по имени Герасим. У него были свои дома, сады, более тысячи рабов и рабынь и очень много всяких драгоценностей. Герасим думал: «Мне ничто не страшно», – но когда он один раз сильно заболел и едва не умер, тогда он начал размышлять иначе, потому что увидал, как жизнь человеческая коротка и что болезни нападают отовсюду, а от смерти не спасет никакое богатство, а потому не умнее ли будет заранее так распорядиться богатством, чтобы оно на старости лет не путало, а потом бы из-за него никто не ссорился.

Стал Герасим с разными людьми советоваться, как ему лучше сделать. Одни говорили одно, а другие другое, но все это было Герасиму не по мыслям.

Тогда один христианин сказал ему:

– Ты хорошо сделаешь, если поступишь со своим богатством, как советует Иисус Христос: ты отпусти своих рабов на волю, а имущество раздай тем, кто страдает от бедности. Когда ты сделаешь так, ты будешь спокоен.

Герасим послушался – он сделался христианином и роздал все свое богатство бедным, но вскоре увидел, что, кроме тех, которых он наделил, осталось еще много неимущих, которым он уже ничего не мог дать, и эти стали его укорять, что он не умел разделить свое богатство так, чтобы на всех достало.

Герасим огорчился: ему было прискорбно, что одни его бранят, а другие над ним смеются, что он прежде жил достаточно, а теперь, все раздавши, и сам бедствует, и всех наследников обидел, а всех нищих все-таки не поправил.

Стало от этого Герасиму очень смутительно, и чтобы не терпеть досаждений от наследников, Герасим поднялся и ушел из людного места в пустыню. А пустыня была дикая, где не жил ни один человек, а только рыскали звери да ползали змеи.

Походил Герасим по жаркой пустыне и почувствовал, что здесь ему лучше. Тут хоть глухо и страшно, но зато наследники его не бранят и не проклинают и никто над ним не смеется и не осуждает его, что он так, а не этак сделал. А он сам спокоен, потому что поступил по слову Христову: «Отдай все и иди за Мною», – и больше не о чем беспокоиться.

Нашел Герасим норку под меловым камнем, натаскал туда тростника и стал жить здесь.

Жить Герасиму было тихо, а есть и пить нечего. Он с трудом находил кое-какие съедобные коренья, а за водою ходил на ручей. Ключ воды был далеко от пещерки, и пока Герасим напьется да подойдет назад к своей норке, его опять всего опалит; и зверей ему страшно, и силы слабеют, и снова пить хочется. А ближе, возле воды, нет такого места, где бы можно спрятаться.

«Ну, – думает раз в большой жар Герасим, – мне этой муки не снесть: вылезешь из моей меловой норки, надо сгореть под солнцем; а здесь без воды я должен умереть от жажды, а ни кувшина, ни тыквы, никакой другой посуды, чтобы носить воду, у меня нет. Что мне делать? Пойду, – думает Герасим, – в последний раз к ключу, напьюсь и умру там».

Пошел Герасим с таким решением к воде и видит на песке следы – как будто бы здесь прошел караван на ослах и верблюдах… Смотрит он дальше и видит, что лежит тут один растерзанный зверем верблюд, а невдалеке от него валяется еще живой, но только сильно ослабевший, ослик и тяжко вздыхает, и ножонками дрыгает, и губами смокчет.

Герасим оставил безжизненного верблюда валяться, а об ослике подумал: «Этот еще жить может. Он только от жажды затомился, потому что караванщики не знали, где найти воду. Прежде чем мне самому помереть, попробую облегчить страдание этого бедного животного».

Герасим приподнял ослика на ноги, подцепил его под брюхо своим поясом и стал волочь его, и доволок до ключа свежей воды. Тут он обтер ослу мокрой ладонью запекшуюся морду и стал его из рук попаивать, чтобы он сразу не опился.

Ослик ожил и поднялся на ножки.

