Анализ стихотворения «Россия» Блока. Анализ стихотворения «Балаган». Анализ стихотворения Блока Полный месяц встал над лугом

3. Александр Блок

Самый живой среди русских символистов

Сегодня мы с вами будем говорить, пожалуй, о самом живом среди русских символистов поэте - об Александре Александровиче Блоке, которого недаром иногда даже сопоставляют с Пушкиным. Понятна разница: Золотой век, Серебряный век. Много гениальных поэтов, меньшее количество (большее количество в Серебряном веке). Конечно, совсем другая поэтика, но при этом это сравнение все-таки имеет некоторый смысл.

Самые самые разные авторы, самые самые разные поэты, критики, которые отрицали - футуристы акмеистов, акмеисты футуристов, символисты футуристов и так далее, но при этом, кажется, Блок был той фигурой, где почти всегда был компромисс. Все признавали значение этого поэта, как самого крупного, самого замечательного русского поэта начала XX века. И влияние Блока так или иначе испытали почти все авторы эпохи, как “младшие” поэты, как постсимволисты, так, уже прочтя Блока, через некоторое время “старшие символисты”.

Формула творчества

И в качестве формулы, которая, как кажется, помогает войти в мир Александра Блока, я вслед за замечательным филологом Дмитрием Евгеньевичем Максимовым предложил бы формулу “поэт пути”. Кажется, что это очень банальная формула. Действительно, о ком только не говорили: творческий путь поэта такого-то. Но для Блока, действительно, эта формула имеет очень большой смысл.

Действительно, очень многое в нем объясняет от самого простого … если вы перечитаете одно за другим стихотворения Блока, то вы увидите, что движение, путь так или иначе присутствует почти в каждом стихотворении, почти в каждой поэме - от стихов о Прекрасной Даме, где герой все время находится в движении, где он все время входит в храм или подъезжает к воротам в поисках Прекрасной Дамы, до поэмы “Двенадцать”, где двенадцать красноармейцев идут сквозь революционный Петроград, и последнего стихотворения-завещания Блока “Имя Пушкинского дома”, которое, как мы помним, кончается строчками “вот зачем в часы заката, уходя в ночную тьму” – кончается все тоже уходом.

Но важнее, пожалуй, даже не это. Важнее то, что сам Блок воспринимал свое творчество как путь, и на свое итоговое собрание сочинений, на три тома своих итоговых он сам смотрел, это его формула, как на “трилогию вочеловечения”. Каждый том соответствовал определенному этапу блоковского пути.

Первая книга стихов

При этом, и в этом своеобразие Блока, он начал сразу с очень высокой ноты. Если поэты обычно начинают со слабых стихов, или стихов, где они себя ищут, и потом очень часто их путь является путем к вершине, путем к вершинному творению, то сам Блок и современники Блока считали первую блоковскую книгу, книгу 1904 года, которая называлась “Стихи о Прекрасной Даме”, высшей точкой блоковского пути. И в этом была некоторая сложность, потому что если точка найдена сразу, если вершина достигнута сразу, то дальше с неизбежностью последует падение.

И действительно, если считать первый том Блока, том стихов о Прекрасной Даме, томом гармонии, томом высшей точки, то второй том - это том страшного быта, том погружения в адскую, дьявольскую стихию, как сам Блок это понимал, а в третьем томе - попытка возвращения, попытка возвращения снова к гармонии.

И стихотворения Блока действительно хронологически группируются, их можно довольно естественным образом разложить на эти три этапа, на три этих тома. И мы сегодня с вами попробуем очень коротко рассмотреть наиболее характерные тексты каждого из этих томов, чтобы понять от чего двигался Блок, через что двигался Блок и к чему двигался Блок.

Влияние Владимира Соловьева

И прежде чем разбирать первое стихотворение, а это будет вступление к “Стихам о Прекрасной Даме”, стихотворение, которое так и называется “Вступление”, необходимо сказать еще буквально два слова, пожалуй, о том, кто на Блока в наибольшей степени повлиял. Это был великий русский философ, уже нами упомянутый в первой лекции, Владимир Сергеевич Соловьев. И его идея о том, что душа мира - это формула самого Соловьева - София, Премудрость, высшая, божественная, может быть воплощена в образе конкретной женщины, она самим Соловьевым была воплощена в ключевом его тексте, в его поэме 1898 года “Три свидания”. Это поэма о трех визионерских встречах Соловьева с душой мира в женском образе. И эта идея была чрезвычайно актуальна для Блока и для его первой книги.

Стихотворение «Вступление»

Вот, давайте почитаем начальное стихотворение цикла “Стихи о Прекрасной Даме”, стихотворение “Вступление”:

Отдых напрасен. Дорога крута. Вечер прекрасен. Стучу в ворота.

Терем высок, и заря замерла. Красная тайна у входа легла.

Кто поджигал на заре терема, Что воздвигала Царевна Сама?

Каждый конек на узорной резьбе Красное пламя бросает к тебе.

Купол стремится в лазурную высь. Синие окна румянцем зажглись.

Все колокольные звоны гудят. Залит весной беззакатный наряд.

Анализ стихотворения «Вступление»

Ну вот давайте для начала попробуем спросить сами себя: какой русский художник мог бы быть идеальным иллюстратором этого стихотворения? И, если мы начнем перебирать имена художников, то, я думаю, довольно быстро мы придем к согласию, что идеально иллюстрировать это стихотворение мог либо Билибин, замечательный иллюстратор русских сказок, либо, может быть, Михаил Врубель, в творчестве которого сказочные мотивы тоже играют очень большую роль, а, может быть, Васнецов.

Так или иначе, действительно, целый ряд мотивов этого стихотворения условно, или даже не условно, можно назвать сказочными мотивами. В третьем двустишии возникает мотив терема, дальше - конек на узорной резьбе, дальше - синие окна, зажигающиеся румянцем, царевна. И, таким образом, перед глазами читателя возникает вполне определенная картинка: царевна, находящаяся в тереме, где-то наверху, по-видимому, она располагается, и, по-видимому, царевич, который прибывает к воротам ее терема, стоит внизу, задрав голову, смотрит вверх и не понимает - ждет его царевна, или она его не ждет.

Однако, если мы приглядимся к стихотворению повнимательнее, то мы увидим, что целый ряд мотивов нас уводит в другую сторону. Во-первых, и Царевна и Сама - у Блока с большой буквы - что говорит о том, что этот образ наделен некоторой сакральной семантикой. Как вы знаете, наверное, в дореволюционных текстах, и сейчас это снова вошло в обиход, все, что относилось к Христу, к Деве Марии, к божественному - эти слова писались и печатались с большой буквы.

Если мы на это обратим внимание, то мы можем увидеть еще одно слово из этого лексического ряда - “купол стремится в лазурную высь”. Слово “купол” оно, как кажется, из этого же - церковного, сакрального ряда. А дальше колокольные звоны, которые в финале стихотворения возникают. И, таким образом, мы можем увидеть другую картинку. Возможно, это вовсе никакой не царевич подходит к терему, а возможно это богомолец входит в храм. Он видит на стене, предположим, икону или фреску с изображением Девы Марии и сам себя он воображает царевичем, а эту Деву, Богоматерь, он воображает царевной.

Однако, и этим не исчерпывается мотивный ряд стихотворения. И я хочу обратить теперь ваше внимание на третью и четвертую строки стихотворения:

Дольнему стуку чужда и строга, Ты рассыпаешь кругом жемчуга.

Что это значит? Ну, “дольнему” , мы знаем, что речь идет о низе, а, следовательно, царевна находится вверху. А вот что значит “Ты рассыпаешь кругом жемчуга.”? Возможно, это слезы. Это вполне себе такой фольклорный образ. Но почему царевна плачет? И вообще что это значит?

Есть еще, кажется, одно объяснение. Представьте себе: некто женского пола, находящийся вверху, рассыпающий вокруг себя жемчуга. Дальше нам говорится о том, что в небе красное пламя - зажигается терем. По-видимому, зажигается он не в буквальном смысле, а зажигается он на вечерней заре. Таким образом, мы можем предположить, что перед нами не царевна, не Дева Мария, а перед нами просто луна. В небе всходит луна. Ее облик напоминает женское лицо. Она рассыпает вокруг себя звезды жемчужные. И вполне, может быть, современный юноша смотрит вверх, видит эту луну и воображает, что в ее облике он видит то ли Деву Марию, то ли свою Прекрасную Даму, то ли возлюбленную свою. И здесь очень важно подчеркнуть (да, мы конечно еще не исчерпали все образы этого стихотворения, но, пожалуй, на этом сейчас остановимся), важно подчеркнуть, что перед нами идеальное символистское стихотворение. Если мы спросим себя какая из этих картинок главная, какую картинку Блок подразумевает в первую очередь, то мы должны будем ответить, что и ту, и другую, и третью, и четвертую, и пятую, потому что мы, разумеется, исчерпали далеко не все мотивы этого стихотворения.

Перед нами идеальное символистское стихотворение, где сквозь один образ просвечивает другой, сквозь другой просвечивает третий, а важным, общим остается только одно: героиня находится очень высоко, герой находится внизу, и герой не знает достоин он или недостоин, чтобы быть рядом с героиней.

Вот, собственно говоря, та точка, с которой Блок начинает. Тот женский образ, который находится настолько высоко, что герой может только стремиться к нему безнадежно, или же с надеждой.

Проба идеала на совместимость с жизнью

Что происходит дальше в творчестве Блока? Дальше происходит проба того идеала, который он выработал в ранних стихах. Проба на совместимость с жизнью, проба на совместимость с действительностью. Это было и в биографии Блока, о чем подробно мы говорить не будем. Скажем только, что и здесь, в его жизни, он нашел такую Прекрасную Даму, как известно, в лице Любови Дмитриевны Менделеевой, дочери великого химика. Он ей говорил о том, что он видит в ней эту воплощенную женственность. Она немножко пугалась этого, разумеется. Потом она уступила Блоку, она стала его женой. И как в биографическом, так и в поэтическом смысле началась проверка - как этот образ соотносится с жизнью. Действительно ли этот высокий образ способен изменить жизнь, или, наоборот, жизнь захлестывает, жизнь начинает побеждать и в конец концов опускает этот высокий женский образ.

Стихотворение «Балаган», 1906 г.

И, чтобы ответить на этот вопрос, давайте прочитаем стихотворение Блока более позднее, стихотворение 1906 года, которое называется “Балаган”:

Над черной слякотью дороги Не поднимается туман. Везут, покряхтывая, дроги Мой полинялый балаган.

