Зовет он нас на помощь,
Где бьется русский люд,
Велит стоять за волю,
За равенство и труд!..»
И, ласково приемля
Речей невинных звук,
Сошел Исус на землю
С неколебимых рук.
Идут рука с рукою,
А ночь черна, черна!..
И пыжится бедою
Седая тишина.
Мечты цветут надеждой
Про вечный, вольный рок.
Обоим нежит вежды
Февральский ветерок.
Но вдруг огни сверкнули...
Залаял медный груз.
И пал, сраженный пулей,
Младенец Иисус.
Слушайте:
Больше нет воскресенья!
Тело его предали погребенью:
На Марсовом
А там, где осталась мать,
Где ему не бывать
Сидит у окошка
Старая кошка,
Ловит лапой луну...
Ползает Мартин по полу:
«Соколы вы мои, соколы,
Кто-то давит его, кто-то душит,
Палит огнем.
Но спокойно звенит
За окном,
То погаснув, то вспыхнув
Железное
«Рре-эс-пу-у-ублика!»
* * *
Не напрасно дули ветры,
Не напрасно шла гроза.
Кто-то тайный тихим светом
Напоил мои глаза.
С чьей-то ласковости внешней
Отгрустил я в синей мгле
О прекрасной, но нездешней,
Неразгаданной земле.
Не гнетет немая млечность,
Не тревожит звездный страх.
Полюбил я мир и вечность,
Как родительский очаг.
Все в них благостно и свято,
Все тревожное светло.
Плещет рдяный мак заката
На озерное стекло.
И невольно в море хлеба
Рвется образ с языка:
Отелившееся небо
Лижет красного телка.
* * *
О Русь, взмахни крылами,
Поставь иную крепь!
С иными именами
Встает иная степь.
По голубой долине,
Меж телок и коров,
Идет в златой ряднине
Твой Алексей Кольцов.
В руках – краюха хлеба,
Уста – вишневый сок.
И вызвездило небо
Пастушеский рожок.
За ним, с снегов и ветра,
Из монастырских врат,
Идет, одетый светом,
Его середний брат.
От Ветегры до Шуи
Он избраздил весь край
И выбрал кличку – Клюев,
Смиренный Миколай.
Монашьи мудр и ласков,
Он весь в резьбе молвы,
И тихо сходит пасха
С бескудрой головы.
А там, за взгорьем смолым,
Иду, тропу тая,
Кудрявый и веселый,
Такой разбойный я.
Долга, крута дорога,
Несчетны склоны гор;
Но даже с тайной Бога
Веду я тайно спор.
Сшибаю камнем месяц
И на немую дрожь
Бросаю, в небо свесясь,
Из голенища нож.
За мной незримым роем
Идет кольцо других,
И далеко по селам
Звенит их бойкий стих.
Из трав мы вяжем книги,
Слова трясем с двух пол.
И сродник наш, Чапыгин,
Певуч, как снег и дол.
Сокройся, сгинь ты, племя
Смердящих снов и дум!
На каменное темя
Несем мы звездный шум.
Довольно гнить и ноять,
И славить взлетом гнусь -
Уж смыла, стерла деготь
Воспрянувшая Русь.
Уж повела крылами
Ее немая крепь!
С иными именами
Встает иная степь.
* * *
Разбуди меня завтра рано,
О моя терпеливая мать!
Я пойду за дорожным курганом
Дорогого гостя встречать.
Я сегодня увидел в пуще
След широких колес на лугу.
Треплет ветер под облачной кущей
Золотую его дугу.
На рассвете он завтра промчится,
Шапку-месяц пригнув под кустом,
И игриво взмахнет кобылица
Над равниною красным хвостом.
Разбуди меня завтра рано,
Засвети в нашей горнице свет.
Говорят, что я скоро стану
Знаменитый русский поэт.
Воспою я тебя и гостя,
Нашу печь, петуха и кров...
И на песни мои прольется
Молоко твоих рыжих коров.
* * *
Нивы сжаты, рощи голы,
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы
Солнце тихое скатилось.
Дремлет взрытая дорога.
Ей сегодня примечталось,
Что совсем-совсем немного
Ждать зимы седой осталось.
Ах, и сам я в чаще звонкой
Увидал вчера в тумане:
Рыжий месяц жеребенком
Запрягался в наши сани.
* * *
О верю, верю, счастье есть!
