В первом номере журнала «Наше наследие», вышедшем в 1988 году, был напечатан очерк о бароне Эдуарде Александровиче Фальц-Фейне, собрании русских реликвий в доме барона в Лихтенштейне, его архиве и, конечно, беспрецедентной меценатской деятельности барона на родине его предков. С тех пор журнал дружит с бароном и всегда рад предоставить свои страницы материалам о нем. Э.А.Фальц-Фейн - старейший член редакционного попечительского совета журнала, внимательно следящий за нашей работой и по мере возможности в ней участвующий.

Недавно, работая над телефильмом «Корона Российской империи», в Вадуце у Э.А.Фальц-Фейна побывала корреспондент российского телевидения З.Курбатова. Мы публикуем ее беседу с бароном Фальц-Фейном, подготовленную специально для «Нашего наследия».

Вилла «Аскания-Нова»

Слушай внимательно. Я перехожу на «ты», это русский обычай. Чужому говорят «вы», а другу - «ты». У меня русский разговор, слова, которых в России больше не употребляют! Наверное, ты со мной говоришь и это приятно?

Сейчас и правда так никто не говорит - интонации, дворянская лексика дореволюционной России. Наша беседа с бароном Эдуардом Александровичем Фальц-Фейном длилась несколько часов в его доме в Вадуце, столице маленького центральноевропейского княжества Лихтенштейн. Здесь чистейший горный воздух, зеленые луга, очень мало людей. Таксисту мы назвали адрес. Оказывается, все знают, что недалеко от княжеского замка живет в своем доме барон Фальц-Фейн, которому 103 (!!!) года. Барон, который здесь, в Вадуце, открыл когда-то знаменитый на всю Европу магазин сувениров и многое в этом бизнесе первым придумал и усовершенствовал. Но далеко не все здесь знают, что барон - русский.

Мы подъехали к дому и сразу поняли - это и есть жилище Эдуарда Александровича. Ведь прямо у ворот растет старая мощная береза. На калитке табличка с надписью «Аскания-Нова». Название виллы навеяно ностальгией - огромное имение на юге России, где родился барон, как раз и называлось «Аскания-Нова». Позвонили в звонок. Через переговорное устройство старческий и в то же время высокий голос властно прокричал: «Входите в дом и поднимайтесь на первый этаж! Живее!»

Я совсем не так представляла его виллу. Показалось, что это очень простой, даже скромный дом. Комнаты небольшие, темноватые, лестница ведет на первый этаж (у нас, русских, это второй этаж). Всюду много картин и фотографий, портреты русских императоров, старинная карта Крыма, оружие. Кусочек России. Сам барон в дальней комнате сидит в кровати. Уже два года он не ходит, отказали ноги. Вокруг кровати милые сердцу вещицы. Игрушечный мишка. Ему столько же лет, сколько и барону. Это единственная игрушка, которую мама разрешила Эдуарду взять с собой. Они бежали из России в 1918-м буквально с одним чемоданом. На стенах портреты родителей, маленького Эдуарда с сестрой Таисией и, конечно, семья последнего русского императора.

Тогда мальчиков одевали до пяти лет в юбочки. Как девочек. Я был одет так же, как моя сестра. И вот царь берет меня на руки, чтобы поцеловать. Спрашивает, как меня зовут. Я отвечаю: «Эдуард». Царь удивился: «Так ты мальчик?» - и поставил меня обратно.

Эдуарду Александровичу это рассказывала мама. Он сам не может это помнить, ведь, когда Николай II приезжал в имение Фальц-Фейнов «Аскания-Нова», Эдуарду было всего два года.

Царь очень любил зверей. Он решил: «А давайте по пути в Крым посмотрим, на что похож настоящий зоопарк, а не зоосад, где звери сидят в клетках». Моя семья в имении «Аскания-Hова» устроила такой зоопарк, величиной с Лихтенштейн. Все звери мира там были, кроме львов и леопардов, и все были свободны. Вот император туда и приехал.

Барон показывает фотографию на своем столике - Николай II в «Аскания-Нова», рядом родной дядя Эдуарда Александровича, Фридрих. Она сделана 29 апреля 1914 года. Потом царь пригласил Александра Фальц-Фейна в Ливадию, тот приехал и два дня там пробыл. Но о чем говорили последний русский император и отец Эдуарда Александровича, никто не знает. Скорее всего, о приближающейся войне.

Фальц-Фейны - немцы. Работящие, честные. Из тех, кого пригласила в Россию Екатерина II. Эдуард Александрович этим гордится, но себя называет русским. Уже в эмиграции, после смерти отца, горничная взяла его с собой в русскую церковь. Ему очень понравилось - особенно хор. И в 1920 году он принял православие, при крещении ему дали имя Олег.

Род Епанчиных

Мой дед Николай Епанчин был прекрасно знаком с императором, он был в его свите! Дедушка был генералом от инфантерии, директором Пажеского корпуса в Петербурге. Царь всегда приезжал в корпус в конце семестра и раздавал призы выпускникам.

Эдуард Александрович, а вы держите связь с Пажеским корпусом?

Я не только держу связь. Я им даю деньги. Стоит назвать, сколько я дал Пажескому корпусу, теперешнему Суворовскому училищу, - 120 тысяч долларов, чтобы они привели в порядок церковь, которую разрушили во время 80-летней диктатуры. Все иконы из Пажеского корпуса поместили в Русский музей. Я их нашел там и заказал очень хорошие копии. Я это устроил, и теперь все pico bello! Так что церковь стоит, по воскресеньям бывает служба в Мальтийской капелле, там еще и много концертов бывает. У меня масса документов - архив Епанчиных, все это на полу в коробках.

Нужно хотя бы вкратце рассказать о старинном роде Епанчиных, единственной семье в старой России, где было три адмирала. В Адмиралтействе в Петербурге висит картина Айвазовского, изображающая Наваринское сражение, в результате которого турецкий флот был уничтожен. Два брата, адмиралы Николай и Иван Епанчины, командовали в этой битве фрегатами «Елена» и «Проворный». Позже братья стали комендантами двух крупнейших военных портов - Ревеля и Кронштадта. Они оба похоронены в Александро-Невской лавре. Алексей Епанчин, адмирал, стоял во главе Морского корпуса, получил золотые эполеты от Александра III. А вот его сын Николай Алексеевич Епанчин не мог выходить в море из-за морской болезни. Он прославился как выдающийся полководец в сражении под Гумбинненом 7 августа 1914 года - тогда русские спасли французов от разгрома.

Эдуард Александрович выполнил завещание своего деда-генерала Н.А.Епанчина - издал в новой России большой том его мемуаров «На службе трех императоров». Вышла книга в издании журнала «Наше наследие». При большом стечении почитателей Эдуарда Александровича, его московских друзей - писателей, журналистов, военных деятелей, коллекционеров, историков, да всех и не перечислишь, воспоминания генерала Епанчина представляли в Итальянском дворике ГМИИ им. А.С.Пушкина. Звучали старинные военные марши, четко и красиво вышагивали суворовцы, выступающие говорили о замечательном роде, давшем России стольких выдающихся военачальников. Барон был по-настоящему счастлив.

Эдуард Александрович рассказывает о том, что мама завещала ему найти в Ленинграде могилы Епанчиных. Барону удалось приехать в СССР в 1980 году на Олимпиаду. Он попал на кладбище Александро-Невской лавры, где хоронят выдающихся сынов отечества, и пришел в ужас. Некрополь Епанчиных разрушен, могилы Николая и Ивана Епанчиных не сохранились. Но надо знать решительный характер Эдуарда Александровича. Он явился в Адмиралтейство и пристыдил в резкой форме руководство Ленинградской военно-морской базы за такое отношение к памяти великих соотечественников. Барон дал деньги на восстановление некрополя. В 1985 году его торжественно открыли под оружейные залпы. В память о братьях - адмиралах Николае и Иване Епанчиных установили мемориальную доску.

