Чичибабин Борис Алексеевич
(род. в 1923 г. - ум. в 1994 г.)
Выдающийся русский поэт XX века.
Знакомясь с биографиями известных людей, приходится разбираться в истинных мотивах их поступков. Часто люди преследуют определенную цель, которую нежелательно выставлять напоказ; как правило, есть скрытая подоплека их поступков. Читая же о Борисе Чичибабине, ловишь себя на мысли, что поэт тем и отличался от других, что говорил и писал то, что думал.
Борис Алексеевич Чичибабин родился 9 января 1923 года в Кременчуге, в доме родителей матери Натальи Николаевны Чичибабиной. С мужем, отцом ребенка, который оставался в Харькове, она, узнав о его неверности, вскоре рассталась. Вторично Н.Н. вышла замуж за военнослужащего летной части Алексея Ефимовича Полушина. Он усыновил полуторагодовалого мальчика и дал ему свою фамилию. До 1930 года семья жила в Кировограде, затем переехала в поселок Рогань Харьковской области. Здесь Борис пошел в школу. Уже тогда он проявлял особый интерес к литературе, начал писать стихи. Когда мальчику было 12 лет, Полушины-Чичибабины переехали в Чугуев, где Алексей Ефимович получил должность начальника штаба эскадрильи летного училища. Борис учился в Чугуевской 1-й школе с 5-го по 10-й класс. Здесь он посещал литературный кружок, публиковал свои стихи в школьной и даже городской газете под псевдонимом Борис-Рифмач. Борис Полушин отличался целеустремленностью, был яростным спорщиком. Больше всего его интересовали книги. В письмах к родителям - будь то пионерский лагерь или в дальнейшем ГУЛАГ, - он все время просил книги, которые ему нужно прислать. Любовь эту Борис сохранил на всю жизнь. Друзья Чичибабина вспоминают, что первое, что делал поэт, когда приходил в дом, - устремлялся к книжному шкафу, уходя - всегда брал с собой что-то почитать. При этом книги он, казалось, лишь пролистывал, но впоследствии мог довольно точно воспроизвести прочитанное. Он всегда легко сдавал любые экзамены.
По окончании школы Борис Полушин поступил на исторический факультет Харьковского университета. Но война прервала его учебу. По настоянию семьи он перебрался в г. Батайск - место нового назначения Алексея Ефимовича, а затем вместе с авиаучилищем в г. Евлах Азербайджанской ССР. Именно здесь Борис узнал, что Полушин - ему не родной отец. Хотя это было потрясением для него, но на отношения с отчимом это не повлияло: Борис всю жизнь называл Алексея Ефимовича папой.
В ноябре 1942 г. Полушин был призван в армию, служил солдатом 35-го запасного стрелкового полка Грузинской ССР. В начале следующего года поступил в школу авиаспециалистов в городе Гомбори. С июля 1943 года до самой Победы проработал механиком по авиаприборам в разных частях Закавказского военного округа. Несколько месяцев после Победы он занимал аналогичную должность в Чугуевском авиаучилище, затем был демобилизован по болезни (варикозное расширение вен с трофическими язвами).
Борис решил продолжать учебу в Харьковском университете, по наиболее близкой ему специальности филолога. После первого курса готовился сдавать экзамены сразу за два года, но ему было не суждено получить высшее образование. Дело в том, что он продолжал писать стихи - и во время воинской службы, и в университете. Написанное - «издавал»: складывал пополам школьные тетради, превращая их в книжечки, и давал читать многим студентам. Тогда-то Полушин и стал подписываться фамилией матери - Чичибабин. Поэзия молодого поэта отличалась вольнолюбивым характером, в ней проявлялось столь свойственное ему бунтарство. В июне 1946 года Чичибабин был арестован и осужден за антисоветскую агитацию сроком на 5 лет. После почти двухлетнего (с июня 1946 по март 1948 г.) заключения в тюрьмах (Лубянка, Бутырская и Лефортовская) он был отправлен по этапу в Вятлаг Кировской области. Надо отметить, что Борис Алексеевич никогда не ставил себе в заслугу лагерное прошлое, ссылаясь на малый срок («пять лет давали ни за что»), и считал, что самое трудное для него время наступило после лагеря, из которого он вернулся с клеймом политзаключенного, а сталинщина еще вовсю лютовала в стране. Но очевидно, что именно лагерь сделал из способного, но наивного молодого стихотворца того нравственно-сильного, острого, чувствительного к любой гражданской или человеческой несправедливости поэта, каким считают Бориса Чичибабина.
До гроба страсти не избуду.
В края чужие не поеду.
Я не был сроду и не буду,
каким пристало быть поэту.
Не в игрищах литературных,
не на пирах, не в дачных рощах, -
мой дух возращивался в тюрьмах
этапных, следственных и прочих.
(«До гроба страсти не избуду…»)
В Харьков Борис Чичибабин вернулся в июне 1951 года со своей лагерной подругой Клавой Поздеевой, но она вскоре покинула город. Долгое время поэт был разнорабочим. Около года он проработал в Харьковском русском драматическом театре в качестве рабочего сцены, а затем окончил бухгалтерские курсы, которые были самым быстрым и доступным способом получить специальность. В 1953 году Борис Алексеевич начал трудовую деятельность в качестве бухгалтера домоуправления. Там он познакомился с паспортисткой Матильдой Федоровной Якубовской, которая стала его женой.
В это время в стране начинаются большие перемены. Не за горами разоблачение Сталина (Чичибабин будет реабилитирован после судьбоносного XX съезда партии), а пока постепенно прекращается вал репрессий, потихоньку оживает культурная жизнь страны. Чичибабин заводит в Харькове ряд знакомств с представителями местной интеллигенции, в том числе - литературной. Среди его друзей филолог, поэт Марк Богославский; поэт Марлена Рахлина; актриса-чтица Александра Лесникова; актер, художник Леонид Пугачев; филолог Александр Басюк и другие. С 1956 по 1962 год Борис Алексеевич все еще работает бухгалтером в грузовом автотаксомоторном парке. В тот же период он знакомится с поэтами, бывшими харьковчанами Борисом Слуцким, Григорием Левиным, переписывается с другими советскими поэтами. Стихи Чичибабина производят сильное впечатление на его новых знакомых. В 1958 году появляется первая публикация в журнале «Знамя» (под фамилией Полушин). В Харькове в маленькой чердачной комнатушке на ул. Рымарской, 1, у Чичибабина собираются любители поэзии, образуется что-то вроде литературных «сред». То, как Борис Алексеевич читал свои стихи, стало уже легендой. Большинство своих произведений он знал наизусть (возможно, потому что их не печатали, и значительную часть своей жизни ему приходилось читать их неоднократно в разных домах, куда его приглашали).