Лицо дневное Арлекина Еще бледней, чем лик Пьеро. И в угол прячет Коломбина Лохмотья, сшитые пестро...

Тащитесь, траурные клячи! Актеры, правьте ремесло, Чтобы от истины ходячей Всем стало больно и светло!

В тайник души проникла плесень, Но надо плакать, петь, идти, Чтоб в рай моих заморских песен Открылись торные пути.

Анализ стихотворения «Балаган»

Кажется совершенно очевидным, и на это нужно обратить внимание, что изменился тон стихотворения, и изменилось отношение к тому и к тем, о ком Блок здесь говорит. «Лицо дневное Арлекина / Еще бледней, чем лик Пьеро. / И в угол прячет Коломбина / Лохмотья, сшитые пестро.» Это строки очень выразительные. Более того, стоит, наверное, обратить внимание, что перед нами как и в том, первом стихотворении, которое мы разбирали, опять движение, опять путь. В том стихотворении герой подходил к воротам: «Отдых напрасен. Дорога крута. / Вечер прекрасен. Стучу в ворота.» В этом стихотворении по дороге, покряхтывая, дроги везут балаган.

Мы видим, однако, что в этом стихотворении, особенно в первых его строфах, уходит вертикаль – ее нет. Если в том стихотворении, в первом стихотворении лирический герой глядел вверх: «Дольнему стуку чужда и строга», – то в этом стихотворении балаган движется по плоскости, верха нет, и этим актерам даются негативные, иронические характеристики: балаган полинялый, дроги везут его «покряхтывая», то есть с трудом, цветовая палитра тоже довольно мрачная – «черная слякоть» дороги, и белый цвет отсутствует – «не поднимается туман».

И дальше мы видим, что эти актеры не выдерживают проверки соловьевской философии, мы видим картину наоборот, перевернутую картину: лицо дневное Арлекина оказывается бледнее, чем лицо Пьеро; Коломбине приходится прятать в угол праздничную одежду, в которой она будет танцевать вечером, и эта одежда не случайно характеризуется как лохмотья.

Выводом из этого оказывается как-будто бы такая страшная строка «чтобы от истины ходячей». «Тащитесь траурные клячи», – пишет Блок, и далее: «Чтобы от истины ходячей». Однако, самое интересное в этом стихотворении то, что несмотря на эту иронию разъедающую, несмотря на этот ужас, который Блок описывает, и несмотря на то, что Прекрасная Дама явно предстает в этом стихотворении поруганной, и, соответственно, идея Софии и Души божественной как-будто бы тоже предстает поруганной, несмотря на это Блок все равно продолжает ее воспевать.

И это становится видно в финале стихотворения. Потому что следом за строкой «Чтобы от истины ходячей» идет строка «Всем стало больно и светло.» То есть несмотря на то, что Прекрасная Дама поругана, несмотря на то, что казалось бы все идеалы втоптаны в грязь, несмотря на это остается только и делать, что пытаться их воспевать.

И Блок об этом удивительно прямо, удивительно точно говорит в финальной строфе своего стихотворения: «В тайник души проникла плесень». Вот, собственно говоря, основные настроения второго тома. Был тайник души, он был неприкосновенен, в нем была Прекрасная Дама. И вот теперь в этот тайник души проникает плесень. Какая плесень? Плесень быта, плесень жизни, плесень разврата. Она проникает и начинает разъедать его. Но, несмотря на то, что эта плесень проникла, дальше Блок говорит: «Но надо...», – вот это очень важное слово «надо». Несмотря на это «Надо плакать, петь, идти».

И в финале не только на уровне прямо проговоренных строф очень важно что происходит, но очень важно, что в финале возникает вертикаль. Вот мы с вами говорили, что эти лошади, эти дроги движутся по горизонтали. И вдруг в финале: «Чтоб в рай моих заморских песен / Открылись торные пути.» Во-первых, рай здесь возникает, вертикаль здесь возникает <так как> мы привыкли к тому, что рай находится вверху. И поддерживает это ощущение еще слово «торные». Торные – это обычно горные тропы. То есть если мы будем плакать, петь, идти, а говоря о самом Блоке, если мы будем воспевать Прекрасную Даму несмотря ни на что, если мы будем искать ее несмотря ни на что, то мы найдем путь в рай, то мы можем найти путь в рай, несмотря даже на то, что это кажется почти невозможным, и даже несмотря на то, что «в тайник души проникла плесень» и, кажется, путь в рай уже абсолютно закрыт.

Александр Блок и Андрей Белый

Эти настроения они владеют в этот период – в эпоху второго тома – не только Блоком, но и его ближайшим другом-врагом, поэтическим соперником и соперником, между прочим, в любви к жене Блока одно время, Андреем Белым, который в стихах этого времени и особенно в более позднем романе «Петербург» воплотил эти же идеи. С одной стороны, он показал абсолютно поруганный город, город, в котором царствует дьявольский маскарад. С другой стороны, в образах, которые в этом маскараде мелькают, Белый все равно пытается разглядеть сакральные соловьевские образы, сакральные соловьевские мотивы отыскивает он в звучании этого «адского оркестра», который сопровождает этот карнавал.

Освобождение красоты

Именно в эту эпоху возникает у Блока еще одна тема. Она есть и в ранних стихах, но в эту эпоху она возникает с очень большой силой – это тема освобождения, красоты и необходимости освобождения от этого морока обыденности и ужаса жизни. Освобождения красоты, красота эта женского рода, и при этом понимается она очень широко. Это и красота женщины, и это красота России.

И знаменитые стихи Блока о России с этим мотивом, с этой темой связаны. Необходимо взглянуть на Россию так, увидеть ее так, описать ее так, чтобы очистить ее от случайных черт, от налипшей грязи, и чтобы в ней тоже можно было увидеть образ новой жизни и вечной женственности. И, может быть, с наибольшей силой, как ни странно, эта идея соловьевская воплощается даже не в стихах о Прекрасной Даме в ранних, чистых, прозрачных, сколько в предсмертном творении Блока, главном может быть, его поэме «Двенадцать».

Реакция современников на поэму «Двенадцать» (1918 г.)

Как известно, эта поэма была воспринята современниками, близкими Блоку, скажем так, очень резко. Ее очень мало кто принял, и ближайшие друзья Бока, скажем, Владимир Пяст – близкий друг Блока – публично отказался подавать ему руку. То же было, кстати, с Зинаидой Гиппиус. Ну и вообще, эта поэма была воспринята как пробольшевистская и не принята очень большим количеством людей.

И особенно всех возмутили знаменитые финальные строки, где впереди красноармейцев шествует Христос. Эти строки «В белом венчике из роз впереди Исус Христос» можно сказать взорвали интеллигентское общество петроградское, московское, и Бунин, например, никогда Блоку просто не простил этих строк.

Анализ поэмы «Двенадцать» в контексте творчества А. Блока

И вообще эта поэма прозвучала очень неожиданно. В ней Блок дал как нигде, как никогда раньше голос толпе, улице, уличным интонациям. Там много грубостей, чего в таком количестве у него никогда не было. И кажется, что это текст неожиданный для Блока. Однако сейчас мы попробуем убедиться в том, что на самом деле этот текст вытекает из всего того, что мы говорили. Из логики блоковского пути этот текст вытекает очень органично.

И для начала мы с вами попробуем вслед за замечательным филологом Борисом Михайловичем Гаспаровым, который этот текст разбирал подробно, и я буду опираться на его концепцию сейчас, мы попробуем установить приблизительное время действия этой поэмы. И оно устанавливается довольно точно. Дело в том, что в первой главе этой поэмы, как вы помните, наверное, там на улице висит плакат «Вся власть Учредительному собранию». Мы знаем, что собрание учредительное было собрано, большевики под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию» захватили Зимний дворец и взяли власть, а потом 6 января 1918 года это собрание было разогнано. Там кровь была, убили нескольких депутатов этого собрания, но сейчас – не об этом.

Важно для нас сейчас вот что. Эти плакаты могли висеть в течение очень короткого времени. Понятно, что как только собрание было разогнано они были сорваны. И повесили их, здесь есть воспоминания современников, их повесили тоже перед самым-самым Учредительным собранием, то есть приблизительно время действия поэмы может быть датировано пятым, четвертым января. Вот в это время эти плакаты висели на улицах Петрограда.

Почему для нас это важно? Для нас это важно потому, что именно на эти дни приходится такой полуязыческий, полухристианский праздник, как Святки и, соответственно, на эти дни приходится и святочный карнавал. И на то, что происходит в поэме, отчасти можно посмотреть как на вот этот самый святочный карнавал.

Тот же Гаспаров замечательно показывает в своем тексте, что Блок использует не только речь простонародную, не только уличную речь в поэме «Двенадцать», но также он использует и низовые жанры в своем тексте. Это и частушка, которая все время звучит в поэме «Двенадцать», это и городской романс низовой. Как мы помним одна из главок начинается со строк «Не слышно шума городского, над Невской башней тишина». Это просто буквально цитата из низового городского романса.

Это и кукольный низовой театр. Там, действительно, фигуры передвигаются дергано по городу. Это мотивируется тем, что скользко – они скользят, они падают, но это напоминает движение марионеток, движение кукол. Напомню, что героя одного зовут Петруха, почти Петрушка, и, более того, есть строка, совсем уже почти обнажающая жанровую природу этого персонажа, говорится: «Что, Петруха, нос повесил?» Мы помним, да, что главная черта Петрушки кукольного – это как раз большой, длинный нос.

Это, между прочим, и кино, которое тогда тоже воспринимается как низовой жанр. Напомним, что в этом тексте черное сочетается с белым постоянно – черно-белое кино. А Блок был поклонник не высоких фильмов, не фильмов типа Гриффита, или больших режиссеров, а именно он ходил смотреть мелодрамы. Ему нравилось в это погружаться именно потому, что он погружался в эту народную стихию.

Так вот, на чередование на это, на этот парад низовых жанров как раз и можно, наверное, попытаться посмотреть как на святочный карнавал. И на самих двенадцать красноармейцев, которые идут по городу, можно тоже посмотреть как на святочных персонажей. Потому что сама цифра 12 она такая тоже оборачиваемая. С одной стороны, понято, что вспоминаются двенадцать апостолов Христа. С другой стороны, двенадцать разбойников из народной песни, переделанной Некрасовым. И вот это вот – то ли разбойники, то ли апостолы – тоже оказывается важным.

