Кюхельбекер Вильгельм Карлович
Русский поэт, декабрист. Друг А. С. Пушкина. Участник восстания на Сенатской площади (1825). Приговорён к тюремному заключению и вечной ссылке. Оды, послания ("Смерть Байрона", 1824; "Тень Рылеева", 1827), трагедии ("Аргивяне", 1822 - 25, "Прокофий Ляпунов", 1834), романтическая драма "Ижорский" (опубл. 1835, 1841, 1939), поэмы "Вечный жид", опубл. 1878), роман "Последний Колонна" (1832 - 43; опубл. 1937). Критические статьи; "Дневник", написан в заключении (опубл. 1929).
Биография
Кюхельбекер Вильгельм Карлович (1797 - 1846), поэт, прозаик.
Родился 10 июля (21 н.с.) в Петербурге в дворянской семье обрусевших немцев. Детство провел в Эстонии, где семья поселилась после отставки отца.
В 1808 был отдан в частный пансион, а через три года поступил в Царскосельский лицей, где его друзьями стали Пушкин и Дельвиг. С ранних лет проявлял черты вольнолюбия, был членом кружка декабриста Бурцева, глубоко изучал общественные науки, составлял словарь политических терминов, серьезно занимался литературой. Считался одним из признанных лицейских поэтов. Уже в 1815 печатался в журналах "Сын Отечества", "Амфион", принимал активное участие в "Вольном обществе любителей российской словесности", на одном из заседаний которого в 1820 читал стихи, посвящённые ссыльному Пушкину, что послужило поводом для доноса на Кюхельбекера. Чувствуя надвигающуюся опасность, по совету друзей отправляется за границу в качестве секретаря вельможи А. Нарышкина. Побывал в Германии, где посетил Гёте, которому посвятил стихотворение "К Прометею". В Париже читал лекции по русской литературе, имевшие большой успех. Вольнолюбивая направленность этих лекций вызвала недовольство царского посланника, добившегося немедленного возвращения поэта в Россию.
Друзья помогли ему поступить на службу к генералу Ермолову, и он в 1821 отправился на Кавказ, в Тифлисе встретился и подружился с Грибоедовым. Однако уже в мае 1822 Кюхельбекер подал прошение об увольнении и уехал к сестре в имение Закуп Смоленской губернии. Здесь написал несколько лирических стихотворений, закончил трагедию "Аргивяне", сочинил поэму "Кассандра", начал поэму о Грибоедове.
Обстоятельства материального порядка побудили его летом 1823 приехать в Москву. Поэт сблизился с Одоевским, вместе с которым начал издавать альманах "Мнемозина", где печатались Пушкин, Баратынский, Языков. Кюхельбекер писал стихи о восстании в Греции, на смерть Байрона, послания Ермолову, Грибоедову, стихотворение "Участь русских поэтов".
В 1825 поселился в Петербурге, вошёл в круг декабристов, был принят в члены Северного общества. 14 декабря Кюхельбекер, один из немногих "штатских" среди военных, проявлял бурную деятельность: посещал восставшие части, мужественно вёл себя на площади, стрелял в великого князя Михаила Павловича. Когда войска восставших были рассеянны, переодевшись в крестьянское платье, он пытался бежать за границу. Арестованный в Варшаве, был приговорён к смертной казни, впоследствии заменённой длительной каторгой.
После десяти лет одиночного заключения в Динабургской и Свеаборгской крепостях был сослан в Сибирь на поселение. Однако и в крепости, и в ссылке он продолжал заниматься творчеством, создав такие произведения, как поэма "Сирота", трагедии "Прокофий Ляпунов" и "Ижорский", повесть "Последняя Колонна", сказку "Иван, купецкий сын", воспоминания "Тень Рылеева", "Памяти Грибоедова". Некоторые из его произведений Пушкину удалось напечатать под псевдонимом.
После смерти своего великого друга Кюхельбекер потерял и эту возможность.
В ссылке Кюхельбекер женился на дочери почтмейстера Артёмова, неграмотной женщине, которую учил и воспитывал. Вместе с семьей перебирался из одного сибирского местечка в другое и, наконец, уже больной туберкулёзом и слепой, поселился в Тобольске.
О декабристах писали много и по-разному. Одни с холодным сердцем анализировали их социальные программы. Другие с душевным восторгом обращались к анализу их жизненной позиции.
Почему же с таким неослабевающим увлечением учёные и писатели изучают их жизнь? 170 лет назад о них говорила вся просвещённая Россия, о них "переписывались" монархи и правительства, составлялись секретные доклады. Об их жизни - тысячи публикаций, диссертаций, поэм и романов. Одни их ругали, другие ими восхищались.
Пушкин причислял себя к декабристам, с грустью вспоминая в стихотворении "Арион": "Нас было много на челне. . . ".
Судьбы этих людей противоречивы. И, думается, неоднозначно, что было бы с Россией, если бы они победили. В критических ситуациях (арест, допрос, камера, ссылка, каторга) они вели себя по-разному.
Меня заинтересовала судьба одного из этих людей - поэта-декабриста Вильгельма Карловича Кюхельбекера. Его жизненный путь был тернист и труден. Особенно трагична судьба его произведений.
Исследователь жизни и творчества В. К. Кюхельбекера Юрий Николаевич Тынянов писал:"Поэтическая судьба Кюхельбекера - это, быть может, наиболее яркий пример уничтожения поэта, которое произвело самодержавие". Поэту было 28 лет, когда он, волей самодержавия, был вычеркнут из литературной жизни России: после 1825 года имя Кюхельбекера совершенно исчезло со страниц журналов; безымянные или подписанные псевдонимами, его произведения появлялись редко. Он умер в безвестности и нищете, после него осталось огромное количество тетрадей с неопубликованными стихотворениями, поэмами, драмами, повестями. Перед смертью, Кюхельбекер отправил В. А. Жуковскому гордое и скорбное письмо: "Говорю с поэтом, и сверх того полуумирающий приобретает право говорить без больших церемоний: я чувствую, знаю, я убеждён совершенно, точно так же, как убеждён в своём существовании, что Россия не десятками может противопоставить европейцам писателей, равных мне по воображению, по творческой силе, по учёности и разнообразии сочинений. Простите мне, добрейший мой наставник и первый руководитель на поприще поэзии, эту мою гордую выходку! Но, право, сердце кровью заливается, если подумаешь, что всё, мною созданное, вместе со мной погибнет, как звук пустой, как ничтожный отголосок!" (1).
На протяжении почти столетия после его смерти крупнейшие произведения поэта не были опубликованы; за эти годы многочисленные исследования литературоведов - пушкинистов вывели на свет огромное количество острот и пародий, карикатур и нелепых случаев, связанных с именем Кюхельбекера (2, 3). Поэт был заранее уничтожен в глазах своих возможных читателей, которые ещё не знали и не читали его произведений. Только в 1930-е годы, трудами русского писателя Ю. Н. Тынянова (1894-1943), поэт был впервые воскрешён. Его известный роман "Кюхля" увидел свет в 1925 году.
Referatyk.com›biografii/13866-diplomnaya_rabota:_…
Задача данной статьи - выяснить, как заложен уход из жизни от туберкулёза поэта-декабриста ВИЛЬГЕЛЬМА КЮХЕЛЬБЕКЕРА в его код ПОЛНОГО ИМЕНИ.
Смотреть предварительно "Логикология - о судьбе человека"
Рассмотрим таблицы кода ПОЛНОГО ИМЕНИ. \Если на Вашем экране будет смещение цифр и букв, приведите в соответствие масштаб изображения\.
11 42 64 70 82 111 113 119 130 136 153 156 166 178 207 211 217 229 258 271 282 283 300 312 327 330 340 364
К Ю Х Е Л Ь Б Е К Е Р В И Л Ь Г Е Л Ь М К А Р Л О В И Ч
364 353 322 300 294 282 253 251 245 234 228 211 208 198 186 157 153 147 135 106 93 82 81 64 52 37 34 24
3 13 25 54 58 64 76 105 118 129 130 147 159 174 177 187 211 222 253 275 281 293 322 324 330 341 347 364
В И Л Ь Г Е Л Ь М К А Р Л О В И Ч К Ю Х Е Л Ь Б Е К Е Р
364 361 351 339 310 306 300 288 259 246 235 234 217 205 190 187 177 153 142 111 89 83 71 42 40 34 23 17
КЮХЕЛЬБЕКЕР ВИЛЬГЕЛЬМ КАРЛОВИЧ = 153-ОТ ОТЁКА ЛЁГКИХ + 211-\ 63-ГИБЕЛЬ + 148-ЗАВЕРШЕНИЕ ЖИЗНИ \.
118 = ВИЛЬГЕЛЬМ, ЗАБОЛЕВАНИЕ ТУ(беркулёзом), ОТЁК ЛЁГКИХ.
93 = КАРЛОВИЧ, ЧАХОТКА.
153 = КЮХЕЛЬБЕКЕР, БАЦИЛЛА КОХА + УГАС, (гиб)ЕЛЬ ОТ ОТЁКА ЛЁ(гких).
364 = 187-\ 28-(туберку)ЛЁЗ + 159-ОТРАВЛЕНИЕ КРОВИ \ + 177-(пало)ЧКОЙ КОХА ЗАГУБЛЕН.
