Известно, что Гоголь был очень мнительным человеком. Его неоднократно обследовали различные медицинские светила: Ф. И. Иноземцев, И. Е. Дядьковский, П. Круккенберг, И. Г. Копп, К. Г. Карус, И. Л. Шенлейн и другие. Выставлялись мифические диагнозы: "спастический колит", "катар кишок", "поражение нервов желудочной области", "нервическая болезнь" и так далее. Доцент Пермской медицинской академии М. И. Давидов проанализировал 439 документов, изучая болезнь Гоголя.

Михаил Иванович, еще при жизни писателя по Москве ходили слухи, что он страдает "сумасшествием". У него была шизофрения, как утверждают отдельные исследователи?

Нет, шизофрении у Николая Васильевича не было. Но в течение последних 20 лет жизни он страдал, говоря языком современной медицины, маниакально-депрессивным психозом. При этом ни разу не осматривался психиатром, и о наличии у него психического заболевания врачи не догадывались, хотя близкие знакомые подозревали это. У писателя были периоды необычайно веселого настроения, так называемые гипомании. Они сменялись приступами жестокой тоски и апатии - депрессии.

Психическое заболевание протекало, маскируясь под различные соматические (телесные) болезни. Больного осматривали ведущие медицинские светила России и Европы: Ф. И. Иноземцев, И. Е. Дядьковский, П. Круккенберг, И. Г. Копп, К. Г. Карус, И. Л. Шенлейн и другие. Выставлялись мифические диагнозы: "спастический колит", "катар кишок", "поражение нервов желудочной области", "нервическая болезнь" и так далее. Естественно, лечение этих мнимых болезней эффекта не давало.

До сих пор многие думают, что Гоголь умер воистину ужасно. У него якобы наступил летаргический сон, принятый окружающими за смерть. И он был похоронен заживо. А затем умер от недостатка кислорода в могиле.

Это не более, чем слухи, ничего общего не имеющие с действительностью. Но регулярно попадающие на страницы газет и журналов. В появлении этих слухов частично виноват сам Николай Васильевич. При жизни он страдал тафефобией - страхом погребения заживо, поскольку с 1839 года, после перенесенного малярийного энцефалита, был подвержен обморокам с последующим продолжительным сном. И патологически боялся, что во время подобного состояния его могут принять за умершего.

Более 10 лет он не ложился в постель. Ночами дремал, сидя или полулежа в кресле или на диване. Не случайно в "Выбранных местах из переписки с друзьями" он написал: "Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения".

Гоголь был похоронен 24 февраля 1852 года на погосте Данилова монастыря в Москве, а 31 мая 1931 года прах писателя перенесли на Новодевичье кладбище.

В периодической печати встречаются утверждения, что при эксгумации вроде бы обнаружилось, что обшивка гроба как будто вся исцарапана и изорвана. Тело писателя неестественно скручено. На этом и базируется версия, что Гоголь умер уже в гробу.

Чтобы понять ее несостоятельность, достаточно вдуматься в следующий факт. Эксгумация проводилась спустя почти 80 лет после захоронения. При таких сроках от тела остаются лишь костные структуры, не связанные друг с другом. А гроб и обивка изменяются настолько, что определить какое-либо "исцарапывание изнутри" совершенно невозможно.

Есть и такая точка зрения. Гоголь покончил с собой, приняв незадолго до смерти ртутный яд...

Да, действительно, некоторые литературоведы считают, что приблизительно за две недели до смерти Николай Васильевич принял пилюлю каломеля. А поскольку писатель голодал, она не выводилась из желудка и действовала как сильный ртутный яд, вызвав смертельное отравление.

Но для православного, глубоко верующего человека, каким был Гоголь, любая попытка самоубийства была страшным грехом. Кроме того, одна пилюля каломеля - распространенного ртутьсодержащего лекарства того времени - не могла принести вреда. Суждение, что у голодающего человека препараты длительно задерживаются в желудке, ошибочно. Даже при голодании лекарства под влиянием сокращения стенок желудка и кишечника передвигаются по пищеварительному каналу, изменяясь под влиянием желудочного и кишечного соков. Наконец, у больного отсутствовали симптомы ртутного отравления.

Журналист Белышева выдвинула гипотезу, что писатель умер от брюшного типа, вспышка которого была в 1852 году в Москве. Именно от тифа умерла Екатерина Хомякова, которую во время болезни несколько раз навещал Гоголь.

Возможность брюшного тифа у Гоголя обсуждалась на консилиуме, проведенном 20 февраля с участием шести известных московских докторов: профессоров А. И. Овера, А. Е. Эвениуса, И. В. Варвинского, С. И. Клименкова, врачей К. И Сокологорского и А. Т. Тарасенкова. Диагноз был категорически отвергнут, ибо признаков этого заболевания у Николая Васильевича действительно не было.

К какому выводу пришел консилиум?

Лечащий врач писателя А. И. Овер и профессор С. И. Клименков настояли на диагнозе "менингит" (воспаление мозговых оболочек). К этому мнению присоединились другие участники консилиума, за исключением опоздавшего Варвинского, который выставил диагноз "гастроэнтерит вследствие истощения". Однако объективных симптомов менингита у писателя не было: ни лихорадки, ни рвоты, ни напряжения затылочных мышц... Заключение консилиума оказалось ошибочным.

К тому моменту состояние писателя было уже тяжелым. Бросалось в глаза резко выраженное истощение и обезвоживание организма. Он находился в состоянии так называемого депрессивного ступора. Лежал на постели прямо в халате и сапогах. Отвернувшись лицом к стене, ни с кем не разговаривая, погруженным в себя, молча ожидая смерти. С ввалившимися щеками, запавшими глазами, тусклым взором, слабым ускоренным пульсом...

Что же было причиной такого тяжелого состояния?

Обострение его душевной болезни. Психотравмирующая ситуация - скоропостижная смерть Хомяковой в конце января - вызвала очередную депрессию. Жесточайшая тоска и уныние овладели Гоголем. Возникло острое нежелание жить, характерное для этой душевной болезни. Нечто подобное было у Гоголя в 1840, 1843, 1845 годах. Но тогда ему посчастливилось. Состояние депрессии самопроизвольно прошло.

С начала же февраля 1852 года Николай Васильевич практически полностью лишил себя пищи. Резко ограничил сон. Отказался от приема лекарств. Сжег практически готовый второй том "Мертвых душ". Стал уединяться, желая и в то же время со страхом ожидая смерти. Он свято верил в загробную жизнь. Поэтому, чтобы не оказаться в аду, ночи напролет изнурял себя молитвами, стоя на коленях перед образами. Великий пост начал на 10 дней раньше, чем полагалось по церковному календарю. По существу это был не пост, а полный голод, продолжавшийся три недели, до самой смерти писателя.