Сокровища императорской России

Эдуард Александрович просит нас обязательно сфотографировать несколько важных вещей. Прежде всего картину Неффа «Младенец цесаревич Николай». Барон говорит, что не хотел бы с ней расставаться, но если бы продавал, то только в Эрмитаж. Он долго был дружен с тогдашним директором Борисом Пиотровским. Потом обращает наше внимание на малахитовый ларец, который принадлежал Александру III.

Я его купил на аукционе в Монако.

Вы известный меценат. Много всего сделали для России. А что самое значимое?

В Ливадийском дворце был чудный персидский ковер, подарок к 300-летию Дома Романовых. Во время революции его вывезли, и он исчез. А я его нашел на одном из аукционов и вернул в Ливадию. Он сейчас там должен висеть при входе. У меня был друг Юлиан Семенов, помните такого? Он был корреспондентом «Литературной газеты», жил в Бонне. Был удивительно умный писатель. Он связался со мной и сообщил, что завтра на аукционе будет выставлен этот ковер. А я не могу приехать, на мне ведь магазин. У меня сезон, толпы туристов. Семенов настаивает, говорит, что ковер хочет купить какой-то богатый китаец. Нельзя же допустить, чтобы китаец купил царский ковер? Тогда мы решили, что я по телефону буду участвовать. Цена на этот ковер дошла до 40 тысяч долларов. И китаец отступился, я победил! Потом мы с Юлианом думали вместе, как найти Янтарную комнату, которую немцы вывезли из Царского Села. Она сгорела - я теперь в этом уверен - в подвалах Кенигсберга, когда его бомбили англичане и американцы. Есть фанатики, которые до сих пор звонят мне и сообщают, что нашли Янтарную комнату.

Чай у Веры Николаевны

Мой папа был умница. Когда была революция 1905 года, он сказал: «Первая революция не вышла. Так выйдет вторая. Давай купим домик». Он взял телефонную трубку, раньше это была редкость, и говорит: переведите туда-то три миллиона долларов. И купил в Ницце самый большой и красивый дом, сто метров в длину - виллу «Les Palmiers».

Из России, спасаясь от большевиков, семья Фальц-Фейнов выехала в Германию. Но случилась трагедия: бабушка Софья Богдановна, не пожелавшая уезжать, была убита. Чуть раньше Фальц-Фейны узнали о том, что расстреляна царская семья. Эти известия произвели жуткое впечатление на Александра Фальц-Фейна, и он вскоре умер от разрыва сердца. Эдуард Александрович рассказывает, что им, детям, говорили, что отец в командировке. Эди был удивлен, что папы не было 14 сентября на его дне рождения. Началась непростая жизнь русских эмигрантов. Мама, Вера Николаевна, продала виллу в Ницце. Были выручены деньги, гораздо меньшие, чем она в действительности стоила, потому что Фальц-Фейнов обманули. На эти деньги семья, оставшаяся без главы, и жила.

Мы жили напротив моей школы. Мама завела русский обычай - приглашать всех друзей на чай. Все в Ницце знали, что у Веры Николаевны в среду чай. Я приходил из школы, а тут все сидят. Дягилев бывал. Рахманинов приходил и играл на рояле, Шаляпин пел. Конечно, я на концерты эти не оставался - у меня была одна мысль: взять велосипед и покататься с другом.

А как вы относитесь к идее переноса праха Рахманинова в Россию?

Слышал, что родственники против переноса. Но есть энтузиасты, которые хотят его перевезти. По-моему, это хорошая мысль - он заслужил. Вот говорят, что он стал американцем. И что с того? Получил бумажку, чтобы разъезжать по миру, потому что с русским паспортом никуда не поедешь, визу не дадут. А вы знаете, что в Швейцарии в доме, где он жил, остался его рояль? Вот его надо было бы выкупить и отправить в Россию. А вы знаете, что перенос праха Федора Шаляпина в Россию, в Москву, это же была моя идея. Моя и сына Шаляпина.

Далекая Родина

Эдуард Александрович хочет как можно больше знать о современной России, в которой давно не был. Возраст не располагает к путешествиям. Напротив его кровати огромный экран телевизора. Но новостей о России крайне мало. Барон придумал способ получать информацию о далекой Родине. Теперь он перепродал свой магазин сувениров. Но когда там появляются туристы из России, их просят позвонить из магазина барону. Он расспрашивает этих незнакомых ему людей, слушает русскую речь и радуется. Иногда зовет к себе. Эдуард Александрович входит в редакционный совет журнала «Наше наследие», его главный редактор Владимир Енишерлов передал барону последние номера. Барон буквально схватил их и сразу же стал перелистывать. Это будет интересное чтение на несколько дней, радовался Эдуард Александрович.

Большевики убили бабушку, которая ничего плохого никому не сделала! У нее было чудное пароходство на юге России. Они забрали имение, сожгли. Какие там остатки имения! Все вырубили и испортили. Какие дураки революционеры, сжигали дворцы. Какая польза сжигать? Сгорело наше имение, а ведь там были картины Айвазовского - он же был другом моего отца.

Вы родились на юге России, теперь это Украина. Ваше отношение к нынешним событиям, когда Россия и Украина стали по разные стороны баррикад?

Очень хороший вопрос. Я родился в папином имении, которое было на юге России, в Херсонской губернии. Значит, я русский. Я хотел бы сказать, что меня все, что произошло между Россией и Украиной, страшно нервирует. Я страдаю. Раньше я часто приезжал в родные места, а теперь не могу. Почему не могут вместе жить Россия и Украина? Это для меня непонятно. Украинцы и русские - это один и тот же народ. Никакой разницы нет. Убито столько украинцев - какого черта они не хотят соединяться с Россией? Соединяйтесь, как раньше - и все будет хорошо.

Когда мы собирались в Вадуц, князь Никита Лобанов-Ростовский сказал мне, что барон очень любит украинский борщ. Чтобы я обязательно приготовила ему борщ. Я привезла из Москвы свеклу. Но барон не захотел, чтобы я хозяйничала на его кухне. При этом барон с пристрастием расспросил меня, как я готовлю, и вынес вердикт: неправильно, все витамины пропадают, когда свекла тушится. А борщ по его рецепту сделает домашняя помощница, которая приходит каждый вечер к Эдуарду Александровичу.

Спорт

Дверь в спальню украшена табличкой «Place de cyclistе». Рассказывая о бароне, тему спорта невозможно обойти. С детства он пристрастился к велосипеду. А в 1932-м стал чемпионом Парижа, выиграв велогонки среди студентов. Совершил беспрецедентный по тем временам бросок из Монте-Карло в Лугано на велосипеде. В 1930-х уже был тренером. Судьба русских эмигрантов: Набоков, с которым Эдуард Александрович в дальнем родстве, был тренером по теннису, Фальц-Фейн - по велосипеду. На стенах комнаты фотографии: Эдуард с велосипедом, его лучший друг князь Игорь Трубецкой, тоже велогонщик. Красивые, молодые - их фотографии помещали в газетах, девушки были от них без ума. Барон мечтательно говорит, что, когда был моложе, девчонки на него так и бросались. Что не он выбирал, а выбирали его. Что же, нет сомнения. В нем и сейчас невероятный шарм, интерес к жизни, несмотря ни на что - стремление к деятельности. Во многом он раньше был первым. В 22 года стал специальным корреспондентом в Германии популярной спортивной газеты «L’Auto». Барон рассказывает, как он работал, и я понимаю, что он намного опередил время. Ведь он не записывал свои статьи. Он передавал новости прямо по телефону, точно, без единой ошибки. Сейчас это называется «прямое включение». Он очень интересуется нашей техникой. Спрашивает строго: это «Кодак»? И сердится, что мы долго выставляем свет. Стремительный и нетерпеливый до сих пор.