Проверим дешифровку таблицей:
12 19 28 43 62 79 80 83 95 101 115 125 131 142*159*174**177**187**
(туберку)Л Ё З + О Т Р А В Л Е Н И Е К Р О В И
364 352 345 336 321 302 285 284 281 269 263 249 239 233 222*205**190**187**
211**222**237 247 258*273 295 296 305 306*310**330*332 344 350 364
(пало)Ч К О Й К О Х А + З А Г У Б Л Е Н
177**153**142*127 117 106* 91 69 68 59 58** 54* 34* 32 20 14
Таблицы содержат по 2 цепочки из 6-ти идущих последовательно друг за другом цифр: 159-174-177-187-211-222 142-153-177-187-190-205
А также по 6 совпадающих столбцов: 174**\\205** 177**\\190** 187**\\187** 211**\\177** 222**\\153** 58**\\310**
В дешифровках:
(палочка)КОХ(а) + ГИБЕЛЬ + БОЛЬНОЙ ЛЁГОЧНЫМ ТУ(беркулёзом) = 264.
ЗАРАЖЕНИЕ ТУБЕРК(улёзом) + КОНЧ(ина) + (гиб)ЕЛЬ ОТ ОТЁКА ЛЁ(гких) = 264
Мы также увидим по 6 совпадающих столбцов.
В дешифровке: (за)БОЛЕ(вание) ЛЁГ(ких) + (гиб)ЕЛЬ ЯДАМИ + (гибе)ЛЬНОЕ ОТРАВЛЕНИЕ ЛЁ(гких) = 364
7 совпадающих столбцов.
Рассмотрим дешифровку с 10-тью совпадающими столбцами:
(бактерии отра)ВИЛИ ЛЁГ(кие) + (гиб)ЕЛЬ БОЛЬНОГО + (гиб)ЕЛЬ ОТ ОТЁКА ЛЁ(гких) = 364.
3** 13** 25** 35 47 54* 58** 64** 76** 105** 107 122 134 163 177*192 196 211*
(бактерии отра)В И Л И Л Ё Г(кие) + (гиб)Е Л Ь Б О Л Ь Н О Г О +
364**361**351**339* 329 317 310** 306**300**288** 259*257 242 230 201 187*172 168
217**229**258** 273 292 307 326 333 344 345 357 364
(гиб)Е Л Ь О Т О Т Ё К А Л Ё(гких)
153**147**135** 106* 91 72 57 38 31 20 19 7
Таблицы содержат по 2 цепочки из 5-ти идущих последовательно друг за другом цифр: 54-58-64-76-105 259-288-300-306-310
По 3 цепочки из 4-ёх идущих последовательно друг за другом цифр: 211-217-229-258 106-135-147-153 339-351-361-364
И по 1-й цепочке из 3-ёх идущих последовательно друг за другом цифр: 3-13-25
А также по 10 совпадающих столбцов: 3**\\364** 13**\\361** 25**\\351** 58**\\310** 64**\\306** 76**\\300** 105**\\288** 217**\\153** 229**\\147** 258**\\135**
Код ДНЯ СМЕРТИ: 128-ОДИННАДЦАТОЕ + 66-АВГУСТА = 194 = 20-(ух)ОД (из жизни) + 174-ИНТОКСИКАЦИЯ.
15** 20** 30** 44** 58 59 64 87* 88 107*122 128* 129**132 136 156 174*193 194
О Д И Н Н А Д Ц А Т О Е А В Г У С Т А
194**179**174**164**150*136 135 130 107*106 87* 72 66** 65* 62 58 38 20* 1
15** 20** 30** 44** 63 78 89 107*117 128*129**152 162 194
(ух)О Д + И Н Т О К С И К А Ц И Я
194**179** 174**164**150*131 116 105 87* 77 66** 65* 42 32
Таблицы содержат по 1 цепочке из 5-ти идущих последовательно друг за другом цифр: 150-164-174-179-194
И по 1 цепочке из 4-ёх идущих последовательно друг за другом цифр: 15-20-30-44
А также по 5 совпадающих столбцов: 15**\\194** 20**\\179** 30**\\174** 44**\\164** 129**\\66**
Дешифровки: (ух)ОД + ИНТОКСИКА(ция) ВЕДЁТ К ГИ(бели) = 194
И (ух)ОД + ИНТОКСИКА(ция) + В Л(ёгких палочк)А КОХА = 194
Код числа полных ЛЕТ ЖИЗНИ: 76-СОРОК + 94-ДЕВЯТЬ = 170 = ЖИЗНЬ ОКОНЧЕНА.
364 = 170-СОРОК ДЕВЯТЬ + 194-МИКОБАКТЕРИИ В ЛЁГКИХ, ОДИННАДЦАТОЕ АВГУСТА.
Думается, что универсальной дешифровкой при туберкулёзе лёгких будет такая:
170 = СОРОК ДЕВЯТЬ = С(мерть) ОР(ганизма) +(б)АКТЕ(рии) В (лёгких) + Я(д) + (смер)ТЬ.
Проверим дешифровку таблицами:
18** 33** 50** 65 76 81*87** 90**122**141**170**
С О Р О К Д Е В Я Т Ь
170**152**137**120*105 94 89** 83** 80** 48** 29**
18** 33** 50** 51 62 81* 87** 90** 122** 141**170**
С(мерть) О Р(ганизма) + (б)А К Т Е(рии) В (лёгких) + Я(д) + (смер)Т Ь
170** 152**137** 120*119 108 89** 83** 80** 48** 29**
Таблицы содержат по 1 цепочке из 6-ти идущих последовательно друг за другом цифр: 81-87-90-122-141-170
По 1 цепочке из 5-ти идущих последовательно друг за другом цифр: 29-48-80-83-89
По 1 цепочке из 4-ёх идущих последовательно друг за другом цифр: 120-137-152-170
И по 1 цепочке из 3-ёх идущих последовательно друг за другом цифр: 18-33-50
А также по 8 совпадающих столбцов:
18**\\170** 33**\\150** 50**\\137** 87**\\89** 90**\\83** 122**\\80** 141**\\48** 170**\\29**
Из цифр, относящихся к предложению СОРОК ДЕВЯТЬ, мы видим только две, идущие друг за другом.
Смотрим нижнюю таблицу кода ПОЛНОГО ИМЕНИ:
76 = (соро)К ДЕВЯТ(ь); 105 = (соро)К ДЕВЯТЬ.
105 = (соро)К ДЕВЯТЬ
______________________________________________
288 = ГИБЕЛЬ + ИНТОКСИКАЦИЯ ОРГАН(изма)
288 - 105 = 183 = СМЕРТЬ ПРИШЛА, где СМЕРТЬ ПРИШ(ла) = 170 = СОРОК ДЕВЯТЬ.
21 июня 1797 родился Вильгельм Кюхельбекер, поэт, писатель, лицеист пушкинского выпуска, декабрист.
Личное дело
Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1797 - 1846) родился в дворянской семье в Санкт-Петербурге. Его отец, саксонский дворянин Карл Кюхельбекер имел чин статского советника и в 1781 - 1789 годах занимал должность городского головы в Павловске. Детство Вильгельма прошло в отцовском имении в Авенорме (ныне поселок Авинурме на юго-западе Эстонии). В одиннадцать лет он поступил в частный пансион Бринкмана в городе Верро (современный Выру) и окончил его с серебряной медалью.
В 1811 году, когда Вильгельму Кюхельбекеру было четырнадцать, он по рекомендации своего родственника военного министра Барклая-де-Толли был принят в только что открытый Царскосельский лицей. Ближайшими его друзьями в лицее стали Антон Дельвиг и Александр Пушкин. Кюхельбекер увлекался литературным творчеством, первым из лицеистов опубликовал свои стихи в журнале.
Окончив лицей с серебряной медалью, Вильгельм Кюхельбекер поступил на службу. Служил в Главном архиве иностранной коллегии и одновременно преподавал русский и латинский языки в Благородном пансионе при Главном педагогическом институте и продолжал литературную деятельность.
Уже тогда Кюхельбекер разделял либеральные идеи, сблизился с некоторыми из будущих декабристов, вступив в масонскую ложу «Избранный Михаил» и в Вольное общество любителей российской словесности. В 1820 году привлек к себе неодобрительное внимание властей, опубликовав стихотворение «Поэты» - отклик на ссылку Пушкина.
В сентябре 1820 года Кюхельбекер выехал за границу в качестве секретаря обер-камергера Александра Нарышкина. Побывал в Италии, Германии и Франции. Встречался с Новалисом и Гете. В апреле - мае 1821 года читал лекции о русском языке и литературе в парижском антимонархическом обществе «Атенеум». Лекции были прерваны по требованию российского посольства, а Кюхельбекеру рекомендовали вернуться на родину.
С осени 1821 года Вильгельм Кюхельбекер служил на Кавказе чиновником особых поручений при генерале Алексее Ермолове. Там он сдружился с Александром Грибоедовым. Затем поселился в Москве, где вместе с Одоевским издавал альманах «Мнемозина», где печатались Пушкин, Баратынский, Вяземский, Языков, Шевырев.