Наука утверждает, что без пищи можно продержаться все 40 дней.

Срок этот едва ли безоговорочно справедлив и для здоровых, крепких людей. Гоголь же был физически слабым, больным человеком. После перенесенного ранее малярийного энцефалита страдал булимией - патологически повышенным аппетитом. Много ел, преимущественно сытные мясные кушанья, но из-за обменных нарушений в организме совершенно не прибавлял в весе. До 1852 года посты он практически не соблюдал. А тут, кроме голодания, резко ограничил себя в жидкости. Что вместе с лишением пищи привело к развитию тяжелейшей алиментарной дистрофии.

Как лечили Гоголя?

Соответственно неверно поставленному диагнозу. Сразу после окончания консилиума, с 15 часов 20 февраля доктор Клименков принялся за лечение "менингита" теми несовершенными методами, что применялись в ХIХ веке. Больного насильно посадили в горячую ванну, а голову стали обливать ледяной водой. После этой процедуры писателя бил озноб, но его держали без одежды. Выполнили кровопускание, к носу больного приставили 8 пиявок, чтобы усилить носовое кровотечение. Обращение с пациентом было жестоким. На него грубо кричали. Гоголь пытался противиться процедурам, но его руки с силой заламывали, причиняя боль...

Состояние больного не только не улучшилось, но стало критическим. Ночью он впал в беспамятство. И в 8 часов утра 21 февраля, во сне, у писателя остановилось дыхание и кровообращение. Медицинских работников рядом не было. Дежурила сиделка.

Участники состоявшегося накануне консилиума стали собираться к 10 часам и вместо больного застали уже труп писателя, с лица которого скульптор Рамазанов снимал посмертную маску. Врачи явно не ожидали такого быстрого наступления смерти.

Что стало ее причиной?

Острая сердечно-сосудистая недостаточность, вызванная кровопусканием и шоковыми температурными воздействиями на страдавшего тяжелой алиментарной дистрофией больного. (Такие больные очень плохо переносят кровотечения, нередко совсем не большие. Резкая перемена тепла и холода также ослабляет сердечную деятельность). Дистрофия же возникла из-за длительного голодания. А оно было обусловлено депрессивной фазой маниакально-депрессивного психоза. Таким образом получается целая цепочка факторов.

Врачи откровенно навредили?

Они добросовестно заблуждались, поставив неверный диагноз и назначив нерациональное, ослабляющее больного лечение.

Писателя можно было спасти?

Насильственным кормлением высокопитательными продуктами, обильным питьем, подкожными вливаниями соляных растворов. Если бы это было сделано, его жизнь безусловно была бы сохранена. Кстати, самый молодой участник консилиума доктор А. Т. Тарасенков был уверен в необходимости насильственного кормления. Но по каким-то соображениям на этом не настоял и лишь пассивно наблюдал за неверными действиями Клименкова и Овера, позднее жестоко осудив их в своих воспоминаниях.

Сейчас подобных больных обязательно госпитализируют в психиатрическую больницу. Насильственно кормят высокопитательными смесями через желудочный зонд. Подкожно вводят солевые растворы. А также назначают антидепрессанты, которых во времена Гоголя еще не было.

Трагедия Николая Васильевича состояла в том, что его психическое заболевание при жизни так и не было распознано.

Письмо Николая Рамазанова о смерти Гоголя

"Кланяюсь Нестору Васильевичу и сообщаю крайне горестную весть...

Сего числа после обеда прилег я на диван почитать, как вдруг раздался звонок и слуга мой Терентий объявил, что приехал г. Аксаков и еще кто-то, и просят снять маску с Гоголя. Эта нечаянность так поразила меня, что я долго не мог опомниться. Хотя и вчера еще Островский бывши у меня говорил, что Гоголь крепко болен, но никто не ожидал такой развязки. В минуту эту я собрался, взяв с собою моего формовщика Баранова, отправился в дом Талызина, на Никитском бульваре, где у графа Толстого проживал Николай Васильевич. Первое, что я встретил, это была гробовая крыша малинового бархата /.../ В комнате нижнего этажа я нашел останки так рано взятого смертию.

В минуту закипел самовар, был разведен алебастр и лицо Гоголя было им покрыто. Когда я ощупывал ладонью корку алебастра - достаточно ли он разогрелся и окреп, то невольно вспомнил завещание (в письмах к друзьям), где Гоголь говорит, чтобы не предавали тело его земле, пока не появятся в теле все признаки разложения. После снятия маски можно было вполне убедиться, что опасения Гоголя были напрасны; он не оживет, это не летаргия, но вечный непробудный сон /.../

При уходе от тела Гоголя я наткнулся у крыльца на двоих безногих нищих, которые стояли на костылях на снегу. Подал я им и подумал: эти безногие бедняжки живут, а Гоголя уже нет!"

Известный литературовед, главный редактор академического полного собрания сочинений Н.В. Гоголя, профессор РГГУ Юрий МАНН прокомментировал этот документ.

Когда и при каких обстоятельствах стало известно это письмо?

Впервые оно было опубликовано в сборнике М.Г. Данилевского, вышедшем в 1893 году в Харькове. Письмо было приведено не полностью, без указания адресата и потому оказалось вне внимания исследователей, изучавших обстоятельства смерти Гоголя. Года два назад я работал в рукописном отделе РНБ (бывшая библиотека имени Салтыкова-Щедрина), фонд 236, единица хранения 195, лист 1-2, где собирал материалы для второго тома биографии Гоголя. (Первый том - "Сквозь видный миру смех..." Жизнь Н.В. Гоголя. 1809-1835." - вышел в 1994 году). В числе других я обнаружил и этот документ.

Почему же вы так долго молчали?

Все это время я работал над книгой, где письмо будет опубликовано полностью. Предоставить фрагменты письма для публикации меня заставил тот факт, что к недавней печальной дате версия о том, что Гоголь был похоронен живым, снова пошла гулять по страницам газет.

Что именно в этом письме свидетельствует, что Гоголя похоронили не живым?

Начнем с фактов. Гоголя лечили лучшие врачи того времени. Если с точки зрения современной медицины и не все делалось так, как надо, все-таки это были не шарлатаны, не недоумки, и отличить мертвого от живого они, конечно же, могли. Кроме того, врачей соответствующим образом предупредил сам Гоголь, точнее, его завещание, где было сказано: "Находясь в полном присутствии памяти и здравого рассудка, излагаю здесь мою последнюю волю. Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не появятся явные признаки разложения."

Но в письме про эти признаки ничего нет...