Герасиму жаль стало его тут бросить, и он повел его К себе, и думал: «Помучусь я еще с ним – окажу ему пользу».

Пошли они вместе назад, а тем временем огромный верблюд уже совсем почти был съеден; и в одной стороне валялся большой лохмот его кожи. Герасим пошел взять эту кожу, чтобы таскать в ней воду, но увидел, что за верблюдом лежит большой желтый лев с гривою – от сытости валяется и хвостом по земле хлопает.

Герасим подумал: «Ну, должно быть, мой конец: наверно, этот лев сейчас вскочит и растерзает и меня, и осленка». А лев их не тронул, и Герасим благополучно унес с собой лохмот верблюжьей кожи, чтобы сделать из нее мешок, в который можно наливать воду.

Набрал тоже Герасим по пути острых сучьев и сделал из них ослику загородочку, у самой своей норки. «Тут ему будет ночью свежо и спокойно», – думал старец, да и не угадал.

Как только на дворе стемнело, вдруг что-то будто с неба упало над пещеркой, и раздался страшный рев и ослиный крик.

Герасим выглянул и видит, что давешний страшный лев потряс первую сытость и пришел съесть его осла, но это ему не удалось: прыгнув с разбега, лев не заметил ограды и воткнул себе в пах острый сук и взревел от невыносимой боли.

Герасим выскочил и начал вынимать из раны зверя острые спицы.

Лев от боли весь трясся и страшно ревел и норовил хватить Герасима за руку, но Герасим его не пугался и все колючки повынул, а потом взял верблюжью кожу, взвалил ее на ослика и погнал к роднику за свежей водою. Там у родника он связал кожу мешком, набрал ее полну воды и пошел опять к своей норе.

Лев во все это время не тронулся с места, потому что раны его страшно болели.

Герасим стал омывать раны льва, а сам подносил к его разинутой пасти воду в пригоршне, и лев лакал ее воспаленным языком с ладони, а Герасиму было не страшно, так что он сам над собой удивлялся.

Повторилось то же на другой день и на третий, стало льву легче, а на четвертый день как пошел Герасим с ослом к роднику, смотрит – приподнялся и лев и тоже вслед за ними поплелся.

Герасим положил льву руку на голову, и так и пошли рядом трое: старик, лев и осленок.

У ключа старец свободной рукою омыл раны льва на вольной воде, и лев совсем освежел, а когда Герасим пошел назад, и лев опять пошел за ним.

Стал старик жить со своими зверями.

У старца выросли тыквы, он начал их сушить и делать из них кувшины, а потом стал относить эти кувшины к источнику, чтобы они годились тем, у кого не во что захватить с собою воды. Так жил Герасим и сам питался, и другим людям по силе своей был полезен. И лев тоже нашел себе службу: когда Герасим в самый зной отдыхал, лев стерег его осла. Жили они так изрядное время, и некому было на них удивляться, но раз увидали эту компанию проходившие караваном путники и рассказали про них в жилых местах по дорогам, и сейчас из разных мест стали приходить любопытные люди: всем хотелось смотреть, как живет бедный старик и с ним ослик и лев, который их не терзает. Все этому стали удивляться и спрашивали у Герасима:

– Открой нам, пожалуйста, какою ты силою это делаешь? Верно, ты не простой человек, а необыкновенный, что при тебе происходит Исаево чудо: лев лежит рядом с осликом.

А Герасим отвечал:

– Нет, я самый обыкновенный человек, и даже, признаюсь вам, что я еще очень глуп: я вот с зверями живу, а с людьми совсем жить не умел – все они на меня обиделись, и я ушел из города в пустыню.

– Чем же ты обидел?

– Хотел разделить между всеми свое богатство, чтобы все были счастливы, а наместо того они все перессорились.

– Зачем же ты их умнее не поровнял?

– Да вот то-то оно и есть, что ровнять-то трудно тех, кои сами не ровняются; я сделал ошибку, когда забрал себе много сначала. Не надо бы мне забирать себе ничего против других лишнего – вот и спокойно было бы.