Он закрывал глаза и читал - сильно, вдохновенно, даже для одного гостя. Было в этом длинном, сутулом, рыжебородом (тогда), порывистом и одновременно мягком, наивном человеке что-то очень притягательное. «Глухая, гулкая, истовая, надсадно-торжественная», - так пишет о чичибабинской интонации один из бывших его студийцев писатель Юрий Милославский. Среди знакомых Чичибабина - Маршак, Эренбург, Шкловский. В начале 60-х годов харьковский поэт несколько месяцев живет в Москве на квартире Юлия Даниэля и Ларисы Богораз, готовит к печати свой первый сборник, выступает в литературном объединении «Магистраль». В это время его стихи публикуются в «Новом мире», харьковских и киевских изданиях.
В 1963 году увидели свет два первых сборника стихов Чичибабина. В Москве издается «Молодость», а в харьковском издательстве «Прапор», чуть раньше - «Мороз и солнце». Следующие два сборника - «Гармония» (1965) и «Плывет Аврора» (1967) - вышли в Харькове. В них, к сожалению, немало литературных поделок, а лучшие стихи изуродованы цензурой, главные же произведения вообще отсутствовали. Чичибабин никогда не умел бороться с редакторами и цензорами, но, остро переживая за содержание сборников, писал:
При желтизне вечернего огня
Как страшно жить и плакать втихомолку.
Четыре книжки вышло у меня.
Я сам себе растлитель и злодей,
и стыд и боль как должное приемлю…
(«Уходит в ночь мой траурный трамвай…»)
В августе 1964 года Чичибабину поручают руководство литературной студией при ДК работников связи. Работа чичибабинской студии стала ярким эпизодом в культурной жизни Харькова, вкладом города в «шестидесятничество». Занятия, чтения, которые вел Борис Чичибабин, навсегда запомнились их участникам. Сам поэт часто читал здесь свои стихи, затевал интересные споры. Застенчивый по натуре человек, Чичибабин мог до хрипоты отстаивать свою точку зрения. Характерная деталь: на чтениях он приветливо относился к любому пришедшему на них стихотворцу - даже если это был заурядный и не слишком способный сочинитель. Из-за этой своей позиции у Бориса Алексеевича постоянно возникали жаркие споры с молодыми талантливыми студийцами, которые высмеивали того или иного незадачливого новичка. Он вообще относился к поэзии - как к деятельности религиозной, считал, что человек очищается через творчество. В стихотворении, посвященном Пастернаку, Чичибабин писал:
И меришь, и вяжешь навек
веселым обетом:
Не может быть злой человек
хорошим поэтом.
(Пастернаку)
Свои стихи, особенно на гражданские темы, Чичибабин стремился прочитать как можно большему числу слушателей. Это и подводило харьковского правдоискателя. В 1966 году по негласному требованию КГБ Чичибабина отстранили от руководства студией. Сама студия была распущена. По официальной версии - за занятие, посвященное Цветаевой и Пастернаку. На самом деле, у Чичибабина и без того было достаточно грехов, с точки зрения советских идеологов.
В жизни поэта начинается тяжелый период. К проблемам в литературной судьбе добавляются семейные неурядицы. О его душевном кризисе свидетельствуют такие стихотворения, как «Сними с меня усталость, матерь Смерть», «Уходит в ночь мой траурный трамвай».
Но случается непредвиденное: осенью 1967 года он встречает бывшую студийку, почитательницу его таланта - Лилию Карась. Их встреча в корне изменила судьбу Бориса Алексеевича. С 1968 г. начинается их совместная жизнь. Это стало для него настоящим спасением. Он посвятил ей впоследствии множество стихотворений.
В том страшном сне, минутная, как милость,
чуть видно ты, неведомая, снилась.
Я оживал, в других твой свет любя.
И сам воскрес, и душу вынес к полдню,
и все забыл, и ничего не помню.
Не спрашивай, что было до тебя.
(«Не спрашивай, что было до тебя…») С этого времени Борис Чичибабин решает, что будет писать только так, как ему диктует совесть. Совесть и поэзия Чичибабина - вообще понятия неразрывно связанные. Его поэзия отразила трагический путь советского и постсоветского общества, она несет отпечаток внутренней свободы, нравственного поиска и ответственности человека перед Богом. Ответственность - один из основных лейтмотивов всего творчества Чичибабина:
Немея от нынешних бедствий
и в бегстве от будущих битв,
кому ж быть в ответе за век свой?
А надо ж кому-нибудь быть…
(«Клубится кладбищенский сумрак…»)
В поэзии Чичибабина переплетена философская, гражданская, любовная и пейзажная лирика. Исследователи творчества поэта говорят о его совершенно особом чувстве звукового равновесия, о неподверженности моде, поэтическим клише. Чичибабина называют самым простодушным, искренним и одновременно мудрым и умелым поэтом.
Борис Алексеевич с Лилей вели очень активную жизнь - они посетили многие города, встречались с десятками людей, заводили новые знакомства. Среди хороших знакомых поэта - Александр Галич, Феликс Кривин, супруги-писатели Шаровы, Мыкола Руденко. Чичибабин в течение многих лет состоял в переписке с философом Григорием Померанцем и поэтом Зинаидой Миркиной. В этих письмах обсуждались самые серьезные проблемы нравственного, социального, философского характера. Если в широких кругах Чичибабин был неизвестен, то среди т. н. инакомыслящих - тех, кто читал самиздатовские книги, ловил «Голос Америки», листал «Хронику текущих событий», - он был известен достаточно хорошо. В 1972 году в самиздате появился сборник стихов Бориса Алексеевича под редакцией известного литературоведа Леонида Ефимовича Пинского. Кроме того, по рукам ходили магнитофонные записи с квартирных чтений поэта, переписанные и перепечатанные отдельные листы с его стихотворениями. В 1974 году Чичибабина вызывали в КГБ. Там ему пришлось подписать документ о том, что, если он будет продолжать распространять самиздатовскую литературу и читать стихи антисоветского содержания, то он будет привлекаться к ответственности.
Еще в 1966 году Борис Алексеевич был принят в Союз писателей. (Одну из рекомендаций дал ему С. Я. Маршак.) Печататься, правда, удавалось на рубеже 60-70-х уже с трудом. Упомянутый же самиздатовский сборник привел к тому, что Чичибабина исключили из Союза писателей. Интересно, что для начала от него потребовали принести стихотворения, которые он читал на вечере, посвященном его 50-летию, в Харьковском отделении Союза писателей. Друзья советовали Чичибабину переслать наиболее невинные стихи, но Борис Алексеевич так делать не умел и отослал самые острые - такие, как «Тебе, моя Русь» и «Памяти А. Твардовского». В последнем были, например, такие слова:
И если жив еще народ,
то почему его не слышно?
И почему во лжи облыжной
молчит, дерьма набравши в рот?
(Памяти А. Твардовского)
Наступила пора пятнадцатилетнего замалчивания имени поэта. Все это время (с закрытия литературной студии в январе 1966 г. и до марта 1989 г.) он работал старшим мастером материально-заготовительной службы Харьковского трамвайно-троллейбусного управления. Публикации, очень редкие, появлялись только за рубежом. Наиболее полная появилась в русском сборнике «Глагол» в 1977 г. (США, издательство «Ардис») стараниями Л. Е. Пинского и Льва Копелева.