В 1825 году переехал в Петербург. Был принят в члены Северного общества декабристов. Участвовал в восстании на Сенатской площади, где пытался стрелять в великого князя Михаила Павловича и генерала А. Л. Воинова, но пистолет Кюхельбекера оба раза дал осечку. После того, как войска восставших были рассеяны пушечными выстрелами, безуспешно пытался поднять в штыковую атаку солдат Гвардейского флотского экипажа.
Кюхельбекеру удалось скрыться с Сенатской площади. Переодевшись, он сумел добраться до Варшавы, но там был узнан, схвачен и доставлен в Петропавловскую крепость. Следствие пришло к заключению, что он «принадлежал к тайному обществу с знанием цели; лично действовал в мятеже с пролитием крови». Кюхельбекер оказался среди «осужденных по 1-му разряду», то есть был приговорен к смертной казни, замененной сначала 20, а потом 15 годами каторжных работ в Сибири с последующим вечным поселением.
Но на каторгу Кюхельбекер отправлен не был. В течение десяти лет он содержался в заключении в различных тюрьмах и крепостях: Кексгольме, Шлиссельбурге, Динабурге (Даугавпилсе), Ревеле и Свеаборге. 15 октября 1827 года, когда Кюхельбекера перевозили в Динабургскую крепость, на станции Залазы он случайно встретился с Пушкиным.
В 1835 году Вильгельм Кюхельбекер был отправлен на поселение в Баргузин Иркутской губернии, где уже жил его брат Михаил, тоже осужденный декабрист. Михаил открыл в Баргузине бесплатную школу. В 1837 году Вильгельм Кюхельбекер женился на дочери баргузинского почтмейстера Дросиде Артеновой. В 1840 году был переведен в Акшинскую крепость. Давал частные уроки, продолжал заниматься литературной деятельностью, безуспешно хлопотал о разрешении публиковать свои сочинения. В марте 1845 года тяжело больной Кюхельбекер переехал в Курган, на следующий год ему разрешили отправиться для лечения в Тобольск. Но прожил он в Тобольске менее года. Умер Вильгельм Кюхельбекер 11 (23) августа 1846 года.
Чем знаменит
Имя Вильгельма Кюхельбекера прочно связано для нас с Александром Пушкиным. Их дружба, начавшись в лицейских стенах, продолжалась до конца жизни Пушкина, несмотря на разделявшее их расстояние. Кюхельбекер был одним из самых близких друзей Пушкина в лицее, хотя часто становился объектом его насмешек и колких эпиграмм. Одна из них в 1818 году стала даже причиной для дуэли между Кюхельбекером и Пушкиным (Кюхельбекер выстрелил мимо, Пушкин стрелять не стал). Предполагают, что некоторыми чертами Кюхельбекера Пушкин наделил Владимира Ленского.
Когда Кюхельбекер находился в заключении, он смог несколько раз передать Пушкину свои сочинения, и тот содействовал их публикации. В 1835 году Пушкину, лично просившему Николая I за Кюхельбекера, удалось издать первые две части его мистерии «Ижорский». Сохранились два письма, нелегально переданных Кюхельбекером Пушкину из Динабургской крепости, и несколько писем, отправленных из Забайкалья. Пушкин в годы пребывания Кюхельбекера в крепостном заключении посылал ему через родственников свои сочинения и книги по русской истории.
О чем надо знать
В лицейские годы Вильгельм Кюхельбекер публиковал свои стихотворения в журналах «Амфион» и «Сын Отечества». В начале 1820-х Кюхельбекер сблизился с поэтами-архаистами, в первую очередь с Грибоедовым, и выступил в защиту высоких жанров: героической поэмы, оды, трагедии, где использовался торжественный слог. Свои взгляды он выразил в статье «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие», опубликованной в альманахе «Мнемозина». Гражданские традиции русского классицизма сочетались в его творчестве с духом романтизма. В качестве героев од Кюхельбекера выступали пылкие вольнодумцы, борцы за свободу, враги тирании. Дружба воспевалась как союз людей, посвятивших себя идеалам свободы, братства и справедливости.
В заключении Вильгельм Кюхельбекер начал романтическую повесть «Последний Колонна», поэму «Агасвер» («Вечный жид»). В ссылке он писал стихи, поэмы («Давид», «Юрий и Ксения», «Сирота», «Семь спящих отроков», «Заровавель»), драматические произведения (мистерию «Ижорский», трагедию «Прокофий Ляпунов», драматическую сказку «Иван, купецкий сын»), переводил драмы Шекспира. Язык его произведений стал более простым и естественным, близким к разговорному, во многих из них уделялось внимание повседневной жизни простых людей.
Поэма «Агасвер», которую исследователи иногда называют важнейшей в творчестве Кюхельбекера, повествовала о ключевых моментах истории христианства и была насыщена эсхатологическими мотивами. Неоконченная драма «Архилох» в образе древнегреческого поэта, возможно, отражает судьбу и внутреннюю жизнь самого Кюхельбекера. Мистерия «Ижорский» подводит итог размышлениям Кюхельбекера о романтическом герое, мятежные порывы которого сменяются охлаждением и скукой.
Лишь малая часть произведений Кюхельбекера была напечатана при его жизни. Многие из них увидели свет лишь в 1930-е годы, когда их обнаружил и издал .
Прямая речь
Краток, но мирен и тих младенческий, сладостный возраст!
Но - ах, не знает цены дням безмятежным дитя.
Юноша в буре страстей, а муж, сражаяся с буйством,
По невозвратном грустят в тяжкой и тщетной тоске.
Так из объятий друзей вырывается странник; но вскоре
Вздрогнет, настижен грозой, взглянет в унылую даль:
Ищет - бедный! - любви, напрасно хижины ищет;
Он одинок - и дождь хлещет навстречу ему,
Ветер свистит, гремят и рокочут сердитые громы,
И, осветя темноту, молния тучи сечет!
В. Кюхельбекер «Возраст счастия»
О сонм глупцов бездушных и счастливых!
Вам нестерпим кровавый блеск венца.
Который на чело певца
Кладет рука камен, столь поздно справедливых!
Так радуйся ж, презренная толпа,
Читай былых и наших дней скрыжали:
Пророков гонит черная судьба;
Их стерегут свирепые печали;
Они влачат по мукам дни свои,
И в их сердца впиваются змии.
Ах, сколько вижу я неконченных созданий,
Манивших душу прелестью надежд,
Залогов горестных за пламень дарований,
Миров, разрушенных злодействами невежд!
Того в пути безумие схватило
(Счастливец! от тебя оно сокрыло
Картину их постыдных дел;
Так! я готов сказать: завиден твой удел!),
Томит другого дикое изгнанье;
Мрут с голоду Камоенс и Костров;
Ш<ихматова> бесчестит осмеянье.
Клеймит безумный лепет остряков, -
Но будет жить в веках певец Петров!
Потомство вспомнит их бессмертную обиду
И призовет на прах их Немезиду!
В. Кюхельбекер «Участь поэтов» (1823)
Итак, товарищ вдохновенный,
И ты! - а я на прах священный
Слезы не пролил ни одной:
С привычки к горю и страданьям
Все высохли в груди больной.
Но образ твой моим мечтаньям
В ночах бессонных предстоит,
Но я тяжелой скорбью сыт,
Но, мрачный, близ жены, мне милой,
И думать о любви забыл...
/Там/ мысли, над твоей могилой!
Смолк шорох благозвучных крыл
Твоих волшебных песнопений,
На небо отлетел твой гений;
А визги желтой клеветы
Глупцов, которые марали,
Как был ты жив, твои черты,
И ныне, в час святой печали,
Бездушные, не замолчали!
Гордись! Ей-богу, стыд и срам
Их подлая любовь! - Пусть жалят!
Тот пуст и гнил, кого все хвалят;
За зависть дорого я дам.
Гордись! Никто тебе не равен,
Никто из сверстников-певцов:
Не смеркнешь ты во мгле веков, -
В веках тебе клеврет Державин.
В. Кюхельбекер «Тени Пушкина» (24 мая 1837)
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты...
Опомнимся - но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
А. С. Пушкин 1825
За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно -
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно.
А. С. Пушкин 1819
Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг -
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
А. С. Пушкин 1825
«Кюхельбекер Вильгельм способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, оттого мало в вещах его порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен с некоторою осторожностью, усерден, склонен ко всегдашнему упражнению, избирает себе предметы важные, героические и чрезвычайные; но гневен, вспыльчив и легкомыслен; не плавно выражается и странен в обращении. Во всех словах и поступках, особенно в сочинениях его, приметны напряжение и высокопарность, часто без приличия. Неуместное внимание происходит, может быть, от глухоты на одно ухо. Раздраженность нервов его требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинением».
Характеристика, данная Вильгельму Кюхельбекеру надзирателем по учебной и нравственной части Царскосельского лицея Мартыном Пилецким.
«Он принадлежал к числу самых плодовитых наших (лицейских) стихотворцев, и хотя в стихах его было всегда странное направление и отчасти странный даже язык, но при всем том, как поэт, он едва ли стоял не выше Дельвига и должен был занять место непосредственно за Пушкиным».
Лицеист Модест Корф о Кюхельбекере.