И не могло быть. Гоголь скончался в 8 часов утра, Рамазанов появился сразу после обеда. Он был замечательным скульптором, знал Гоголя лично и, конечно, со всем вниманием отнесся к порученному делу. Снятие маски с живого человека невозможно. Рамазанов убедился, что опасения Гоголя были напрасны, и с величайшим сожалением констатировал, что это сон вечный. Достоверность его вывода увеличивается тем, что внимание было соответствующим образом, то есть завещанием Гоголя, направлено. Отсюда категорический вывод.

Почему же все-таки голова Гоголя оказалась повернутой?

Бывает, что в гробу крышка под давлением смещается. При этом она касается черепа, и он поворачивается.

И все же версия о том, что Гоголя похоронили живым, гуляет...

Причина тому - обстоятельства жизни, характер, психологический облик. Сергей Тимофеевич Аксаков говорил, что нервы у Гоголя были вверх ногами. От него всего можно было ожидать. Надо еще учесть, что невольно произошло сопряжение двух тайн: "Мертвые души" должны были раскрыть тайну русской жизни, предназначение русского народа. Когда Гоголь умер, Тургенев сказал, что в этой смерти скрыта какая-то тайна. Как это часто бывает, высокая тайна жизни и творчества Гоголя была низведена на уровень дешевого беллетристического хода и мелодраматического эффекта, которые всегда впору массовой культуре.

"Нет ничего торжественнее смерти"

Смерть Екатерины Михайловны Хомяковой, последовавшая после непродолжительной болезни 26 января 1852 года, угнетающе подействовала на Гоголя. На утро после первой панихиды он сказал Хомякову: "Все для меня кончено!" Тогда же, по свидетельству Степана Петровича Шевырева, друга и душеприказчика Гоголя, он произнес перед гробом покойной и другие слова: "Ничего не может быть торжественнее смерти. Жизнь не была бы так прекрасна, если бы не было бы смерти".

Екатерина Михайловна была сестрой одного из ближайших друзей Гоголя, поэта Николая Языкова. Она скончалась тридцати пяти лет от роду, оставив семерых детей. Смерть эта так тяжело отозвалась в душе Гоголя, что он не нашел в себе сил пойти на похороны.

Екатерина Михайловна Хомякова происходила из старинного рода симбирских дворян Языковых. Рано оставшись без отца, она жила с матерью, которая вела уединенный образ жизни. Сергей Нилус в книге "Великое в малом" рассказывает, что Екатериной Михайловной в ранней молодости был увлечен Николай Александрович Мотовилов (служка Божией Матери и Серафимов, как он впоследствии себя называл). На вопрос о ней преподобного Серафима, Саровского чудотворца, Мотовилов отвечал: "Она хоть и не красавица в полном смысле этого слова, но очень миловидна. Но более всего меня в ней прельщает что-то благодатное, божественное, что просвечивается в лице ее". И далее на расспросы старца Мотовилов рассказывал: "Отец ее, Михаил Петрович Языков, рано оставил ее сиротой, пяти или шести лет, и она росла в уединении при больной своей матери, Екатерине Александровне, как в монастыре - всегда читывала ей утренние и вечерние молитвы, и так как мать ее была очень религиозна и богомольна, то у одра ее часто бывали и молебны, и всенощные. Воспитываясь более десяти лет при такой боголюбивой матери, и сама она стала как монастырка. Вот это-то мне в ней более всего и в особенности нравится".

Надежда видеть Екатерину Михайловну своей женой не покидала Мотовилова вплоть до мая 1832 года, когда он сделал предложение (несмотря на предсказание преподобного Серафима, что он женится на крестьянке) и получил окончательный отказ.

В 1836 году Екатерина Михайловна вышла замуж за Алексея Степановича Хомякова и вошла в круг его друзей. Среди них был и Гоголь, который вскоре стал с ней особенно дружен. Издатель "Русского Архива" Петр Иванович Бартенев, не раз встречавший его у Хомяковых, свидетельствует, что "по большей части он уходил беседовать с Екатериною Михайловною, достоинства которой необыкновенно ценил". Дочь Алексея Степановича Мария со слов отца передавала, что Гоголь, не любивший много говорить о своем пребывании в Святой Земле, одной Екатерине Михайловне рассказывал, что он там чувствовал.

Едва ли когда-нибудь можно будет до конца понять, почему смерть Екатерины Михайловны произвела такое сильное впечатление на Гоголя. Несомненно, что это было потрясение духовное. Нечто подобное произошло и в жизни Хомякова. Об этом мы можем судить по запискам Юрия Федоровича Самарина, которые священник отец Павел Флоренский называет документом величайшей биографической важности: "Это чуть ли не единственное свидетельство о внутренней жизни Хомякова, притом о наиболее тонких движениях его души, записанное другом и учеником и вовсе не предназначавшееся для печати". Остановимся на данном свидетельстве, чтобы уяснить, какое значение смерть жены имела для Хомякова.