Настоящая известность пришла к Борису Алексеевичу лишь во время перестройки, когда поэт уже не чаял увидеть свои стихи напечатанными. Помогли почитатели. Москвич Владимир Нузов, любивший поэзию Бориса Алексеевича, берет на себя роль рассыльного стихов поэта во все престижные московские журналы и газеты. Лиля перепечатывала стихи и посылала их из Харькова в Москву. Борис Алексеевич страшно раздражался по поводу всей этой деятельности. «Оставь меня в покое вместе с Нузовым!», «У меня есть мой Бог, и больше мне ничего не надо!», «Я знаю, что такое редакторы!» Но Нузов продолжал настаивать. Он говорил, что имя Чичибабина на слуху, многие журналы охотно берут подборки его стихотворений. Впрочем, принимать стихи принимали, а вот печатать не спешили.
Тем временем харьковского поэта начинают приглашать на творческие встречи. Два таких вечера проходят в библиотеке им. Некрасова в Москве. Если на первом Чичибабин был одним из нескольких выступавших, то для второго раза ему устроили уже «сольный концерт». Слушатели были потрясены открытием для себя столь мощного поэта. На вечере присутствовала Лидия Корнеевна Чуковская, поздравившая его. В сентябре 1987 г. стихи Бориса Алексеевича появляются в журнале «Огонек» и «Литературной газете». В «Огоньке» рядом со стихами врезка с представлением автора, написанная Беллой Ахмадулиной. Последовали и другие публикации. Не обошлось и без ненавистной поэту редактуры и цензуры. Некоторые стихи все еще казались редакторам неуместными. Например, строку «Как непристойно Крыму без татар» (в «Судакской элегии») пришлось заменить на нейтральную «Я шел тропою горестей и кар». Зато ухватились за другое стихотворение, созвучное идеям перестройки:
Покамест есть охота,
Покуда есть друзья
Давайте делать что-то,
Иначе жить нельзя.
(«Покамест есть охота…»)
13 декабря 1987 года Чичибабин впервые выступает в московском Центральном Доме литераторов. Успех колоссальный. Зал дважды встает, аплодируя. Со сцены звучит то, что незадолго до этого (да многими и в момент выступления) воспринималось как крамола. Звучит и «Клянусь на знамени веселом?» со знаменитым рефреном «Не умер Сталин»:
А в нас самих, труслив и хищен,
Не дух ли сталинский таится,
Когда мы истины не ищем,
А только нового боимся?
И «Крымские прогулки», где опять разговор идет о татарах:
В следующие годы выступления и публикации потекли рекой. Чичибабина открыли для себя многие люди, жадно ловящие свидетельства наступления новых времен, меняющегося на глазах советского государства. В Харькове большой вечер проходит 5 марта 1988 года в Клубе железнодорожников - бывшем ДК им. Сталина, что само по себе символично.
Популярность Чичибабина в Харькове быстро возросла. Рассказывает Евгений Евтушенко:
«Во время предвыборной кампании я выступал в Харькове около памятника Пушкину. Народ затопил площадь. Мне шепнули на ухо: «Чичибабин здесь…». Я оглянулся и увидел в толпе этого человека, зажатого со всех сторон,? высокого, худого, похожего то ли на иконописца рублевских времен, то ли на одного из тех мастеровых, которые почти вывелись на Руси. Из-под густых бровей полыхали синевой, упасенной от всех ядовитых дымов, глаза гусляра, витязя, монаха, подпоясанного, однако, мечом? Я попросил Чичибабина прочесть стихи, и пока харьковчане аплодировали, радуясь его появлению, он неловко вытискивался из толпы и шел по краю клумбы возле памятника, стараясь не повредить цветов, держа в руках хозяйственную кошелку, выдававшую то, что он вовсе не собирался выступать. Но, знаете, и с этой кошелкой, и с этой неуклюжей застенчивой походкой он был совершенно естественен возле Пушкина».
В харьковскую писательскую организацию полетели телеграммы, подписанные, в частности, Окуджавой, редколлегией «Нового мира», с требованиями восстановить Чичибабина в Союзе писателей. Наконец состоялось заседание, на котором практически те же люди, которые изгоняли своего коллегу из Союза в 1973-м, в 1987 г. с одобрением принимают его обратно. Говорят, что Чичибабин чувствовал себя очень неловко и выглядел на этом заседании чуть ли не виноватым. Кстати, только один человек - известный прозаик Владимир Добровольский попросил прощения за свой поступок пятнадцатилетней давности.
Осенью 1988 года Харьков посещает съемочная группа с московского ТВ «Останкино», и в начале 1989-го по Центральному телевидению показывают документальный фильм «О Борисе Чичибабине». В том же году фирма «Мелодия» выпустила пластинку «Колокол» с записями-выступлений поэта. В Харьков - на адрес поэта, в трамвайное управление, в писательскую организацию приходили многочисленные письма от людей, для которых Борис Чичибабин стал неожиданным и оглушительным открытием. Было среди них, например, и письмо с адресом: «Харьков - Украина. Народному поэту Борису Чичибабину».
За период с 1987 по 1989 год появляется 26 публикаций сочинений Чичибабина в центральной прессе и восемь в Украине. В конце 1989 года издается сборник «Колокол». Книга была издана «за свой счет». (Все материальные расходы взял на себя все тот же Владимир Нузов). Еще до выхода в свет этого сборника русская секция при Киевской писательской организации выдвигает Чичибабина на получение Государственной премии СССР. Когда оттуда позвонили в Харьков, Лилия Карась-Чичибабина с недоумением спросила, что может связывать Чичибабина и Государственную премию. Такое же отношение было у самого Бориса Алексеевича. Конкурс он выиграл, но, когда подошло время вручения, - колебался: стоит ли получать премию из рук власти, которая в это же время давит людей танками на улицах Вильнюса?..
А впереди еще было множество поездок и выступлений - вечера памяти Мандельштама, Паустовского, Пастернака, Ахматовой, поездки в Италию, Германию, Израиль. В последнем Чичибабина встретили очень тепло. Оказалось, что эмигранты прекрасно знают его стихи. После этой поездки он изменил свое отношение к отъезжающим. Раньше он не то что осуждал их, но и не одобрял отъезд, хотя в национализме его никто не мог упрекнуть. Множество стихотворений посвятил он разным народам - евреям, украинцам, татарам, армянам, а о самом себе написал так:
С Украиной в крови я живу на земле Украины,
и хоть русским зовусь, потому что по-русски пишу,
на лугах доброты, что ее тополями хранимы,
место есть моему шалашу.