«Здесь нет собственно того, что в других городах называется населением. В Риме живут одни почти приезжие иностранцы. Они, подобно перелетным птицам, поклоняются его развалинам, потом покидают его, чтоб уступить место свое новым пришельцам. Между жителями сего города почти нет ни одного, в котором бы текла кровь, не говорю уже древних квиритов, но даже и единоплеменников Кановы и Метастазио. Точно так в окаменелом дубе почти нет древесных частиц; он весь составлен из стихий чуждых, нанесенных тем ветром, тою бурею, которые исторгли из земли исполина лесов, а потом развеяли прах его. Здесь странное смешение людей всех народов и всех земель: уроженец квебекский нанимает дом возле богатого мандарина из Кантона. Русский торговец живет возле японского ученого, негр из Гаити дышит одним воздухом с своим африканским единомышленником. Здесь говорят всеми языками, кроме италиянского, но читают почти исключительно италиянские и латинские книги. Весь день для меня здесь проходит в ученых упражнениях. Меня в особенности чрезвычайно занимают памятники римской живописи; к несчастию, они почти все более или менее потерпели от руки времени. Альфреско все без исключения погибли. Я до сей поры не могу понять, как художник, влюбленный в свое искусство, мог обречь свои произведения на неминуемую смерть, соглашаясь писать на глине. Если бы не немецкие и английские граверы, мы не имели бы и понятия о лучших произведениях кисти Рафаэля и Михель-Анжело. Храм Святого Петра хотя и в развалинах, однако же еще живо напоминает воображению свое прежнее величие. Я смотрел на него и днем, при полном блеске солнечных лучей, и ночью, при тихом лунном сиянии. Признаюсь, что днем сей пышный и тлеющий памятник зодчества делал на меня болезненное впечатление: мне казалось, что нетленная, всегда торжествующая природа как будто издевается над ничтожным великолепием человеческим. Но ночью я был утешен: тишина великого храма, огромные размеры его, изглаженные следы истребления - меня возвысили; все здание мне явилось преображенным. Так, думал я, и род человеческий в ту ночь, которая настанет после его дня, явится преображенным; все его несчастия, все мнимые разрушения утонут в гармонии целого».
Из «Европейских писем» Вильгельма Кюхельбекера
«На следующей станции нашел я Шиллерова «Духовидца», но едва успел прочитать я первые страницы, как вдруг подъехали четыре тройки с фельдъегерем. "Вероятно, поляки? " — сказал я хозяйке. "Да, — отвечала она, — их нынче отвозят назад". Я вышел взглянуть на них. Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошёл высокий, бледный и худой молодой человек с черною бородою, в фризовой шинели... , Увидев меня, он с живостию на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга — и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством — я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали. Я поехал в свою сторону. На следующей станции узнал я, что их везут из Шлиссельбурга — но куда же?»
Дневниковая запись А. С. Пушкина.
«Двенадцать лет, любезный друг, я не писал к тебе... Не знаю, как на тебя подействуют эти строки: они писаны рукою, когда-то тебе знакомою; рукою этою водит сердце, которое тебя всегда любило; но двенадцать лет не шутка. Впрочем, мой долг прежде всех лицейских товарищей вспомнить о тебе в минуту, когда считаю себя свободным писать к вам; долг, потому что и ты же более всех прочих помнил о вашем затворнике. Книги, которые время от времени пересылал ты ко мне, во всех отношениях мне драгоценны: раз, они служили мне доказательством, что ты не совсем еще забыл меня, а во-вторых, приносили мне в моем уединении большое удовольствие. Сверх того, мне особенно приятно было, что именно ты, поэт, более наших прозаиков заботишься обо мне: это служило мне вместо явного опровержения всего того, что господа люди хладнокровные, и рассудительные обыкновенно взводят на грешных служителей стиха и рифмы. У них поэт и человек недельный одно и то же; а вот же Пушкин оказался другом гораздо более дельным, чем все они вместе. Верь, Александр Сергеевич, что умею ценить и чувствовать все благородство твоего поведения: не хвалю тебя и даже не благодарю, потому что должен был ожидать от тебя всего прекрасного; но клянусь, от всей души радуюсь, что так случилось. - Мое заточение кончилось: я на свободе, т. е. хожу без няньки и сплю не под замком. - Вероятно, полюбопытствуешь узнать кое-что о Забайкальском крае или Даурской Украине - как в сказках и песнях называют ту часть Сибири, в которой теперь живу. На первый случай мало могу тебе сообщить удовлетворительного, а еще менее утешительного. Во-первых, в этой Украине холодно, очень холодно; во-вторых, нравы и обычаи довольно прозаические: без преданий, без резких черт, без оригинальной физиономии. - Буряты мне нравятся гораздо менее кавказских горцев: рожи их безобразны, но не на гофманновскую стать, а на стать нашей любезной отечественной литературы, - плоски и безжизненны. Тунгусов я встречал мало: но в них что-то есть; звериное начало (le principe animal) в них сильно развито, и, как человек-зверь, тунгус в моих глазах гораздо привлекательнее расчетливого, благоразумного бурята. - Русские (жаль, друг Александр, - а должно же сказать правду), русские здесь почти те же буряты, только без бурятской честности, без бурятского трудолюбия. Отличительный порок их пьянство: здесь пьют все, мужчины, женщины, старики, девушки; женщины почти более мужчин. Здешний язык богат идиотизмами, но о них в другой раз. - Мимоходом только замечу, что простолюдины употребляют здесь пропасть книжных слов, особенно часто: почто, но, однако; далее, - облачусь вместо оденусь, ограда вместо двор etc. - Метисы бывают иногда очень хороши: веришь ли? Я заметил дорогою несколько лиц истинно греческих очерков; но что гадко: у них, как у бурят, мало бороды, и потому под старость даже лучшие бывают похожи на старых евнухов или самых безобразных бабушек. Между русскими, здешними уроженцами, довольно белокурых, - но у всех почти скулы выдаются, что придает их лицам что-то калмыцкое. - Горы Саянские или, как их здесь называют, Яблонный хребет, меньше Кавказских, но, кажется, выше Уральских, - и довольно живописны. О Байкале ни слова: я видел его под ледяною бронею. Зато, друг, здешнее небо бесподобно: какая ясность! Что за звезды! - Вот для почину! Если пожелаешь письма поскладнее, отвечай. - Обнимаю тебя».
Письмо Вильгельма Кюхельбекера Пушкину из Баргузина 12 февраля 1836 года.
Шесть фактов о Вильгельме Кюхельбекере
- Кюхельбекер вспоминал: «…первыми моими наставниками в русской словесности были - моя кормилица Марина да няньки мои - Кирилловна и Татьяна».
- В Благородном пансионе учениками Кюхельбекера были младший брат Пушкина Лев и будущий знаменитый композитор Михаил Глинка.
- Предполагают, что упоминание тунгуса в пушкинском «Памятнике» появилось не без влияния полученного незадолго до написания стихотворения письма из Баргузина от Кюхельбекера, где описывались тунгусы.
- В незаконченном произведении Кюхельбекера «Русский декамерон 1831 года» рассказывается, как герои из-за эпидемии холеры покидают Москву и живут в деревне, где, подобно героям Боккаччо, развлекают друг друга рассказами.
- Фамилия Кюхельбекера неоднократно использовалась для комического обыгрывания. Лицеистами была создана поэма «Бехелькюкериада», а Ермолов, намекая на славянофильские идеи Кюхельбекера заменял его фамилию переводом - «Хлебопекарь».
- В Кургане по адресу улица Куйбышева, дом 19 находится музей Вильгельма Кюхельбекера.
Материалы о Вильгельме Кюхельбекере
20.06.201721 июня исполняется 220 лет со дня рождения Вильгельма Карловича Кюхельбекера. В истории русской литературы он так и остался нелепым долговязым Кюхлей, героем бесчисленных анекдотов и эпиграмм, великим неудачником. Как-то не сразу вспоминается, что этот человек был другом Грибоедова, Рылеева и Пущина. «Мой брат родной по музе, по судьбам», - назвал его Пушкин.
Семья Кюхельбекеров никогда не была особенно знатной и богатой, хотя и имела некоторые шансы разбогатеть и оказаться в числе «взысканных счастьем». Карл-Генрих фон Кюхельбекер, переселился в Россию из Саксонии в 1722 г, а до того учился праву в Лейпцигском университете одновременно с Гете и Радищевым, знал толк в горном деле, был, судя по всему, толковым и умелым аграрием. Он управлял Каменным островом, принадлежащим великому князю Павлу Петровичу, а позже – его имением Павловском.
В семье росло 4 ребенка, у Вили, родившегося 21 июня 1797 года, был младший брат Миша и старшие сестры – Юлия и Юстина (Устинья). Жена Карла-Генриха, Юстиния Яковлевна, нянчила маленького князя Михаила Павловича – родившегося, когда Виленьке не исполнилось и года. Их судьбы ещё скрестятся.
Лицеист Кюхля
По домашней легенде, император Павел весьма благоволил к Кюхельбекерам, честному и знающему директору Павловска прочили императорский фавор. Но в результате заговора жизнь императора оборвалась – и верный Карл-Генрих предпочёл оставить Петербург, а вскоре умер от чахотки. Благодаря хлопотам влиятельной родни, сирота Вильгельм, начинающий поэт и явный гуманитарий, попал в Лицей (от семейства можно было определить лишь одного ребенка). Брата его Михаила определили в военно-морскую службу.