Почему это важно? Что это объясняет в поэме «Двенадцать»? Ну хорошо, ну святочный карнавал – и что? А вот что. Здесь мы должны себя спросить о том, в чем, собственно говоря, смысл Святок и в чем смысл святочного карнавала. И ответить мы себе должны, по-видимому, следующим образом. Во-первых, это праздник с полным переворачиванием. Богатый одевается как бедный, бедный одевается как богатый. Таким образом, довольно легко было на то, что произошло в октябре 1917 года по старому стилю, посмотреть как раз как на такое переворачивание.

Самое же главное заключается в том, что во время святочного карнавала, с одной стороны, его участники кощунствуют, ну или почти кощунствуют. Они поют коляды, они поют частушки, они веселятся, они одеты в маски. Это с одной стороны. И, собственно говоря, это то, что происходит во время революций. Можно посмотреть и так. Напомним, что одна из ключевых, важных строк этой поэмы: «Пальнем-ка пулей в Святую Русь». И над попом, скажем, кстати, тоже типичным персонажем народного кукольного театра, Блок тоже издевается: «Что нынче невеселый, / Товарищ поп?», - говорит Блок.

С другой стороны, и вот это оказывается тоже очень важным, участники святочного карнавала воспевают рождение Христа. Они воспевают Христа, и, более того, участники традиционного святочного карнавала впереди несут фигуру – иногда это бывает икона, иногда это деревянная фигура – Христа. Таким образом, финал поэмы может быть понят и так: святочный карнавал, впереди которого фигура Христа несомая, и эти красногвардейцы, которые, с одной стороны, Христа проклинают и проклинают религию, и являются почти разбойниками, почти бандитами: «На спину б надо бубновый туз!», – мы знаем, что бубновые тузы вешали уголовникам на спину, чтобы в них можно было стрелять, если они побегут.

С другой же стороны, свой деятельностью, тем, что они делают, они прославляют Христа. Невольно прославляют. И если мы так поймем эту поэму, то, как кажется, мы сможем соотнести ее с той блоковской концепцией, которую я пытался изложить ранее. Как Блок понимает революцию в 1917-18 году? А вот так он и понимает ее. Почему он принимает ее? Потому что, собственно говоря, он в ней видит воплощение, если хотите, своих чаяний. Это расправа, по Блоку. Мы сейчас не говорим как это было объективно, мы сейчас говорим только как это увидел Блок. Это расправа с пошлостью, это расправа с грязью, это расправа с бытом – расправа иногда очень зверскими, страшными способами.

Но Блок и поет в своей поэзии 1900-х и 1910-х годов стихию. Сама стихия, которая очищает и смывает все, что должно быть очищено и смыто, и которая устанавливает диктатуру не пролетариата, не это Блоку важно, а которая, если хотите, снова Христа с его идеей, как ее понимает Блок через посредство Соловьева, устанавливает в центре и она становится главной.

И наверное, лишь немножко преувеличивая можно сказать, что главная женская героиня – Катька, которая почти проститутка, или совсем проститутка, что она воплощает собой еще один такой инвариант, еще одно воплощение Прекрасной Дамы. От Прекрасной Дамы, через Незнакомку, через Кармен Блок приходит вот к такому образу, и это, по-видимому, было для него принципиально важным.

Два итоговых текста

Можно было бы поставить на этом эффектную точку, но на самом деле получается точка с запятой. Потому что уже после того, как Блок написал поэму «Двенадцать», он написал еще два таких принципиально важных текста, на которых и оборвался его жизненный путь. Он написал речь о Пушкине, которая называлась «О назначении поэта», и он написал стихотворение «Пушкинскому дому», которые перекликаются друг с другом, перекликаются между собой. И нужно сказать, что и в этой статье и в этом стихотворении начинается новый Блок. И заканчивается вот этот путь, о котором мы сегодня говорили, но намечались некоторые новые возможности для его развития.

Разочарование в революции, как недостаточно радикальной

Что я имею в виду? Дело в том, что Блок, судя по воспоминаниям такого близкого его друга поздних лет Самуила Мироновича Алянского, он в революции в конце концов разочаровался. Но это не было разочарование такое, которого сейчас мы, может быть, ждем, или разочарование, которое испытали многие современники Блока. Он не считал, что зря была пролита кровь. Он не считал, что те жертвы, которые были принесены, были принесены зря. Он, наоборот, был чрезвычайно радикален. Ему показалось, что несмотря на то, что вот этот очистительный огонь все сжег, и теперь появилась возможность для построения такого настоящего соловьевского рая, что все это начало возвращаться.

Когда, еще конечно НЭП никакой не был объявлен, но некоторые такие черты, которые потом привели к НЭПу, они в Петрограде в это время начинают возникать. И вот Алянский вспоминает, что Блок в ужасе приходит домой и говорит: ничего не изменилось, вот опять все то же – я слышу патефонные пластинки, я слышу пошлые голоса, опять эти торговки с булочками. И, действительно, Блок начинает испытывать разочарование не в революции даже, а в том, что она была недостаточно радикальна. Это его, по-видимому, ужасно расстроило.

Новый идеал – «тайная свобода»

И он начинает искать иные основания, другой идеал, если хотите, для себя. И этот идеал он находит в творчестве Пушкина. Мы начали разговор с очень короткого сопоставления Блока и Пушкина. Вот, может быть, стоит этим как раз и закончить. И ключевыми словами становится словосочетание «тайная свобода» – пушкинская формула, которую Блок употребляет в стихотворении «Пушкинскому дому». «Тайная свобода» – не государство, не построение нового бесклассового общества, а тайная свобода, которую должен в себе нести поэт, должен нести в себе художник.

Речь «О назначении поэта»

И этому посвящена речь Блока, которую он читал несколько раз. И как раз когда он ее читал, в зале находились все те, кто ему не подавал руки, кто не хотел с ним разговаривать, кто не хотел больше иметь с ним дело. Потому что, несмотря на это, явно или тайно они Блока любили, они понимали, что Блок – лучший поэт поколения, и они пришли его послушать.

Так вот, ими эта речь и потом это стихотворение опубликованное были восприняты как отказ Блока от революции. Когда Блок прочел свою речь, а там еще не посчастливилось некоему чиновнику Кристи – был такой чиновник, который сидел тоже на сцене, когда Блок читал эту речь, это был советский чиновник, вполне милый и приятный человек – но Блок избрал такой риторический ход, риторический прием: когда его речь доходила до чиновников, которые «убили Пушкина», он смотрел на этого несчастного Кристи, и Кристи весь корежился, морщился, и после того, как уже все кончилось, сказал: «Ну, я не ожила от Блока. Такой культурный человек...».

Почему я вам об этом говорю? Потому что это усилило эффект такой «антисоветскости» речи. На самом деле в тексте этого нету. Блок не отказывается от прежних идеалов, но он говори о том, что бюрократия, мещанство, пошлость не дают этим идеалам воплотиться. Это не было как раз услышано, и современники, большинство из которых не приняло революцию, из поэтов круга Блока, захотели услышать и услышали и это стихотворение и эту речь как антисоветскую. Блока проводили дружными аплодисментами. Гиппиус в воспоминаниях написала о Блоке очень высоко, хотя иногда и с иронией. И Пяст тоже написал о нем с восхищением.

Вернулись ли символисты к гражданской лирике

Я думаю, ощущение, что они <символисты в лице Блока> вернулись к гражданской лирике, вот той, которая господствовала тогда – в 60-е, 70-е годы XIX века, я бы сказал, что это ощущение омонимично, что оно неправильно. Нам кажется, что это похоже. На самом деле, для них для самих это было абсолютно непохоже. И, собственно говоря, я это и пытался показать, потому что для Блока вся его гражданская лирика, все его стихотворения о России, все его стихотворения о 1905 годе – когда он писал эти стихотворения, он исходил совершенно из других оснований, чем гражданские поэты.

Для него в этой окружающей жизни, он не отказывался от нее, он не отказывался ее воспевать, он интересовался политикой, как все они, 1905 год был для него и для всех символистов очень важным событием и революция <1917 г.> была очень важной, но, в отличие от этих гражданских поэтов, он в этом видел все равно символическое, метафизическое. Он не поднимал гражданскую поэзию до метафизического, а он видел в этом просто метафизическое.

Он себе ни капельки не изменял, никто из них не возвращался к тому, от чего они отказывались, а просто они это включили в свой метафизический мир. И, с одной стороны, в том же романе Андрея Белого главный его герой Облеухов, такой чиновник, с одной стороны, он, конечно, похож, и современники узнавали в нем Победоносцева – карикатуру на Победоносцева, такого очень одиозного деятеля эпохи, и это можно, опять же, воспринять как некую политическую карикатуру. Или, скажем, еще там один герой похож на Азефа – главного провокатора эпохи, и так далее. Там узнаются политические персонажи, персонажи, которые действовали тогда на политической сцене.

С другой стороны, все они оказываются у Белого в романе не столько политическими карикатурами, сколько вырастают до образов демонического, страшного зла. Политическая карикатура становится не самоцелью, в нее вкладываются другие смыслы. Этот смысл – политический, обличительный – становится одним из бесконечного количества смыслов, которые в эти образы вкладываются.

Литература

1. Лекманов О.А. Ключи к «Серебряному веку». М.: Rosebud Publishing, 2017. C. 47–63.
2. Магомедова Д. М. Автобиографический миф в творчестве А. Блока. М., 1997.
3. Максимов Д. Е. Идея пути в поэтическом сознании Ал. Блока //Максимов Д. Е. Поэзиz и проза Ал. Блока. Л., 1975.
4. Минц З. Г. Александр Блок и русские писатели. СПб., 2000.
5. Минц З. Г. Об одном способе образования новых значений слов в произведении искусства (ироническое и поэтическое в стихотворении Ал. Блока «Незнакомка») // Минц З. Г. Блок и русский символизм: Избранные труды: В 3 кн. СПб., 2004. Кн. 1: Поэтика Александра Блока. С. 532 – 539.

Творчество Блока уникально. Оно совпало с важными историческими событиями рубежа девятнадцатого и двадцатого веков. Судьба страны и личная судьба автора слились в одно целое. Ритм истории нашёл яркое отражение в лирике. Происходит эволюция поэзии: на место легкого символизма тяжелой поступью приходит реализм.