(«С Украиной в крови я живу на земле Украины…»)
Развал Союза Чичибабин воспринял очень болезненно. Больше всего он был обеспокоен разрывом культурного пространства. Рыночную утопию, а вернее, ее проявления на деле поэт воспринял в штыки.
С тех пор, как мы от царства отказались,
а до свободы разум не дорос,
взамен мечты царят корысть и зависть,
и воздух ждет кровопролитных гроз.
Уже убийству есть цена и спрос.
Не духу мы, а брюху обязались
и в нищете тоскуем, обазарясь,
что ни одной надежды не сбылось.
(«С тех пор, как мы от царства отказались…»)
Стихотворение Бориса Алексеевича «Плач по утраченной родине» сторонники украинской самостийности принять не могли. Многим очевидцам запомнилось возмущение Лины Костенко по поводу стихотворения «Россия, будь!», высказанное ею Чичибабину на вечере, посвященном 70-летию поэта, который она открывала добрыми словами о его творчестве в целом. Глубоко уважаемая Борисом Алексеевичем Лина Васильевна говорила о многовековом давлении на украинскую культуру со стороны великороссийских шовинистов, на что Чичибабин отвечал, что поэзия Лермонтова и Пушкина в этом не виновата.
Где ж просвет? Империи-то нет,
хлебушек-то дорог…
Лина, Лина, Вы ж таки поэт,
а не идеолог.
Разве, Лина, разных мы кровей?
Вам на губы перст мой.
Наша Русь природней и первей
царской да имперской.
(Лине Костенко)
В 1993 году группа киевских кинодокументалистов во главе с режиссером Нахмановичем в последний раз снимает Бориса Чичибабина. Фильм назвали «Исповедь». Поэт уже не успел посмотреть эту ленту. В том же году литературно-общественное движение «Апрель» наградило Бориса Алексеевича премией имени А. Д. Сахарова «За гражданское мужество писателя».
Последние два года жизни Чичибабин все чаще болел. Ноги, легкие (сказалось многолетнее курение), стенокардия. Последнее выступление поэта состоялось в Москве в киноконцертном зале «Октябрь» на вечере «Литературной газеты» - «Автограф», 12 ноября 1994 года (на этом вечере он был единственный не москвич). В эти же дни Кирилл Ковальджи, главный редактор издательства «Московский рабочий», вручил ему сигнальные экземпляры сборника «Цветение картошки». А через месяц в Харькове дома поздно вечером ему стало плохо. Он потерял сознание и только успел произнести, что ему надо помолиться. На другой день, уже в реанимации, когда Борис Алексеевич был в безнадежном состоянии, жена в волнении прокричала ему:
Чичибабин успел подготовить к печати книгу «В стихах и прозе», как бы свое «избранное», изданную в Харькове в конце 1995 - начале 1996 г.
В Харькове помнят своего выдающегося земляка. Его именем названа улица, на одном из домов которой можно увидеть скульптурный портрет поэта. В 1998 году в издательстве «Фолио» вышла в свет книга статей и воспоминаний о Чичибабине и переиздание книги, собранной им самим: «В стихах и прозе». В 2002 году был издан трехтомник его сочинений, в котором можно найти не только стихотворные, но и прозаические произведения Бориса Алексеевича, его письма, интервью и даже стенограммы заседаний исключения и восстановления поэта в Союзе писателей. Друзьями и вдовой поэта составлены и увидели свет небольшие сборники Чичибабина: «Экскурсия в Лицей», «Когда я был счастливый» и «Стихотворения». В 2004 г., к 350-летию Харькова фирма аудиозаписи выпустила комплект из пяти компакт-дисков, на которых записаны выступления поэта.
Из книги Энциклопедический словарь (Б) автора Брокгауз Ф. А.Борис Борис (в крещении Роман) Владимирович – любимый сын великого князя Владимира Святославича, Равноапостольного. По начальной Киевской летописи, он рожден от болгарыни и при втором разделе земель получил в удел Ростов, которым до того владел Ярослав. Раньше, как видно
Из книги Большая Советская Энциклопедия (АЛ) автора БСЭБорис I Борис I, также Богорис или Михаил Борис – сын Пресьяма, болгарский царь с 852 по 890 г. Он сперва боролся с сербами и франками, по большей части неуспешно, и рано пришел к убеждению о необходимости принять христианство и только некоторое время не решался – в которую
Из книги Большая Советская Энциклопедия (ЧИ) автора БСЭ Из книги Словарь современных цитат автора Из книги Большой словарь цитат и крылатых выражений автора Душенко Константин ВасильевичПРОЗОРОВСКИЙ Борис Алексеевич (1891-1939?), музыкант, автор романсов 209 * Мы разошлись, как в море корабли.«Корабли» (не позднее 1925 г.), слова и муз. Прозоровского «Мы никогда друг друга не любили (...) / И разошлись, как ночью
Из книги автораПРОЗОРОВСКИЙ, Борис Алексеевич (1891–1939?), музыкант, автор романсов 458 * Мы разошлись, как в море корабли. «Корабли» (не позднее 1925), слова и муз. Прозоровского «Мы никогда друг друга не любили <…> / И разошлись, как ночью
Из книги судеб. Борис Алексеевич Чичибабин родился в январе 1923 года в Кременчуге. В жизни носил фамилию отчима - Полушина, а как поэт печатался под фамилией матери. В 1940 году поступил на истфак Харьковского университета. Когда началась война, отчим вывез его в Батайск, где устроил токарем в авиаремонтные мастерские. В 1942 году был призван в армию. Служил в авиачастях Закавказского округа. В 1945 году Борис поступил на филфак Харьковского университета. Спустя год был арестован (чекистам не понравились иронические стихи студента «Мать моя посадница») и приговорён к пяти годам лагерей. Срок отбывал в ВЯТЛАГе. На свободу вышел в 1951 году. Окончил в 1953 году бухгалтерские курсы. Одно время работал в Харьковском трамвайно-троллейбусном парке…
Первой публикации стихов в журнале «Знамя» в 1958 году обязан Борису Слуцкому. Первый сборник «Молодость» выпустил в 1963 году в Москве. Позже, уже в 1971 году Чичибабин признавался Георгию Померанцу и Зинаиде Миркиной: «Чувство панели я испытал сполна, причём без всяких оправдывающих мотивов, ибо продавался с удовольствием и упоением: как-никак у меня вышло четыре омерзительнейших книжки». В 1968 году вновь попал в опалу: сначала в Харькове власть закрыла руководимую им литстудию, а спустя пять лет литфункционеры настояли на исключении поэта из рядов Союза писателей СССР (за стихи «Памяти Твардовского», «Солженицыну», «Галичу» и «С Украиной в крови...») На страницы печати вернулся лишь в 1987 году. В 1990-м стал лауреатом Госпремии СССР - за сборник «Колокола». 15 декабря 1994-го его не стало…
Я
возвратился в Харьков по окончании войны, в мае 1946 года, - недели за две до того, как арестовали Бориса Чичибабина. До этого я слыхом не слыхал о нём. Но так получилось, что вскоре после ареста поэта я вошёл в круг его друзей. Самым близким другом Бориса была Марлена Рахлина. Она переписывалась с арестованным поэтом. Именно Марлена познакомила меня с лирикой Бориса (старой и новой), ввела в дом поэта, где я увидел его фотографии, услышал рассказы о нём.
