100 правил физиогномики и к лафатер. Тайны физиогномики. Характер можно прочесть по лицу

Иоганн Каспар Лафатер (нем. Johann Caspar Lavater; 15 ноября 1741, Цюрих — 2 января 1801, там же) — швейцарский писатель, богослов и поэт, писал на немецком языке. В Цюрихе изучал богословие, путешествовал по Германии.

Каковы "да" и "нет" человека, таков и характер его. Скорое "да" или "нет" отличает живой, твердый, решительный характер, медленное же - осмотрительный и боязливый.

Лафатер Иоганн Каспар

С 1769 г. он стал собирать материалы для «Физиономики», которая вышла в 1772-78 гг., в Лейпциге и Винтертуре, с массой рисунков лучших по тому времени граверов («Physiognomische Fragmente zur Beforderung der Menschenkenntniss und Menschenliebe»). В 1775-78 гг. вышло французское издание, в Гааге, ещё более удачное в отношении рисунков.

Физиогномика стала главной целью жизни Лафатера, хотя он продолжал заниматься богословскими трудами и проповедями; популярность его, как убежденного и просвещенного пастора, была так велика, что путешествии Лафатера по Европе были рядом триумфов. Обаяние личности Лафатера не могло быть поколеблено остроумными нападками Лихтенберга («Fragment von Schwarzen»), Музеуса («Physiognomische Reisen») и др. на «Физиономику».

Лафатер написал ещё несколько библейских эпопей и сборников религиозной лирики («Jesus Messias», «Joseph von Arimathia», «Psalmen Davids», «200 christliche Lieder») и два раза издавал свои сочинения, в 1774-81 гг. («Vermischte Schriften») и в 1784-85 гг. («Sammtliche kleinere prosaische Schriften»).

На философские взгляды Лафатера повлияли, по мнению некоторых исследователей, одновременно пиетизм и либерализм. В своих проповедях он отождествляет «веру» и «любовь». Установление компромисса между взглядами церкви и взглядами общества было постоянной целью Лафатера; он даже старался примирить животный магнетизм Месмера со спиритуализмом религии и позитивизмом науки.

Об уважении, окружавшем Лафатера в глазах современников, ярко свидетельствует, между прочим, тон, каким Карамзин, в «Письмах русского путешественника» 1789), повествует о встрече с Лафатером — Изложение деловой стороны предмета поминутно прерывается у Лафатера разными лирическими отступлениями: он то поучает читателей, то бранит врагов физиономики, то цитирует физиономические наблюдении Иисуса сына Сирахова, Цицерона, Монтеня, Бэкона, Лейбница и т. д., то внезапно предается отчаянию при мысли о непознаваемости существа вещей, причём иллюстрирует свою мысль изображением кающегося царя Давида, ослепленного небесным светом.

Биография (ru.wikipedia.org )

В Цюрихе изучал богословие, путешествовал по Германии.

По возвращении издал сборник стихотворений «Schweizerlieder» (1764), за которым последовал сборник богословского содержания «Aussichten in die Ewigkeit». С 1768 г. до самой смерти Лафатер занимал должность сначала приходского диакона, а потом пастора в своём родном городе. В 1796 г. за протест против оккупации Швейцарии французами он был выслан из Цюриха, но через несколько месяцев вернулся. С 1769 г. он стал собирать материалы для «Физиономики», которая вышла в 1772-78 гг., в Лейпциге и Винтертуре, с массой рисунков лучших по тому времени граверов («Physiognomische Fragmente zur Beforderung der Menschenkenntniss und Menschenliebe»). В 1775-78 гг. вышло французское издание, в Гааге, ещё более удачное в отношении рисунков. Физиогномика стала главной целью жизни Лафатера, хотя он продолжал заниматься богословскими трудами и проповедями; популярность его, как убежденного и просвещенного пастора, была так велика, что путешествии Лафатера по Европе были рядом триумфов. Обаяние личности Лафатера не могло быть поколеблено остроумными нападками Лихтенберга («Fragment von Schwarzen»), Музеуса («Physiognomische Reisen») и др. на «Физиономику».