Он говорит, что русские много болеют и рано умирают от того, что много едят. Сам барон всю жизнь утром пьет какао с печеньем. Днем не обедает. Вечером - супчик и ветчина или что-то легкое. Всегда в прекрасной форме. В одном весе. Я вспоминаю, как барон приезжал в Петербург в 1999 году. Тогда он посетил музей Достоевского и, конечно, Пажеский корпус, Мальтийскую капеллу. Барону в то время было 87 лет, но он не шел, а летел. За ним было не успеть.

Романовы

Вы знаете, что недавно княгиня Мария Владимировна попросила, чтобы Россия дала ей особый статус как главе Русского императорского дома?

Какого черта! Она и не Романова больше, она же вышла замуж за принца фон Гогенцоллерна! И сын ее Георгий тоже фон Гогенцоллерн. Они с мужем разошлись, и она взяла снова девичью фамилию. А для сына она как-то устроила, чтобы он получил русский паспорт - а там написано: Романов. Да какой он Романов? Она приезжает в Россию и представляется наследницей русского престола. И требует, чтобы ей говорили: «Ваше Величество». Так называться она не имеет права. Есть глава Дома Романовых. Мой друг Николай Романович возглавлял Дом Романовых. Он был уникальный человек. Мы устраивали приемы, рассказывали о царской семье. Но он умер. Теперь глава Дома Романовых его брат Дмитрий, он живет в Дании и не претендует ни на какой особый статус, не в пример «Кирилловичам».

До революции был великий князь Кирилл. Жил с женой в Петербурге. У них появился сыночек Владимир. Потом случилась революция. Но они успели удрать. Я этого великого князя Владимира прекрасно знал - он тоже приходил на чай к моей маме в Ницце.

Потом началась война. Немцы быстро забрали Францию. Они предложили Владимиру - а это точно, то, что я говорю! - предложили быть наследником русского трона, когда займут Россию. А затем американцы высадились во Франции. Уже в последние часы ему посоветовали: «Вы не можете оставаться во Франции. Американцы заберут вас и будут судить, потому что вы с немцами говорили о том, чтобы быть царем России, когда они победят». Он взял автомобиль и направился в нейтральный Лихтенштейн: «Поеду к барону, и он мне устроит право жительства».

Второго мая 1945 года мне рано утром звонят из нашего правительства. Велят быстро одеваться и ехать на границу. Потому что там стоит русский Романов, хочет получить убежище в Лихтенштейне, и надо переводить. Я поехал и переводил. А наши отказались дать ему asile (убежище). Ведь он коллаборировал с немцами, и французы будут его искать. Владимир приехал на своем старом «ситроене» (барон, который всю жизнь был гонщиком и любителем красивых авто, делает ударение на слове «старый»). Когда ему отказали, он развернулся и поехал в Австрию, в Инсбрук, там нашел частный аэродром, заплатил деньги и улетел в Испанию, где Франко его принял. Странно, что его над Германией не сбили. А с ним был еще Пьер Лаваль, он в оккупированной Франции был первым министром у Петэна. Ну вот они вместе бежали в Испанию, но испанцы потом выдали Лаваля, и французы Лаваля повесили.

Мы говорим с бароном о том, что вскоре в Петропавловской крепости Петербурга будут захоронены дети последнего русского императора - великая княжна Мария и наследник Алексей. Все это живо интересует Эдуарда Александровича.

Когда-то среди эмигрантов ходили слухи, что кто-то из детей императора спасся. В Ницце однажды появилась женщина, которая выдавала себя за великую княжну Анастасию. Она уверяла, что была серьезно ранена, и с тех пор ей стала отказывать память. Вера Николаевна Фальц-Фейн пригласила эту женщину к себе на чай. Пригласили и офицера, который когда-то состоял в охране царя. Великие княжны к нему очень хорошо относились и подарили красивый золотой портсигар. Этот офицер пришел на чай и сидел за столом, не выпуская из рук портсигар. Но «Анастасия» не узнала ни его, ни портсигара. Самозванку выпроводили из дома.

5 апреля 1990 года на аукционе «Сотбис» в Лондоне выставили уникальный архив, раскрывающий тайну гибели императора Николая II, его детей и близких. Это были бумаги Николая Соколова, следователя, направленного Колчаком в Екатеринбург для поиска следов царской семьи. Екатеринбург белые взяли через восемь дней после расстрела императора и его семьи, большевики убегали так быстро, что не успели уничтожить следы своего преступления. Соколов смог сделать фотографии подвала, где произошла казнь. На снимках видны следы пуль и надписи. Осталось много телеграмм - правда, они были зашифрованы. Соколов вывез этот архив за рубеж и в 1920 году нашел специалиста, который расшифровал телеграммы. Архив Соколова попал в руки князя Орлова, потом оказался в Канаде. И вот в 1990-х эти страшные документы выставили на аукционе, но их никто не купил. И тогда барон сумел объяснить князю Лихтенштейна Хансу-Адаму II, что архив Соколова надо купить. И князь купил его через год. А чуть позже архив Соколова обменяли на архив княжества Лихтенштейн, вывезенный советскими войсками в 1945 году из Вадуца в Москву. Вот такая сложная схема. Так что то, что бесценные бумаги Соколова, проливающие свет на гибель царской семьи, оказались в России, - заслуга Эдуарда Александровича!

Суворов

В Лихтенштейне Суворов только одну ночь провел. Но я здесь, в Бальцерсе, установил мемориальную доску Суворову. В Швейцарии он две ночи ночевал. Уходил - у него было 20 тысяч солдат. А пришел сюда через горы - уже 12 тысяч. Многие погибли от холода. Отсюда он пошел на юг Германии и обратно в Россию.

Личность великого полководца Александра Суворова увлекала барона. И конечно, в первую очередь знаменитый переход Суворова через Альпы. Барон раньше водил туристов через перевал Кинциг. Там есть маленькая табличка в память о переходе русских войск во главе с генералиссимусом Суворовым осенью 1799 года. Барон дал деньги на реставрацию этой памятной доски. Помимо этого барон с шестью подвижниками-швейцарцами собрали деньги на конный памятник Суворову на перевале Сен-Готард (барон говорит - памятник личности на коне). Это было в 1999 году, когда отмечали юбилей перехода Суворова через Альпы.

Меценат

Для того чтобы рассказать обо всех меценатских историях Эдуарда Александровича, не хватит целой книги. Он увековечил память своей бабушки Софьи Богдановны Фальц-Фейн, основательницы порта Хорлы на Украине. Поставил мемориальный знак на месте разрушенной усыпальницы Фальц-Фейнов. Восстановил надгробие дочери Достоевского Любови в Италии и дочери Достоевского Софьи в Швейцарии. Это не случайно, Фальц-Фейны с Достоевскими состояли в родстве. Две дочери генерала Зугаловского вышли замуж - одна за сына Достоевского, Федора Федоровича, другая за Александра Эдуардовича Фальц-Фейна. Барон спрашивает меня, давно ли я видела Дмитрия Достоевского, правнука писателя, живущего в Петербурге. Когда-то они были дружны.

Первым даром России стали книги из библиотеки Сергея Дягилева и Сержа Лифаря. Барон купил их в 1975-м на аукционе «Сотбис» в Монте-Карло. Квартире-музею Шаляпина в Петербурге он подарил фамильные реликвии Шаляпиных. Когда был основан Советский фонд культуры, то дары от барона стали поступать в Россию - тогда в СССР - регулярно. Давал барон деньги и на воссоздание Янтарной комнаты. Эдуард Александрович активно участвовал и в создании музея Екатерины II на ее родине в Германии. Про помощь Суворовскому училищу - бывшему Пажескому корпусу - уже говорилось. Барон отреставрировал русскую церковь и Мальтийскую капеллу корпуса, подарил портрет своего деда кисти Бориса Кустодиева.