Еще и солнце не погасло.
Заря молитвенником красным
Пророчит благостную весть.
О верю, верю, счастье есть.
Звени, звени, златая Русь,
Волнуйся, неуемный ветер!
Блажен, кто радостью отметил
Твою пастушескую грусть.
Звени, звени, златая Русь!
Люблю я ропот буйных вод
И на волне звезды сиянье.
Благословенное страданье,
Благословляющий народ.
Люблю я ропот буйных вод.
ИНОНИЯ
Пророку Иеремии
1
Не устрашуся гибели,
Ни копий, ни стрел дождей, -
Так говорит по Библии
Пророк Есенин Сергей.
Время мое приспело,
Не страшен мне лязг кнута.
Тело, Христово тело,
Выплевываю изо рта.
Не хочу восприять спасения
Через муки его и крест:
Я иное постиг учение
Прободающих вечность звезд.
Я иное узрел пришествие -
Где не пляшет над правдой смерть.
Как овцу от поганой шерсти, я
Остригу голубую твердь.
Подыму свои руки к месяцу,
Раскушу его, как орех.
Не хочу я небес без лестницы,
Не хочу, чтобы падал снег.
Не хочу, чтоб умело хмуриться
На озерах зари лицо.
Я сегодня снесся, как курица,
Золотым словесным яйцом.
Я сегодня рукой упругою
Готов повернуть весь мир...
Грозовой расплескались вьюгою
От плечей моих восемь крыл.
2
Лай колоколов над Русью грозный -
Это плачут стены Кремля.
Ныне на пики звездные
Вздыбливаю тебя, земля!
Протянусь до незримого города,
Млечный прокушу покров.
Даже Богу я выщиплю бороду
Оскалом моих зубов.
Он был сыном простого рабочего,
И повесть о нем очень короткая.
Только и было в нем, что волосы, как ночь,
Да глаза голубые, кроткие.
Отец его с утра до вечера
Гнул спину, чтоб прокормить крошку;
Но ему делать было нечего,
И были у него товарищи: Христос да кошка.
Кошка была старая, глухая,
Ни мышей, ни мух не слышала,
А Христос сидел на руках у Матери
И смотрел с иконы на голубей под крышею.
Жил Мартин, и никто о нем не ведал.
Грустно стучали дни, словно дождь по железу.
И только иногда за скудным обедом
Учил его отец распевать марсельезу.
«Вырастешь,- говорил он,- поймешь...
Разгадаешь, отчего мы так нищи!»
И глухо дрожал его щербатый нож
Над черствой горбушкой насущной пищи.
31 -
Но вот под тесовым
Окном -
Два ветра взмахнули
Крылом;То с вешнею полымью
Вод
Взметнулся российский
Народ...Ревут валы,
Поет гроза!
Из синей мглы
Горят глаза.За взмахом взмах,
Над трупом труп;
Ломает страх
Свой крепкий зуб.Все взлет и взлет,
Все крик и крик!
В бездонный рот
Бежит родник...И вот кому-то пробил
Последний, грустный час...
Но верьте, он не сро́бел
Пред силой вражьих глаз!
32 -
Душа его, как прежде,
Бесстрашна и крепка,
И тянется к надежде
Бескровная рука.Он незадаром прожил,
Недаром мял цветы;
Но не на вас похожи
Угасшие мечты...Нечаянно, негаданно
С родимого крыльца
Донесся до Мартина
Последний крик отца.С потухшими глазами,
С пугливой синью губ,
Упал он на колени,
Обняв холодный труп.Но вот приподнял брови,
Протер рукой глаза,
Вбежал обратно в хату
И стал под образа.«Исус, Исус, ты слышишь?
Ты видишь? Я один.
Тебя зовет и кличет
Товарищ твой Мартин!
33 -
Отец лежит убитый,
Но он не пал, как трус.
Я слышу, он зовет нас,
О верный мой Исус.Зовет он нас на помощь,
Где бьется русский люд,
Велит стоять за волю,
За равенство и труд!..»И, ласково приемля
Речей невинных звук,
Сошел Исус на землю
С неколебимых рук.Идут рука с рукою,
А ночь черна, черна!..
И пыжится бедою
Седая тишина.Мечты цветут надеждой
Про вечный, вольный рок.
Обоим нежит вежды
Февральский ветерок.Но вдруг огни сверкнули...