Вильгельм Кюхельбекер, 1820-е. И. Матюшин. Гравюра с неизвестного оригинала. Фото: ru.wikipedia.org
Бог весть, как сложилась бы судьба юного Кюхельбекера, если бы в 1811 году он не вошел в число 30 мальчиков, ставших первыми лицеистами. Инспектор Лицея Мартын Пилецкий дал Кюхле следующую характеристику: «Кюхельбекер Вильгельм, лютеранского вероисповедания, 15 лет. Способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, от того в вещах его мало порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен, с некоторою осторожностью, усерден, склонен ко всегдашнему упражнению, избирает себе предметы важные, плавно выражается и странен в обращении».
Жизнь Кюхельбекера в Лицее была несладкой: ещё в детстве он почти полностью оглох на одно ухо – и товарищи, особенно Саша Пушкин, жестоко изводили его своими издёвками, впрочем, Кюхля, вообще-то вспыльчивый, легко остывал и прощал друзей. Детское приятельство с Пушкиным позже перешло в обожание: Кюхельбекер был одним из тех, кто сразу и бесповоротно распознал гениальность в насмешливом и невыносимом подростке.
Кстати, в Лицее Кюхельбекера считали недурным поэтом – и песню в честь Лицея, сложенную на стихи Кюхли, потом распевало несколько поколений лицеистов. Вильгельм закончил Лицей с серебряной медалью и отличным аттестатом (в отличие от Пушкина, по успеваемости шедшего 26-м из 29 учеников), в сущности, у него были все шансы сделать недурную карьеру. Брат его, Михаил Карлович, младший на год, моряк Гвардейского морского экипажа, ходил в полярную экспедицию под началом Лазарева, его отмечал И. Ф. Крузенштерн. Сестра Юстиния вышла замуж за Гр. А. Глинку, воспитателя великих князей Николая и Михаила Павловичей, а сестра Юлия состояла классной дамой в Екатерининском институте.
Из Парижа на Кавказ
Молодой Вильгельм был зачислен вместе с Пушкиным в Коллегию иностранных дел, а попутно преподавал русский и латинский языки в Благородном пансионе при Главном Педагогическом институте.
Ученики, среди которых были Миша Глинка и Лёвушка Пушкин, очень любили своего чудака-учителя за открытый характер и постоянное благородное горение. Увы, в 1820 году Пушкин был отправлен в Южную ссылку, а пылкий Вильгельм разразился длиннейшим и весьма тяжеловесным стихотворением «Поэты». Там он запальчиво заявлял, что «сычи орлов повсюду гнали» – и, чтобы уж окончательно стало понятно, что за орёл имеется в виду, выразился предельно ясно:
И ты — наш юный Корифей,-
Певец любви, певец Руслана!
Что для тебя шипенье змей,
Что крик и Филина и Врана?-
Лети и вырвись из тумана,
Из тьмы завистливых времен .
Всё это было прекрасно в качестве подвига дружбы, но недопустимо для воспитателя юношества. Как-то скандал замяли, но работу Кюхельбекер потерял. Друзья пришли ему на помощь.
Обер-камергер А. Л. Нарышкин отправлялся в заграничное путешествие и нуждался в секретаре, владевшем тремя языками. Обратились было к Дельвигу, но тот отказался, отрекомендовав Кюхлю, полиглота, умницу и серебряного медалиста. Нарышкин был знаком с родителями Вильгельма, и 8 сентября 1820 г. Кюхельбекер покинул Россию.
В пути он много работал над путевыми заметками, знакомился со знаменитыми литераторами по примеру «русского путешественника» Карамзина – и даже имел счастье встретиться с великим Гёте. Тот подарил молодому поэту свою книгу с дарственной надписью.
Казалось бы, всё было хорошо: хорошо оплачиваемая работа у высокопоставленного лица, новые впечатления, тёплые отношения с Нарышкиным – острословом, знатоком музыки и меценатом, но… Во Франции Кюхельбекер читал лекции в либеральном научном обществе «Атеней». Лекции были посвящены русской литературе, речь в них при этом шла и о русской республике Новгороде, и о Петре I (в довольно негативном ключе), и о крепостном праве. Энгельгардт позже написал своему выпускнику Ф. Матюшкину, мореплавателю: «Приехав в Париж, Кюхельбекер вздумал там завести lectures semi-publiques sur la litterature russe. Невзирая на уродливость его фигуры и отрицательный его орган, слушали его с должным участием, но чёрт его дернул забраться в политику и либеральные идеи, на коих он рехнулся, запорол чепуху, так как Нарышкин его от себя прогнал, а наш посланник запретил читать и, наконец, выслал его из Парижа».
В итоге, Кюхельбекер оказался в России без средств, с испорченной репутацией и под сильным подозрением – никто не торопился брать его на службу.
Через Жуковского его попробовали пристроить чиновником для особых поручений к всесильному и могучему генералу Ермолову, полновластному правителю Кавказа. Там Кюхля познакомился с Грибоедовым – и прикипел к нему всем сердцем. Практически на глазах Кюхельбекера создавалось «Горе от ума», Вильгельм был первым читателем комедии, всегда горячим, всегда одобряющим и превозносящим талант друга.
Но с восторгом и безграничным принятием он относился, пожалуй, только к Грибоедову. Выводов из своих предыдущих злоключений Кюхля не делал категорически – и умудрился поссориться с сослуживцем Н. Похвисневым, который, к тому же, был родственником Ермолова. Причина ссоры была совершенно пустячной, но Кюхельбекеру она казалась достаточной для дуэли. Грибоедов пытался примирить противников, впрочем не преуспел. Когда оппонент вполне резонно отказался от поединка, Вильгельм взорвался, наговорил лишнего и дважды ударил Похвиснева по щеке. Ермолов пришёл в ярость от такого поведения своего чиновника, тем более что он, старый военный, ненавидел всё это мальчишеское молодечество и полагал его вредной дурью. И хотя не драться после пощечин было невозможно, но Ермолов твердо решил избавиться от горе-подчиненного.
Дуэль закончилась, как и ожидалось, ничем. Противники стрелялись, но оба они друг друга стоили: их феноменальное неумение обращаться с оружием было притчей во языцех. Однажды во время очередной дуэли с Пушкиным последний крикнул секунданту: «Дельвиг, стань на мое место, здесь безопаснее!» Разозлённый Кюхельбекер немедленно выстрелил – и случайно прострелил Дельвигу фуражку.
Ермолов уволил Кюхельбекера, сославшись на «нервные припадки » молодого человека. Характеристику ему портить не стал, но все и так всё знали.
Среди декабристов
Это была катастрофа. Жить было и негде и не на что, новых вакансий не находилось, несмотря на все попытки. В результате Вильгельм был вынужден отправиться в поместье к сестре, где работал над своею драмой «Аргивяне» и поэмой «Кассандра», в Москве пытался издавать альманах (успех литературный и полный крах финансовый), преподавал, мечтал, влюбился в дальнюю родственницу Пушкина, и даже взаимно, но о свадьбе с таким нищим неудачником не могло быть и речи. Друзья доказывали свою привязанность делом: без их помощи Кюхельбекеру бы пришлось голодать.
В. Тимм. Восстание 14 декабря 1825 г. (1853 г.). Фото: pictures-hd8.ru
В 1825 году друг-поэт Кондратий Рылеев принял Кюхельбекера в Северное тайное общество – практически за две недели до восстания. Романтик и стихийный революционер, Кюхельбекер с головой погрузился в дела общества: выполнял все распоряжения, а 25 декабря, воспламеняя солдат пылкими речами, так торопился на Сенатскую, что вывалился в сугроб из саней – и забил пистолет снегом.
На площади Кюхельбекер был как в жару. Когда к восставшим подъехал великий князь Михаил Павлович и начал уговаривать войска разойтись, Кюхельбекер поднял пистолет и выстрелил в своего молочного брата. Пистолет дал осечку. Каховский взял пистолет Кюхельбекера и от греха подальше ссыпал оттуда весь порох. Спустя некоторое время Кюхельбекер снова стрелял, разумеется, безрезультатно, – но теперь в генерала Воинова. Около трёх часов на площади был смертельно ранен полковник Стюрлер. Среди людей во фраках со шпагами и пистолетами, которые преследовали Стюрлера, был и Кюхельбекер.
Ужасает такая кровожадность в сугубо штатском человеке, к тому же совершенно не умеющего стрелять. Но Кюхля сражался за свободу. Когда на взбунтовавшиеся войска обрушилась картечь, Кюхельбекер пытался остановить паническое бегство, построить людей и повести их в бой, но было уже поздно и бессмысленно. Он вернулся домой – и вместе со своим дворовым человеком Семёном Балашовым покинул Петербург. Кстати, чуть ли не единственный, кому это удалось, – и то ненадолго.
У сестры чудом разминувшись с курьером, который должен был его арестовать, Кюхля и Семён получили паспорта, одежду и немного денег и попытались бежать в Варшаву. З0 декабря в газетах появилось следующее объявление: «По распоряжению полиции отыски¬вается здесь коллежский асессор Кюхельбекер, который приметами: росту высокого, сухощав, глаза навыкате, волосы коричневые, рот при разговоре кривится, бакен¬барды не растут; борода мало зарастает, сутуловат и ходит немного искривившись; говорит протяжно, от роду ему около 30 лет» . Описание составил Фаддей Булгарин, знакомец Пушкина и Кюхельбекера, друг и доверенное лицо Грибоедова. По этому объявлению Кюхельбекер и был опознан и схвачен. Семёна взяли, не поверив паспорту: молодому парню по документам было 50 лет – в спешке никто об этом не подумал.