Мы говорили с бароном с 12 часов дня, и только в 18 часов, когда на вилле «Аскания-Нова» появилась домашняя помощница барона, мы покинули гостеприимный дом. Беседа с Эдуардом Александровичем оставила неизгладимое впечатление, до сих пор в ушах его голос и незабываемые интонации. Через несколько дней после нашего визита барону исполнилось 103 года.

Село Гавриловка , Херсонская губерния , Российская империя) - общественный деятель Лихтенштейна , барон, меценат .

Отец Александр Эдуардович - агроном , брат основателя заповедника «Аска́ния-Но́ва» Ф. Э. Фальц-Фейна , мать Вера Николаевна - из семьи генералов и адмиралов русского флота Епанчиных .

Биография

Дед Эдуарда со стороны матери, генерал-от-инфантерии Николай Алексеевич Епанчин , был директором Пажеского Его Императорского Величества корпуса. В 1917 году Эдуард вместе с родителями гостил у деда в Петрограде и стал свидетелем Октябрьского переворота . В 1918 году семья в полном составе эмигрировала в Германию . Через два года от сильных эмоциональных переживаний отец будущего барона скоропостижно скончался. Воспитанием мальчика стал заниматься его дед. В 1922 году Эдуард Александрович перешёл из лютеранства в православие (получив в Св. Крещении имя Олег)… После Германии была Франция (1923 год), затем Лихтенштейн.

Семья

Барон и Россия

  • В 1975 году на аукционе «Sotheby`s» в Монте-Карло барон познакомился с Ильёй Самойловичем Зильберштейном , которого библиотека имени Ленина послала на аукцион купить уникальное русское издание XVIII века о море из коллекции Дягилева -Лифаря . Зильберштейн опоздал, торги были закончены, книгу купил барон. Эдуард Александрович с большой радостью подарил книгу Зильберштейну для библиотеки. Так, случай приблизил барона к России, а Илья Самойлович стал его другом. Зильберштейн первым в советской России стал с уважением писать о русской эмиграции в «Огоньке» и «Литературной газете» : о Лифаре, о Фальц-Фейне и его коллекции, о коллекции дягилевских художников «беляка» князя Никиты Лобанова-Ростовского .
  • А барон, тем временем, упорно искал и, наконец, нашёл способ приехать в Россию. В Международном Олимпийском Комитете решался вопрос, кому достанутся Летние Олимпийские игры 1980 года, Лос-Анджелесу или Москве . Будучи долгое время бессменным президентом Олимпийского комитета Лихтенштейна, он перед голосованием попросил каждого из членов МОК дать шанс Москве. Олимпиаду отдали Москве.
  • Эдуарду Александровичу было под семьдесят, когда его впервые пустили на Родину. Он решил восстановить имя Фальц-Фейн на юге, а имя Епанчи́н - на севере, в Санкт-Петербурге . Курирует Суворовское училище в Петербурге (бывший Пажеский корпус), помогает Аскании-Нова, возвращает на родину, казалось, безвозвратно утерянные богатства.
  • Первым крупным даром барона своей Родине стала часть библиотеки Дягилева-Лифаря, состоящая из сотни книг. Ещё в конце 1970-х Эдуард Александрович познакомился с Юлианом Семёновым . Вместе они решили создать Международный комитет по возвращению русских сокровищ на родину - и эта идея надолго связала их вместе. Барон принял непосредственное участие в возвращении праха Шаляпина в Россию. Только к нему, как к близкому другу, прислушался Фёдор Фёдорович Шаляпин, сын великого русского певца, и дал разрешение на перевоз гроба с прахом отца из Парижа на Родину. После смерти Фёдора Фёдоровича, барон выкупил фамильные реликвии Шаляпиных, которые остались в Риме , и подарил их Музею Шаляпина в Петербурге.
  • Дары от барона стали поступать в Россию регулярно с возникновением Советского фонда культуры .
  • Много сил и средств потратил барон на поиски Янтарной комнаты из Екатерининского дворца Царского Села , будучи членом международной группы поиска. Янтарная комната не была найдена, и барон увлекся идеей её восстановления. Присылал из Швейцарии шлифовальные станки, особые свёрла, писал письма «куда надо», давал интервью журналистам… По его ходатайству Германия вернула в Царское Село уникальные раритеты, единственное, что удалось найти от легендарной янтарной комнаты - комод красного дерева и одну из четырёх флорентийских мозаик.
  • Благодаря барону в 1990-х годах за границей возникли сразу два русских музея. В 1994 году он открывает Музей Суворова в Гларусе , в швейцарском городке, в котором и через двести лет помнят о походе великого русского полководца . В сентябре появился музей Екатерины II в Германии , на её родине, в маленьком городке Цербсте . Эдуард Александрович договорился с бургомистром, что город отреставрирует здание под музей, а барон отдаст из своей коллекции экспонаты, связанные с Екатериной II.

  • Важнейшая его акция - организация передачи знаменитого «архива Соколова» - следственных документов по делу об убийстве царской семьи в Екатеринбурге . «Когда мы встречались здесь с премьером Черномырдиным , - говорит барон, - я снова напомнил ему о просьбе князя Лихтенштейна о возвращении ему домашних архивов, захваченных в 1945 году Красной Армией в Австрии в качестве военного трофея. Архивы продолжали считать трофеем на протяжении полувека, хотя ясно, что это не так - княжество не участвовало в войне, сохраняло нейтралитет. Премьер внимательно выслушал мои аргументы и заметил, что „надо что-то дать взамен“, то есть сделать какой-то подарок. По моему совету, князь за 100 тысяч долларов приобрел бумаги Соколова, а я договорился об обмене их на его архив». Официальный документ об обмене домовых книг главы лихтенштейнского княжеского дома Ханса-Адама II на бесценные для России материалы Николая Соколова был подписан во время визита министра иностранных дел России Евгения Примакова в княжество Лихтенштейн.
  • Внёс значительный вклад в восстановление Мальтийской капеллы и корпусной церкви и стал главным инициатором того, что в Санкт-Петербургском Суворовском Военном Училище появилась самая лучшая в военно-учебных заведениях России корпусная церковь и вскоре откроется кадетский музей. Это по его - внука Николая Епанчина (генерала от инфантерии и директора Пажеского корпуса в начале XX века) инициативе - были сделаны две точные копии пажеской униформы с музейных экспонатов. Поэтому не случайно почётному гостю была предоставлена честь перерезать ленточку первой экспозиции кадетского музея.
  • Одна из картин галереи Воронцовского дворца - «Портрет князя Григория Потёмкина» кисти Левицкого - была подарена бароном Фальц-Фейном.
  • Возвращен в Ливадийский дворец ковёр - подарок Иранского шаха, с изображением семьи Николая Второго .

Общественные посты

Награды

Награды Лихтенштейна

Награды России

Государственные награды России

Иные награды России

Награды Украины

Другое

Барон в кинематографе

  • «Русский век барона Фальц-Фейна», 2010 г., реж. Руслан Кечеджиян.
  • «Эдуард Фальц-Фейн. Русские монологи», 1989 г., реж. Семён Аранович .
  • «Кто он, барон Фальц-Фейн?», 1996 г., автор Игорь Михайлов.
  • "Любите Родину так как он", 2016 г., реж. Владимир Костюк.