Залаял медный груз.
И пал, сраженный пулей,
Младенец Иисус.
34 -
Слушайте:
Больше нет воскресенья!
Тело Его предали погребенью:
Образ Нетте с его внешней медлительностью то как бы проступает сквозь очертания медленно входящего в залив парохода «в блюдечках-очках спасательных кругов»; то создается в прямых зарисовках картин сохранившейся в память совместной поездки – «Помнишь, Нетте, – в бытность человеком ты пивал чаи со мною в дип-купе?». Случайный, казалось бы, повод – встречу с «пароходом-человеком» поэт использует не только для того. Чтобы несколькими штрихами возродить, вернуть путь к жизни образ замечательного человека, стойкого бойца революции, но и оказать весомые поэтические слова о самой революционной эпохе.
Стихотворение «Товарищу Нетте, пароходу и человеку» строится по той же схеме, что и многие другие стихотворение, например, «Сергею Есенину». Сначала возникает впечатляющая картина встречи с человеком, который спал пароходом; следующий за этим разговор с человеком и пароходом одновременно, не снижая образа героя, сообщает ему подлинную откровенность. «А далее – стих обретает патетическое звучание: речь идет о самом главном для поэта и его читателя, о том, что наполняет их жизнь высоким смыслом. Но и этого мало – в концовке поэтическая мысль предельно концентрируется, выражается с предельной четкостью, когда возможность недомолвок исключается напрочь» (А.С.Карпов).
У такого стиха есть свои достоинства: ясность мысли, напористость интонации, непосредственность обращения к аудитории.
Стихотворение «Товарищу Нетте, пароходу и человеку» пронизано мыслью о революции. Настоящее освещено в нем мечтой о коммунистическом будущем, когда весь мир станет «единым человечьим общежитием», – той мечтой, которая зародилась как глубокое народное стремление в прошлом и нашла свое выражение у классиков, например, у Пушкина и польского поэта Мицкевича («Когда народы, распри позабыв, в единую семью соединятся»).
Эпоха, в которую жил Маяковский, была временем огромных потрясений в жизни страны, и поэт такого масштаба, несомненно, не мог стоять в стороне от происходящего. Активная общественная позиция Маяковского выразилась, прежде всего, в его творческой деятельности: он пишет киносценарии для нового советского кино, много печатается в газетах, ездит с публичными лекциями по городам страны («менестрелит»), работает в РОСТА, создавая особого рода плакаты, так называемые «окна» (состоящие из нескольких рисунков агитационного или сатирического содержания и небольшого стихотворного текста под ним). Подобного рода работа мало отвечает, на первый взгляд, представлениям о возвышенном характере и высоком предназначении искусства. Для нескольких поколений русских поэтов императивом были строки А. С. Пушкина:
Восстань, пророк, и виждъ, и внемли,
Исполнись волею моей,
И обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
В сравнении с этими строками «тысячи три плакатов и тысяч шесть подписей», рекламные стишки, памфлеты и прочие литературные однодневки должны показаться недостойными высокого звания поэта.
Я думаю, что мысль об этом и заставила Маяковского вновь и вновь обращаться к теме назначения, роли поэзии в жизни общества. «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче», «Разговор с фининспектором о поэзии», «Домой», поэма «Во весь голос» - вот произведения, в которых он наиболее ярко раскрывает свое творческое кредо: «Нам слово нужно для жизни».
«Необычайное приключение…» - не просто образец лирической шутки, но серьезное размышление о том, чем должен быть поэт, и не только в данную конкретную эпоху, но и во все времена. Поэзия и солнечный свет представляются герою явлениями одного плана, их задача - борьба с тьмой, с отживающим «серым хламом». Стихи поэта и лучи солнца уподобляются оружию (впоследствии автор не раз вернется к этому сравнению), которое рушит враждебную свету стену мрака:
Стена теней, ночей тюрьма
под солнц двустволкой пала.
В конце стихотворения Маяковский провозглашает лозунг свой («и солнца»):
Светить всегда, светить везде,
до дней последних донца.
Стихотворение «Домой» еще раз подтверждает авторское отношение к поэзии как к оружию народа в борьбе за строительство новой жизни. Поэт должен чувствовать себя заводом, вырабатывающим человеческое счастье; к нему должны предъявляться те же требования, что и к прочим:
Я хочу, чтоб в дебатах
потел Госплан,
мне давая задания на год.