За покушение на убийство великого князя и царского генерала Кюхельбекер был осужден как преступник I разряда: к отсечению головы. У него были все гарантии и возможности стать шестым на виселице. Но великий князь Михаил Павлович внезапно ходатайствовал за своего несостоявшегося убийцу – и Кюхельбекера помиловали. Смертную казнь ему заменили на двадцать лет каторжных работ, позднее приговор смягчили до 10 лет одиночного заключения (сказались семейные связи).
Кюхельбекеру предстояло выносить это 10 лет. Впрочем, в Динабургской крепости, где он отбывал 3,5 из 10 положенных лет заточения, Кюхле было полегче. В крепости служил генерал-майор Егор Криштофович, родственник соседей по усадьбе, мягкий и гуманный. Он сумел исхлопотать узнику прогулки по плацу, доставку книг и журналов – и даже переписку. Идя на огромный риск, устроил ему свидание с матерью у себя на квартире. Благодаря Криштофовичу Кюхельбекер мог перемолвиться словом с кем-то, кроме пастора по воскресеньям: многие офицеры Динабургской крепости и сами писали стихи, они знали сочинения Пушкина, Грибоедова и Вяземского – друзей своего узника – и очень высоко ценили стихотворения самого Кюхельбекера. «Как ясный месяц блестит среди бесчисленного множества тусклых звезд, так и его благородное, бледное, исхудалое лицо с выразительными чертами выделялось сиянием духовной красоты среди огромной толпы преступников, одетых, как и он, в серый "мундир" отверженных» , – вспоминал позже офицер крепости Рыпинский, поляк, очарованный Кюхельбекером.
Когда Кюхлю перевозили из Шлиссельбурга в Динабург, в дороге произошла встреча, потрясшая его до глубины души. На станции Залазы внимание одного из проезжающих привлёк арестант «с чёрною бородою, в фризовой шинели» . «Мы пристально смотрим друг на друга, – записал потом Пушкин в дневнике, – и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг к другу в объятия. Жандармы нас растащили... Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали» . Кюхельбекер потом до самой смерти вспоминал это внезапное свидание как чудо – и не мог понять, как сумел Пушкин узнать его там, на станции, бледного, изможденного и обросшего бородой, нимало не похожего на прежнего Вильгельма.
Поэт в Сибири
После окончания заключения Кюхельбекера ожидала долгая дорога в Сибирь. Там, в поселении Баргузин, жил его брат, бывший морской офицер, отправленный туда после гражданской казни и лишения всех прав состояния и имущества. Михаил Карлович, человек практичный и энергический, завел своё хозяйство (конечно, не без помощи и поддержки родных), выращивал редкие для Сибири овощи и фрукты, добился изрядного благополучия и открыл у себя в доме школу и аптеку для народа.
Дом-музей В. Кюхельбекера в Кургане. Фото: dic.academic.ru
Дворянство кончилось: работать надо было по-крестьянски. Но после крепости Кюхельбекер как работник стоил мало: его буквально шатало ветром, и без того некрепкое здоровье было окончательно подорвано. Он честно пытался помогать брату и добывать пропитание своими руками, но сил на это, конечно, не было. Знания его были в Баргузине никому не нужны, там не было ни купцов, ни чиновников, да и просто грамотных было немного, а на литературные подработки в столичных журналах рассчитывать не приходилось: ему запретили печататься.
Брат женился на красавице-крестьянке – и жена не слишком жаловала чудаковатого и вечно раздражительного «бездельника»: с её точки зрения, поэзия была не работой, а бездельем.
Кюхельбекер, воодушевленный подвигом жён декабристов, некоторое время надеялся и мечтал, что его прежняя возлюбленная, Авдотья Пушкина, решится – и соединит с ним свою судьбу, приехав в Восточную Сибирь. Но, несмотря на нежные письма и любовь, женщина не желала ставить на себе крест и добровольно отправляться в сибирскую глушь. Вильгельм, как настоящий поэт, нашёл себе подругу. Это была 19-летняя дочка местного почтмейстера Дросида Ивановна Артенова. Кюхельбекер был полон надежд: семья, дети, круг родных по сердцу людей в чужом и жестком Баргузине. Он пишет Пушкину (как всегда и обо всём): «Великая новость! Я собираюсь жениться… Для тебя, Поэта, по крайней мере важно хоть одно, что она в своём роде очень хороша: чёрные глаза жгут душу; в лице что-то младенческое и вместе с тем что-то страстное, о чём вы, европейцы, едва ли имеете понятие» . Почтмейстер Артенов тоже питал иллюзии, что отдавая дочку за дворянина, да ещё и брата самого Михайлы Карловича, он устраивает ей блестящее будущее.
Все пошло немного не так. Дросида Ивановна, хоть и была мила и молода, ни собеседницей, ни единомышленницей Кюхельбекеру не стала. После рождения сына Миши о семействе надо было заботиться всерьёз, а как это сделать? В крепости не было ни свободы, ни простора, ни счастья, но зато не надо было изыскивать пропитания, заботиться о крыше над головой, весь досуг можно было посвящать творчеству.
Друзья всё так же присылали книги, но читать их было просто некогда. В некотором отношении Баргузин и семейная жизнь оказались тюрьмой ещё более горькой – брат тоже не торопился открывать поэту объятия, кошелёк и постоянное бесплатное проживание: у Михаила Карловича самого было 6 детей. Хлопоты по поводу любой литературной работы в Петербурге и Москве, просьбы «сходатайствовать у государя императора дозволения питаться литературными трудами, не выставляя на них моего имени» ничего не давали. Молодая жена злилась и обижалась на лентяя-мужа. Несколько неурожаев подряд и суровые зимы поставили семью на грань выживания.
Большой радостью и спасением для Кюхельбекеров стало приглашение в 1840 г. от начальника пограничной крепости Акша майора А. И. Разгильдеева приехать к ним. Разгильдеев искал учителя для своих дочерей и с радостью приветствовал культурного человека с отличным образованием. Там же, в Акше, Кюхельбекер согласился давать уроки и другим детям – на круг выходило довольно приличное жалование. Кроме того, в Акше звучала музыка, были разговоры о литературе, не так далеко проживали братья Бестужевы.
Относительное благополучие продолжалось 2 года и кончилось очень глупо. Вильгельм умудрился влюбиться в собственную свою ученицу, Аннушку Разгильдееву, красавицу 15-ти лет, и сделал это очень зря. Началась запутанная и нудная история, потому что мать Аннушки, майорша Разгильдеева, сама увлеклась умницей-ссыльным, ревновала дочь, интриговала – и в конце концов майор махнул рукой и почёл за лучшее перевестись в другую крепость, подальше от соблазнов светской жизни.
Кюхельбекер Вильгельм Карлович (1797-1846), писатель, декабрист.
Родился 21 июня 1797 г. в Петербурге. Происходил из дворянской семьи обрусевших немцев. Окончил Царскосельский лицей (1817 г.), где началась его дружба с А. С. Пушкиным и А. А. Дельвигом.
Затем служил в Коллегии иностранных дел, преподавал русский язык и латынь. В 1820- 1821 гг. путешествовал по Европе; читал в Париже публичные лекции о русской литературе, при этом вёл речь и о необходимости политических преобразований в России. Выступления прервались по приказу русского посольства.
В 1822 г. Кюхельбекер служил на Кавказе чиновником особых поручений при генерале А. П. Ермолове. В ноябре 1825 г. он был принят К. Ф. Рылеевым в тайное Северное общество. Во время восстания 14 декабря 1825 г. в Петербурге Кюхельбекер стрелял в великого князя Михаила Павловича, выстраивал солдат для контратаки.
После провала восстания пытался бежать за границу, но был арестован в Варшаве и приговорён к смертной казни, заменённой затем каторгой в Динабургской крепости.
С 1836 г. жил на поселении в Сибири.
Кюхельбекер стал печататься с 1815 г. В ранних стихах следовал традиции элегической поэзии В. А. Жуковского, с начала 20-х гг. XIX в. активно выступал против сентиментализма, защищая романтизм. Он написал программную статью «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие» (опубликована в 1824 г. в альманахе «Мнемозина», который Вильгельм Карлович издавал вместе с В. Ф. Одоевским).
В противовес «камерной лирике» Кюхельбекер создаёт тираноборческую трагедию «Аргивяне» (1822-1825 гг.), стихотворения «К Ахатесу», «К друзьям на Рейне» (оба 1821 г.) - произведения, исполненные гражданственного пафоса.
В заточении и в ссылке Кюхельбекер не изменил своим прежним идеалам (стихотворения «Элегия», 1832 г.; «На смерть Якубовича», 1846 г., и др.), хотя в его лирике усилились мотивы одиночества, обречённости («19 октября», 1838 г.; «Участь русских поэтов», 1845 г.; трагедия «Прокофий Ляпунов», 1834 г.).
Мистическая идея предопределённости трагической судьбы нашла отражение и в наиболее значительном прозаическом произведении - повести «Последний Колонна» (не окончена).