Борис вошёл в меня легендой - чей отзвук, чьи свежие краски создавали ощущение живого общения. Его стихи ошеломили меня: при всей моей юноше-ской самоуверенности я не мог не признать, что в них сильнее и убедительней, чем это получается у меня, выражено было наше общее, мое личное.
Я готов был от досады кусать себе локти из-за того, что по капризу судьбы я разминулся на годы (Борису «дали» пять лет) со столь близким и нужным мне человеком.
И вот мы пожимаем друг другу руки и тут же затеваем разговор - взахлёб, с многозначительными паузами, во время которых молчание понятнее, чем слова, с крутыми поворотами, перескоками: как будто только вчера расстались и теперь торопимся досказать недосказанное тогда.
В то время Борис был жаден до знакомств. А тут ещё сработало то обстоятельство, что он, зная меня по рассказам наших общих знакомых, ждал встречи со мной. К тому же жил я всего лишь в каких-то трёх-четырёх сотнях шагов от Бориса. Буквально в считанные дни, а может, даже часы, мы с ним стали закадычными друзьями.
Не только я, но и Борис явно тяготился паузами в ден-ь-два между нашими встречами и нередко сам искал и находил меня.
Жил он в середине пятидесятых с подругой, как он её именовал в своих стихах, Матильдой, на третьем этаже, точнее, в получердаке неухоженного ветхого дома, построенного, вероятно, ещё в прошлом веке (водопровод и прочие службы во дворе).
В то время Борис работал бухгалтером в таксомоторном парке, а Матильда (в домашнем обиходе - Мотик) - паспортисткой. Заработки у них были весьма скромные.
Между тем каждый вечер к ним без спросу, как снег на голову, сваливались, нередко в изрядном количестве, друзья, знакомые, полузнакомые и Бог весть как узнавшие дорогу в жилище опального поэта любители «остренького», жаждавшие поглазеть на человека-легенду, пообщаться с ним накоротке. И всякий раз хозяевам приходилось ставить на стол выпивку и закуску. Причём, если выпивку кое-кто всё-таки догадывался приносить с собой, то закуска, как правило, целиком ложилась на плечи хозяев. Равно как и мытьё посуды, уборка комнаты.
Т ак положено было начало чичибабинским «средам», ставшим в Харькове притчей во языцех в литературных и окололитературных кругах. На этих «сборищах литературных» центром притяжения, естественно, был Борис. С него не сводили глаз. Ждали. И он, опрокинув очередную чарку, закусив, как всегда, торопливо, но основательно (то бишь всем своим видом давая понять, что оценил по достоинству данную Богом снедь), вытирал тыльной стороной ладони губы, выдерживал паузу, чтобы отделить праведное от грешного, вскидывал голову, озирал нас из-под густых скандинавских бровей глазами, из которых рвались длинные синие искры, смыкал веки - и начинал читать. Читал старые стихи, уже ставшие для нас, его поклонников, классикой, и новые, прямо с пылу с жару…
…В ту же пору Борис сделал мне горькое признание, что он ощущает себя в творческом тупике, - ему мерещилось, будто у него кризис формы. На самом деле началась мучительнейшая переоценка духовных ценностей, невыносимо болезненная ломка прежнего мировоззрения. А впро-чем, где проходит граница между формой и содержанием?
Всякое нарушение внутренней гармонии, шатания, сдвиги, осыпи, обвалы в мировоззрении и мироощущении поэта ведут, если не к смуте и хаосу формы, то к высыханию, шелушению, обескровленности его стиха, к режущим его совесть визгливым нотам, по меньшей мере, к актёрскому крику, с помощью которого пытаются за-глушить ощущение сосущей пустоты внутри себя.
Нечто подобное переживал Борис в конце шестидесятых, когда он, судя по внешним признакам, уже «вошёл в литературу»: печатался в центральных и республиканских журналах, издал четыре книги стихов, был принят в Союз писателей и даже получил как член этого Союза квар-тиру.
Общаясь с Борисом лет сорок, я, так уже получилось, мог бы поведать о нём много такого, чего не знают другие. Но, но, но... Поэт бесстрашной искренности, он сумел так распахнуть свою душу перед читателем, облёк свою исповедь в слова такой точности и красоты, что любая попытка дополнить и уточнить эту исповедь языком мемуарной прозы будет пошлой бестактностью. Пастернак говорил, что не представляет своей жизни без тайн. Право на тайну - естественное святое право любого чело-века.
Но есть среди тайн поэта тайны, являющиеся клю-чом к его творчеству. Вот почему, взвесив все «за» и «против», я в конце концов отважился коснуться такого деликатного момента, как отношения Бориса с Мотиком.
М ногих из харьковских, а тем более московских интеллигентов, кого Борис, человек архисложный, тончайшей культуры, знакомил со своей Матильдой, поражало, что он избрал в подруги жизни женщину, которая по уровню своего развития недалеко ушла от Элизабет Дулитл первой сцены «Пигмалиона». Среднего роста, крупная, с широкой крестьянской костью, не красавица, но кровь с молоком, она была хозяйственна, по-своему заботилась о Борисе, обуздывая его богемные склонности, не стесняясь при этом отчитывать своего друга жизни за увлечение его загулами, шумными компаниями, за житейскую нерасторопность, интерес к каждой новой юбке и прочие грехи этого ряда - словно не догадываясь, кто есть Борис Чичибабин.
У родителей Бориса была дача в посёлке Высоком. Там Мотик нашла широкое поле деятельности. Сад, огород, строительство своего дачного домика - это было ей по душе. И бедный Борис, которому Бог дал золотую голову, золотую душу, но поскупился на золотые руки, без особенного энтузиазма, согбенный, в трусах и майке со следами глины копал, носил кирпичи и ведра со строительным мусором, отвлекаясь от главного, любимого.
Хорошо было отдыхать в тени деревьев, плавать в пруду, ходить к источнику Сковороды, чувствовать себя двойником бродячего философа.
Чем внешне удачливей складывалась литературная карьера Бориса, тем меньше хотелось Мотику вникать в творческую драму поэта, выплеснувшуюся в его стихах «Живу на даче. Жизнь чудна...» и «Сними с меня усталость, матерь Смерть».
А между тем, именно её, Матильду, Мотика, поэт редчайшего лирического дара возвёл в середине пятиде-сятых - начале шестидесятых годов в сан своей Музы. Он посвящал- ей стихи такого эмоционального накала, такой образной энергии, такой разрывающей душу искренности, что героиня этих стихов представала перед читателем в каком-то мистическом мерцании и благоуханном тумане. Трудно было в этом облике разглядеть черты заурядной харьковской паспортистки, бойкой домохозяйки, если бы не обилие впечатляющих и в высшей степени достоверных подробностей. Тайна образа, созданного поэтом, долго не давала мне покоя. В чём тут дело?