«Работа стихов» не менее важна, чем производство чугуна и стали, и поэтому автор считает, что труд поэта не отличается от работы в поле или у станка по степени своей нужности. Развитие этой мысли находим в стихотворении «Разговор с фининспектором». В шутливо-иронической форме Маяковский убеждает читателя в том, что поэзия - это общественный труд, и поэт - полноправный участник социалистического строительства:
Труд мой
любому
труду родствен.
Автор говорит о специфической сложности поэтического процесса - «в грамм добычи годы труда», - оспаривая позицию людей, подобных фининспектору, считающих поэзию занятием ненужным и несложным и числящих поэтов «в ряду имеющих лабазы и угодья». Иронизируя над бюрократическим подходом к искусству поэзии, лирический герой на вопрос о наличии «выезда» отвечает:
А что,
если я
десятки пегасов загнал
за последние пятнадцать лет?
Используя понятия, далекие от литературы, Маяковский заостряет свои мысли о поэзии, о ее месте в жизни общества. Он сравнивает стихи с динамитом, взрывающим города; «рядом с тлением слова-сырца» они испепеляют:
Эти слова приводят в движенье
тысячи лет
миллионов сердца.
Поэт у Маяковского одновременно и «народа водитель», и «народный слуга»; он должен идти впереди всех и, в то же время, для него невозможно существование вне народа. Рифма, которая в данном случае метонимически воплощает собой всю поэзию, предстает, с одной стороны, как «И ласка, и лозунг, и штык, и кнут» в настоящем; с другой стороны, как «ваше бессмертие» в будущем. Она - и оружие пролетариата, и его возможность остаться в веках. Программным по отношению к данной теме можно назвать вступление к поэме «Во весь голос». Лирический герой негодующе отзывается о тех, кто строчит романсы в страшное для страны время:
Неважная честь,
чтоб из этаких роз мои изваянья высились
по скверам,
где харкает туберкулез.
В поэме стихи вновь сравниваются с грозным оружием: «моих страниц войска», «кавалерия острот», «рифм пики». Они должны предстать глазам потомков:
Весомо, грубо,
зримо, как в наши дни
вошел водопровод, сработанный
еще рабами Рима.
Объекты, которые выбирает автор для сравнения со стихами, носят нарочито приземленный, материальный характер. В этом также отражается вера поэта в то, что литература есть производство, продукт которого - важен и непосредственно ощутим.
Отдельно следует сказать об отношении героя к славе, к признанию потомков. С высоты своего творческого альтруизма он провозглашает:
Мне наплевать на бронзы многопудъе,
мне наплевать
на мраморную слизь.
Герой мечтает о счастливом будущем своего отечества, в которое немало сил вложено и самим поэтом. «Слово - полководец человечьей силы», - говорит Маяковский. Поэзия нужна, чтобы бороться с «хламом» жизни и чтобы утверждать новую реальность - и она должна делать это в интересах рабочего класса. С данной точки зрения, «Нигде кроме как в Моссельпроме» - «поэзия самой высокой квалификации». Поэт огромного и многогранного таланта, Маяковский - лирик и трибун - считает своим предназначением, прежде всего, служение своему классу. Ради этого он отрекается от «личных мотивов», становясь «на горло собственной песне». И, хотя в одной из строк герой признается: «И мне агитпроп в зубах навяз», - но, проводя итоги творческой биографии, он имеет полное право заявить:
Я
всю свою
звонкую силу поэта тебе отдаю,
атакующий класс.