Большая заслуга в издании сочинений Кюхельбекера в XX в. принадлежит писателю Ю. Н. Тынянову.
Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник) Вересаев Викентий Викентьевич
Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1797–1846)
Вильгельм Карлович Кюхельбекер
И фамилия у него была смешная – Кюхельбекер, и весь он был ужасно смешной: длинный, тощий, с выпученными глазами, тугой на ухо, с кривящимся при разговоре ртом, весь какой-то извивающийся, настоящий Глиста, – такое ему и было прозвание среди товарищей. Еще прозвание ему было – Кюхля. Был вспыльчив до полной необузданности, самолюбив, обидчив, легко возбуждался и тогда терял всякий внутренний регулятор.
И ко всему – еще писал стихи. Среди лицейских товарищей его немало было стихотворцев: на первом месте Илличевский, за ним Пушкин, Дельвиг, Яковлев и другие. Но Кюхля и в стихах был так же смешон, как во всем. Ни на кого в лицее не было писано так много эпиграмм, как на него.
Илличевский:
Явися, Вилинька, и докажи собой,
Что ты и телом, и душой
Урод пресовершенный!
Пусть Бог дела его забудет,
Как свет забыл его стихи!
Вот Виля: он любовью дышит,
Он песни пишет зло;
Как Геркулес, сатиры пишет;
Влюблен, как Буало.
(Буало был кастрат.)
Пушкин заболел и лежал в лазарете. Там он написал своих «Пирующих студентов» и пригласил товарищей послушать. После вечернего чая они пошли к нему гурьбой с гувернером Чириковым. Началось чтение.
Друзья! Досужный час настал;
Все тихо, все в покое…
Внимание общее, тишина глубокая по временам только прерывалась восклицаниями. Кюхельбекер просил не мешать, он слушал в полном упоении. И вдруг – заключительные стихи:
Писатель! За свои грехи
Ты с виду всех трезвее;
Вильгельм, прочти свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее.
Взрыв хохота. Публика забыла поэта, стихи его и бросилась тормошить Кюхельбекера, совершенно ошалевшего от неожиданности.
И не только в стихах товарищи издевались над Кюхельбекером. Однажды за обедом Малиновский вылил ему на голову тарелку супу. Кюхельбекер так был потрясен, что заболел горячкой, убежал из больницы и бросился в пруд, чтобы утопиться. Но у него все делалось нелепо: в пруду не могла бы утопиться и мышь. Кюхлю вытащили, и событие это сделалось тоже предметом злых издевательств школьников: в журнале «Лицейский мудрец» появилась карикатура Илличевского, в которой профессора тащут Кюхлю из воды, зацепив багром его галстук. Был он и очень рассеян. Однажды, например, гуляя в царскосельском парке, принял великого князя Николая Павловича за знакомого офицера, вступил с ним в дружескую беседу и очень был удивлен его холодностью.
Однако под смешной и нелепой наружностью Кюхельбекера таился чистейший энтузиаст, горевший мечтами о добре и красоте, восторженный любитель поэзии, добрейший и незлопамятный человек. Учился он хорошо, был начитаннее всех своих товарищей, знакомил их с немецкой литературой. Пушкин называл его живым лексиконом и вдохновенным комментарием, а директор лицея Энгельгардт дал о нем такой отзыв: «Читал все и обо всем; имеет большие способности, прилежание, добрую волю, много сердца и добродушия, но в нем совершенно нет вкуса, такта, грации, меры и определенной цели. Чувство чести и добродетели проявляется в нем иногда каким-то донкихотством».
Кюхельбекер окончил курс с серебряной медалью. Был зачислен в коллегию иностранных дел и одновременно поступил в университетский Благородный пансион старшим преподавателем русской и латинской словесности. Здесь его учениками были Лев Пушкин, Соболевский, М. Глинка. Он свел знакомство со всеми известными писателями, бывал, между прочим, у Жуковского и порядочно докучал ему своими стихами. Однажды Жуковский был зван куда-то на вечер и не явился. Когда его спросили, отчего он не был, Жуковский ответил:
– Я еще накануне расстроил себе желудок; к тому же пришел Кюхельбекер, и я остался дома.
Пушкин изложил этот ответ такими стихами:
За ужином объелся я,
Да Яков запер дверь оплошно, –
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно!
Кюхельбекер взбесился и вызвал Пушкина на дуэль. Никак нельзя было отговорить его. Пришлось Пушкину принять вызов. Кюхельбекер стрелял первый и промахнулся. Пушкин бросил пистолет и хотел обнять товарища. Но Кюхельбекер неистово закричал:
– Стреляй, стреляй!
Пушкин выстрелил в воздух, подал Кюхельбекеру руку и сказал:
– Полно дурачиться, милый; пойдем чай пить!
Кюхельбекер очень много писал и печатал; принадлежал к литературной группе молодых архаистов, в которую входили Грибоедов, Катенин, Жандр. Некоторые новейшие исследователи высоко оценивают как поэтическую, так и критическую деятельность Кюхельбекера и даже отрицательное отношение современников к поэзии его объясняют тем, что Кюхельбекер был новатором. Так это или не так, но во всяком случае и из современников Кюхельбекера некоторые признавали за ним большие дарования. Баратынский, например, писал: «Кюхельбекер – человек занимательный по многим отношениям и рано или поздно вроде Руссо очень будет заметен между нашими писателями. Он с большими дарованиями, и характер его очень сходен с характером женевского чудака: та же чувствительность и недоверчивость, то же беспокойное самолюбие, влекущее к неумеренным мнениям, дабы отличаться особенным образом мыслей; и порою та же восторженная любовь к правде, к добру, к прекрасному, которой он все готов принести в жертву; человек вместе достойный уважения и сожаления, рожденный для любви к славе (может быть, и для славы) и для несчастия».
В 1820 г. вследствие каких-то недоразумений Кюхельбекеру пришлось покинуть преподавательскую деятельность и выйти в отставку. Он поехал за границу в качестве секретаря при обер-камергере А.Л. Нарышкине. Там – опять недоразумения. В Париже он стал читать лекции о славянском языке и русской литературе. Читал с большим воодушевлением; однажды в конце речи махнул рукой, сшиб свечу, стакан с водой, хотел его удержать и сам слетел с кафедры. «Лекции мои имели цель самую благонамеренную, – писал он сестре. – Может быть, я и был неосторожным; может быть, найдут в них несколько слов неудобных, но я никак не предвидел того, что ожидало меня». После одной речи, в которой Кюхельбекер говорил о влиянии на родное слово вольного Новгорода и его веча, он получил через посольство приказание прекратить чтение лекций и вернуться в Россию. Нарышкин отказал ему от места. С помощью поэта В. И. Туманского Кюхельбекер добрался до Петербурга. Там голодал и пропадал от нужды. Друзья устроили его на Кавказ чиновником особых поручений при Ермолове. Но там он пробыл только несколько месяцев: поссорился с племянником Ермолова Похвисневым, вызвал его на дуэль; тот отказался; тогда Кюхельбекер дал ему две пощечины; дуэль состоялась; Кюхельбекер промахнулся, пистолет Похвиснева дал осечку. Кюхельбекер был уволен в отставку. Год прожил в смоленской деревне у сестры, потом перебрался в Москву. В Москве давал частные уроки, сошелся с кружком князя В. Ф. Одоевского и Веневитинова, много писал, издавал вместе с Одоевским литературные сборники «Мнемозина». Около этого времени с ним познакомилась молодая девушка С. М. Салтыкова, будущая жена Дельвига, и писала о нем подруге: «Это горячая голова, каких мало; пылкое воображение заставило его наделать тысячу глупостей, но он так умен, так любезен, так образован, что все в нем кажется хорошим, даже это самое воображение; признаюсь, то, что другие хулят, мне очень нравится. Он любит все, что поэтично. У этого бедного молодого человека нет решительно ничего. Ужасно досадно, что он судит так хорошо, а сам пишет плохо».
В апреле 1825 г. Кюхельбекер переселился в Петербург. Рылеев писал Пушкину: «Читали твоих «Цыган». Можешь себе представить, что делалось с Кюхельбекером. Что за прелестный человек этот Кюхельбекер! Как он любит тебя! Как он молод и свеж!» За несколько дней до 14 декабря Рылеев принял Кюхельбекера в Тайное общество. В день восстания Кюхельбекер все время находился на площади среди восставших, в каком-то полупомешательстве метался по площади, потрясал пистолетом, размахивал где-то подхваченным палашом, командовал людям, которые его не слушали, хотел вести в штыки солдат гвардейского экипажа, но они за ним не пошли; навел пистолет на великого князя Михаила Павловича, но какой-то солдат отвел его, пытался выстрелить в генерала Воинова, но пистолет дал осечку. Он «просто был воспламенен, как длинная ракета», писал Дельвиг. После разгрома восстания Кюхельбекер бежал в Варшаву, но там был арестован по приметам, услужливо сообщенным полиции Булгариным. На допросах каялся, выдавал, утверждал, что стрелять в великого князя Михаила Павловича его подговорил И. Пущин, и настаивал на этом даже на очной ставке с Пущиным; Пущин это решительно отрицал. Кюхельбекер был приговорен к двадцати годам каторжных работ. И. И. Пущин впоследствии писал Е. А. Энгельгардту: «Если бы вам рассказать все проделки Вильгельма в день происшествия и в день объявления приговора, то вы просто погибли бы от смеху, несмотря, что он был тогда на сцене трагической и довольно важной». Осенью 1827 г. Кюхельбекер из Шлиссельбургской крепости был переведен в Динабургскую. В пути, на почтовой станции под Боровичами, он вдруг увидел у станционного крыльца проезжего, пристально в него всматривавшегося, и узнал Пушкина. Они кинулись друг другу в объятия. Жандармы их растащили, фельдъегерь с угрозами и ругательством схватил Пушкина за руку. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды; посадили в тележку и ускакали.