См. также

  • Список дворянских родов, внесённых в Общий гербовник Российской империи

Напишите отзыв о статье "Фальц-Фейн, Эдуард фон"

Примечания

  1. (англ.)
  2. Ханни и Андреас Венцель на зимней олимпиаде 1980 года .
  3. // газета «Одесский Листок», март 2008 года.
  7. ,
  8. В Российской империи Фальц-Фейны баронами не титуловались
  17. (укр.)
  19. (укр.)
  20. (укр.)
  21. (укр.)
  22. (укр.)
  23. (англ.)

Литература

  • Ганкевич В. Ю., Задерейчук А. А. Фальц-Фейн Едуард Олександрович фон// Енциклопедія історії України. Т. 10 (Т-Я): Наукова думка, 2013. - С. 263-264 (ISBN 978-966-00-1359-9).
  • Задерейчук А. А. Фальц-Фейны в Таврии. - Симферополь: ДОЛЯ, 2010.
  • Фальц-Фейн, Эдуард фон // Кто есть кто в мировой политике / Редкол.: Кравченко Л. П.(отв. ред.) и др. - М.:Политиздат, 1990. - 559 с ISBN 5-250-00513-6
  • Степанов А. И. Незнакомый Лихтенштейн глазами первого российского посла. - М.:Междунар. отношения, 2002. - 488 с, ил. ISBN 5-7133-1122-8
  • Данилевич Н. Барон Фальц-Фейн. Жизнь русского аристократа. - М.: Изобразительное искусство", 2000. - 232 с., 88 с. ил. ISBN 5-85200-381-6

Ссылки

  • Коваленко А. И. Встречи с русским бароном Э. А. Фальц-Фейном, 1991-1993. Ссылка: makedonez49.narod2.ru

Отрывок, характеризующий Фальц-Фейн, Эдуард фон

Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l"oreille tiree par l"Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l"Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.

После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.

Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.

Барон Эдуард Александрович Фальц-Фейн в своём имении «Аскания-Нова» в Вадуце, Лихтенштейн.

В Доме русского зарубежья в Москве торжественно отметили 105-летие знаменитого, выдающегося соотечественника Эдуарда Александровича Фальц-Фейна. Выставка «России принадлежит моё сердце…» и фильм «Любите Родину, как он» приурочены к знаменательной дате.

«России принадлежит моё сердце…», - наверное, это самые главные слова, отражающие отношение барона Э.А.Фальц-Фейна к своей родине - России. Всю свою сознательную жизнь он любил Россию открытым, огромным, всепрощающим и мудрым сердцем. Любил её как родную мать, - безусловно и горячо. Свидетельством тому - все помыслы и добрые дела, посвящённые России. Ни времени, ни сил, ни средств не жалел барон на то, чтобы в истории Отечества не оставалось «белых пятен». Будь то поиск и воссоздание «янтарной комнаты» в Царском Селе или архив следователя А.Н.Соколова о расстреле Царской Семьи - всё стоило неимоверных усилий ума, многоходовых комбинаций, встреч с «сильными мира сего» и собственных средств. Но это лишь самые «громкие» подарки России, о которых много писала и рассказывала пресса и телевидение. А сколько осталось «за кадром»?! На вечере давний друг Эдуарда Александровича - князь Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский рассказывал, как барон доискивался маршрута, по которому армия Суворова, преодолев снежные Альпы, прошла по Швейцарии. И что же он предпринял? Эдуард Александрович настойчиво обошёл все церкви в округе, убеждая служителей дать ему записи церковных книг. В одной из них было отмечено, что такого-то числа 1799 года житель такой-то деревни жаловался священнику, что солдаты Суворова взяли у него одиннадцать куриц и зажарили их. Значит, именно на том самом месте ночевала армия генералиссимуса! На собственные средства Эдуард Александрович и поставил памятник Суворову на перевале Сен-Готард в Швейцарских Альпах и создал музей А.В.Суворова.

Памятник А.В.Суворову на перевале Сен-Готард в Швейцарских Альпах.

Скульптор, исполнивший заказ, Дмитрий Тугаринов присутствовал на том юбилейном вечере 14 сентября в Доме русского зарубежья и рассказал, как это было. Скромно преуменьшив свои заслуги, Дмитрий Николаевич сказал, что конная статуя Суворова была выполнена «как-то сама собой», за разговорами с бароном. Во время работы над скульптурной композицией Д.Тугаринов подолгу общался с Эдуардом Александровичем в его доме в Вадуце. Однажды предложил сделать слепки с рук барона - для истории, и тот согласился. Эти слепки аристократичных, но натруженных рук скульптор привёз с собой на званный вечер, и их сразу поместили в экспозицию выставки «России принадлежит моё сердце…». Выставка была организована по инициативе искусствоведа и долгое время бывшей пресс-атташе барона Надежды Витольдовны Данилевич.

Одной из главных достопримечательностей экспозиции стал портрет Петра I неизвестного художника XVIII века, подаренный бароном Надежде Витольдовне. Многое рассказали личные вещи барона на выставке - письма, открытки, фотографии о его жизни в Вадуце, о поездках в Россию, о встречах с патриархом Алексием II и президентом В.В.Путиным, с академиками Д.С.Лихачевым и Б.Е.Патоном, с писателями, художниками, своими друзьями из русской эмиграции.

В.Братанюк «М.И.Вальберг, воспитанник Пажеского Его Императорского Величества Корпуса; Барон Э.А. Фальц-Фейн, академик Д.С.Лихачев».

Документальный фильм Владимира Костюка о бароне Фальц-Фейне «Любите Родину, как он» в этот вечер связал Москву и Вадуц, показав неутомимого Эдуарда Александровича, спешащего ещё что-то полезное сделать для России. В одном из эпизодов барон рассказывает, как вернул портрет Григория Потёмкина-Таврического на прежнее место в Воронцовский дворец в Крыму. Однажды в Америке в антикварной лавке, каких в Нью-Йорке было множество, он увидел на портрете знакомое лицо и поинтересовался у антиквара: «Знаете, кто это»? - «Да какой-то господин», - отмахнулся продавец. - «Ну, я не стал говорить, что на портрете князь Потёмкин, чтобы тот не поднял цену, и спросил, сколько же стоит этот неизвестный»? Сумма потрясла своей ничтожностью по сравнению с подлинной стоимостью картины второй половины XVIII века. Не торгуясь, барон приобрел ценный портрет. - «Теперь Светлейший князь там, где ему место - рядом с матушкой Государыней Екатериной II», - заключил свой рассказ Эдуард Александрович.

Светлейший Князь Г.А. Потёмкин-Таврический. Неизвестный художник, XVIII в, Воронцовский музей в Алупке.

Журнал «Международная жизнь» неоднократно посвящал свои материалы выдающемуся соотечественнику - барону Эдуарду Александровичу Фальц-Фейну. И каждый раз в них были страницы о знаменитых предках - родословная изобилует именами великих адмиралов, исследователей, предпринимателей, зоологов, естествоиспытателей, авиаторов, музыкантов, но, пожалуй, ярче всех сияет среди всех пра-пра… имя бабушки - Софии Богдановны Фаль-Фейн, безумно любившей своего маленького Эдди. И Эдуард Александрович, хотя и в пятилетнем возрасте, но на всю жизнь запомнил её тепло, красоту, стать, энергичный и волевой характер. Вернувшись в Аскания-Нова в 80-х годах XX в., где на юге Российской империи было процветающее имение Фальц-Фейнов и где недалеко от этого фамильного гнезда расстреляли любимую 84-летнюю бабушку, Эдуард Александрович поставил в память об этой великой женщине памятник в полный рост. В своё время София Богдановна стояла во главе большого клана Фальц-Фейнов, родила семерых детей, основала в незамерзающей бухте на Черном море порт Хорлы, её пароходы доставляли товары по всему побережью, включая зарубежные страны. В порт Хорлы заходили пароходы под флагами Германии, Австрии, Греции, Италии. У Фальц-Фейнов было самое большое в России стадо мериносных овец - семьсот пятьдесят тысяч. Под её руководством в имениях, которые содержались в образцовом состоянии, строились заводы и фабрики, электростанции, шоссейные и железные дороги, в беломраморном дворце была картинная галерея из шестидесяти полотен Ивана Айвазовского - близкого друга семьи.