"Узнав о кончине Екатерины Михайловны, - рассказывает Самарин, - я взял отпуск и, приехав в Москву, поспешил к нему (Хомякову. - В.В.). Когда я вошел в его кабинет, он встал, взял меня за обе руки и несколько времени не мог произнести ни одного слова. Скоро, однако, он овладел собою и рассказал мне подробно весь ход болезни и лечения. Смысл рассказа его был тот, что Екатерина Михайловна скончалась вопреки всем вероятностям вследствие необходимого стечения обстоятельств: он сам ясно понимал корень болезни и, зная твердо, какие средства должны были помочь, вопреки своей обыкновенной решительности усомнился употребить их. Два доктора, не узнав болезни, которой признаки, по его словам, были очевидны, впали в грубую ошибку и превратным лечением произвели болезнь новую, истощив все силы организма. Он все это видел и уступил им Выслушав его, я заметил, что все кажется ему очевидным теперь, потому что несчастный исход болезни оправдал его опасения и вместе с тем изгладил из его памяти все остальные признаки, на которых он сам, вероятно, основывал надежду на выздоровление. Тут он остановил меня, взяв меня за руку: "Вы меня не поняли: я вовсе не хотел сказать, что легко было спасти ее. Напротив, я вижу с сокрушительной ясностью, что она должна была умереть для меня, именно потому, что не было причины умереть. Удар был направлен не на нее, а на меня. Я знаю, что ей теперь лучше, чем было здесь, да я-то забывался в полноте своего счастья. Первым ударом я пренебрег; второй - такой, что его забыть нельзя". Голос его задрожал, и он опустил голову; через несколько минут он продолжал: "Я хочу вам рассказать, что со мною было. Тому назад несколько лет я пришел домой из церкви после причастия и, развернув Евангелие от Иоанна, я напал на последнюю беседу Спасителя с учениками после Тайной вечери. По мере того, как я читал, эти слова, из которых бьет живым ключом струя безграничной любви, доходили до меня все сильнее и сильнее, как будто кто-то произносил их рядом со мною. Дойдя до слов: "вы друзи мои есте", я перестал читать и долго вслушивался в них. Они проникали меня насквозь. На этом я заснул. На душе сделалось необыкновенно легко и светло. Какая-то сила подымала меня все выше и выше, потоки света лились сверху и обдавали меня; я чувствовал, что скоро раздастся голос. Трепет проникал по всем жилам. Но в одну минуту все прекратилось; я не могу передать вам, что со мною сделалось. Это было не привидение, а какая-то темная непроницаемая завеса, которая вдруг опустилась передо мною и разлучила меня с областью света. Что на ней было, я не мог разобрать; но в то же мгновение каким-то вихрем пронеслись в моей памяти все праздные минуты моей жизни, все мои бесплодные разговоры, мое суетное тщеславие, моя лень, мои привязанности к житейским дрязгам. Чего тут не было! Знакомые лица, с которыми Бог знает почему сходился и расходился, вкусные обеды, карты, бильярдная игра, множество таких вещей, о которых, по-видимому, никогда я не думаю и которыми, казалось мне, я нисколько не дорожу. Все это вместе слилось в какую-то безобразную массу, налегло на грудь и придавило меня к земле. Я проснулся с чувством сокрушительного стыда. В первый раз почувствовал я себя с головы до ног рабом жизненной суеты. Помните, в отрывках, кажется, Иоанна Лествичника эти слова: "Блажен, кто видел ангела; сто крат блаженнее, кто видел самого себя" (Точнее, не у преподобного Иоанна Лествичника, а у святого Исаака Сирина: "Кто сподобился увидеть самого себя, тот лучше сподобившегося видеть ангелов" (Аввы Исаака Сирина Слова подвижнические. Слово 41).). Долго я не мог оправиться после этого урока, но потом жизнь взяла свое. Трудно было не забыться в той полноте невозмутимого счастья, которым я пользовался. Вы не можете понять, что значит эта жизнь вдвоем. Вы слишком молоды, чтобы оценить ее". Тут он остановился и несколько времени молчал, потом прибавил: "Накануне ее кончины, когда уже доктора повесили головы и не оставалось никакой надежды на спасение, я бросился на колени перед образом в состоянии, близком к исступлению, и стал не то что молиться, а испрашивать ее от Бога. Мы все повторяем, что молитва всесильна, но сами не знаем ее силы, потому что редко случается молиться всею душой. Я почувствовал такую силу молитвы, какая могла бы растопить все, что кажется твердым и непроходимым препятствием: я почувствовал, что Божие всемогущество, как будто вызванное мною, идет навстречу моей молитве и что жизнь жены может быть мне дана. В эту минуту черная завеса опять на меня опустилась, повторилось, что уже было со мною в первый раз, и моя бессильная молитва упала на землю! Теперь вся прелесть жизни для меня утрачена. Радоваться жизни я не могу. Остается исполнить мой урок. Теперь, благодаря Богу, не нужно будет самому себе напоминать о смерти, она пойдет со мной неразлучно до конца".

"Я записал, - продолжает Самарин, - этот рассказ от слова до слова, как он сохранился в моей памяти; но, перечитав его, я чувствую, что не в состоянии передать того спокойно сосредоточенного тона, которым он говорил со мной. Слова его произвели на меня глубокое впечатление именно потому, что именно в нем одном нельзя было предположить ни тени самообольщения. Не было в мире человека, которому до такой степени было противно и несвойственно увлекаться собственными ощущениями и уступить ясность сознания нервическому раздражению. Внутренняя жизнь его отличалась трезвостью, - это была преобладающая черта его благочестия. Он даже боялся умиления, зная, что человек слишком склонен вменять себе в заслугу каждое земное чувство, каждую пролитую слезу; и когда умиление на него находило, он нарочно сам себя обливал струею холодной насмешки, чтобы не давать душе своей испаряться в бесплодных порывах и все силы ее опять направить на дела. Что с ним действительно совершалось все, что он мне рассказал, что в эти две минуты его жизни самопознание его озарилось откровением свыше, - в этом я так же уверен, как и в том, что он сидел против меня, что он, а не кто другой говорил со мною.

Вся последующая его жизнь объясняется этим рассказом. Кончина Екатерины Михайловны произвела в ней решительный перелом. Даже те, которые не знали его очень близко, могли заметить, что с сей минуты у него остыла способность увлекаться чем бы то ни было, что прямо не относилось к его призванию. Он уже не давал себе воли ни в чем. По-видимому он сохранял свою прежнюю веселость и общительность, но память о жене и мысль о смерти не покидали его. Жизнь его раздвоилась. Днем он работал, читал, говорил, занимался своими делами, отдавался каждому, кому до него было дело. Но когда наступала ночь и вокруг него все улегалось и умолкало, начиналась для него другая пора. Раз я жил у него в Ивановском. К нему съехалось несколько человек гостей, так что все комнаты были заняты и он перенес мою постель к себе. После ужина, после долгих разговоров, оживленных его неистощимою веселостью, мы улеглись, погасили свечи, и я заснул. Далеко за полночь я проснулся от какого-то говора в комнате. Утренняя заря едва-едва освещала ее. Не шевелясь и не подавая голоса, я начал всматриваться и вслушиваться. Он стоял на коленях перед походной своей иконой, руки были сложены крестом на подушке стула, голова покоилась на руках. До слуха моего доходили сдержанные рыдания. Это продолжалось до утра. Разумеется, я притворился спящим. На другой день он вышел к нам веселый, бодрый, с обычным добродушным своим смехом. От человека, всюду его сопровождавшего, я слышал, что это повторялось почти каждую ночь..."

Мемуаристы отмечали, что в смерти Екатерины Михайловны Гоголь увидел как бы некое предвестие для себя. "Смерть моей жены и мое горе сильно его потрясли, - вспоминал Хомяков, - он говорил, что в ней для него снова умирают многие, которых он любил всей душою, особенно же Н.М. Языков".

После кончины Екатерины Михайловны Гоголь постоянно молился. "Между тем, как узнали мы после, - рассказывал Шевырев, - большую часть ночей проводил он в молитве, без сна". По словам первого биографа Гоголя Пантелеймона Кулиша, "во все время говенья и прежде того - может быть, со дня смерти г-жи Хомяковой - он проводил большую часть ночей без сна, в молитве".

Незадолго до своей кончины Гоголь на отдельном листке начертал крупным, как бы детским почерком: "Как поступить, чтобы признательно, благодарно и вечно помнить в сердце моем полученный урок? И страшная История Всех событий Евангельских..." Биографы гадают, что может означать эта запись. "К чему относились эти слова, - замечал Шевырев, - осталось тайной". Самарин утверждал, что они указывают на какое-то полученное Гоголем свыше откровение. Как знать, не идет ли здесь речь об уроке, сродни тому, который получил Хомяков?..