Долго Кюхельбекер сидел в разных крепостях и только в 1835г. был отправлен в Сибирь на поселение. Там женился на необразованной мещанке, дочери почтмейстера. В 1845 г. И. И. Пущин писал Энгельгардту: «Три дня погостил у меня оригинал Вильгельм. Приехал на житие в Курган со своею Дросидой Ивановной, двумя крикливыми детьми и с ящиком литературных произведений. Обнял я его с прежним лицейским чувством. Зачитал меня стихами донельзя; по праву гостеприимства я должен был слушать и вместо критики молчать, щадя постоянно развивающееся авторское самолюбие. Не могу сказать вам, чтобы его семейный быт убеждал в приятности супружества. По-моему, они соединились без всякой данной на счастье. Признаюсь вам, я не раз задумывался, глядя на эту картину, слушая стихи, возгласы мужиковатой «дронюшки», как ее называет муженек, и беспрестанный визг детей. Выбор супружницы доказывает вкус и ловкость нашего чудака: и в Баргузине можно было найти что-нибудь хоть для глаз получше. Нрав ее необыкновенно тяжел, и симпатии между ними никакой. Странно то, что он в толстой своей бабе видит расстроенное здоровье и даже нервические припадки, боится ей противоречить и беспрестанно просит посредничества; а между тем баба беснуется на просторе; он же говорит: «Ты видишь, как она раздражительна!» Все это в порядке вещей: жаль, да помочь нечем». О себе и о художественном своем даровании Кюхельбекер был очень высокого мнения; находил, например, что некоторые молодые поэты обкрадывают, как писал он Пушкину, «и тебя, и меня». Писал в дневнике: «Вальтер Скотт в детстве был охотник рассказывать своим товарищам сказки, которые сам выдумывал. Это у него общее с Гете и (осмелюсь ли после таких людей называть себя?) со мною» и т. п.
К стихотворным упражнениям Кюхельбекера в лицейскую пору Пушкин, как мы видели, относился с насмешкой. С насмешкой же, но более добродушной и сдержанной, относился он и к дальнейшим творениям Кюхельбекера. В 1822 г. он писал брату: «Читал стихи и прозу Кюхельбекера. Что за чудак! Только в его голову могла войти жидовская мысль воспевать Грецию славянорусскими стихами, целиком взятыми из Иеремия». Потешается над такими выражениями Кюхельбекера, как «резвоскачущая кровь», по поводу двустишия «Я всегда в уединении пас стада главы моей» спрашивает озорно: «Вшей?» и т. п. Однако к самому Кюхельбекеру Пушкин уже в лицейскую пору и потом в продолжение всей своей жизни относился с неизменной, чисто братской любовью. По окончании лицея посвятил ему задушевное стихотворение «Разлука». Из ссылки постоянно передавал ему в письмах к друзьям поклоны, с беспокойством следил за похождениями Кюхельбекера, зная его исключительный талант повсюду ввязываться в беду, писал Гнедичу: «Ах, Боже мой, что-то с ним делается, судьба его меня беспокоит до крайности». ИВяземскому: «Что мой Кюхля, за которого я стражду, но все люблю?» В стихотворении «19 октября» (1825) Пушкин так вспоминал Кюхельбекера:
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся – но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг –
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
Когда Кюхельбекер сидел в крепости, Пушкин посылал ему книги, вел с ним переписку, вызывая этим грозные запросы Бенкендорфа.
Из книги Тайные общества и секты [Культовые убийцы, масоны, религиозные союзы и ордена, сатанисты и фанатики] автора Макарова Наталья ИвановнаВиленская ассоциация 1796-1797 гг. Виленская ассоциация 1796-1797 гг. - первая тайная организация в Литве и Беларуси после третьего раздела Речи Посполитой. Впервые упоминают о Виленской ассоциации Г. Державин и М. дэ Пуле.В 1795 году Речь Посполитая была окончательно
Из книги Падение царского режима. Том 7 автора Щеголев Павел ЕлисеевичВильгельм II ВИЛЬГЕЛЬМ II. I, 8. III, 394, 403. V, 127, 188, 189, 212, 232. VI, 344, 369, 383, 385, 395, 406, 407. VII, 22, 23,
Из книги Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944 автора Дойч Гарольд СГенрих-Альберт-Вильгельм ГЕНРИХ-Альберт-Вильгельм, принц прусский, сын имп. Фридриха III и брат имп. Вильгельма II. IV, 54,
Из книги Нацизм и культура [Идеология и культура национал-социализма автора Моссе ДжорджВильгельм Канарис – «Человек–загадка» Ганс Остер никогда бы не смог выполнять столь важную роль как во время мюнхенского кризиса, так и в ходе более поздних событий, не имей он полной поддержки и защиты, а также фактической санкции на полную свободу действий со стороны
Из книги Тело в дело. История сексуальной революции в 6 миллиардах оргазмов автора Стогов Илья ЮрьевичВильгельм Иде Прусский герой – Фридрих Великий Те, кто понимает стремление мудрых древних греков изобразить самих себя в классическом образе Прометея, могут спорить о том, является ли Фридрих подобием Прометея в истории Прусского государства. Естественно, своими
Из книги Летопись театра кукол в России XV–XVIII веков автора Голдовский Борис ПавловичВильгельм Штеккелингс От дубового деревца до уверенной победы Видите ли вы дуб на том голом камне?Мощный ствол гордо несет пышную крону. Дереву уже несколько сот лет. Легенда гласит, что шведы в первой из мировых войн, которую они называют Тридцатилетней, использовали его
Из книги Солдаты невидимых сражений автора Шмелев ОлегГлава I Вильгельм Райх: скрытая угроза All you need is love! – голосили Beatles в том году. Патлатые британские похабники тянули гласную «а-а» в слове «love», и всем казалось, будто над миром наконец-то встает солнце новой эры. 1 Середина 1960-х была волшебным временем. Оно еще не было
Из книги Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник) автора Вересаев Викентий Викентьевич1797
2 января бродячий музыкант Шрерс подает прошение на имя Павла I, в котором пишет: «Так как я иностранец из Швеберка рожден и из малолетства моего нахожуся здеся в Рассии, не имею иного способа к пропитанию, как только что в согласии с италиянцами
М. Колесников ЯН КАРЛОВИЧ БЕРЗИН В послужном списке Яна Карловича Берзина есть пометка: «Прибыл в распоряжение председателя ВЧК Дзержинского. 20 ноября 1920 года». Однако первое знакомство Берзина с «Железным Феликсом» относится к 1917 году. После Февральской революции
Из книги автораОльга Сергеевна Павлищева (1797–1868) Рожденная Пушкина, родная сестра поэта. В 1832 г. Пушкин писал Дельвигу: «Ты знаешь, что я имел нещастие потерять бабушку Чичерину и дядю Петра Львовича, – получил эти известия без приуготовления и нахожусь в ужасном положении, – утешь
Из книги автораКонстантин Карлович Данзас (1801–1871) Из дворян курляндской губернии, лютеранин. По единодушным отзывам преподавателей, был ленив, туп, и ни похвалы, ни стыд перед товарищами, ни убеждения нисколько на него не действовали. Вместе с Дельвигом Данзас издавал школьный журнал
Из книги автораФедор Христианович Стевен (1797–1851) Швед из Финляндии, сын управляющего таможней в городе Фридрихсгаме Выборгской губернии. Имел, по отзыву лицейского начальства, «тихие способности, едва приметные». Был мальчик болезненный, молчаливый и скромный, русским языком владел
Из книги автораКонстантин Дмитриевич Костенский (1797–1830) Посредственных способностей, безличный и бестемпераментный. Прозвание ему было Старик. Очень хорошо рисовал. Впоследствии служил по министерству финансов. Бывшие товарищи им не интересовались, и он с ними не виделся. Яковлев в 1829
Из книги автораИван Ермолаевич Великопольский (1797–1868) Когда Пушкин жил в михайловской ссылке, он иногда наезжал в Псков. Там он познакомился и нередко играл в штос с ротным командиром одного из местных пехотных полков, штабс-капитаном Великопольским. Великопольский происходил из
Из книги автораАлександр Карлович Бошняк (1786–1831) Помещик Херсонской губернии, воспитывался в московском университетском Благородном пансионе, служил в коллегии иностранных дел, четыре года состоял нерехтским уездным предводителем дворянства. Был любителем-ботаником и писателем, в
Из книги автораПавел Александрович Муханов (1797–1871) Секундант Пушкина в предполагавшейся дуэли с Соломирским. В 1827 г. штабс-капитан лейб-гвардии драгунского полка, адъютант графа П. А. Толстого, тогда командира 5-го пехотного корпуса в Москве. В шестидесятых годах был попечителем