Блока можно назвать и модернистом, так как одна из миссий поэта состояла в том, чтобы перевести на современный лад культуру прошлого. Несмотря на красоту и духовность стихов, автор делал акцент на отголосках тоски, отчаяния, утраты и ощущения надвигающейся трагедии. Возможно, это и дало повод Ахматовой назвать его «трагическим тенором эпохи». Но при всём этом поэт всегда оставался романтиком.

Основные темы творчества Блока:

1. судьба родины и судьба человека в переломные исторические эпохи;
2. революция и роль интеллигенции в ней;
3. верная любовь и дружба;
4. судьба и рок, страх и надвигающаяся безысходность;
5. роль поэта и поэзии в жизни общества;
6. неразрывная связь человека и природы;
7. вероисповедание и мироздание.

Умение передавать тонкие нюансы души нашло своё воплощение в жанровом многообразии: стихотворения и поэмы, посвящения и песни, заклинания, романсы, этюды и наброски, думы.

Истинные человеческие ценности раскрываются только в нерасторжимом родстве с «единством мира». Прекрасное будущее человечества осуществимо в результате суровой и повседневной работы, готовности к подвигу во имя процветания Отчизны. Таково мировоззрение поэта, которое он выражал в творчестве.

Образ родины

Россия – главная лирическая тема Блока, в которой он находил вдохновение и силы для жизни. Родина предстаёт в образе матери, возлюбленной, невесты и жены.

Образ Родины прошел своеобразную эволюцию. Вначале он загадочен, окутан будто пеленой. Страна воспринимается через призму прекрасной мечты: «необычайная», «таинственная», «дремучая» и «колдовская». В стихотворении «Россия» отчизна предстает как «нищая», с серыми избами. Автор любит ее нежной и сердечной любовью, которая ничего общего не имеет с жалостью.

Поэт принял истерзанную Россию со всеми ее язвами и постарался полюбить. Он знал, что это всё та же милая сердцу Родина, только облачившаяся в другую одежду: темную и отталкивающую. Блок искренне верил, что Россия рано или поздно предстанет в светлых одеждах нравственности и достоинства.

В стихотворении «Грешить бесстыдно, непробудно…» предельно точно очерчена грань между любовью и ненавистью. Образ бездуховного лавочника, привыкшего к беспробудному сну разума, отталкивает, а покаяние в церкви лицемерно. В конце слышен отчетливый «крик» автора, что даже такую Россию он никогда не разлюбит, она всегда будет дорога его сердцу.

Поэт видит Россию в движении. В цикле «На поле Куликовом» она предстает в величественном образе «степной кобылицы», несущейся «вскачь». Путь к будущему у страны непростой и мучительный.

Нотка предвидения звучит в стихотворении «На железной дороге», где Блок проводит параллель нелегкой судьбы родины с тяжёлой и трагической женской судьбой.

«Доколе матери тужить? // Доколе коршуну кружить?» — гнев и боль звучат в этих строчках. Коршун и мать символизируют судьбу народную, над которой нависли хищные крылья птицы.

Революционное пламя озаряло лицо Блока и постепенно опаляло его самые сокровенные мечты. Однако страсти в сердце поэта кипеть не переставали. Они выплескивались из-под его пера и, словно пощечины, обрушивались на врагов отечества.

Символизм Блока

Каждое стихотворение поэта хранит скрытый символ, помогающий почувствовать его вкус. Вот, что связывает поэта с символистами – модернистским течением, относящимся к серебряному веку русской поэзии. В самом начале творческого пути Блок воспринимал явления окружающего мира как нечто потустороннее, нереальное. Поэтому в его творчестве существует множество символов, раскрывающих новые грани лирического образа. Они выбирались, скорее, интуитивно. Лирика наполнена туманностью, мистикой, снами и даже волшебством.

Символизм индивидуален. В нем «танцевали в хороводе» многоцветные гаммы чувств. Сердце дрожало, словно натянутая струна, от восхищения и переживаний за лирического героя. Будучи символистом, Блок ощущал некие «подземные толчки». Это был знак судьбы. Мистический и интуитивный взгляд на мир преследовал поэта повсюду. Александр Александрович чувствовал, что страна стоит в преддверии чего-то ужасного, глобального, того, что перевернет и искалечит миллионы жизней. Наступала революция.

Блок создает символику красок в своей поэзии. Красный цвет – влекущий и манящий, цвет страсти, любви и жизни. Белое и светлое – это что-то чистое, гармоничное и совершенное. Синий цвет символизирует звездное небо, далекий космос, нечто высокое и недостижимое. Черный и лиловый – цвета трагедии и гибели. Желтый же цвет говорит об увядании и тлении.

Каждому символу соответствует определённое понятие или явление: море – это жизнь, народ, исторические движения и потрясения. Красный червяк – пожар. В стихотворении «Фабрика» появляется «чёрный кто-то». Для поэта – это гибельная сила. Фабрика и Он — зловещий образ губителя-угнетателя.

Блок стремился выразить свои чувства и эмоции, а не просто описать окружающий мир. Каждое стихотворение он пропускал через себя, через свою душу, поэтому строфы пропитаны его мироощущением, радостями и тревогами, торжеством и болью.

Тема любви

Любовь, словно легкий ветерок, проникает в творения Блока.

В стихотворении «О подвигах, о доблести, о славе…» мастер обращается к своей жене. Она была музой Александра Александровича. В ней поэт видел воплощение своих идеалов. Блок использует приемы, позволяющие подчеркнуть резкий контраст между иллюзиями лирического героя и подлинным обликом его возлюбленной: это достигается противопоставлением серого и синего цветов и заменой обращения «Ты» на «ты». Поэт был вынужден отказаться от этого контраста и в окончательном варианте текста изменить интонацию обращения к своей героине на более сдержанную. Такое стремление приподняться над чисто житейским восприятием личной драмы до её философского осмысления характерно для блоковского таланта.

В жизни Блока важное место занимала еще одна женщина – мать. Поэт доверял ей всё сокровенное. В стихотворении «Друг, посмотри, как в равнине небесной…» Александр Александрович описывает чувство грусти и утраты. Он огорчен, что Любовь Менделеева отвергла его ухаживания. Но поэт не нуждается в сопереживании. Блок полон решимости пережить душевные муки. Он заставляет себя перестать «стремиться к холодной луне» и попробовать вкус настоящей жизни. Ведь она чудесна!

Образ Прекрасной Дамы

Блок верил: погрязшее в пошлости и грехах человечество еще можно спасти «Вечной Женственностью». Поэт нашел ее воплощение в образе Прекрасной Дамы. Он пропитан возвышенностью, олицетворяет добро и красоту. От него веет светом, озарявшим темные души людей. Достигнуть наивысшей гармонии с окружающим миром можно через любовь к земной женщине. Искреннее чувство меняет нас к лучшему: открываются новые горизонты, мир становится прекрасным. Мы начинаем чувствовать прелесть каждого момента, слышать пульс жизни.

Многие поэты изображали образ Прекрасной Дамы, но у Блока она своя: слияние Пресвятой девы и земной женщины. Образ напоминает сияющий отблеск зажженной свечи и образ иконы в золоте ризы.

Каждый раз Прекрасная Дама предстает в новом облике, — Царица Небесная, Душа мира и чувственная девушка — который восхищает лирического героя, соглашающегося быть ее рабом на службе.

В стихотворении же «Предчувствую Тебя» лирического героя терзают сомнения по поводу того, что Прекрасная Дама может превратиться в порочное создание и от ее духовности не останется и следа. Но он так хочет ее увидеть! Только она в силах спасти человечество от надвигающегося горя и показать путь к новой безгреховной жизни.

Стихотворение «Вхожу я в темные храмы» сливается в единое звучание с предыдущим. Тихая и торжественная обстановка церкви передаёт состояние любви и блаженства, ожидания Прекрасной Дамы. Образ неземной рождает чувство прекрасного, которое свойственно обычному человеку.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Блок писал свою Осеннюю волю в 1905 году, будучи довольно молодым, но все-таки состоявшимся поэтом. Название и содержание стихотворения позволяют трактовать его как своеобразное завещание

Анализ стихотворения Сольвейг Блока

Поэты работавшие в годы Серебряного века часто адресовали друг другу посвящения в стихотворной форме. Произведение Блока

Сочинение Анализ поэмы Блока Двенадцать (12)

Поэма Блока является реакцией на революцию 1917 года. Содержание весьма однозначное, поэт рассказывает о том кем вершится революция, о том откуда и куда ведет

Анализ стихотворения Блока Фабрика

Одно из очень интересных произведений Блока – это стихотворение под названием «Фабрика». Это стихотворение было написано в 1903 году.

Анализ стихотворения На поле куликовом Блок

по себе – глубоким человеком, который многое понимал и ценил. Александр Блок написал произведение

Анализ стихотворения Блока Полный месяц встал над лугом

Уникальное стихотворение, написанное в 1898 году, когда Александру Блоку было еще только 18 лет. Ранние работы поэта действительно были написаны еще простым языком, символизм наступил позднее, так же, как наступает утро

Анализ стихотворения О, как безумно за окном Блока

Одно из самых чувственных и прекрасных стихотворений Александра Блока. Не многие знают, что ранняя лирика поэта касалась пейзажей, природы, чувств. Такие работы Блока показывают его совершенно с другой стороны

Анализ стихотворения На железной дороге Блок

Александр Блок написал это интересное стихотворение в 1910 году. А интересно оно тем, что сам поэт сделал примечание о том, что это некое подражание одному из эпизодов произведения Льва Толстого

Анализ стихотворения О, я хочу безумно жить Блок

Александр Блок – поэт, который был в своей время очень талантливым и умным человеком. Недаром, когда он того хотел, он писал быстро и просто превосходно. Все женщины того времени просто пылали от любви к нему

Анализ стихотворения Блока На лугу 2, 5 класс

Стихотворение Блока «На лугу» было написано в 1912 году. Это стихотворение было предназначено для детей, так как стих написан на понятном, доступном для детей языке. На первом месте в стихотворении Блока – луг

Анализ стихотворения Летний вечер Блока 6 класс

Александр Александрович Блок, как поэт, был одни из крупнейших представителей русского символизма, всегда отличался особой чувственной лирикой. В то же время он не считал нужным вкладывать некую значимость и уникальность

Анализ стихотворения Блока Река раскинулась

Это философское, но в то же время весьма эмоциональное стихотворение, богатое повторами и восклицаниями, а также образами, которые характерны для творчества Блока. Например, костры как символы надежды здесь озаряют даль