Люди закивали головами.

– Эге! – сказали, – да это старик-то дурасливый, а между тем все-таки же удивительно, что у него лев осленка караулит и не съест их обоих. Давайте поживем мы с ним несколько дней и посмотрим, как это у них выходит.

Остались с ними три человека.

Герасим их не прогонял, только сказал:

– Вместе жить надо не так, чтобы троим на одного смотреть, а надо всем работать, а то придет несогласие, и я вас тогда забоюсь и уйду.

Три согласились, но на другой же день при них случилась беда: когда они спали, заснул тоже и лев и не слыхал, как проходившие караваном разбойники накинули на ослика петлю и увели его с собою.

Утром люди проснулись и видят: лев спит, а ослика и следа нет. Три и говорят старцу Герасиму:

– Вот ты и в самом деле дождался того, что тебе давно следовало: зверь всегда зверем будет, вставай скорей – твой лев съел наконец твоего осла и, верно, зарыл где-нибудь в песок его кости.

Вылез Герасим из своей меловой норы и видит, что дело похоже на то, как ему трое сказывают. Огорчился старик, но не стал спорить, а взвалил на себя верблюжий мех и пошел за водою.

Идет, тяжко переступает, а смотрит – за ним вдалеке его лев плетется; хвост опустил до земли и головою понурился.

Триста лет после Иисуса Христа жил на Востоке богатый человек, по имени Герасим. У него были свои дома, сады, более тысячи рабов и рабынь и очень много всяких драгоценностей. Герасим думал: «мне ничто не страшно», но когда он один раз сильно заболел и едва не умер, тогда он начал размышлять иначе, потому что увидал, как жизнь человеческая коротка и что болезни нападают отовсюду, а от смерти не спасет никакое богатство, а потому не умнее ли будет заранее так распорядиться богатством, чтобы оно на старости лет не путало, а потом бы из-за него никто не ссорился.

Стал Герасим с разными людьми советоваться: как ему лучше сделать. Одни говорили одно, а другие другое, но все это было Герасиму не по мыслям.

Тогда один христианин сказал ему:

– Ты хорошо сделаешь, если поступишь с своим богатством, как советует Иисус Христос, – ты отпусти своих рабов на волю, а имущество раздай тем, кто страдает от бедности. Когда ты сделаешь так, ты будешь спокоен.

Герасим послушался, – он сделался христианином и роздал все свое богатство бедным, но вскоре увидел, что, кроме тех, которых он наделил, осталось еще много неимущих, которым он уже ничего не мог дать, и эти стали его укорять, что он не умел разделить свое богатство так, чтобы на всех достало.

Герасим огорчился: ему было прискорбно, что одни его бранят, а другие над ним смеются, что он прежде жил достаточно, а теперь, все раздавши, и сам бедствует, и всех наследников обидел, а всех нищих все-таки не поправил.

Стало от этого Герасиму очень смутительно, и чтобы не терпеть досаждений от наследников, Герасим поднялся и ушел из людного места в пустыню. А пустыня была дикая, где не жил ни один человек, а только рыскали звери, да ползали змеи.

Походил Герасим по жаркой пустыне и почувствовал, что здесь ему лучше. Тут хоть глухо и страшно, но зато наследники его не бранят и не проклинают, и никто над ним не смеется и не осуждает его, что он так, а не этак сделал. А он сам спокоен, потому что поступил по слову Христову: «отдай все и иди за Мною», и больше не о чем беспокоиться.

Нашел Герасим норку под меловым камнем, натаскал туда тростника и стал жить здесь.