Лафатер трагически погиб, пытаясь увещевать пьяных французских мародёров; один из них выстрелил в Лафатера, который от этой раны и умер. Перед смертью он простил убийцу, запретил его разыскивать и даже посвятил ему стихотворение: «An den Grenadier N., der mich schoss». Об уважении, окружавшем Лафатера в глазах современников, ярко свидетельствует, между прочим, тон, каким Карамзин, в «Письмах русского путешественника» 1789), повествует о встрече с Лафатером - Изложение деловой стороны предмета поминутно прерывается у Лафатера разными лирическими отступлениями: он то поучает читателей, то бранит врагов физиономики, то цитирует физиономические наблюдении Иисуса сына Сирахова, Цицерона, Монтеня, Бэкона, Лейбница и т. д., то внезапно предается отчаянию при мысли о непознаваемости существа вещей, причём иллюстрирует свою мысль изображением кающегося царя Давида, ослепленного небесным светом.

Физиономика

Теория физиономики Лафатера - положение о том, что человек есть существо животное, моральное и интеллектуальное - вожделеющее, чувствующее и мыслящее. Эта природа человека выражается во всей его фигуре; поэтому физиономика в широком смысле слова обнимает всю морфологию человеческого организма, соприкасаясь с хирогномией, подоскопией и т. п. Но так как наиболее выразительным «зеркалом души» является у человека голова, то физиономика может ограничиться изучением черепа и лица человека. Интеллектуальная жизнь человека выражается в строении и очертаниях черепа и лба: моральная и чувственная жизнь - в строении лицевых мускулов, в очертаниях носа и щек; животные качества человека символизируются складом рта и линиями подбородка. Центральный орган лица - глаза, с окружающими их нервами и мускулами. Лицо человека, таким образом, делится как бы на «этажи», соответственно трем основным элементам, составляющим всякую «душу». Соответственно этим этажам, и физиономика должна распасться на три отдела. Физиономию Лафатер определяет как известный, постоянно присущий данному субъекту склад лицевых черт и мускулов. Соответственно этому каждая из трёх основных частей физиономики должна распадаться на два полуотдела: «физиономический» в тесном смысле изучающий данное лицо в состоянии покоя, и «патогномический», изучающий лицо в состоянии волнения; патогномика есть физиономика в движении - то, что можно назвать «динамикой» лица, в противоположность лицевой «статике». Установив такую теорию, Лафатер, однако, не следует ей на практике и не возвращается к ней в отдельных своих фрагментах, в которых анализирует лица своих современников и великих людей разных времен по их портретам, постоянно ссылаясь на «физиономический такт» или «наблюдательный дар» читателя и ничем не мотивируя тех или иных психологических выводов. В результате получается ряд интересных частностей, очень заманчивых и интересных для «большой публики», но не имеющих никакой научной достоверности.

По Лафатеру, у Фридриха Великого - глаза гения, складки же лица выражают досаду человека, не могущего вырваться из-под гнета мелких обстоятельств; скупцы и сластолюбцы отличаются одинаково - выпяченной нижней губой; в лице Сократа есть задатки глупости, сластолюбия, пьянства и зверства, но по лицу видно, что все эти задатки побеждены усилиями воли; у Брута верхнее глазное веко тонко и «разумно», нижнее округло и «мягко», соответственно двойственности его мужественного и вместе чувствительного характера; широкое расстояние между глазами и бровями у Декарта указывает на разум, не столько спокойно-познающий, сколько пытливо-стремящийся; в мягких локонах Рафаэля сквозит выражение простоты и нежности, составляющих сущность его индивидуальности; гений Гёте в особенности явствует из его носа, который, по Лафатеру, знаменует «продуктивность, вкус и любовь, словом - поэзию»; у Лойолы, бывшего сперва воином и ставшего затем основателем религиозного «ордена», воинственность видна в остром контуре лица и губ, а иезуитство проявляется в «вынюхивающем» носе и в лицемерно полуопущенных глазных веках; изумительный разум Спинозы ясно виден в широком пространстве лба между бровями и корнем носа, и т. д. Эти чисто-беллетристические замечания, перемешанные с соображениями о темпераментах, «национальных» физиономиях и даже о физиономиях зверей, завлекательно-интересны; некоторые из них производят впечатления гениальных психологических догадок; но научной ценности, при отсутствии научного метода наблюдения, они, конечно, иметь не могут. Гёте вполне верно определил физиономику Лафатера, как «гениальную эмпирию», то есть научный дилетантизм.