Николай Васильевич Гоголь — (1809 – 1852 гг.) – классик русской литературы, писатель, гениальный сатирик, публицист, драматург, критик. Принадлежал к старинному дворянскому роду Гоголь-Яновских.

Хоть таинственный мистический ореол вокруг личности Гоголя в известной степени был порожден кощунственным разорением его могилы и странными выдумками, многое из обстоятельств его болезни и смерти так и остается загадкой. В действительности, от чего и как мог умереть на 43-м году жизни Гоголь?

Странности писателя

Николай Васильевич был труднопостижимым человеком. К примеру, он спал лишь сидя, остерегаясь, чтобы его не приняли за мертвого. Совершал продолжительные прогулки по… дому, при этом выпивая в каждой комнате по стакану воды. Время от времени впадал в состояние длительного оцепенения. Да и смерть Гоголя была таинственной: то ли он скончался от отравления, то ли от рака, то ли от душевной болезни…

Определить причину смерти и как умер Гоголь, медики безрезультатно пытаются уже больше полутора столетий.

Причины смерти (Версии)

Хомяковым была выдвинута первая версия о депрессии, согласно с ней первопричиной смерти Гоголя было тяжелое душевное потрясение, которое пережил писатель из-за скоропостижной смерти Хомяковой Екатерины Михайловны, сестры поэта Н. М. Языкова, с которой Гоголь дружил. «С того времени он пребывал в каком-то нервном расстройстве, принявшем характер религиозного помешательства,- из воспоминаний Хомякова.- Он говел и начал морить себя голодом, попрекая в обжорстве».

Екатерина Михайловна Хомякова (1817-1852 гг.), рожденная Языкова.

Эту версию будто бы подтверждают показания людей, которые видели, какое воздействие оказали на писателя обличительные беседы отца Матфея Константиновского. Это он настаивал, чтобы Гоголь соблюдал строгий пост, требовал от него особенного рвения в исполнении суровых церковных наставлений, корил и самого Николая Васильевича, и , перед которым Гоголь благоговел, за их греховность и язычество. Обличения красноречивого священника до такой степени потрясли писателя, что как-то раз он, прервав отца Матфея, буквально простонал: «Довольно! Оставьте, не могу дальше слушать, слишком страшно!» Очевидец этих бесед Тертий Филиппов был уверен, что проповеди отца Матфея настраивали Николая Васильевича на пессимистический лад, и он уверовал в неизбежности близкой смерти.

И все-же нет никаких оснований полагать, что великий поэт сошел с ума. Невольный свидетель последних часов жизни Гоголя, дворовый человек одной симбирской помещицы фельдшер Зайцев, в своих воспоминаниях отметил, что за сутки до смерти Гоголь пребывал в ясной памяти и здравом рассудке. Придя в себя после «лечебных» истязаний, он по дружески беседовал с Зайцевым, интересовался его жизнью, им были сделаны даже поправки в стихах, написанных Зайцевым на смерть его матери.

Не находит подтверждение и версия, словно Николай Васильевич скончался от голодного истощения. Взрослый здоровый человек способен обходиться вовсе без еды 30-40 дней. Писатель же постился только 17 дней, да и то не отказался от пищи полностью…

Однако если не от сумасшествия и голода, то не могла ли быть причиной смерти Гоголя какая-либо инфекционная болезнь? В Москве зимой 1852 г. свирепствовала эпидемия брюшного тифа, от которого, надо заметить, умерла Хомякова. Как раз потому Иноземцев при первом осмотре заподозрил, что у Николая Васильевича тиф. Однако через неделю консилиум докторов, который был созван графом Толстым, объявил, что у писателя не тиф, а менингит, и ему был назначен тот странный курс лечения, который иначе как «истязанием» и не назовешь…

1902 год — доктором Н. Баженовым была издана небольшая работа «Болезнь и смерть Гоголя». После тщательного изучения симптомов, описанных в воспоминаниях знакомых Николая Васильевича и лечивших его врачей, Баженов пришел к выводу, что погубило Гоголя как раз это неправильное, ослабляющее лечение его от менингита, которого в действительности не было.

Первые симптомы

Вероятно, Баженов прав лишь отчасти. Лечение, которое было назначено консилиумом врачей, примененное, когда писатель был уже безнадежен, усилило его страдания, но не было причиной самого заболевания, которое началось значительно ранее. В своих записках д-р Тарасенков, впервые осматривавший Николая Васильевича 16 февраля, так описал симптомы болезни: «…пульс был ослаблен, язык чист, но сухой; кожа имела натуральную теплоту. По всем соображениям видно было, что у него нет горячечного состояния… один раз у него было небольшое кровотечение из носа, жаловался, что у него руки зябнут, мочу имел густую, темноокрашенную…»

Гоголь был случайно отравлен врачами?

Можно лишь сожалеть, что Баженов во время написания своей работы не догадался проконсультироваться с врачом-токсикологом. Потому как симптомы болезни, которые он описал, практически неотличимы от симптомов хронического отравления ртутью - основным компонентом того самого каломеля, которым пичкал писателя каждый эскулап который приступал к лечению. В действительности, при хроническом отравлении каломелем могут быть и густая темная моча, и разного рода кровотечения, чаще желудочные, но порой и носовые. Слабый пульс мог быть как следствие ослабления организма от лощения, так и результат действия каломеля. Многими отмечалось, что в течении всей болезни Николай Васильевич часто просил пить: жажда - один из характерных признаков хронического отравления.

По всей видимости, началом роковой цепи событий стало расстройство желудка и то «слишком сильное воздействие лекарств», на которое писатель жаловался Шевыреву 5 февраля. Потому как желудочные расстройства в то время лечили именно каломелем, не исключено, что прописанным ему лекарством был именно каломель и прописал его Иноземцев, который спустя несколько дней заболел сам и перестал наблюдать за больным. Гоголь перешел под опеку Тарасенкова, который, не зная, что писатель уже принимал опасное лекарство, мог еще раз прописать ему каломель. В третий раз Николай Васильевич получил каломель уже от Клименкова.