Борис не украшал свою героиню: он, яростно отрицавший как болотное царство житейской прозы, так и поэтические красивости, оторванные от грешной земли, от почвы повседневности, как бы вылущивал из бытовой шелухи кристальную сущность женщины, о которой, возможно, она сама лишь смутно догадывалась и не ценила в себе. Поэт лепил свою героиню из своей великой тоски по Женщине, творил её из неисчерпаемых источников нежности, бившей из глубины его собственного «я».
И вот эта внутренняя правда, помноженная на магию достовернейших подробностей, и была для меня ключом к тайне образа, созданного Борисом. Но самое ценное открытие пришло позже. Общаясь с Мотиком, я вскоре убедился, что она и в самом деле стала в какой-то мере Творением рук поэта. Весьма далёкая от наших культурных пристрастий, этических и эстетических помешательств, не способная выразить словом и десятую часть того, что клубилось и мерцало в её душе, она на удивление тонко и точно откликалась на поэтические удачи Бориса, судила о них с безошибочностью заправского знатока поэзии. Это при том, что к стихам других поэтов она была глуха.
Знал ли Борис, как ломают голову над его союзом с Мотиком его знакомые из «высших интеллектуальных сфер»? Думаю, знал, чувствовал. Но поперечник по складу ума, по темпераменту, он, конечно же, надеялся их переубедить, доказать им, что его виденье Мотика ближе к Божественной правде, чем их житейское зрение.
Рано или поздно, но та культурная, духовная дистанция, которая отделяла Бориса от Мотика и о которой деликатно умалчивали поклонники поэта, должна была обозначиться резко, превратиться в ров, в пропасть, в бездну.
В от почему, когда в жизнь Бориса сначала потаённо, конспиративно, а потом явно, открыто вошла Лиля - сама поэт, молодая, испуганно-обаятельная, близкая ему по строю чувств, по кругу интересов, готовая всю свою жизнь превратить в служение Поэту, Любимому, Учителю, - я сразу- же принял её в своё сердце. Борис и Лиля стали частыми гостями в моем доме.
Новый 1968 год мы встречали у нас. Вчетвером: Борис, Лиля, я, моя жена Леля.
В Борисе меня всегда трогала и поражала его способность оборачиваться к собеседникам совершенно непохожими друг на друга гранями своего существа. Бывало, в многолюдном застолье, в самый разгар спора и фонтанирующего веселья, он резко отключался, уходил в себя, как бы опускал на своё лицо забрало горькой отрешенности ото всего окружающего, погружаясь в своё глубинное, заветное. Главное. На скулах его угадывалась тень недоброжелательности по отношению к тем, кто в данную минуту пил, крякал, смачно закусывал, кричал, размахивал руками, с радостной деловитостью обсуждая суетные, эфемерные, игрушечно-ненастоящие «общественно-политиче-ские», «философские», «литературно-художественные» «проблемы».
Но мог внезапно потеплеть лицом, распахнуть глаза, заливая нас, его собеседников, светом своего внутреннего волнения, вскочить, издать победоносное «ха!» и обрушить на наши головы поток раскалённых, язвительных, безжалостных или вдохновенно крылатых слов.
А мог, очнувшись от внутреннего сна, сидеть тихо, робко, по-ребячьи ожидая какой-то огромной праздничной неожиданности.
В тот новогодний вечер Борис был в состоянии радостного испуга. Не сводил глаз с Лили, осторожно притрагивался к ней, словно ещё и ещё раз хотел убедиться, что то, о чём он мечтал все эти годы, на самом деле пришло. Ему было тревожно-хорошо. Начиналась новая эпоха жизни-...
Бори́с Алексе́евич Чичиба́бин (по паспорту Полушин ; 9 января , Кременчуг - 15 декабря , Харьков) - русский поэт , лауреат Государственной премии СССР ().
Бо́льшую часть жизни прожил в Харькове . Уникальность творческой манеры Чичибабина определяется гармоничным сочетанием истинного демократизма с высочайшей культурой стиха, ясности «содержания» - с изощрённостью «формы», которая, однако, никогда не затрудняет восприятие его стихов. Афористичность формулировок и проникновенный лиризм позволяют обоснованно возводить генезис чичибабинской поэтики к двум таким несхожим по манере классикам русской словесности, как Некрасов и Фет .
Жизнь и творчество
Детство и юность. Война. Лагерь
Б. А. Чичибабин воспитывался в семье офицера . До 1930 семья жила в Зиновьевске , потом в посёлке Рогань под Харьковом, где Борис пошёл в школу. В 1935 Полушины переехали в Чугуев , где отчим получил должность начштаба эскадрильи Чугуевской школы пилотов . Борис учился в Чугуевской 1-й школе с 5-го по 10-й класс. Здесь он уже постоянно посещал литературный кружок, публиковал свои стихи в школьной и даже городской газете под псевдонимом Борис-Рифмач.
По окончании школы Борис поступил на исторический факультет Харьковского университета . Но война прервала его занятия. В ноябре 1942 Борис Полушин был призван в армию, служил солдатом 35-го запасного стрелкового полка в Грузинской ССР. В начале 1943 поступил в школу авиаспециалистов в городе Гомбори . С июля 1943 года до самой Победы служил механиком по авиаприборам в разных частях Закавказского военного округа. Несколько месяцев после Победы занимал такую же должность в Чугуевском авиаучилище, затем был демобилизован по болезни (варикозное расширение вен с трофическими язвами).
Борис решил продолжать учёбу в Харьковском университете, по наиболее близкой ему специальности филолога. После первого курса готовился сдавать экзамены сразу за два года, но ему было не суждено получить высшее образование. Дело в том, что он продолжал писать стихи - и во время воинской службы, и в университете. Написанное - «издавал»: разрезал школьные тетради, превращая их в книжечки, и давал читать многим студентам. Тогда-то Полушин и стал подписываться фамилией матери - Чичибабин. Есть мнение, что псевдоним он взял в честь двоюродного деда со стороны матери, академика А. Е. Чичибабина , выдающегося учёного в области органической химии. Однако это маловероятно: культа почитания академика-невозвращенца в семье Полушиных не было.
В июне 1946 Чичибабин был арестован и осуждён за антисоветскую агитацию. Предположительно , причиной ареста были стихи - крамольная скоморошья попевка с рефреном «Мать моя посадница», где были, например, такие строки:
Пропечи страну дотла,
Песня-поножовщина,
Чтоб на землю не пришла
Новая ежовщина!