Анализ стихотворения Блока Осенний день

Печальное стихотворение, где есть место и философским вопросам, и любви, и родному краю... Александр Блок, действительно, описывает в осенний день свою прогулку с женой. Они иду по уже сжатому полю, вокруг тихо

Анализ стихотворения Блока О доблестях, о подвигах, о славе

Александр Блок - гениальный русский поэт-символист рубежа XIX-ХХ веков, как и другие когда писал любовную лирику по впечатлениям от собственной жизненной любви. Свою любовь он сравнивал

Анализ стихотворения Девушка пела в церковном хоре Блока

Данное стихотворение поэт написал в 1905 году. Именно тогда произошли кровавые события. Россией прокатилась волна восстаний обычных рабочих, крестьян против своих угнетателей. Но бунты были беспощадно подавленны, утопленные в крови

Анализ стихотворения Блока Родина

А. Блок – это один из тех, кто пережил октябрьскую революцию. Обманувшись своим ожиданиям, он все-таки не захотел уезжать из России. Здесь сыграла роль не только любовь к родине, но и надежда на то, что Россия – на самом деле сильная держава, которая

Анализ стихотворения Блока Ветер принес издалека

Данный стих появился во втором месяце зимы. Начинается он с чувств, предвидений приближающейся весны, свидания с любимым человеком. В то время А. Блок безумно влюблен Л. Д. Менделееву, дочь друга, но их встречи очень редки

Анализ стихотворения Блока О, весна без конца и без краю

Поэт написал свое стихотворение в 1907 году. Александр Блок достаточно длительное время являлся приверженцем символизма. Поэтому и в этой его работе говорить следует не о весне, это время года не занимает главное место в стихотворении

Анализ стихотворения Вхожу я в темные храмы Блока

Подобные идеи в той или иной степени нашли свое отражение в произведении «Вхожу я в темные храмы…». Главный герой влюблен в земную женщину.

Анализ стихотворения Блока В ресторане

Александр Блок – человек необыкновенно поэтический. Для него нет приятней дела писать прекрасные и живые стихи. Этот человек любил свое дело, в принципе, как и другие писатели и поэты.

Анализ стихотворения Блока Ночь, улица, фонарь, аптека

Великий писатель, романтик - Александр Блок, но вместе с тем – он все же реалист. Его стихотворения вызывают в душе бую эмоций, которые невозможно скрыть. А. Блок написал в 1912 году, если точнее, то 10 октября, стихотворение, которое назвал необычно

Анализ стихотворения Русь Блока

Образ России неоднократно воспевался в творчестве русских поэтов и писателей, не стал исключением и Александр Александрович Блок. В своем стихотворении Русь, Блок создал образ своей родины, который приходит ему в дремоте

Анализ стихотворения Блока Сумерки, сумерки вешние

Написанное в первый год двадцатого века это мистическое стихотворение начинается эпиграфом Фета. Риторический вопрос, на который всё-таки пытается ответить Блок: «Дождёшься ли?» Мечты. Герой на берегу, волны у ног холодные – не переплыть

Анализ стихотворения Блока Незнакомка

Стихотворение «Незнакомка», было написано великим русским поэтом – Александром Блоком в 1906 году. Это было одно из лучших его творческих произведений. Стихотворение было обусловлено личной трагедией поэта

Анализ стихотворения Блока Россия 8 класс

Изучив стихотворение «Россия» я считаю, что лирическим героем в нем является любимая, вечная Россия. С первых же строк ясно, что у автора особенное отношение к России. Если бы он любил ее как все-он бы стал писать про чарующие пейзажи и безграничные леса.

Тема Родины занимает важное место в творчестве русских поэтов, и Блок не стал в их ряду исключением. Однако написанное им стихотворение “Россия” достаточно нетипично. Краткий анализ “Россия” по плану поможет ученикам 5 класса понять, в чем эта нетипичность заключается. Разбор может быть использован и в качестве основного, и как дополнительный материал при объяснении темы на уроке литературы.

Краткий анализ

История создания – написано произведение в 1908 году, когда Александр Блок глубоко разочаровался в существующем режиме и страстно ждал революции. Позднее оно вошло в цикл под названием “Родина”.

Тема стихотворения – любовь к Родине, даже если она несовершенна.

Композиция – двухчастная, в первой части пять строф, в завершении – шесть строк.

Жанр – гражданская лирика.

Стихотворный размер – четырехстопный ямб.

Эпитеты – “золотые годы”, “стертые шлеи”, “расхлябанные колеи”, “расписные спицы”, “серые избы”, “прекрасные черты”.

Метафоры – “крест свой бережно несу”, “какому хочешь чародею отдай разбойную красу”, “забота затуманит черты”, “звенит тоской острожной”.

Сравнение – “как слезы первые любви”.

История создания

Как и у многих русских поэтов, у Александра Блока любовь к России была странной, то есть он любил ее не за достоинства, а вопреки недостаткам. Понимая, что его стране далеко до большинства европейских государств, он все же не мог ее не любить. Стихотворение “Россия”, написанное в 1908 году, – как раз об этом.

К моменту его написания Александр Александрович окончательно разочаровался в существующем государственном устройстве и остро ждал революционных событий. Именно о них он и говорит, как о невозможном, которое все же возможно.

“Россия” стала частью поэтического цикла “Родина”, куда вошли стихотворения 1907-1916 лет написания.

Тема

Основная тема произведения – любовь к своей стране. Она может быть несовершенной, в ней многое не так, как хотелось бы, но поскольку это твоя Родина, ты просто не можешь ее не любить.

Композиция

Разделенное на две части, произведение начинается с отсылки у Гоголю – “опять” мчится Русь-тройка, сама не понимая, куда. Лирический герой понимает, что его страна – нищая и серая, но все равно любит ее, не задумываясь о причинах этого чувства.

И он, безусловно, восхищается ею – вне зависимости от того, кто ею правит, она стойко переносит все невзгоды, только грустит немного больше. Основная проблема, которую ставит в своем произведении Блок, – это несение своего креста. То есть, в его понимании, родившись в России, нужно и жить в этой стране, и свои чувства также посвящать ей. Она при этом остается неизменно прекрасной в глазах любящего ее сына – этой мыслью и завершается первая часть стиха.

Вторая часть – всего шесть строк. В нем появляется мотив дороги, но он не закольцовывает композицию, ведь если в первой строфе Россия мчалась куда-то, то теперь Блок видит расстилающуюся перед ней дорогу в светлое будущее. И хотя песня ямщика все так же звучит острожной тоской, но в дорожной дали мелькает надежда – взор красавицы.

Жанр

Несмотря на общий лиризм произведения, он имеет явно гражданский характер: поэт в нем высказывает не только свою позицию касательно любви к Родине, но и недовольство тем, как она живет, и желание перемен. Использованный для передачи этих мыслей и чувств, такой стихотворный размер, как четырехстопный ямб с перекрестной рифмой, делает стихотворение одновременно ритмичным и ясным.

Средства выразительности

Стремясь передать читателю свои чувства и мысли, Александр Александрович использует разные художественные средства:

• Эпитеты – “золотые годы”, “стертые шлеи”, “расхлябанные колеи”, “расписные спицы”, “серые избы”, “прекрасные черты”.
• Метафоры – “крест свой бережно несу”, “какому хочешь чародею отдай разбойную красу”, “забота затуманит черты”, “звенит тоской острожной”.
• Сравнение – “как слезы первые любви”.

С их помощью он создает образ дороги и Родины-матери, говорит о долготерпении с одной стороны и надежде с другой, а также показывает, что в любом случае самое главное – это любовь. С учетом того, что Россия для Блока была частью образа Весной женственности, этот мотив прописан особенно выразительно.

Когда скончался Блок - на лире новейшей русской поэзии оборвалась одна из ее певучих и драгоценных струн. Не так давно мы видели и слышали его; в своеобразной и целомудренной манере своей читал он свои стихи, не помогая им переливами голоса, бесстрастно перебирая их, как монах - свои четки. Теперь мы сами читаем их про себя и вслух, отдаваясь напевам его пленяющего творчества.

Человеческая соловьиность - это лирика. Обычное деление поэзии на лирику, эпос и драму не вполне психологично: в сущности, есть одна только поэзия - лирическая. Душа - книга песен. Недаром говорит Блок о своей "песенной груди". Их, песен, может быть больше и меньше, они могут быть грубее и тоньше, но, как бы то ни было, именно из них, и только из них, состоит наша внутренняя, наша человеческая литература. Прирожденная лиричность души - вот главное; остальное приложится. И эпос, и драма - лишь кристаллизация первородного лиризма. По аналогии с историей мироздания, первичное состояние души тоже газообразно. Да, лирика - нечто газообразное, и опять-таки недаром у того же Блока стих клубится туманами. Душа бестелесна, и оттого ей к лицу не "тяжкая твердость" эпоса или драмы, не их прочная плотность, а бесплотная воздушность лирики. Духу - воздушное. Патрон лириков - Ариэль. Лирический воздух, благодаря которому дышит душа, образует стихию как жизни, так и творчества. Это он внушает душе-поэтессе ее интимные стихи, внятные или безмолвные, - те белые стихи, которые в тишине и тайне слагает каждый. Певучесть - в самой природе Психеи; от душевной музыки идет духовная музыка и всякая иная разновидность вечного лиризма. Душа - это лира.

Блок. Биография, лирика. Видеоурок

Вот почему возможно принять за мерило достоинств поэта степень его совпадения с лирической категорией духа. Тем выше поэт, тем поэтичнее поэт, чем он ближе и родственнее последней. Если христианство велико потому, что "всякая душа - христианка"; если существует некое естественное христианство, неписаное Евангелие, которое потом сказалось в Евангелии историческом; если существует некое естественное право, от которого ведут свое происхождение все остальные права, тем более правые, чем больше походят они на своего родоначальника, то существует и некая естественная поэзия, к которой и должны, и хотят приближаться все поэзии вторичные, все литературы искусственные. Лучшая словесность - это слово.