Жить Герасиму было тихо, а есть и пить нечего. Он с трудом находил кое-какие съедобные коренья, а за водою ходил на ручей. Ключ воды был далеко от пещерки, и пока Герасим напьется да подойдет назад к своей норке, его опять всего опалит; и зверей ему страшно, и силы слабеют, и снова пить хочется. А ближе, возле воды, нет такого места, где бы можно спрятаться. «Ну, – думает раз в большой жар Герасим, – мне этой муки не снесть: вылезешь из моей меловой норки, надо сгореть под солнцем; а здесь без воды я должен умереть от жажды, а ни кувшина, ни тыквы, никакой другой посуды, чтобы носить воду, у меня нет. Что мне делать? Пойду, – думает Герасим, – в последний раз к ключу, напьюсь и умру там».

Триста лет после Иисуса Христа жил на Востоке богатый человек, по имени
Герасим. У него были свои дома, сады, более тысячи рабов и рабынь и очень
много всяких драгоценностей. Герасим думал: "Мне ничто не страшно", -- но
когда он один раз сильно заболел и едва не умер, тогда он начал размышлять
иначе, потому что увидал, как жизнь человеческая коротка и что болезни
нападают отовсюду, а от смерти не спасет никакое богатство, а потому не
умнее ли будет заранее так распорядиться богатством, чтобы оно на старости
лет не путало, а потом бы из-за него никто не ссорился.
Стал Герасим с разными людьми советоваться, как ему лучше сделать. Одни
говорили одно, а другие другое, но все это было Герасиму не по мыслям.
Тогда один христианин сказал ему:
-- Ты хорошо сделаешь, если поступишь со своим богатством, как советует
Иисус Христос: ты отпусти своих рабов на волю, а имущество раздай тем, кто
страдает от бедности. Когда ты сделаешь так, ты будешь спокоен.
Герасим послушался -- он сделался христианином и роздал все свое
богатство бедным, но вскоре увидел, что, кроме тех, которых он наделил,
осталось еще много неимущих, которым он уже ничего не мог дать, и эти стали
его укорять, что он не умел разделить свое богатство так, чтобы на всех
достало.
Герасим огорчился: ему было прискорбно, что одни его бранят, а другие
над ним смеются, что он прежде жил достаточно, а теперь, все раздавши, и сам
бедствует, и всех наследников обидел, а всех нищих все-таки не поправил.
Стало от этого Герасиму очень смутительно, и чтобы не терпеть
досаждений от наследников, Герасим поднялся и ушел из людного места в
пустыню. А пустыня была дикая, где не жил ни один человек, а только рыскали
звери да ползали змеи.

Походил Герасим по жаркой пустыне и почувствовал, что здесь ему лучше.
Тут хоть глухо и страшно, но зато наследники его не бранят и не проклинают и
никто над ним не смеется и не осуждает его, что он так, а не этак сделал. А
он сам спокоен, потому что поступил по слову Христову: "Отдай все и иди за
Мною" , -- и больше не о чем беспокоиться.
Нашел Герасим норку под меловым камнем, натаскал туда тростника и стал
жить здесь.
Жить Герасиму было тихо, а есть и пить нечего. Он с трудом находил
кое-какие съедобные коренья, а за водою ходил на ручей. Ключ воды был далеко
от пещерки, и пока Герасим напьется да подойдет назад к своей норке, его
опять всего опалит; и зверей ему страшно, и силы слабеют, и снова пить
хочется. А ближе, возле воды, нет такого места, где бы можно спрятаться.
"Ну, -- думает раз в большой жар Герасим, -- мне этой муки не снесть:
вылезешь из моей меловой норки, надо сгореть под солнцем; а здесь без воды я
должен умереть от жажды, а ни кувшина, ни тыквы, никакой другой посуды,
чтобы носить воду, у меня нет. Что мне делать? Пойду, -- думает Герасим, --
в последний раз к ключу, напьюсь и умру там".
Пошел Герасим с таким решением к воде и видит на песке следы -- как
будто бы здесь прошел караван на ослах и верблюдах... Смотрит он дальше и
видит, что лежит тут один растерзанный зверем верблюд, а невдалеке от него
валяется еще живой, но только сильно ослабевший, ослик и тяжко вздыхает, и
ножонками дрыгает, и губами смокчет.
Герасим оставил безжизненного верблюда валяться, а об ослике подумал:
"Этот еще жить может. Он только от жажды затомился, потому что караванщики
не знали, где найти воду. Прежде чем мне самому помереть, попробую облегчить
страдание этого бедного животного".
Герасим приподнял ослика на ноги, подцепил его под брюхо своим поясом и
стал волочь его, и доволок до ключа свежей воды. Тут он обтер ослу мокрой
ладонью запекшуюся морду и стал его из рук попаивать, чтобы он сразу не
опился.
Ослик ожил и поднялся на ножки.
Герасиму жаль стало его тут бросить, и он повел его К себе, и думал:
"Помучусь я еще с ним -- окажу ему пользу".
Пошли они вместе назад, а тем временем огромный верблюд уже совсем
почти был съеден; и в одной стороне валялся большой лохмот его кожи. Герасим
пошел взять эту кожу, чтобы таскать в ней воду, но увидел, что за верблюдом
лежит большой желтый лев с гривою -- от сытости валяется и хвостом по земле
хлопает.
Герасим подумал: "Ну, должно быть, мой конец: наверно, этот лев сейчас
вскочит и растерзает и меня, и осленка". А лев их не тронул, и Герасим
благополучно унес с собой лохмот верблюжьей кожи, чтобы сделать из нее
мешок, в который можно наливать воду.