Особенность каломеля состоит в том, что он не причиняет вреда только в том случае, если он быстро может выводиться из организма через кишечник. Если же он задержится в желудке, то спустя какое-то время начинает действовать как сильнейший ртутный яд сулема. Именно это, как видно, и могло произойти с Гоголем: немаленькие дозы принятого им каломеля не выводились из желудка, так как Гоголь тогда постился и в его желудке попросту не было пищи. Постепенно возрастающее в его желудке количество каломеля вызвало хроническое отравление, а ослабление организма от недоедания, упадка духа и варварского лечения Клименкова только приблизило наступление смерти…

Комната в которой умер Гоголь

Летаргический сон

По мнению специалистов, вопреки сложившемуся мнению, у классика не было шизофрении. Но он страдал от маниакально-депрессивного психоза. Болезнь эта могла проявлять себя по-разному, но самое сильное ее проявление было в том, что писатель панически боялся, быть похороненным заживо. Возможно этот страх появился у него в молодости, после того как он переболел малярийным энцефалитом. Болезнь протекала довольно тяжело и сопровождалась глубокими обмороками.

Это одна из самых распространенных версий. Слухи о якобы ужасной смерти Гоголя, который был похоронен заживо, оказались до такой степени живучим, что по сей день многие считают это совершенно доказанным фактом.

В известной степени слухи о своем погребении заживо создал, сам того не ведая… писатель. Все потому что, как уже упоминалось, Николай Васильевич был подвержен обморочным и сомнамбулическим состояниям. Потому писатель очень боялся, как бы в один из припадков его не приняли за мертвого и не похоронили.

Этот факт по сути единогласно отрицают современные историки.

«При эксгумации, которую проводили в условиях определенной секретности, у могилы классика собралось не более 20-ти человек… — написал в своей статье «Тайна смерти Гоголя» доцент Пермской медакадемии Михаил Давидов. — Писатель В. Лидин стал по факту единственным источником сведений об эксгумации Николая Васильевича. Поначалу он рассказывал о перезахоронении студентам Литературного института и своим знакомым, поздней написал письменные воспоминания. Рассказаное Лидиным было не правдиво и противоречиво. Именно по его утверждению, дубовый гроб Гоголя хорошо сохранился, обивка его изнутри была изорвана и исцарапана, в гробу находился скелет, неестественно скрученный, с повернутым набок черепом. Так с легкой руки неистощимого на выдумки Лидина и пошла гулять по Москве мрачная легенда о том, что Гоголь был похоронен заживо.

Чтобы разобраться в несостоятельности версии летаргического сна, необходимо вдуматься в такой факт: эксгумацию проводили спустя 79 лет после захоронения! Известный факт, что разложение тела в могиле происходит неимоверно быстро, и по прошествии всего то нескольких лет от него остается только костная ткань, при этом кости уже не имеют тесных соединений друг с другом. Неясно, как могли после стольких лет установить какое-то «скручивание тела»… А что может остаться от деревянного гроба и материала обивки после 79-ти лет пребывания в земле? Они так меняются (гниют, фрагментируются), что установить факт «исцарапывания» внутренней обивки гроба абсолютно невозможно».

А из воспоминаний скульптора Рамазанова, снимавшего посмертную маску классика, на лице покойного явно были видны посмертные изменения и начало процесса разложения тканей.

И тем не менее версия летаргического сна Гоголя жива и сегодня.

Исчезнувший череп

Гоголь скончался 21 февраля 1852 г. Он был похоронен на кладбище Свято-Данилова монастыря, а в 1931 году монастырь и кладбище на его территории закрыли. Когда останки писателя переносили на Новодевичье кладбище, обнаружили, что из гроба покойного украден череп.

А неистощимый на выдумки писатель Лидин поражал слушателей новыми сенсационными подробностями: По версии все того-же В. Лидина, который присутствовал при этом, череп Гоголя был украден из могилы в 1909 г. В то время меценат и основатель театрального музея Алексей Бахрушин смог подговорить монахов достать для него череп Николая Васильевича. «В Бахрушинском театральном музее в Москве хранятся три неизвестно кому принадлежащие черепа: один из них, предположительно, — череп артиста Щепкина, другой — Гоголя, о третьем — ничего не известно», — написал Лидин в своих воспоминаниях «Перенесение праха Гоголя».

Интересный факт (Могильный камень)

Существует интересная история, которую по сей день рассказывают на могиле Гоголя… 1940 год — умер другой известный русский писатель, который считал себя учеником Николая Васильевича. Его супруга, Елена Сергеевна, пошла выбрать камень на надгробие покойному мужу. По случайности, из груды заготовочных могильных плит она выбрала только одну. Когда ее приподняли, чтобы выгравировать на ней имя писателя, то увидели, что на ней уже есть другое имя. Когда рассмотрели, что там написано, то удивились еще больше – это был надгробный камень, пропавший с могилы Гоголя. Таким образом Николай Васильевич словно дал знак родственникам Булгакова, что он наконец-то воссоединился со своим выдающимся учеником.

«Энциклопедия Смерти. Хроники Харона»

Часть 2: Словарь избранных Смертей

Умение хорошо жить и хорошо умереть - это одна и та же наука.

Эпикур

ГОГОЛЬ Николай Васильевич

(1809-1852) русский писатель

Современники говорят, что последние год-полтора жизни Гоголя мучил страх смерти. Этот страх умножился, когда 26 января 1852 года умерла Екатерина Хомякова, сестра поэта Н. М. Языкова, с которой Гоголь дружил. (Умерла она от брюшного тифа, будучи при этом беременной.) Доктор А. Т. Тарасенков говорит, что "смерть ее не столько поразила мужа и родных, как поразила Гоголя... Он, может быть, впервые здесь видел смерть лицом к лицу..." О том же пишет и А. П. Анненков: "...лицезрение смерти ему было невыносимо". На панихиде, вглядываясь в лицо умершей, Гоголь, по словам А. С. Хомякова, сказал: "Все для меня кончено..."

И впрямь - очень скоро приступ непонятной для окружающих болезни настолько овладел писателем, что он оказался у последней черты жизни.

Существуют два портрета смерти Гоголя - медицинский и психологический. Первый составлен из записок очевидцев (в том числе врачей). Доктор Тарасенков вспоминает о последнем дне Гоголя:

"...Когда я возвратился через три часа после ухода, в шестом часу вечера, уже ванна была сделана, у ноздрей висели шесть крупных пиявок; к голове приложена примочка. Рассказывают, что когда его раздевали и сажали в ванну, он сильно стонал, кричал, говорил, что это делают напрасно; после того как его опять положили в постель без белья, он проговорил: "Покройте плечо, закройте спину!", а когда ставили пиявки, он повторял: "Не надо!"; когда они были поставлены, он твердил: "Снимите пиявки, поднимите (ото рта) пиявки!" - и стремился их достать рукою. При мне они висели еще долго, его руку держали с силою, чтобы он до них не касался. Приехали в седьмом часу Овер и Клименков; они велели подолее поддерживать кровотечение, ставить горчичники на конечности, потом мушку на затылок, лед на голову и внутрь отвар алтейного корня с лавровишневою водой. Обращение их было неумолимое; они распоряжались, как с сумасшедшим, кричали перед ним, как перед трупом.