Когда с такой точки зрения смотришь на художественную ткань Александра Блока, то сейчас же видишь там легкие следы первозданной лиричности. Она имеет в нем одного из тончайших своих выразителей. Певец Прекрасной Дамы касается жизни "перстами легкими, как сон", и жизнь теряет от этого свою грубую материальность и претворяется в эфирную субстанцию духа. От слов Блока вещам не больно. Наследник Фета , он имеет в своей музыкальной власти нежнейшие флейты и свирели стиха. Пытаясь ими сказать несказанное, он ткет паутинные сплетения лирики. Но они легко рвутся, и, как любимый снег его, быстро тают иные из его стихотворений. От реалистического дыхания разлетаются они, будто одуванчики, и из своего призрачного бытия без труда переходят в полное небытие. В своей автобиографии рассказывает он, что с детства набегали на него "лирические волны"; он им отдавался, он пьянел от них, и так как у него с тех пор "душа туманам предана", то вот из этой пьяности и туманности одинаково рождаются и произведения завершенные, совершенные, и такие, которые еще не готовы, незрелы, темны и незначительны, - стихи-эмбрионы. У Блока мною лишнего и пустого. Он неровен; он иногда как-то неинтересен. Его сборники нуждаются еще в эстетическом отборе. Он знает белое, но знает и бледное; и белое нередко превращается у него в белесоватое: тоже от снега, этой ненадежной сердцевины его стихов, ложится на его стихи белесоватый отблеск. Не чужда нашему поэту болезнь белокровия. Деликатны его прикосновения, но в связи с этим они бывают и вялы. Как ненюфары, как лилии, растущие на воде, - не все. но многие из его типичных стихотворений (есть у него и тяжелые); здесь - очарование, но здесь и бесцветная неопределенность воды. Он часто непонятен, другим и себе, этот лунатик лиризма Он сам однажды просит себя: "дай понять". В непонятных строках своих он, вероятно, дает уже продолжение какого-нибудь внешнего и внутреннего факта (даже словом но открывается у него одно стихотворение); однако начало этого факта читателю неизвестно и, что еще важнее, не дает о себе догадаться; и мы недоумеваем перед этой безначальностью и потому незаконченностью, и мы только чувствуем, что перед нами - какой-то намек. Не всегда хочется, не всегда стоит его разгадывать. И тонкие намеки его стихов, "грусть несказанных намеков", как мы только что упомянули, должно быть, иной раз непостижимы и для самого автора. Это обусловлено тем, что вообще у него - душа-эскиз, душа-набросок; неярки ее линии, неотчетливо обведены ее теряющиеся контуры. Лиризм, конечно, не исключает темперамента; между тем у лирика Блока полной насыщенности темпераментом и нет. Ему недостает той выразительности, того красноречия, каким обладает страсть. Не в фокусе для самого себя, с душою не красочной, без постоянного горения, он себя не сосредоточил, не собрал, и если прав Роденбах, что душа - голубой аквариум, то в хрустальные стенки его, в этот прозрачный плен, Блок не ввел, не заключил расплывающихся струй своего художества. И теперь, когда пройдена его дорога, с особенным чувством воспринимаешь следующие стихи его к матери, - грустно, что испытываешь соблазн согласиться с ним:

Я - человек и мало Богу равен.
В моих стихах ты мощи не найдешь.
Напев их слаб и жизненно бесславен,
Ты новых мыслей в них не обретешь.
Их не согрел ни гений, ни искусство,
Они туманной, долгой чередой
Ведут меня без мысли и без чувства
К земной могиле, бедной и пустой.

Но замечательно, что все эти недостатки его являются лишь изнанкой его достоинств и проистекают из указанной нами органической и родственной близости его к самой стихии лиризма. Как будто не сам он ответствен за себя, или, во всяком случае, вину за туманы и улетучивающиеся флюиды своих стихов он должен делить с изначальной газообразностью лирической души. Оттого и сущность его поэзии выплывает исподволь, не сразу; как будто ее туманное пятно светлеет мало-помалу. Она в том отношении развивается и внутренне растет, что происходит в ней постепенная конкретизация. Медлительно и неуверенно соединяются ее едва намеченные штрихи в содержательный рисунок, и водяными красками написана картина этой одаренной, но не энергической и до конца не выявленной личности. Блок - поэт бесхарактерный.

Блок. Лирика. Второй том. Видеоурок

Пристально вглядываясь в очертания его стихов, в зыбкое марево их примет, мы различаем то, что он никогда не бывает один. Не за ним следует тень, а он следует за тенью, светлой или темной, голубой, или белой, или черной, преследует Незнакомку, кого-то ищет, кого-то слышит, с кем-то беседует. Лиризму свойственна углубленность; но, кажется, Блок достаточно глубоко в себя не входит и не настолько умеет оставаться наедине с собою, чтобы потом рассказать себя вне своих соотношений с другими, с друзьями, с Другой. Это не естественная приобщенность человека к человеку: это - нечто большее, или, лучше сказать, нечто меньшее. Несамостоятельный, он точно пребывает больше в инобытии, чем в бытии. Вечный жених то одной, то другой невесты, Гамлет разнородных Офелий, будь это Мадонна или Кармен, Дева Дев или цыганка, он "входит в темные храмы, свершает бедный обряд, там ждет Прекрасной Дамы в мерцаньи красных лампад"; но он же готов петь и гитану:

Рыцарь и богомолец, он предчувствует Богоматерь, идет по следам ее голубых путей, лазурной дорогой; и "с глубокою верою в Бога" для него "и темная церковь светла". Словно католик нашей поэзии, он воздвигает в своей душе какую-то готику. Но только она не запечатлена средневековой величественностью и не имеет цельности. В самые минуты озаренных молитвословий, умиленного богослужения, поэт, зная свое непостоянство и колебания, уже боится, что он не пребудет верен своей иконе, своей Мадонне. И за это он винит либо ее, либо себя. Она изменит свой облик - рождается в нем "дерзкое подозрение"; она "сменит в конце привычные черты". Но, разумеется, это возможно только потому, что изменчив он сам, что двулична его душа:

Люблю высокие соборы,
Душой смиряясь, посещать,
Входить на сумрачные хоры,
В толпе поющих исчезать.
Боюсь души моей двуликой
И осторожно хороню
Свой образ дьявольский и дикий
В сию священную броню.
В своей молитве суеверной
Ищу защиты у Христа,
Но из-под маски лицемерной
Смеются лживые уста.

Конечно, наш прихожанин высоких соборов не так прикосновенен к аду, как он это говорит, и образ его не производит впечатления "дьявольского и дикого"; но верно то, что своей Прекрасной Дамы он - рыцарь только на час. В этом ведь и заключается основной надлом его поэзии, - в этой невыдержанности его идеализма. Как и пушкинский рыцарь бедный, он тоже некогда увидел (или, по стопам Владимира Соловьева , внушил себе, что увидел) "у креста, на пути, Марию-Деву, Матерь Господа Христа", но, в противоположность своему прототипу, не стал навсегда привержен ее имени и духу святому.

Блок. Лирика. Третий том. Видеоурок

Настал для него "конец преданьям и туманам", и "теперь во всех церквах Она", заслуженно, по собственной воле, "равно монахам и мирянам на поруганье предана"...

Его закружила метель жизни, та снежная вьюга, которую он так часто поминает, и богу неведомому, неведомой, начал приносить он свои шаткие молитвы, - а она прихотливо меняла свои облики и являлась ему то как упавшая с неба голубая звезда, то как Мария, как дальняя Мэри, то как грешная скиталица ресторанов. Под снежною маскою и под всякой другой маской скрывала перед ним свое лицо его спутница, - или, правильнее, это было иллюзией: в действительности же с маской, подругой измены, редко разлучался он. Блок считает это даже не только своей личной, но и общей участью:

И мне, как всем, все тот же жребий
Мерещится в грядущей мгле:
Опять любить Ее на небе
И изменить ей на земле.

Изменить или изменять: последнее вернее, потому что говорит о приливах и отливах душевного моря, о перевалах жизненной дороги. На ее протяжении бывают минуты, когда кажется, что твое Божество совсем отошло от тебя, навеки, безвозвратно:

Ты в поля отошла без возврата.
Да святится имя Твое!
........................................
О, исторгни ржавую душу,
Со святыми меня упокой, Ты,
Держащая море и сушу
Неподвижно тонкой Рукой!

Страшно сказать про свою душу, что она - ржавая; но ведь и в самом деле человеческая душа способна ржаветь, и Блок слишком испытал это на самом себе. Пусть не отошла от него навеки Властительница моря и суши со своею тонкой рукой, с тою в кольцах узкою рукой, к которой так нежно прижимает он свои уста, - над нею в его сердце уже не сияет прежний ореол чистоты. Поэт, "стареющий юноша", прошел сквозь строй города, изведал его развращение, отравил себя его моральной ржавчиной и беленой, на площадях его встречал своего печального двойника, - и вот между рыцарем и дамой стали иные образы. Чистые одежды снега (который у Блока с его душой, очень тронутой севером и особым чувством Петербурга, - явление не только атмосферное, но и мистическое); шлейф метели, оснеженные колонны Петербурга, и вся вообще эта симфония слепятельной светлости не сохранили, однако, нашего певца для покоя вечной и блаженной белизны. "В тайник души проникла плесень". Знатный палладии в голубом плаще и с мечом, лирический принц, по духу своему аристократ голубой крови, он не оградил себя и от крови черной. Она оказалась не только в той презренной женщине, которую он палкой ударил, но и в нем самом: одинаково в обоих - "нет, не смирит эту черную кровь даже свидание, даже любовь", и в некоторые мгновения - "мой рот извивом алым на твой таинственно похож"... И в черном, и в белом роднятся между собою люди. Как не похожа на Беатриче та, которую непохожий на Данта палкой ударил!.. Но когда она спит и проникает "утра первый луч звенящий сквозь желтых штор", то "чертит Бог на теле спящей свой световой узор": как это примирительно и ласково, как это далеко от черного! и возвращаются Беатриче и Дант , и можно ли гнушаться той, на чьем теле сам Бог не брезгает чертить свои световые узоры и играть звенящими лучами своего благодатного солнца?.. Но все-таки, омрачая белизну и ослабляя белесоватость Блока, несчастно и счастливо, вторгается в его стихи черное.

Характерно, что самые розы у него часто черны:

Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, Аи, -

опять соединение темного и светлого...