В эти послелагерные годы намечаются основные темы поэзии Чичибабина. Это прежде всего гражданская лирика, «новый Радищев - гнев и печаль» которого вызывают «государственные хамы», как в стихотворении 1959 «Клянусь на знамени весёлом» («Не умер Сталин»). К ней примыкает редкая в послевоенной поэзии тема сочувствия угнетённым народам послевоенной советской империи - крымским татарам , евреям , «попранной вольности» Прибалтики - и солидарности с ними («Крымские прогулки», «Еврейскому народу»). Эти мотивы сочетаются у Чичибабина с любовью к России и русскому языку, преклонением перед Пушкиным и Толстым («Родной язык»), а также с сыновней нежностью к родной Украине:
У меня такой уклон:
Я на юге - россиянин,
А под северным сияньем
Сразу делаюсь хохлом.
…Чичибабиным, как «культуртрегером», собственно - проповедником, было предпринято нечто большее: в его сочинениях упорно и последовательно предлагался некий идеальный надвременной культурный ряд, в котором возлюбленная им двоица «красно солнышко Пушкин, синь воздух Толстой - неразменные боги России» могли бы непротиворечиво состыковаться с Шаровым и Солженицыным, Окуджавой и Эренбургом, - при посредничестве Паустовского и Пастернака. Это был как бы некий литературно-экуменический рай, где нет уже «болезни, печали и воздыхания», порождённых полярностью, чуждостью друг другу тех или иных явлений культурного міра. Противоречия преодолеваются «просветительным» синтезом-миссией: так как поэзия, по Чичибабину, «спасает мір» .
В 1963 году выходят из печати два первых сборника стихов Чичибабина. В Москве издаётся «Молодость», в Харькове - «Мороз и солнце».
В январе 1964 Чичибабину поручают руководство литературной студией при ДК работников связи. Работа чичибабинской студии стало ярким эпизодом в культурной жизни Харькова, вкладом города в «шестидесятничество».
Ничего более значительного по степени воздействия, чем эти студийные месяцы, в моей жизни не случилось. И я хорошо знаком ещё с двумя-тремя людьми, о которых мне доподлинно известно: их предвари тельные жизненные итоги в пределах обсуждаемой здесь области совершенно схожи с моими. В нашей последующей судьбе не следует искать общности. Мы просто испытали равное по значимости / по силе влияние одного и того же т. н. культурного феномена. Проще сказать, мы вышли из студии Чичибабина .
Характерная деталь - на занятиях Чичибабин приветливо относился к любому пришедшему на них стихотворцу - пусть даже он был заурядным и не очень умным рифмоплётом. Из-за этой своей позиции у Бориса Чичибабина постоянно возникали жаркие споры с молодыми талантливыми студийцами, которые высмеивали того или иного незадачливого новичка. В 1965 в Харькове выходит сборник «Гармония», и в малой степени не отражавший истинного Чичибабина: почти ничто из лучших стихов поэта не могла быть напечатано по цензурным соображениям.
В 1966 году по негласному требованию КГБ Чичибабина отстранили от руководства студией. Сама студия была распущена. По официальной версии - за занятия, посвящённые Цветаевой и Пастернаку . По иронии судьбы в этом же году поэта приняли в СП СССР (одну из рекомендаций дал С. Я. Маршак). Однако кратковременная хрущевская оттепель закончилась: Советский Союз вступил в двадцатилетие, названное впоследствии застоем.
В жизни Чичибабина начинается тяжелый период. К проблемам с литературной судьбой добавляются семейные неурядицы. В 1967 году поэт находится в сильной депрессии, чему свидетельством стихотворения «Сними с меня усталость, матерь смерть» , «Уходит в ночь мой траурный трамвай»:
Я сам себе растлитель и злодей,
и стыд и боль как должное приемлю,
за то, что всё придумывал - людей
и землю.А хуже всех я выдумал себя…
Но осенью того же года он встречает влюбленную в поэзию почитательницу его таланта - Лилию Карась, и через некоторое время соединяет с ней свою судьбу. Это стало для него настоящим спасением. Лилии Чичибабин посвятил впоследствии множество своих произведений. Конец 60-х - начало 70-х годов ознаменовали собою фундаментальный перелом в жизни, творчестве и мировоззрении Чичибабина. С одной стороны - обретенное наконец личное счастье, а с ним и новый творческий подъём, начало многочисленных многолетних путешествий по СССР (Прибалтика, Крым, Кавказ, Россия), приобретение новых друзей, среди которых - Александр Галич , Феликс Кривин , известный детский писатель А. Шаров , украинский писатель и правозащитник Руденко Микола Данилович , философ Г. Померанц и поэт З. Миркина . С другой - жестокое разочарование в романтических идеалах советской юности, ужесточение цензуры, а следовательно - неизбежный постепенный переход из писателей «официальных» в полу-, а затем и вовсе запрещённые.
В начале 1968 года в Харькове печатается последний доперестроечный сборник Чичибабина - «Плывёт Аврора». В нём, ещё более чем в предыдущей «Гармонии», было помещено, к сожалению, немало литературных поделок, многие лучшие стихи поэта были изуродованы цензурой, главные произведения отсутствовали. Чичибабин никогда не умел бороться с редакторами и цензорами. Остро переживая то, что сделала с его книгами цензура, он писал:
При желтизне вечернего огня
как страшно жить и плакать втихомолку.
Четыре книжки вышло у меня.
А толку?
Сам- и тамиздатский период
«Член Союза советских писателей» Чичибабин теряет читателей - поэт Чичибабин «уходит в народ». В 1972 году в самиздате появился сборник его стихов, составленный известным московским литературоведом Л. Е. Пинским . Кроме того, по рукам начинают ходить магнитофонные записи с квартирных чтений поэта, переписанные и перепечатанные отдельные листы с его стихотворениями. «Уход из дозволенной литературы… был свободным нравственным решением, негромким, но твёрдым отказом от самой возможности фальши», - написал об этом двадцать лет спустя Григорий Померанц .
В 1973 Чичибабина исключают из СП СССР. Интересно, что для начала от него потребовали передать в КГБ свои стихотворения, которые он читал там-то и там-то. Он должен был сам подготовить печатный текст, чтобы «там» смогли разобраться в деле. Друзья советовали Чичибабину переслать наиболее невинные стихи, но Борис Алексеевич так делать не умел и отослал самые важные для себя сочинения - те, которые отчаянно прочитал на своём пятидесятилетии в Союзе писателей: «Проклятие Петру» и «Памяти А. Т. Твардовского ». В последнем были, например, такие слова:
И если жив ещё народ,
то почему его не слышно?
И почему во лжи облыжной
молчит, дерьма набравши в рот?
Что касается потери официального статуса, то на это Чичибабин отозвался так:
Нехорошо быть профессионалом:
Стихи живут, как небо и листва.
Что мастера? - Они довольны малым.
А мне, как ветру, мало мастерства.
Перестройка и гласность. Итоги
В 1987 поэта восстанавливают в Союзе писателей (с сохранением стажа) - восстанавливают те же люди, которые исключали. Он много печатается.