София Богдановна Фальц-Фейн, бабушка барона Э.А.Фальц-Фейна.

«Основоположнице порта Хорлы Софье Богдановне Фальц-Фейн от внука барона Фальц-Фейна»

Возвращаясь к вечеру в честь 105-летия барона Эдуарда Александровича Фальц-Фейна, отметим, что выставке была предпослана фотография, которая может многое рассказать о виновнике торжества. Вернее о том, на каких духовных, нравственных опорах стоял всю свою жизнь и продолжает её барон Эдуард Александрович Фальц-Фейн.

Барон Э.А.Фальц-Фейн в гостиной своего дома в Вадуце. Лихтенштейн.

По стенам вдоль парадной лестницы расположены портреты Государя императора Николая II, которого маленький Эдуард видел в имении своей бабушки «Аскания-Нова»; рядом портрет прадедушки (по материнской линии) - героя Наваринской битвы 1827 года - Ивана Петровича Епанчина, чуть выше - портрет дедушки Николая Алексеевича Епанчина, генерала от инфантерии, директора Пажеского Его Императорского Величества корпуса; картины псовой охоты, репинское полотно «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», зимний российский пейзаж и сколько ещё не вошло в кадр. Поистине - «не оскудеет рука дающего…» - это об Эдуарде Александровиче. Он никогда не держал обиды за неблагодарность, которую встречал от чиновников в России, повторяя: «Перевернули страницу, и живём дальше». Кажется, что имя барона Эдуарда Фальц-Фейна знают во всех уголках России, - столько хорошего он сделал для своей исторической родины, понимая её бесценность, неисчерпаемый духовный потенциал, её богатую на подвиги и героев, великих личностей историю. Его так и называют - исключительным народным дипломатом. Уникальный сам по себе, Эдуард Александрович истинный герой нашего времени. Поэтому слова, сказанные о нём, могут быть духовным заветом всем нам: «Любите Родину, как он».

Ну и крутила же его судьба! От наследника богатейшей в России семьи, издавшего свой первый крик в фамильном дворце, до полунищего эмигранта, от человека без родины до одного из самых уважаемых и преуспевающих граждан княжества Лихтенштейн. Князь Франц I решил его судьбу: объявил местный референдум, и тайным голосованием в декабре 1936-го жители крохотного городка Руггеле проголосовали за гражданство бездомного русского барона Эдуарда Александровича Фальц-Фейна. В княжестве Лихтенштейн он единственный русский.

«Такого парня в мире больше нет!»

– говорит о себе барон Фальц-Фейн, и это точно. Парню в прошлом году исполнилось100 лет. Но кто ещё может сравниться с ним бескорыстием и широтой души, дерзостью и авантюризмом, оригинальностью ума и трезвостью расчёта?! Он разыскивал по всему миру и возвращал России, казалось бы, безнадёжно утраченные живописные шедевры,бесценные исторические документы – письма, дневники, архивы (в их числе знамениты архив Соколова – свидетельства убийства в Екатеринбурге царской семьи) и целые библиотеки. Он дарил России её достояние. Список огромен: полотна Репина, Коровина, Бенуа, Лебедева, редкостные гравюры… Все свои деньги, что поступают от продажи сувениров, – у барона Фальц-Фейна в Вадуце два сувенирных магазина – он привык делить на две равные части: одну – для России, вторую – для себя и дочери. Его друзья этого не понимают: зачем помогать родине, которая так обошлась с тобой?

В 1917-м взрыв гигантской Российской империи детонировал и вызвал крах маленькой крымской империи Фальц-Фейнов. Русские немцы Фальц-Фейны основали богатейшее овцеводческое хозяйство на юге России – знаменитый заповедник «Аскания-Нова», руно элитных мериносов стало для них поистине золотым, построили фабрики и дворцы, возвели храмы. В одночасье всё рухнуло – бабушку барона Софью Богдановну, владелицу порта Хорлы на Чёрном море, удачливую российскую предпринимательницу, расстреляли в 1919-м – она наотрез отказалась покинуть родину. Отец, Александр Эдуардович, не вынеся всех несчастий, обрушившихся на него, умер в эмиграции в том же несчастливом для Фальц-Фейнов году. И если бы не его предвидение и деловая сметка – ещё в 1905-м, после первой русской революции, он, решив, что самое время приобрести недвижимость за границей, купил на юге Франции, в Ницце, великолепную виллу Les Palmiers, – то его семейству пришлось бы влачить в чужих краях нищенскую жизнь. Обосновавшись на Лазурном Берегу, вдова Александра Фальц-Фейна вынуждена была продать виллу. И хотя деньги за неё были выручены небольшие, но на них Вера Николаевна с детьми и стариками-родителями смогла безбедно существовать несколько лет.

«Горек чужой хлеб, говорит Данте, и тяжелы ступени чужого крыльца», – эту истину, подтверждённую русским гением Пушкиным, испытал на себе барон Эдуард Фальц-Фейн.

Садовник, репортёр, гонщик, бизнесмен, он вобрал в себя динамизм трагичного двадцатого века и романтику девятнадцатого. От житейских невзгод его всегда защищала сень мощного родового древа. Две ветви: немецкая – Фальц-Фейны, пионеры освоения южнорусских степей, прибывшие на Русь во времена матушки-государыни Екатерины II, и русская — Епанчины, представители гордого русского дворянства, ведущие свой род от боярина Фёдора Кошки – общего предка Епанчиных и царской династии Романовых. Ветви эти причудливо переплелись в тот самый день и час, когда Александр Фальц-Фейн предстал перед алтарём храма со своей избранницей, красавицей Верой Епанчиной.

От Фёдора Кошки пошли многие российские фамилии: Кошкины, Романовы, Юрьевы, Захарьины, Шереметевы, Епанчины. Старший сын Фёдора Кошки Иван, боярин Василия I, стал родоначальником Романовых, а другой сын, Александр, по прозвищу Беззубец — Шереметевых и Епанчиных.

– О-ля-ля! Какие люди были Епанчины! Мой дедушка – генерал Николай Алексеевич Епанчин. Родился в России в 1857-м, умер во Франции в 1941-м. Он служил Александру II, Александру III и Николаю II. Известен как военный историк. Был директором его императорского величества Пажеского корпуса, где учились дети аристократических фамилий – будущая военная элита России, написал мемуары «На службе трёх императоров», которые я помог издать в России в 1996 году. Эта книга – библиографическая редкость! Так вот, с одной стороны, материнской, – у меня все военные, а с другой, отцовской, – зоологи.

В родовом гербе Фальц-Фейнов под короной и рыцарским забралом не мифический единорог и не арабский скакун, а – лошадь Пржевальского. Именно эта древнейшая на земле порода лошадей была спасена от вымирания в заповеднике «Аскания-Нова» дядей Эдуарда Александровича.

Портреты на стенах

Вилла «Аскания-Нова» в Лихтенштейне – зеркальное отражение той несуществующей ныне жизни. Сколок былой крымской империи Фальц-Фейнов. Мир мёртвых и живых. Вернее, мир Эдуарда Александровича неделим на ушедших и здравствующих. У него все живы, как у Господа Бога. Их лица проступают в памяти. И взирают с портретов на своего внука и правнука адмиралы Епанчины, верно служившие царю и отечеству. Пристально вглядывается монаршая чета: император Павел I и императрица Мария Фёдоровна. Удостаивает царственного взора сама Екатерина Великая. Она добрая давняя собеседница Эдуарда Александровича. Дань памяти Эдуард Александрович воздал ей сполна – бронзовый бюст русской императрицы работы знаменитого скульптора Жана-Антуана Гудона подарил её родному Цербсту, когда там в 1995 году открылся музей Екатерины II.