Бокал, "вечерний звон хрупкого бокала", в поэзии Блока вообще занимает видное место. Поэт "пригвожден к трактирной стойке", к этому дьявольскому кресту новой Голгофы; душа его "пьяным пьяна... пьяным пьяна", и потому его счастье "потонуло в снегу веков", умчалось тройкой в "серебристый дым", в "серебристую мглу" жизни. Впрочем, Блок опьянен как принц, и опьянила его именно струя Аи, благородная пена шампанского вина. Самый хмель не отнял у него изящества; он опьянен, но не опошлен. Как-то неглубоко вошел в него "тлетворный дух" ресторана, где он проводил беспутные часы, и лишь слегка задел эту нестрастную душу. Но, разумеется, ее первоначальная свежесть давно потеряна; теперь он смутен и сложен, теперь накопилось в нем достаточно иронии, теперь, зачерпнув из действительности совсем не романтической, он нажил печальное богатство насмешки над собственным романтизмом. Это составляет одну из нескольких точек соприкосновения между Блоком и Гейне .

У нашего русского лирика нет той остроты ума, какой отличается немецкий, и слабы сатирические ноты его стихов, и он гораздо сдержаннее Гейне в своем скептицизме, и несравненно сердечнее его, богаче патриотизмом; но все же, когда Блок переводил творца Книги песен, он шел этим на огонек, на блуждающий огонек, себе родственный. И можно было бы его творчество рассмотреть как раз в этих двух планах: негейневском и гейневском; можно было бы различить в его поэзии течение благочестивое, в духе Жуковского , который так не любил Гейне, и течение противоположное, потерявшее уже свою религиозную кристальность, уже смешавшееся с черной кровью и тенями утомленного сердца, охлажденного солнца, уже отравленное ядами той поры тела и духа, когда

Ни скукой, ни любовью,
Ни страхом уж не дышишь ты,
Когда запятнана мечта
Не юной и не быстрой кровью;

Ограблен ты и наг:
Смерть невозможна без томленья,
А жизнь, не зная истребленья,
Так - только замедляет шаг.

Не юная и не быстрая кровь, жизнь, еще не остановившаяся, но уже замедлившая свой шаг: именно этот период так опасен для романтизма и гак склонен пятнать его мечты. Вот почему и Блок от культа своей божественной невесты пришел к сомнению, не картонная ли она, и Божий мир предстал ему, как балаганчик, и любовь, когда-то единая, рассыпалась на бесчисленные и обездушенные любви: "их было много... и те же ласки, те же речи, постылый трепет жадных уст, и примелькавшиеся плечи"; "да, есть печальная услада в том, что любовь пройдет как снег; о разве, разве клясться надо в старинной верности навек?"; "нет, я не первую ласкаю и в строгой четкости моей уже в покорность не играю и царств не требую у ней"; "и стало все равно, какие лобзать уста, ласкать плеча, в какие улицы глухие гнать удалого лихача". Наступила жуткая полоса, о которой очень сильно и сурово говорит поэт:

Здесь дух мой злобный и упорный
Тревожит смехом тишину;
И, откликаясь, ворон черный
Качает мертвую сосну.
Внизу клокочут водопады,
Точа гранит и корни древ,
И на камнях поют наяды
Бесполый гимн безмужних дев.
И в этом гуле вод холодных,
В постылом крике воронья
Под рыбьим взором дев бесплодных
Тихонько тлеет жизнь моя...

Или вот еще, среди многих других, элегия полной безнадежности и уныния:

Весенний день прошел без дела
У неумытого окна;
Скучала за стеной и пела,
Как птица пленная, жена.
Я, не спеша, собрал бесстрастно
Воспоминанья и дела;
И стало беспощадно ясно:
Жизнь прошумела и ушла.
Еще вернутся мысли, споры,
Но будет скучно и темно;
К чему спускать на окнах шторы...
День догорел в душе давно.

Летели дни его, крутясь проклятым роем, вино и страсть терзали жизнь его, все миновалось, молодость прошла, все свершилось по писаньям: остудился юный пыл, и конец очарованьям постепенно наступил, и теперь "все не стоит пятака", и в часы бессонницы приходят на ум бессмысленность всех дел, безрадостность уюта, и становится все равно - совесть? правда? жизнь? какая это малость! - и жизнь воспринимается, как назойливый звук запущенного, жужжащего волчка...

Александр Александрович Блок. Фото с паспорта. 1910-е гг.

Вопреки собственному завету своих прекрасных, серьезных и религиозных слов: "свершай свое земное дело, довольный возрастом своим", Блок стал недоволен, и затмилась у него, усталого, прежняя ясность серафического взора. Когда-то у него, наивного, помимо общей возвышенности идеалистического духа, была более обычная, но не менее ценная ласковость и приветливое человеколюбие: очень трогательны, например, его стихи о детях, о маме, которая сама на рельсы легла, которой после смерти хорошо и не больно; о той красивой и молодой, которая во рву под насыпью лежит раздавленная любовью иль колесами; иль о том, как

В голубой далекой спаленке
Твой ребенок опочил;
Тихо вылез карлик маленький
И часы остановил.

И часты у него стихотворения о конкретных несчастьях жизни, но притом обвеянные дыханием фантастики, стихотворения-баллады хотя бы "Сказка с петухе и старушке", о красном петухе, от которого сгорела бедная старушка:

А над кучкой золы разметенной,
Где гулял и клевал петушок,
То погаснет, то вспыхнет червонный
Золотой, удалой гребешок.

И там, где в подобных рассказах о бедах бытия Блок проявляет задушевность и простоту, он напоминает Полонского (которого в одном стихотворении даже цитирует).

Но эта осердеченная простота нервно усложняется, и зрелище смерти вызывает у него уже не непосредственный отклик участия, а "вольные мысли" о смерти, и самою жизнью внушенная баллада принимает очертания, в которых мистика и модернизм, веяние жути и трезвое дыхание современной машинности вступают между собою в причудливый союз, так что зловещими стопами Каменного Гостя к Дон Жуану приближается Командор в обстановке наших дней:

Пролетает, брызнув в ночь огнями,
Черный, тихий, как сова, мотор.
Тихими, тяжелыми шагами
В дом вступает Командор.

и несет месть Дон Жуану именем Донны Анны, той Анны, перед которой виноват всякий Жуан.

В душе, прежде богомольной, начинает гнездиться кощунство и богоборчество, - даже не жгучая ненависть к Богу, а презрение. Еще благочестие и смирение не совсем умерли, но на похоронах младенца -

Пусть эта смерть была понятна,
В душе под песни панихид,
Уж проступали злые пятна
Незабываемых обид.
Уже с угрозою сжималась
Доселе добрая рука,
Уж подымалась и металась
В душе отравленной тоска.
Я подавлю глухую злобу,
Тоску забвению предам.
Святому маленькому гробу
Молиться буду по ночам.
Но быть коленопреклоненным,
Тебя благодарить скорбя?
Нет. Над младенцем, над блаженным,
Скорбеть я буду без Тебя.

В сущности, без Бога и без Божьего креста оказывается и любовь Блока, раньше сохранявшая у него именно божественные аспекты. В своей драме "Роза и Крест " (гораздо лучше задуманной, чем исполненной) он не показал возможности того, чтобы в любви роза и крест сливались гармонически. Любовь Изоры - бескрестная, а в любви тусклого Бертрана - слишком мало розы. Не освящена не только церковью, но и естественной святостью самой любви, увенчанная любовь Изоры и Алискана (которого не напрасно автор в своем комментарии к пьесе называет "молодым и красивым пошляком", "не человеком, а красивым животным"). Но в "Розе и Кресте" то хорошо и то соответствует осложняющейся, налетом трагизма покрывающейся душе Блока, что явлен там образ именно черной розы. Она чернеет, она становится все тяжелее от пропитывающей ее человеческой крови; розу отягощает страдание, и этим она в благоуханности своих омраченных лепестков красноречивее живых героев говорит, что радость и страдание могут сочетаться воедино.

Тяжесть любви и соединение любви с болью, с убийством, с кровопийством и вообще-то не однажды мерещатся Блоку в странных сонных видениях его стихов. Как врезается в сердце острый французский каблук, как любовник-вампир вонзает свой перстень в белое плечо и кровь, душистый и смолистый напиток, пьет из плеч благоуханных - это ведомо нашему поэту.

И если в начале своего человеческого и поэтического пути Блок верил в поэта, то дальнейшее продвижение через теснины жизни, такие обездоливающие и разоряющие, отняло у него эту веру, и мы знаем, как часто и с какою горечью говорит он о "литераторе модном, слов кощунственных творце", о "сочинителе, человеке, называющем все по имени, отнимающем аромат у живого цветка, больше любящем рифмованные речи о земле и небе, чем землю и небо", "бродящем по улицам, любящем отрывки незнакомых слов и рассказывающем свою душу подставному лицу"; и все больше и больше сомневается он, чтобы в "легком челноке искусства" можно было "уплыть от скуки мира", и он проклинает свои книги, своих детей, - "молчите, проклятые книги... я вас не писал никогда...".

Лиризм по своей природе - утверждение; а в душу Блока соблазняющей змеею вкралось отрицание. Элемент Гейне сказался у него, и по существу, и по форме, также и в том, что поэту все настойчивее открывалось присутствие на земле сверхъестественных сил, демонического начала. Над миром простым построил он страшный мир. Недаром третью книгу своих стихов, самую зрелую и примечательную, он посвятил такой музе, в чьих напевах сокровенных есть роковая о гибели весть, проклятие святынь, поругание счастья, насмешки над верой, искушение ангелов, и была ему "роковая отрада в попираньи заветных святынь". Всякие песни ада, и пляски смерти, и смерть, наклонившаяся в аптеке перед шкапом с надписью "Venena" [Яд], и дурной глаз тайного соглядатая - все это дошло до слуха и духа Блока.

Но смерть, настоящую и последнюю смерть, он представляет себе все-таки благообразной и торжественной. Она войдет "с хрустальным звоном", она "тронет сердце нежной скрипкой", она закружит голову хороводом тихих грез.

Протянуться без желаний,
Улыбнуться навсегда,
Чтоб в последний раз проплыли
Мимо, сонно, как в тумане,
Люди, зданья, города.

Все кружится и кружится эта легкая карусель. "Что ж, конец?"

Нет, еще леса, поляны,
И проселки, и шоссе,
Наша русская дорога,
Наши русские туманы,
Наши шелесты в овсе.
А когда пройдет все мимо,
Чем тревожила земля,
Та, кого любил ты много,
Поведет рукой любимой
В Елисейские поля.