Отношение Б. Пастернака к миру как множеству единичного и времени как бесконечности мгновенного выражено в стихотворении «Единственные дни» (1959), завершающем цикл «Когда разгуляется». Стихотворения этого цикла наполнены воздухом и светом, искренней. смотреть целиком
Стихотворение «Звезда полей» - одно из самых известных в творчестве Н.М. Рубцова. Оно посвящено родной Вологодчине. В нем контрастно противопоставлены образы родной земли и малой родины, которая дает поэту жизненные силы, питает его творческое мастерство. смотреть целиком
Волшебные и сказочные русские зимы любят все. Прозрачный морозный воздух, хлопья пушистого снега, хрустальные узоры на окнах, скрип саней. Чародейка-зима околдовывала и вдохновляла многих поэтов и писателей. Сколько чудесных поэтических строк посвящено. смотреть целиком
Ирония, тонкая, скрытая насмешка - понятия, чуждые настоящей любви. И Некрасов, будучи “ человеком высокого благородства души “, ценящий моральные принципы настоящих отношений, не допускает иронии в чувствах, пробудившихся между мужчиной и женщиной. смотреть целиком
О, милые плуты! Кто часто их видел, Тот, верю я, любит крестьянских детей. Н. А. Некрасов Н. А. Некрасов родился в дворянской семье. Но в детстве будущий поэт часто тайком убегал к крестьянским ребятишкам. Они вместе ходили на Волгу, в лес, собирали. смотреть целиком
Николай Алексеевич Некрасов - поэт удивительно проникновенной лиричности, глубокой теплоты и нежности. Его стихи, чаще грустные и мелодичные, напоминают народные песни, рассказывающие о жизни простого человека, его страданиях и печалях. Стихотворение. смотреть целиком
Серебро, огни и блестки,- Целый мир из серебра! В жемчугах горят березки, Черно-голые вчера. Это – область чьей-то грезы, Это – призраки и сны! Все предметы старой прозы Волшебством озарены. Экипажи, пешеходы, На лазури белый. смотреть целиком
Сергей Есенин - Он был сыном простого рабочего (Товарищ)
№ 4 Да глаза голубые, кроткие.
Отец его с утра до вечера
Но ему делать было нечего,
№ 8
Кошка была старая, глухая,
Ни мышей, ни мух не слышала,
№ 12
№ 16
«Вырастешь, - говорил он, - поймешь.
№ 20
Но вот под тесовым
Окном -
Два ветра взмахнули
№ 24 Крылом;
То с вешнею полымью
Вод
Взметнулся российский
№ 28 Народ.
Ревут валы,
Поет гроза!
Из синей мглы
№ 32 Горят глаза.
За взмахом взмах,
Над трупом труп;
Ломает страх
№ 36 Свой крепкий зуб.
Все взлет и взлет,
Все крик и крик!
В бездонный рот
№ 40 Бежит родник.
И вот кому-то пробил
Последний, грустный час..
Но верьте, он не сробел
№ 44 Пред силой вражьих глаз!
Душа его, как прежде,
Бесстрашна и крепка,
И тянется к надежде
№ 48 Бескровная рука.
Он незадаром прожил,
Недаром мял цветы;
Но не на вас похожи
№ 52 Угасшие мечты.
Нечаянно, негаданно
С родимого крыльца
Донесся до Мартина
№ 56 Последний крик отца.
С потухшими глазами,
С пугливой синью губ,
Упал он на колени,
№ 60 Обняв холодный труп.
Но вот приподнял брови,
Протер рукой глаза,
Вбежал обратно в хату
№ 64 И стал под образа.
«Исус, Исус, ты слышишь?
Ты видишь? Я один.
Тебя зовет и кличет
№ 68 Товарищ твой Мартин!
Отец лежит убитый,
Но он не пал, как трус.
Я слышу, он зовет нас,
№ 72 О верный мой Исус.
Зовет он нас на помощь,
Где бьется русский люд,
Велит стоять за волю,
№ 76 За равенство и труд. »
И, ласково приемля
Речей невинных звук,
Сошел Исус на землю
№ 80 С неколебимых рук.
Идут ручка с рукою,
А ночь черна, черна.
И пыжится бедою
№ 84 Седая тишина.
Мечты цветут надеждой
Про вечный, вольный рок.
Обоим нежит вежды
№ 88 Февральский ветерок.
Но вдруг огни сверкнули.
Залаял медный груз.
И пал, сраженный пулей,
№ 92 Младенец Иисус.
Слушайте:
Больше нет воскресенья!
Тело его предали погребенью
№ 96 Он лежит
На Марсовом
Поле.
А там, где осталась мать,
№ 100 Где ему не бывать
Боле,
Сидит у окошка
Старая кошка,
№ 104 Ловит лапой луну.
Ползает Мартин по полу:
«Соколы вы мои, соколы,
В плену вы,
№ 108 В плену!»
Голос его все глуше, глуше,
Палит огнем.
№ 112 Но спокойно звенит
За окном,
То погаснув, то вспыхнув
Снова,
№ 116 Железное
Слово:
«Рре-эс-пуу-ублика!»