Набрал тоже Герасим по пути острых сучьев и сделал из них ослику
загородочку, у самой своей норки. "Тут ему будет ночью свежо и спокойно", --
думал старец, да и не угадал.
Как только на дворе стемнело, вдруг что-то будто с неба упало над
пещеркой, и раздался страшный рев и ослиный крик.
Герасим выглянул и видит, что давешний страшный лев потряс первую
сытость и пришел съесть его осла, но это ему не удалось: прыгнув с разбега,
лев не заметил ограды и воткнул себе в пах острый сук и взревел от
невыносимой боли.
Герасим выскочил и начал вынимать из раны зверя острые спицы.
Лев от боли весь трясся и страшно ревел и норовил хватить Герасима за
руку, но Герасим его не пугался и все колючки повынул, а потом взял
верблюжью кожу, взвалил ее на ослика и погнал к роднику за свежей водою. Там
у родника он связал кожу мешком, набрал ее полну воды и пошел опять к своей
норе.
Лев во все это время не тронулся с места, потому что раны его страшно
болели.

Герасим стал омывать раны льва, а сам подносил к его разинутой пасти
воду в пригоршне, и лев лакал ее воспаленным языком с ладони, а Герасиму
было не страшно, так что он сам над собой удивлялся.
Повторилось то же на другой день и на третий, стало льву легче, а на
четвертый день как пошел Герасим с ослом к роднику, смотрит -- приподнялся и
лев и тоже вслед за ними поплелся.
Герасим положил льву руку на голову, и так и пошли рядом трое: старик,
лев и осленок.
У ключа старец свободной рукою омыл раны льва на вольной воде, и лев
совсем освежел, а когда Герасим пошел назад, и лев опять пошел за ним.
Стал старик жить со своими зверями.