Особенно замечательны и привлекательны эти леса, поляны, проселки и шоссе, наша русская дорога, наши русские туманы, наши шелесты в овсе... Здесь - русская стихия Блока, здесь тот его патриотизм, та искренняя и любовная заинтересованность Россией, которые в этом слагателе итальянских стихов и в этом обитателе космических снежных далей производят неотразимое впечатление. История нашей поэзии приучила нас к тому, чтобы от своих лириков мы не ждали гражданственности. На гражданские мотивы строил свои, не всегда складные, песни Некрасов , но истинные поэты, но Фет и Тютчев не здесь находили свое высокое вдохновенье. Между тем тончайший лирик Блок является вместе с тем, наперекор русской традиции, поэтом-гражданином. И многие страницы его проникнуты неподдельным чувством родины. Не безнаказанно, не бесследно прошла для него русская история: он ею живет и страдает, он принимает в ней моральное участие.

Необходимо оговориться: мы не имеем в виду выступлений Блока в пору революции, его публицистических статей, его нашумевшей газетной прозы. Когда говоришь о его поэзии, нет нужды вспоминать что-нибудь другое. Неизмеримо слабее, чем его стихи, вся его проза вообще (кроме такого этюда, как "Русские денди"). Она часто наивна и беспомощна; в ней он не мыслитель; с нею нельзя серьезно считаться, и не политике, и не рассуждению, а поэзии можно и должно учиться у нашего лирика. Но вот именно в пределах его песен, "за струнной изгородью лиры", вне границ теперешнего русского момента, слышится у него постоянное обращение к России; и для нас важно как раз оно. Не только в безвоздушном пространстве фантазии, но и в определенном, русском воздухе, на просторе русских полей помещает он свою лирику. Если и Тютчев, только что упомянутый, в свою космическую поэзию вводит иногда Россию, то все-таки Россия к философской сути его творчества не имеет прямого отношения, а скорее представляет собою только эпизод, и Тютчев, как поэт, был бы собою даже и без своего славянофильства. Между тем Блок содержание и дух своего лиризма не мыслит вне глубочайшей связи с Россией, и какую-то отдельную категорию являет она для него. Особый отпечаток своей души он выводит из новейшей русской истории:

Мы - дети страшных лет России -
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы -

Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота - то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.

Эту пустоту Блок стремится заполнить Россией, религией России. И в ряде стихотворений он либо изображает "полевого Христа", нашу природу, живую мифологию наших полей и болот, мир наших "тварей весенних", либо говорит о России с каким-то болезненным стоном любви и тоски. Он называет ее своей женою, своей бедной женою, своей жизнью; он нищую страну свою и круг ее низких, нищих деревень принимает глубоко в сердце и безумно хочет разгадать ее загадку и ее рыдание:

О, нищая моя страна,
Что ты для сердца значишь?
О, бедная моя жена,
О чем ты горько плачешь?..

Мистичность своей "роковой, родной страны", которая "и в снах необычайна", он прозревает и в ее недавних событиях; и на них тоже распространяется та его первая и последняя любовь, то его мистическое супружество, которое называется Россия. Но здесь уже политический мыслитель (или не-мыслитель) Блок помешал лирическому поэту Блоку, и его поэма "Двенадцать" глубоко не удовлетворяет. Хорошо воспроизводя стиль и ритм "товарищей" и их действа, вообще не чуждая, конечно, художественных достоинств, она все же не блещет ими сплошь, отталкивает местами своей, правда, намеренной грубостью, не бедна словесными шероховатостями, а главное, безо всякой внутренней связи, без органичности и необходимости, только внешне связывает свою фактическую фабулу с нашей революцией. Эта последняя к сюжету привлечена искусственно. В самом деле, разве то, что Петька, ревнуя к Ваньке, убил Катьку, - разве это не стоит совершенно особняком от социальной или хотя бы только политической революции? И разве революция - рама, в которую можно механически вставлять любую картину, не говоря уже о том, что и вообще рама с картиной не есть еще организм? Изображенное Блоком событие могло бы произойти во всякую другую эпоху, и столкновение Петьки с Ванькой из-за Катьки по своей психологической сути ни революционно, ни контрреволюционно и в ткань новейшей истории своей кровавой нити не вплетает. Правда, Петька, как и остальные его одиннадцать товарищей, - красногвардеец: вот эта дань недавней моде, этот, в эпоху создания поэмы, последний крик современности и позволил автору написать свое разбойное происшествие на фоне именно революции; так получилась политика. Сама по себе она у нашего поэта двойственна. С одной стороны, он как будто сокрушается, что у нас "свобода без креста"; он находит к лицу, или, лучше сказать, к спине своим двенадцати "бубновый туз"; он слышит на улице города, среди снежной вьюги, не покидающей Блока и здесь, слова женщин: "и у нас было собрание... вот в этом здании... обсудили... постановили... на время десять, на ночь - двадцать пять"; и много других штрихов заставляют думать, что писатель дал не столько поэму, сколько сатиру, - едкую сатиру на русскую революцию, на ее опошленные лозунги, на ее отношение к "буржуям", "попам", к "сознательным" и "бессознательным". С другой стороны, Блок серьезно, кажется, поступаясь художественностью, олицетворяет "старый мир" и говорит про него, будто он "стоит" позади "буржуя" "безмолвно как вопрос" (кстати: вопрос вовсе не безмолвен, - он. скорее, настойчив, шумлив, криклив, пока его не удовлетворят, пока на него не ответят), - да, так "старый мир" стоит, "как пес безродный, поджавши хвост" (кстати: "старый мир" меньше всего можно сравнить с "безродным" существом; он именно родовит, он стар, и как раз в том его сила, что за-ним - длинный ряд поколений, внушительная галерея предков). И самое название "Двенадцать", а не хотя бы "Тринадцать" (эта дюжина была бы здесь уместнее, чем обыкновенная) и не какое-нибудь другое число символически намекает, что поэт имеет в виду некий священный прецедент: хотя все двенадцать идут вдаль "без имени святого", у нас невольно, вернее - по воле автора, возникает воспоминание о двенадцати апостолах. И что такое сближение не является произвольной выходкой со стороны кощунствующего читателя, а предположено самим писателем, - это видно из неожиданного финала поэмы:

Так идут державным шагом -
Позади голодный пес,
Впереди - с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди - Исус Христос.

Этого уже за иронию никак нельзя принять. Помимо тона, заключительный аккорд поэмы, Христос с красным флагом, с кровавым флагом, должен еще и потому приниматься нами не как насмешка, а всерьез, что здесь слышатся давно знакомые и заветные лирические ноты Александра Блока - нежный жемчуг снега, снежная белая вьюга, дыхание небесной божественности среди земной метели. Двенадцать героев поэмы, собранные в одну грабительскую шайку, нарисованы, как темные и пьяные дикари, - что же общего между ними и двенадцатью из Евангелия? И пристало ли им быть крестоносцами (впрочем, они - без креста...) в борьбе за новый мир? Так не сумел Блок убедить своих читателей, что во главе двенадцати, предводителем красногвардейцев, оказывается Христос с красным флагом. Имя Христа произнесено всуе.

Точно так же и родственное "Двенадцати" стихотворение "Скифы" полно исторических и политических несообразностей. История не сдержала тех обещаний, которые, недостаточно уполномоченный ею, дал за нее поэт, и не "хрустнул скелет" Европы "в тяжелых, нежных лапах" скифов с раскосыми глазами...

Нет, не политикой, инородным телом своим нарушающей поэтичность блоковских мелодий, оправдывает наш певец Россию и свою любовь к ней, а именно самой поэзией своей. Она - лишний довод в защиту русского духа, новый аргумент в пользу нашей несчастной родины. "Не бездарна та природа, не погиб еще тот край", где могут зарождаться подобные песни.

Что ни говорить о песне, все равно ее не расскажешь. Нельзя рассказать и о песне Блока, о ней особенно, потому что ничем, кроме ее самой, не воспроизведешь ее неуловимой музыкальности. "Так окрыленно, так напевно" льются ее звуки в ароматах соловьиного сада. Тайна ее своеобразных ритмов едва ли может быть вскрыта научным анализом; лучше постигаешь ее, когда просто вслушиваешься в нее слухом и сердцем и отдаешься ласкающим волнам его стихов. Блок, мастер высокий, но мастерством не чванный, с техникой замечательной, но не заметной, в общем властелин рифмы, а не раб ее засилий, - Блок умеет находить такие простые и скромные, и вместе неожиданные сочетания слов и тонов, такие серебряные переливы словесных журчаний, что в лучшие и типичные его стихотворения входишь, как в некое очарованное царство. Присуще его поэзии легкое дыхание. Почти вся легкая и тонкая, слегка алогическая, с налетом нечеткости, и неточности, и приблизительности в словах и в их соединениях, она является достойной тканью, наиболее соответственной ризой для его настроений, и с ними сливается в одно, как и сам он настолько осуществляет единство с предметом своего изображения, что уже, например, не отличает себя от весны и прямо говорит: "Мы с тобой так нежно любим, тиховейная весна"... Его лиризм не мог бы выливаться как-нибудь иначе, чем в этих легкотканых словах, какими поет его поэзия. Блок - только лирик. К счастью, это очень много. На страницах своих драм он часто терпит крушение, но сейчас же спасается и крепнет - тем, что заводит песню, какую-нибудь серенаду, от которой не может не забиться сладостнее и сильнее взволнованное сердце. Стоит Блоку только начать, только сказать: "То не ели, не тонкие ели"... и вот вы еще не поняли, но уже оплетает он вас какими-то нежнейшими шелками звуков, и какая "тихоокая лань" или какая Аэлис не заслушается этого призыва:

Аэлис, о роза, внемли,
Внемли соловью...
Все отдам Святые Земли
За любовь твою?..

Соловьи всегда правы. Кто поет, тот прав. А Блок, наш пленительный менестрель, - поет. И пусть рассуждения его неубедительны, зато песни его неотразимы.

Недостает ему конечного пафоса, и муза его - сомнамбула, вступающая в "обманы и туманы", и нередко явь у него - как сновиденье, как бледная отраженность зеркал, и опьяняется он все-таки (вопреки сказанному нами раньше) не крепким, не терпким, а снежным вином, "легкой брагой снежных хмелей". Но белесоватость и акварельность свою и отсветы снежности он преодолевает, и, по мере нашего дальнейшего проникновения в его лиризм, последний оказывается все богаче оттенками, но не скуднее воздушностью.

И потому так печально, что Блок безвременно умер, что смерть спугнула этого певца нежнейших песен и разбила хрупкий хрусталь его не высказанных еще стихов.

И кажется, что обители космического лиризма приняли его теперь в свое вечное лоно...

По материалам статей Ю. И. Айхенвальда.