Tovarishch
On byl synom prostogo rabochego,
I povest o nem ochen korotkaya.
Tolko i bylo v nem, chto volosy kak noch
Da glaza golubye, krotkiye.
Otets yego s utra do vechera
Gnul spinu, chtob prokormit kroshku;
No yemu delat bylo nechego,
I byli u nego tovarishchi: Khristos da koshka.
Koshka byla staraya, glukhaya,
Ni myshey, ni mukh ne slyshala,
A Khristos sidel na rukakh u materi
I smotrel s ikony na golubey pod krysheyu.
Zhil Martin, i nikto o nem ne vedal.
Grustno stuchali dni, slovno dozhd po zhelezu.
I tolko inogda za skudnym obedom
Uchil yego otets raspevat marselyezu.
«Vyrastesh, - govoril on, - poymesh.
Razgadayesh, otchego my tak nishchi!»
I glukho drozhal yego shcherbaty nozh
Nad cherstvoy gorbushkoy nasushchnoy pishchi.
No vot pod tesovym
Oknom -
Dva vetra vzmakhnuli
Krylom;
To s veshneyu polymyu
Vod
Vzmetnulsya rossysky
Narod.
Revut valy,
Poyet groza!
Iz siney mgly
Goryat glaza.
Za vzmakhom vzmakh,
Nad trupom trup;
Lomayet strakh
Svoy krepky zub.
Vse vzlet i vzlet,
Vse krik i krik!
V bezdonny rot
Bezhit rodnik.
I vot komu-to probil
Posledny, grustny chas..
No verte, on ne srobel
Pred siloy vrazhyikh glaz!
Dusha yego, kak prezhde,
Besstrashna i krepka,
I tyanetsya k nadezhde
Beskrovnaya ruka.
On nezadarom prozhil,
Nedarom myal tsvety;
No ne na vas pokhozhi
Ugasshiye mechty.
Nechayanno, negadanno
S rodimogo kryltsa
Donessya do Martina
Posledny krik ottsa.
S potukhshimi glazami,
S puglivoy sinyu gub,
Upal on na koleni,
Obnyav kholodny trup.
No vot pripodnyal brovi,
Proter rukoy glaza,
Vbezhal obratno v khatu
I stal pod obraza.
«Isus, Isus, ty slyshish?
Ty vidish? Ya odin.
Tebya zovet i klichet
Tovarishch tvoy Martin!
Otets lezhit ubity,
No on ne pal, kak trus.
Ya slyshu, on zovet nas,
O verny moy Isus.
Zovet on nas na pomoshch,
Gde byetsya russky lyud,
Velit stoyat za volyu,
Za ravenstvo i trud. »
I, laskovo priyemlya
Rechey nevinnykh zvuk,
Soshel Isus na zemlyu
S nekolebimykh ruk.
Idut ruchka s rukoyu,
A noch cherna, cherna.
I pyzhitsya bedoyu
Sedaya tishina.
Mechty tsvetut nadezhdoy
Pro vechny, volny rok.
Oboim nezhit vezhdy
Fevralsky veterok.
No vdrug ogni sverknuli.
Zalayal medny gruz.
I pal, srazhenny puley,
Mladenets Iisus.
Slushayte:
Bolshe net voskresenya!
Telo yego predali pogrebenyu
On lezhit
Na Marsovom
Pole.
A tam, gde ostalas mat,
Gde yemu ne byvat
Bole,
Sidit u okoshka
Staraya koshka,
Lovit lapoy lunu.
Polzayet Martin po polu:
«Sokoly vy moi, sokoly,
V plenu vy,
V plenu!»
Golos yego vse glushe, glushe,
Kto-to davit yego, kto-to dushit,
Palit ognem.
No spokoyno zvenit
Za oknom,
To pogasnuv, to vspykhnuv
Snova,
Zheleznoye
Slovo:
«Rre-es-puu-ublika!»
Jy ,sk csyjv ghjcnjuj hf,jxtuj,
B gjdtcnm j ytv jxtym rjhjnrfz/
Njkmrj b ,skj d ytv, xnj djkjcs rfr yjxm
Lf ukfpf ujke,st, rhjnrbt/
Jntw tuj c enhf lj dtxthf
Uyek cgbye, xnj, ghjrjhvbnm rhjire;
Yj tve ltkfnm ,skj ytxtuj,
B ,skb e ytuj njdfhbob: }