13 декабря 1987 Чичибабин впервые выступает в столичном Центральном Доме литераторов . Успех колоссальный. Зал дважды встаёт, аплодируя. Со сцены звучит то, что незадолго до этого (да многими и в момент выступления) воспринималось как крамола. Звучит и «Не умер Сталин» (1959):
А в нас самих, труслив и хищен,
Не дух ли сталинский таится,
Когда мы истины не ищем,
А только нового боимся?
И «Крымские прогулки» (1961):
Умершим не подняться,
Не добудиться умерших,
Но чтоб целую нацию -
Это ж надо додуматься
В родном Харькове Чичибабин впервые выступает 5 марта 1988 в Клубе железнодорожников - бывшем ДК им. Сталина в 35-ю годовщину со дня смерти… Осенью того же года Харьков посещает съёмочная группа из «Останкино» , и в начале 1989-го по ЦТ показывают документальный фильм «О Борисе Чичибабине». В том же году фирма «Мелодия» выпустила пластинку «Колокол» с записями выступлений поэта.
В 1990 за изданную за свой счёт книгу «Колокол» Чичибабин был удостоен Государственной премии СССР . Поэт участвует в работе общества «Мемориал », даёт интервью, совершает поездки в Италию, в Израиль.
Но принять результаты перестройки Чичибабину, как и большинству народа, оказалось психологически непросто. Идеалы равенства и братства, которые были провозглашены советской властью и которым оставался преданным он, поэт и гражданин Борис Чичибабин, у него на глазах попирались новыми власть имущими. Кроме того, он не смог смириться с распадом Советского Союза, отозвавшись на него исполненным боли «Плачем по утраченной родине»:
И, чьи мы дочки и сыны
во тьме глухих годин,
того народа, той страны
не стало в миг один.При нас космический костёр
беспомощно потух.
Мы просвистали свой простор,
проматерили дух.К нам обернулась бездной высь,
и меркнет Божий свет…
Мы в той отчизне родились,
которой больше нет.
Преданность и верность отличали Чичибабина - и в жизни, и в творчестве.
Борис давно понял своё предназначение поэта и следовал ему до конца дней
Гражданская фамилия поэта - Полушин — от отчима. Чичибабин — фамилии матери.
Родился 9 января 1923года в Кременчуге. Воспитывался в семье офицера, учился в Чугуевской 1-й школе с 5-го по 10-й класс. Здесь он уже постоянно посещал литературный кружок, публиковал свои стихи в школьной и даже городской газете под псевдонимом Борис-Рифмач.
В 1940 г. окончил школу и поступил на исторический факультет ХГУ. Война прервала учебу, и с 1942 по 1945 гг. Чичибабин проходил воинскую службу в Закавказском военном округе.
В 1945 г. демобилизовался и поступил на филологический факультет Харьковского университета. Сдавал экзамены за 1 и 2 курс, но в июне 1946 г. был арестован в Харькове, отправлен на Лубянку в Москву, а оттуда (через Лефортовскую тюрьму) в Вятлаг (Кировская область, Россия).
Освобожденный в 1951 г., зарабатывал на жизнь случайными работами, пока не окончил в 1953 г. бухгалтерские курсы. До 1962 г. работал бухгалтером.
Печатался с 1958 г. В 1963 г. одновременно в Москве и в Харькове выходят сборники его стихотворений. В них, как и в вышедших затем в Харькове до 1968 г. двух сборниках, отсутствуют главные его стихи, кроме того, многие изуродованы цензурой.
В 1966 г. был принят в Союз Писателей СССР. С 1964 г. руководил литературной студией, которая была закрыта в 1966 г. по идеологическим соображениям. Чичибабин вынужден был снова устраиваться на конторскую работу и с 1966 по 1989 гг. работал в Харьковском трамвайно-троллейбусном управлении в должности экономиста-товароведа.
С 1968 г., пережив сильный духовный кризис, решает писать так, как ему диктует совесть, не считаясь с усиливающимся идеологическим прессом, оставляя сознательно всякую надежду быть опубликованным при жизни.
В Москве в 1972 г. вышел самиздатский сборник его стихотворений. Следствием этого было исключение Чичибабина из СП СССР в 1973 г. и замалчивание его имени в течение пятнадцати лет. Стихи распространялись только в самиздате и на Западе.
Поэзия Чичибабина, отразившая трагический путь общества, несет отпечаток внутренней свободы, нравственного поиска и ответственности человека перед Богом. В творчестве Чичибабина органически переплелись философская, гражданская, любовная и пейзажная лирика. Чичибабин — поэт сложной и богатой стиховой культуры, вобравшей лучшие традиции русской поэзии. Родившись на Украине, он был крепко связан с ее историей, знал, любил и ценил украинскую поэзию, которая стала одним из источников его творчества.
В 1990г. за книгу «Колокол» поэт удостоен Государственной премии СССР. В 1993г. Литературно-общественное движение «Апрель» наградило Чичибабина премией имени А.Д.Сахарова «За гражданское мужество писателя».
Чичибабин — автор поэтических сборников: «Молодость» (Москва, 1963г); «Мороз и солнце» (Харьков, 1963г); «Гармония» (Харьков, 1965г); «Плывет Аврора» (Харьков, 1968г); «Колокол» (Москва, 1989г); «Мои шестидесятые» (Киев, 1990г); «Колокол» (Москва, 1991г); «82 сонета + 28 стихотворений о любви» (Москва, 1994г); «Цветение картошки» (Москва, 1994г). Последний сборник «В стихах и прозе» (Харьков, 1995г), подготовленный самим поэтом, был издан уже после его кончины. В 1998 году в Харькове вышла книга, посвященная памяти поэта -»Борис Чичибабин в статьях и воспоминаниях».
Чичибабин тяжело пережил распад Советского Союза. Продолжая жить в родном Харькове, не мог представить себя «русскоязычным» на Украине, посторонним, чуть ли не иностранцем — в Москве. Чичибабин — автор трагического стихотворения «Плач по утраченной родине» (первая публикация: Литературная газета. 1992. 22 апр.)
В последние годы жизни Чичибабин особенно часто приезжал в Москву, где у него всегда было много верных друзей, принимал участие в литературных вечерах, выступал с чтением стихов на радио и по телевидению. Успел порадоваться выходу в свет книги лирики, прозаично названной «Цветение картошки» (1994), в которой много новых посвящений современникам — А.Володину, 3.Гердту, Б.Окуджаве, раздумий о смысле жизни человека на земле: «Взрослым так и не став, покажусь-ка я белой вороной. / Если строить свой храм — так уж, ведомо, не на крови. / С той поры, как живу на земле неодухотворенной, / Я на ней прохожу одиночную школу любви».
Чичибабин написал ряд эссе-размышлений о судьбах культуры: «Бывает ли свобода без культуры?» (Литературная газета. 1991. 16 янв.), «Идеал» (Литературная газета. 1990. 6 июня), «Просто, как на исповеди» (Дружба народов. 1993.№ 1) и др.