Он сумел провезти этот бюст через пограничные кордоны и таможни: просто установил его, предварительно упаковав, на переднем сиденье своего автомобиля. И когда дотошный таможенник поинтересовался, что за странную вещь везёт в Германию почтенный господин, Фальц-Фейн сразу нашёлся: «Это бюст моей бабушки!» Если бы не Екатерина II, не бывать бы немцам Фальц-Фейнам на святой Руси! Да и вся история России, возвеличенной и умноженной её трудами, была бы иной! В домашней галерее барона есть и портрет последнего российского императора Николая II. Эдуард Александрович – единственный на земле, кто помнит тепло его рук: в мае 1914-го, во время визита к Фальц-Фейнам в «Асканию-Нова», государь держал на руках маленького Эди. Почти в столь же младенческом возрасте запечатлён и сам будущий российский монарх. Здесь же и подлинный репинский эскиз казаков, пишущих письмо турецкому султану. Портреты адмиралов Епанчиных, Екатерины Бибиковой, супруги светлейшего князя фельдмаршала Михаила Кутузова, последней русской императрицы Александры Фёдоровны. Но самый любимый – портрет матери.

Обиды

Старость подбиралась к нему исподволь, крадучись, по-воровски... Но так и не смогла укрепиться, захватить главные рубежи. Всё же успеха ей удалось добиться – трудно ходить от нестерпимой боли в коленях. Опаснее всего – крутые лестницы в собственном доме. Коварные ступеньки, их он прежде не замечал. Нет, обращения «почтенный» и «старейший» – не для барона. Он всё тот же беззаботный Эди, щеголявший в куртке с разодранными локтями, удачливый любовник, щедрый меценат и великий жизнелюб. В девяносто два получил право управлять автомобилем ещё на несколько лет. Знакомый доктор заверил его, что если бы не знал возраст своего пациента, не поверил бы – сердце, лёгкие, желудок как у тридцатилетнего!

Но в паспорте впечатана строка – 14 сентября 1912 года. И никуда от этой самой важной даты – точки отсчёта земного бытия – не уйдёшь! Мы мчимся по автостраде Сарганц – Вадуц.

– Не привык тащиться как черепаха (стрелка на спидометре вздрагивает на отетке 140!). Раньше носился по Европе со скоростью250 километровв час. О, меня штрафовала полиция всех стран! В тридцатых-сороковых годах минувшего века барон Фальц-Фейн слыл лихим гонщиком, участвовал во многих престижных мировых ралли. Теперь за рулём Эдуарду Александровичу приходится осторожничать. Ах, как это не в его характере! Ему о многом нужно рассказать.

– Меня никто здесь не понимает – ну зачем ты помогаешь России, даришь ей такие дорогие подарки?! Ведь твою семью лишили всех богатств, бабушку расстреляли, отец умер в эмиграции, твоя семья и ты сам приняли столько лишений… Это же другая Россия, и другие люди, отвечаю им, я просто переворачиваю страницу.

Но есть обиды, что засели в памяти как занозы. И одна из них особенно болезненна. Так уж вышло, что идея перезахоронения праха Фёдора Шаляпина пришла в голову его другу, писателю Юлиану Семёнову (вместе с ним они создали международный комитет по поиску «Янтарной комнаты»), а затем стала и его, барона Фальц-Фейна. Сколько было треволнений, переговоров: и с сыном певца Фёдором Фёдоровичем Шаляпиным, и с советскими властями, и с тогдашним мэром Парижа Жаком Шираком, сколько усилий положено на то, чтобы человеческая и историческая справедливость восторжествовала. А его, главное действующее лицо и вдохновителя этой гуманной акции, попросту забыли пригласить в Москву! И ещё возмущает барона явная историческая несправедливость – светлейшего князя Георга Юрьевского, живущего в Швейцарии, официально не признают наследником царского рода.

– Какой он Юрьевский?! Он настоящий Романов! Правнук Александра II! Что за глупость придумали: Катя Долгорукова – морганатическая жена? Да князья Долгоруковы куда древнее Романовых! И забывают: император Александр II венчался с княжной Екатериной Долгоруковой и даровал ей титул светлейшей княгини Юрьевской.

Сокровища нетленные

Эдуарда Александровича по праву можно считать автором любопытного исторического открытия – именно он, опираясь на найденные им архивные документы, доказал, что русский полководец Александр Суворов в октябре 1799 года, после перехода с армией через Альпы, сделал краткую остановку в княжестве Лихтенштейн. В честь этого события в Бальцерсе на средства барона и по его проекту была открыта мемориальная доска. Он стал инициатором выпуска юбилейной почтовой марки и открыток с портретом генералиссимуса. Но прежде заручился высочайшим соизволением князя Лихтенштейнского Ханса Адама II. По правде сказать, сделать это было несложно, ведь князь – давний добрый знакомый барона, да к тому же ещё и сосед. Вилла «Аскания-Нова» и княжеский замок разместились поблизости, на живописном горном склоне.

…Эдуард Александрович беспокоится – надо успеть разобрать огромный домашний архив. Барон не скрывает своей гордости: Фальц-Фейны породнились с Фёдором Достоевским. В знак памяти и любви к русскому гению восстановил надгробия на могилахдочерей писателя – Софии, умершей в младенчестве в Женеве, и Любови Фёдоровны – в итальянском Больцано.

– Каждое утро встаю со словами: жив? А, жив! Ну, тогда пойдём чай пить!

И каждое утро одна неотвязчивая мысль – что будет с домом, с русскими картинами? Потом, после него? Хотя и сознаёт, что ПОТОМ ему-то будет всё равно. Но так уж устроен он, Эдуард Фальц-Фейн, что обо всём должен позаботиться ещё при жизни. Значит, нужно думать сегодня и о судьбе «Аскании-Новы», и о судьбе русских книг, картин, всех милых и дорогих реликвий, что «избрали» его дом своим пристанищем. Неужели им вновь предстоят странствия по свету – чужие страны, чужие руки? Как больно сознавать, что прекрасная коллекция русского искусства, созданная ценой неимоверных усилий, вобравшая его жизнь, мечтания, надежды, восторги, будет разбита, растащена по разным углам!

А теперь… Как сделать так, чтобы не обидеть дочь Людмилу (она живёт в Монако) и внучку Казмиру, своих наследниц, и не обидеть Россию? Днём назойливые мысли отгоняют дела, а ночами, когда царствует бессонница, они просто невыносимы.

Цветы добра

Ах, Эдуард Александрович, у вас есть ведь ещё один титул, коим вы гордитесь, – Казанова! Не отменяемый за давностью лет. И сколь занятно рифмуется он с названием вашей виллы «Аскания-Нова».

– За всю жизнь на меня не обиделась ни одна подружка!

В потаённом списке барона Фальц-Фейна имена мировых красавиц. И графини Лилланы Алефельд. Некогда их связывали близкие отношения. Но романтическая составляющая сама собой угасла. Как-то барон познакомил её со своим близким другом Сержем Лифарём, и красавица графиня на десятилетия, вплоть до самой его смерти, стала преданной женой великому танцовщику и страстному собирателю пушкинских раритетов.