У старца выросли тыквы, он начал их сушить и делать из них кувшины, а
потом стал относить эти кувшины к источнику, чтобы они годились тем, у кого
не во что захватить с собою воды. Так жил Герасим и сам питался, и другим
людям по силе своей был полезен. И лев тоже нашел себе службу: когда Герасим
в самый зной отдыхал, лев стерег его осла. Жили они так изрядное время, и
некому было на них удивляться, но раз увидали эту компанию проходившие
караваном путники и рассказали про них в жилых местах по дорогам, и сейчас
из разных мест стали приходить любопытные люди: всем хотелось смотреть, как
живет бедный старик и с ним ослик и лев, который их не терзает. Все этому
стали удивляться и спрашивали у Герасима:
-- Открой нам, пожалуйста, какою ты силою это делаешь? Верно, ты не
простой человек, а необыкновенный, что при тебе происходит Исаево чудо: лев
лежит рядом с осликом [ 2] .
А Герасим отвечал:
-- Нет, я самый обыкновенный человек, и даже, признаюсь вам, что я еще
очень глуп: я вот с зверями живу, а с людьми совсем жить не умел -- все они
на меня обиделись, и я ушел из города в пустыню.
-- Чем же ты обидел?
-- Хотел разделить между всеми свое богатство, чтобы все были
счастливы, а наместо того они все перессорились.
-- Зачем же ты их умнее не поровнял?
-- Да вот то-то оно и есть, что ровнять-то трудно тех, кои сами не
ровняются; я сделал ошибку, когда забрал себе много сначала. Не надо бы мне
забирать себе ничего против других лишнего -- вот и спокойно было бы.
Люди закивали головами.
-- Эге! -- сказали, -- да это старик-то дурасливый, а между тем
все-таки же удивительно, что у него лев осленка караулит и не съест их
обоих. Давайте поживем мы с ним несколько дней и посмотрим, как это у них
выходит.
Остались с ними три человека.
Герасим их не прогонял, только сказал:
-- Вместе жить надо не так, чтобы троим на одного смотреть, а надо всем
работать, а то придет несогласие, и я вас тогда забоюсь и уйду.
Три согласились, но на другой же день при них случилась беда: когда они
спали, заснул тоже и лев и не слыхал, как проходившие караваном разбойники
накинули на ослика петлю и увели его с собою.

Утром люди проснулись и видят: лев спит, а ослика и следа нет. Три и
говорят старцу Герасиму:
-- Вот ты и в самом деле дождался того, что тебе давно следовало: зверь
всегда зверем будет, вставай скорей -- твой лев съел наконец твоего осла и,
верно, зарыл где-нибудь в песок его кости.
Вылез Герасим из своей меловой норы и видит, что дело похоже на то, как
ему трое сказывают. Огорчился старик, но не стал спорить, а взвалил на себя
верблюжий мех и пошел за водою.
Идет, тяжко переступает, а смотрит -- за ним вдалеке его лев плетется;
хвост опустил до земли и головою понурился.
"Может быть, он и меня хочет съесть? -- подумал старик. -- Но не все ли
равно мне, как умереть? Поступлю лучше по Божью завету и не стану
рабствовать страху".
И пришел он и опустился к ключу и набрал воды, а когда восклонился --
видит, лев стоит на том самом месте, где всегда становился осел, пока старец
укреплял ему на спину мех с водою.
Герасим положил льву на спину мех с водою и сам на него сел и сказал:
-- Неси, виноватый.

Лев и понес воду и старца, а три пришельца как увидели, что Герасим
едет на льве, еще пуще дивились. Один тут остался, а двое из них сейчас же
побежали в жилое место и возвратились со многими людьми. Всем захотелось
видеть, как свирепый лев таскает на себе мех с водою и дряхлого старца.
Пришли многие и стали говорить Герасиму:
-- Признайся нам: ты или волшебник, или в тебе есть особливая сила,
какой нет в других людях?
-- Нет, -- отвечал Герасим, -- я совсем обыкновенный человек, и сила во
мне такая же, как у вас у всех. Если вы захотите, вы все можете это сделать.
-- А как же этого можно достигнуть?
-- Поступайте со всеми добром да ласкою.
-- Как же с лютым быть ласково? Он погубит.
-- Эко горе какое, а вы об этом не думайте и за себя не бойтесь.
-- Как же можно за себя не бояться?
-- А вот так же, как вы сидите теперь со мной и моего льва не боитеся.
-- Это потому нам здесь смело, что ты сам с нами.
-- Пустяки -- что я от льва за защита?
Ты от зверя средство знаешь и за нас заступишься.
А Герасим опять отвечал:
-- Пустяки вы себе выдумали, что я будто на льва средство знаю. Бог
Свою благость дал мне, чтобы в себе страх победить, -- я зверя обласкал, а
теперь он мне зла и не делает. Спите, не бойтесь.
Все полегли спать вокруг меловой норки Герасима, и лев лег тут же, а
когда утром встали, то увидели, что льва нет на его месте!.. Или его кто
отпугнул, или убил и зарыл труп его ночью.
Все очень смутились, а старец Герасим сказал:
-- Ничего, он верно за делом пошел и вернется.