Клименков приставал к нему, мял, ворчал, поливал на голову какой-то едкий спирт, и, когда больной от этого стонал, доктор спрашивал: "Что болит, Николай Васильевич? А? Говорите же!" Но тот стонал и не отвечал. - Они уехали, я остался во весь вечер до двенадцати часов и внимательно наблюдал за происходящим. Пульс скоро и явственно упал, делался еще чаще и слабее, дыхание, уже затрудненное утром, становилось еще тяжелее; уже больной сам поворачиваться не мог, лежал смирно на одном боку и был спокоен, когда ничего не делали с ним...

Уже поздно вечером он стал забываться, терять память. "Давай бочонок!" - произнес он однажды, показывая, что желает пить. Ему подали прежнюю рюмку с бульоном, но он уже не мог сам приподнять голову и держать рюмку... Еще позже он по временам бормотал что-то невнятно, как бы во сне, или повторял несколько раз: "Давай, давай! Ну, что же!" Часу в одиннадцатом он закричал громко: "Лестницу, поскорее, давай лестницу!.." Казалось, ему хотелось встать. Его подняли с постели, посадили на кресло. В это время он уже так ослабел, что голова его не могла держаться на шее и падала машинально, как у новорожденного ребенка. Тут привязали ему мушку на шею, надели рубашку (он лежал после ванны голый); он только стонал.

Когда его опять укладывали в постель, он потерял все чувства; пульс у него перестал биться; он захрипел, глаза его раскрылись, но представлялись безжизненными. Казалось, что наступает смерть, но это был обморок, который длился несколько минут. Пульс возвратился вскоре, но сделался едва приметным. После этого обморока Гоголь уже не просил более ни пить, ни поворачиваться; постоянно лежал на спине с закрытыми глазами, не произнося ни слова. В двенадцатом часу ночи стали холодеть ноги. Я положил кувшин с горячею водою, стал почаще давать проглатывать бульон, и это, по-видимому, его оживляло; однако ж вскоре дыхание сделалось хриплое и еще более затрудненное; кожа покрылась холодною испариною, под глазами посинело, лицо осунулось, как у мертвеца. В таком положении оставил я страдальца...

Рассказывали мне, что Клименков приехал вскоре после меня, пробыл с ним ночью несколько часов: давал ему каломель обкладывал все тело горячим хлебом; при этом опять возобновился стон и пронзительный крик. Все это, вероятно, помогло ему поскорее умереть" .

Смерть Гоголя случилась в восемь часов утра 21 февраля 1852 года. Бывшая при том Е. Ф. Вагнер писала в тот же день зятю (М. П. Погодину):

"...Николай Васильевич скончался, был все без памяти, немного бредил, по-видимому, он не страдал, ночь всю был тих, только дышал тяжело; к утру дыхание сделалось реже и реже, и он как будто уснул..."

Спустя полвека доктор Н. Н. Баженов заявил, что причиной смерти Гоголя было неправильное лечение. "В течение последних 15-20 лет жизни,- утверждал Баженов,- он страдал тою формою душевной болезни, которая в нашей науке носит название периодического психоза, в форме так называемой периодической меланхолии. По всей вероятности, его общее питание и силы были надорваны перенесенной им в Италии (едва ли не осенью 1845 г.) малярией. Он скончался в течение приступа периодической меланхолии от истощения и острого малокровия мозга, обусловленного как самою формою болезни,- сопровождавшим, ее голоданием и связанным с нею быстрым упадком питания и сил,- так и неправильным ослабляющим лечением, в особенности кровопусканием".

Грубой прозе медицинских заключений противостоит замечательный психологический портрет умирающего Гоголя, созданный критиком И. Золотусским.

"На похороны (Е. Хомяковой) он не явился, сославшись на болезнь и недомогание нервов. Он сам отслужил по покойной панихиду в церкви и поставил свечу. При этом он помянул, как бы прощаясь с ними, всех близких его сердцу, всех отошедших из тех, кого любил. "Она как будто в благодарность привела их всех ко мне,- сказал он Аксаковым,- мне стало легче".

"Страшна минута смерти".

- "Почему же страшна? - спросили его,- только бы быть уверену в милости Божией к страждущему человеку, и тогда отрадно думать о смерти". Он ответил:

"Но об этом надобно спросить тех, кто перешел через эту минуту".

За десять дней до смерти Гоголь, находясь в мучительном душевном кризисе, сжег рукопись второго тома поэмы (романа) "Мертвые души" и ряд других бумаг. "Надобно уж умирать,- сказал он после этого Хомякову,- я уже готов и умру..." Он уже почти ничего не принимал из рук стоявшего бессменно у его изголовья Семена (после сожжения Гоголь перебрался на кровать и более не вставал), только теплое красное вино, разбавленное водой.

Обеспокоенный хозяин дома созвал консилиум, все имевшиеся тогда в Москве известные врачи собрались у постели Гоголя. Он лежал, отвернувшись к стене, в халате и сапогах и смотрел на прислоненную к стене икону Божьей матери. Он хотел умереть тихо, спокойно. Ясное сознание, что он умирает, было написано на его лице. Голоса, которые он слышал перед тем, как сжечь второй том, были голосами оттуда - такие же голоса слышал его отец незадолго до смерти. В этом смысле он был в отца. Он верил, что должен умереть, и этой веры было достаточно, чтоб без какой-либо опасной болезни свести его в могилу.

А врачи, не понимая причины его болезни и ища ее в теле, старались лечить тело. При этом они насиловали его тело, обижая душу этим насилием, этим вмешательством в таинство ухода. То был уход, а не самоубийство, уход сознательный, бесповоротный... Жить, чтобы просто жить, чтоб тянуть дни и ожидать старости, он не мог. Жить и не писать (а писать он был более не в силах), жить и стоять на месте значило для него при жизни стать мертвецом...

Муки Гоголя перед смертью были муками человека, которого не понимали, которого вновь окружали удивленные люди, считавшие, что он с ума сошел, что он голодом себя морит, что он чуть ли не задумал покончить с собой. Они не могли поверить в то, что дух настолько руководил им, что его распоряжения было достаточно, чтоб тело беспрекословно подчинилось.

Врачи терялись в догадках о диагнозе, одни говорили, что у него воспаление в кишечнике, третьи - что тиф, четвертые называли это нервической горячкой, пятые не скрывали своего подозрения в помешательстве. Собственно, и обращались с ним уже не как с Гоголем, а как с сумасшедшим, и это было естественным завершением того непонимания, которое началось еще со времен "Ревизора". Врачи представляли в данном случае толпу, публику, которая не со зла все это делала, но от трагического расхождения между собой и поэтом, который умирал в ясном уме и твердой памяти.