…Воспоминания тревожат, не дают покоя своей незавершённостью. Сколько раз переживал он их заново, пытаясь осмыслить события того злосчастного декабрьского дня. Он ехал на поезде во Францию, и в ту самую минуту, когда экспресс остановился в Лозанне, сердце болезненно сжалось от дурного предчувствия. Не стряслось ли какой-то беды с его Серёжей? Взглянул на часы – было ровно четыре часа дня. Уже в Париже, на перроне, услышал крики продавцов вечерних газет: «Последняя новость – в Лозанне в четыре часа скончался известный танцовщик Серж Лифарь!» Барон тут же пересел на поезд, идущий в Лозанну. На пороге дома Лифаря его встретила графиня Алефельд и ввела в комнату, где, увенчанный венком из белых лилий, гробу лежал его Серёжа. Он так любил лилии при жизни!

Вдова Лифаря стала наследницей всех реликвий – эпистолярных, библиографических, живописных, – связанных с именем Пушкина. В том числе и писем поэта к невесте Натали Гончаровой. Графиня Алефельд отнюдь не пылала той же страстью к русскому гению, как её покойный супруг, но зато прекрасно понимала цену всех оставленных им сокровищ. С письмами поэта она с лёгкостью рассталась за миллион долларов (они были выкуплены через аукцион «Сотбис» Советским фондом культуры), а портретные миниатюры Пушкина и Гончаровых графиня продала некоему швейцарцу. Сказано в Святом Писании: «Копите сокровища нетленные…» Он копил земные, но, расставаясь с ними, обретал вечные… Странно, за долгие годы так и не прилипла к его душе житейская скверна.

…Он очень любит свою маленькую земную планету «Аскания-Нова». И, подобно герою Сент-Экзюпери, украшает её – сажает цветы. Яркие, живописные аллеи из нарциссов, ирисов и тюльпанов. По первой своей профессии Эдуард Александрович – садовник окончил школу цветоводства во французском Антибе. Он привык жить в одиночестве. В его изысканную иноческую обитель идут, едут, летят паломники со всего мира. Он мудр, этот светский старец. Его хотят видеть, с ним хотят говорить. Хотя цель большинства его званых и незваных гостей незатейлива: блеснуть в беседе брошенной как бы невзначай фразой:

«Когда я был у барона в Вадуце…» Наверное, с теми же суетными желаниями в веке осьмнадцатом на поклонение к Вольтеру в швейцарскую деревушку Ферней, где поселился великий изгнанник, ездили знатные русские путешественники. Мирской отшельник. Он принимает всех, идущих к нему. Но первый вопрос задаёт прямо: «Что ти хочешь?» И требует столь же честного ответа.

…Мы прощаемся. На железнодорожной станции, в приграничном Сарганце. Грустно. Увидимся ли ещё? Слишком мала вероятность.

– Ладно, – на прощание машет мне рукой барон, – когда вернусь домой, буду пить кефир – тот, что ты привезла из Москвы. В Европе такого кефира нет. О, какое удовольствие!

И «мерседес» цвета воронова крыла в мгновение ока обернулся чёрной точкой.

ЖЕНЕВА, 18 ноября. /ТАСС/. Меценат и подвижник русской культуры за рубежом Эдуард фон Фальц-Фейн скончался 17 ноября в столице Княжества Лихтенштейн Вадуце. Об этом корреспонденту ТАСС сообщил его друг и опекун Адольф Хиб.

"Эдуард фон Фальц умер. Могу это подтвердить", - сказал он.

В субботу утром на вилле барона произошел пожар. Прибывшие на место пожарные обнаружили Эдуарда фон Фальн-Фейна без признаков жизни. 14 сентября ему исполнилось 106 лет, последние несколько лет он был прикован к постели. По словам Хиба, "причины пожара пока не выяснены, этим занимается криминальная полиция". Информация полиции на этот счет ожидается "в понедельник или вторник".

Когда произошел пожар, Фальц-Фейн, который уже несколько лет был прикован к постели, находился дома один. "Медсестра посещала его в течение двух-трех часов утром и двух-трех часов во второй половине дня", - сказал опекун.

По словам Хиба, барон будет похоронен в семейной усыпальнице Фальц-Фейнов в Ницце. Однако пока не ясно, когда тело будет перевезено в Ниццу, поскольку еще не закончена судебно-медицинская экспертиза, сказал он. Это может произойти "в середине недели или немного позже, точно это станет известно через два-три дня".

В настоящее время тело скончавшегося находится в Санкт-Галлене (Швейцария). "Там должна быть проведена экспертиза, чтобы выяснить причины смерти", - пояснил собеседник агентства. Хиб сообщил, что приезд дочери барона Людмилы в Швейцарию ожидается в понедельник.

Заслуги перед Россией

Заслуги Эдуарда Александровича фон Фальц-Фейна перед Россией отмечены наградами. Среди его дел - возвращение в Россию национальных художественных реликвий, реставрация памятников отечественной истории и культуры России и за рубежом. В собрания ведущих музеев он передал произведения Репина, Коровина, Маковского, Бенуа и других художников и скульпторов. Неоценим его вклад в сохранение в Швейцарии и Лихтенштейне памяти об альпийском походе русской армии под командованием Александра Суворова. Он участвовал в возвращении на родину праха Федора Шаляпина, помог России вновь обрести "архив Соколова" - документы расследования расстрела царской семьи. В трудные для новой России времена он помог в восстановлении Янтарной комнаты, Мальтийской капеллы Воронцовского дворца в Санкт-Петербурге.

Его дом в Лихтенштейне был открыт для всех приезжавших в Вадуц советских людей и граждан Российской Федерации. Он всегда интересовался новостями с родины, рассказывал собеседникам об эмиграции после Октябрьской революции, о том, как тяжело переживали эмигранты невозможность побывать на родине из-за жесткой позиции советских властей.

Сто лет в эмиграции

Барон, покинувший Россию с родителями шестилетним ребенком, тоже был включен в этот запретный для въезда в страну список. Растопить лед недоверия помогла Московская Олимпиада. Он смог, наконец, побывать на родине. Очень помогли ему в то время статьи и книги корреспондента ТАСС в Швейцарии Георгия Драгунова, рассказавшего о лихтенштейнском бароне-подвижнике, который покупает на аукционах произведения искусства, связанные в Россией, и безвозмездно передает их в СССР. Драгунов представил барона советским дипломатам в Берне, что в итоге проторило дорогу на родину.

Доброе отношение к тассовцам Эдуард Александрович сохранил с тех пор навсегда. В 1997 году, по решению Коллегии агентства, ему было вручено бессрочное удостоверение Почетного внештатного корреспондента ТАСС. Он награжден дипломом Всемирной ассоциации русской прессы.

Рассказывая о расставании с родиной, первых тяжелых годах эмиграции, смерти отца, о том, как подростком он направился в Лихтенштейн, где получил подданство и баронский титул, Эдуард Александрович не раз в беседах с корреспондентом ТАСС повторял: "Вот сколько бед принесла нашей семье революция, а я все равно вас люблю!" "Почему так происходит? Ведь не должно же так быть?", - задавал он риторический вопрос.

Во время одной из встреч он поделился сокровенным: "Хочу, чтобы когда меня не станет, этот дом по-прежнему был открыт для всех приезжающих в Вадуц россиян, чтобы все могли здесь побывать, и это был бы Русский дом в Лихтенштейне".

В числе наград Эдуарда фон Фальц-Фейн орден Дружбы народов (1994), орден Почета (2002), Международная премия имени Николая Рериха в номинации "Достижения в области сохранения культурных ценностей и миротворчества" (2004). В 1998 году он получил благодарность президента РФ. В феврале 2017 года барон был удостоен медали Пьера де Кубертена Международного олимпийского комитета за "выдающиеся проявления спортивного олимпийского духа", так отмечен его вклад в олимпийское движение и развитие спорта в Княжестве Лихтенштейн.