Разговаривают они так и видят, что в пустыне вдруг закурилась столбом
пыль и в этой пронизанной солнцем пыли веются странные чудища с горбами, с
крыльями: одно поднимается вверх, а другое вниз падает, и все это мечется, и
все это стучит и гремит, и несется прямо к Герасиму, и враз все упало и
повалилося, как кольцом, вокруг всех стоявших; а позади старый лев хвостом
по земле бьет.
Когда осмотрелись, то увидали, что это вереница огромных верблюдов,
которые все друг за друга привязаны, а впереди всех их -- навьюченный
Герасимов ослик.
-- Что это такое сделалось и каким случаем?

А было это вот каким случаем: шел через пустыню купеческий караван; на
него напали разбойники, которые ранее угнали к себе Герасимова ослика.
Разбойники всех купцов перебили, а верблюдов с товарами взяли и поехали
делиться. Ослика же они привязали к самому заднему верблюду. Лев почуял по
ветру, где идет ослик, и бросился догонять разбойников. Он настиг их,
схватил за веревку, которою верблюды были связаны, и пошел скакать" а
верблюды со страха перед ним прыгают и ослика подкидывают Так лев и пригнал
весь караван к старцу, а разбойники все седел свалились, потому что
перепуганные верблюды очень сильно прыгали и невозможно было на них
удержаться. Сам же лев обливался кровью, потому что в плече у него стремила
стрела.
Все люди всплеснули руками и закричали:
-- Ах, старец Герасим! Твой лев имеет удивительный разум!
-- Мой лев имеет плохой разум, -- отвечал, улыбаясь, старец, -- он мне
привел то, что мне вовсе не нужно! На этих верблюдах товары великой цены.
Это огонь! Прошу вас, пусть кто-нибудь сядет на моего осла и отведет этих
испуганных верблюдов на большой путь. Там, я уверен, теперь сидят их
огорченные хозяева. Отдайте им все их богатство и моего осла на придачу, а я
поведу к воде моего льва и там постараюсь вынуть стрелу из его раны.
И половина людей пошли отводить верблюдов, а другие остались с
Герасимом и его львом и видели, как Герасим долго вытягивал и вынул из плеча
зверя зазубренное острие.

Когда же возвратились отводившие караван, то с ними пришел еще один
человек средних лет, в пышном наряде и со многим оружием, и, завидя
Герасима, издали бросился ему в ноги.
-- Знаешь ли, кто я? -- сказал он.
-- Знаю, -- отвечал Герасим, -- ты несчастный бедняк.
-- Я страшный разбойник Амру!
-- Ты мне не страшен.
-- Меня трепещут в городах и в пустыне -- я перебил много людей, я
отнял много богатств, и вдруг твой удивительный лев сразу умчал весь наш
караван.
-- Он зверь, и потому отнимает.
-- Да, но ты нам все возвратил и прислал еще нам своего осла на
придачу... Возьми от меня по крайней мере хоть один шатер и раскинь его, где
хочешь, ближе к воде, для твоего покоя.
-- Не надо, -- отвечал старец.
-- Отчего же? Для чего же ты так горд?
-- Я не горд, но шатер слишком хорош и может возбуждать зависть, а я не
сумею его разделить со всеми без обиды, и увижу опять неровность, и стану
бояться. Тогда лев мой уйдет от меня, а ко мне придет другой жадный зверь и
опять приведет с собой беспокойство, и зависть, и дележ, и упреки. Нет, не
хочу я твоих прохладных шатров, я хочу жить без страха.

1 - См. Евангелие от Матфея 19:21