В начале 1852 года Гоголь писал Вяземскому: надо оставить "завещанье после себя потомству, которое так же должно быть нам родное и близкое нашему сердцу, как дети близки сердцу отца (иначе разорвана связь между настоящим и будущим)..." Он думал об этой связи, и смерть его - странная, загадочная смерть - была этой связью, ибо Гоголь в ней довел свое искание до конца. Если ранее винили его в лицемерии, в ханжестве, называли Тартюфом, то тут уже никакого лицемерия не было. Возвышение Гоголя было подтверждено этим последним его поступком на земле" .

Гоголя похоронили на погосте Данилова монастыря, но в 1931 году прах писателя перенесли на Новодевичье кладбище. Перезахоронение породило легенду, что Гоголь умер дважды, и второй раз воистину ужасно - под землей, в темноте и тесноте гроба. При эксгумации обнаружили, что обшивка гроба изнутри была вся изорвана! Это значит, что, возможно, похоронили Гоголя живым - в состоянии летаргического сна. Именно этого он боялся всю жизнь и не раз предупреждал о том, чтобы его не хоронили поспешно, пока не убедятся в подлинности его смерти! Увы! Предупреждение не помогло.

Тайна смерти величайшего классика литературы Николая Васильевича Гоголя уже более полутора веков мучает ученых, историков, исследователей. Как именно умер писатель? Поговорим о самых популярных версиях случившегося.

21 февраля (4 марта) 1852 года из жизни ушел великий русский писатель Николай Васильевич Гоголь. Его не стало в 42 года, скоропостижно, «сгорев» буквально за несколько недель. Вокруг его смерти много загадок и мистических явлений.

Летаргический сон

Это самая популярная версия. Слухи о якобы жуткой смерти классика, похороненного заживо, оказались настолько стойкими, что до сих пор многие считают их абсолютно достоверным фактом. А поэт Андрей Вознесенский в 1972 году даже увековечил эту гипотезу в своем стихотворении «Похороны Гоголя Николая Васильевича».
Можно сказать, что этот слух создал сам того не желая… Николай Васильевич Гоголь. Дело в том, что он был подвержен обморочным и сомнамбулическим состояниям. Поэтому Гоголь очень опасался, как бы в один из его припадков его не приняли за умершего и не похоронили.
В «Завещании» он писал: Находясь в доброй памяти и здравом рассудке, излагаю здесь свою последнюю волю. Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться... Известно, что спустя 79 лет после смерти писателя могилу Гоголя вскрыли для перевозки останков с некрополя закрывшегося Данилова монастыря на Новодевичье кладбище. Говорят, что тело его лежало в неестественной для мертвеца позе – голова была повернута вбок, а обивка гроба разодрана в клочья. Эти слухи и породили укоренившуюся уверенность в том, что Николай Васильевич умер страшной смертью, в полной тьме, под землей.
Этот вариант практически единогласно отрицают все современные историки.
Чтобы понять нелогичность версии летаргического сна, достаточно подумать о следующем факте: эксгумация проводилась через 79 лет после захоронения! Известно, что разложение тела в могиле происходит неимоверно быстро, и по истечении всего лишь нескольких лет от него остается только костная ткань, причем обнаруженные кости уже не имеют тесных соединений друг с другом. Непонятно, как могли по истечении стольких лет установить какое-то «скручивание тела»… А что остается от деревянного гроба и материала обивки по истечении 79 лет нахождения в земле? Они настолько изменяются (гниют, фрагментируются), что установить факт «исцарапывания» внутренней обивки гроба совершенно невозможно».
А по воспоминаниям скульптора Рамазанова, делавшего посмертную маску писателя, на лице покойного явно были видны посмертные изменения и начало процесса разложения тканей.

Самоубийство

В последние месяцы своей жизни Гоголь страдал от тяжелейшего душевного кризиса. По писателю ударила смерть его близкой знакомой, Екатерины Михайловны Хомяковой, которая внезапно скончалась от стремительно развившейся болезни в 35 лет. Классик бросил писать, большую часть времени уделял молитвам и неистово постился. Гоголем овладел страх смерти, знакомым писатель сообщал, что слышал голоса, говорившие ему, что его скоро не станет.
Именно в тот лихорадочный период, когда писатель находился в полубреду, он сжег рукопись второго тома «Мертвых душ». Считается, что сделал он это во многом под давлением своего духовника, протоиерея Матфея Константиновского , который был единственным, кто прочитал это так и не изданное произведение и посоветовал уничтожить записи.
Священник оказал большое влияние на Гоголя в последние недели его жизни. Считая писателя недостаточно праведным, батюшка требовал, чтобы Николай Васильевич «отрекся от Пушкина», как от «грешника и язычника». Он призывал Гоголя постоянно молиться и поститься, а также запугивал ожидающей его расправой за совершенные грехи «в миру ином».
Депрессивное состояние писателя усиливалось. Он слабел, очень мало спал и практически ничего не ел. Фактически писатель добровольно сживал себя со свету.
Однако и версию о том, что писатель намеренно «заморил себя голодом», то есть по сути совершил самоубийство, большинство исследователей не поддерживают. Да и для летального исхода взрослому человеку необходимо не есть дней 40. Гоголь же отказывался от пищи около трех недель, да и то периодически позволял себе съесть несколько ложек овсяного супа и выпить липового чая.

Врачебная ошибка

В 1902 году вышла в свет небольшая статья доктора Баженова «Болезнь и смерть Гоголя», где он делится неожиданной мыслью – скорее всего, писатель умер от неверного лечения.
В своих заметках доктор Тарасенков, впервые осмотревший Гоголя 16 февраля, так описывал состояние писателя: «...пульс был ослабленный, язык чистый, но сухой; кожа имела натуральную теплоту. По всем соображениям видно было, что у него нет горячечного состояния... один раз он имел небольшое кровотечение из носа, жаловался, что у него руки зябнут, мочу имел густую, темноокрашенную...». Эти симптомы – густая темная моча, кровотечения, постоянная жажда - очень похожи на те, что наблюдаются при хроническом отравлении ртутью. А ртуть являлась главным компонентом препарата каломель, которым, как известно из свидетельств, Гоголя усиленно пичкали доктора, «от желудочных расстройств».
Кроме того, на врачебном консилиуме был поставлен ошибочный диагноз - «менингит». Вместо того чтобы кормить писателя высококалорийными продуктами и давать ему обильное питье, ему назначили ослабляющую организм процедуру - кровопускание. И если бы не эта «медицинская помощь», Гоголь мог бы остаться жив.
У каждой из трех версий смерти писателя есть свои приверженцы и противники. Так или иначе, тайна эта не разгадана до сих пор.