Издания сочинений

Посмертное издание сочинений Лафатера сделано Л. Геснером («L’s nachgelassene Schriften», Цюрих, 1801-1802). Из позднейших изданий распространено: «L.-"s Physionomik im Auszuge» (Цюр., 1860). О Лафатере писали: Bodemann, «L. nach seinem Leben, Leben und Wirken dargestellt» (Гота, 1856); Fr. Muncker, «L. Eine Skizze seines Lebens und Wirkens» (Штуттг. 1883). На русский язык физиономика Лафатера переведена в 1817 г. О физиономике с современной точки зрения см. сочинение Пидерита: «Мимика и физиономика» (перевод частью напечатан в журнале «Артист», 1891, № 13; 1892, № 21; 1893; № 32).

Биография

Лафатер (далее Л) (Lavater) Иоганн Каспар (15.11.1741, Цюрих, - 2.1.1801, там же), швейцарский писатель. Писал на немецком языке. Изучал теологию, был пастором в Цюрихе. Автор сборника стихотворений "Швейцарские песни" (1767). Роман "Понтий Пилат, или Маленькая библия" (1782-85), драма "Абрахам и Исаак" (1776) и сборники стихов "Двести христианских песен" (1780) и "Поэзия" (1781) носят религиозный характер. Творчество Л., лишь внешне связанное с "Бурей и натиском", уживалось с суевериями, имело иррационалистические тенденции. В философском сочинении "Физиогномические фрагменты для поощрения человеческих знаний и любви" (1775-78) Л. пытался установить связь между духовным обликом человека и строением и очертаниями его черепа и лица.

Соч.

* amtliche Werke, Bd 1-6, Augsburg - Lindau, 1834-38;
* Ausgewahite Schriften, 1-8, Z., 1841-44;
* в рус. пер. - Наставления (нравоучительные) слугам, СПБ. 1799.

Лит.

* Muncker ., J. К. Lavater, Stuttg., 1883;
* Funck Н., J. . Goethe und Lavater, Weiroar, 1907;
* omeI A., J. . Lavater. 1741-1801. Ein Lebensbild, 2 Aufl., Neukirchen, 1927.

Биография

(Lavater) Иоганн Каспар (1741-1801). швейц. писатель, богослов и поэт. Изучал богословие в Цюрихе, где затем стал протестантским пастором. Л. называл христианство "религией сердца" и по воззрениям был близок к адогматическому пиетизму (согласно Л., вера и любовь тождественны). Широкую известность Л. принесла его "Физиогномика" (1775-78), в к-рой он попытался разработать методы определения характера по чертам лица. Л. переложил в стихах избранные псалмы Давида ("Psalmen Davids"), написал библ. драму "Авраам и Исаак" (1776), поэмы "Иосиф Аримафейский" ("Joseph von Arimathia"), "Иисус Мессия" ("Jesus Messias") и роман "Понтий Пилат" ("Pontius Pilatus оder die Bibel im Kleinen", 1782-85). Проповеди, лит. творчество и особенно личность Л. оказали большое влияние на современников (с Л. переписывались Гете и *Гердер; Карамзин с восторгом описывает встречу с ним). В 1796 Л. был на время выслан из Швейцарии за выступление против франц. оккупации его родины.

В период нашествия наполеоновских войск Л. пытался усовестить солдат и был ими смертельно ранен. Умирая, он молился за своих убийц. Ausgewahlte Schriften, Bd.1-6, Z., 1841-42. НЭС, т.24; L a v a t e r - S l o m a n M., Genie des Herzens, Z., 1953.

Биография

Характер можно прочесть по лицу

Лафатер возобновил старое учение - физиогномику, входящую в состав герметических наук. Кое-что из нее взяла и современная наука.

Лафатер родился в Цюрихе и был пастором, вначале писавшим назидательные книги. В 1772 он написал книгу О физиогномике. «Эта наука, - писал он, - судит о внутреннем по внешнему». Пример: «Можно увидеть четкое соотношение между губами и характером. Пусть губы твердые, пусть они мягкие и подвижные, - в любом случае аналогичным будет и характер». Другие примеры: «Если рот в два раза больше глаза, то это - рот дурака; глубокая впадина посередине подбородка указывает на человека безусловно рассудительного, спокойного и решительного» и т. д. Эти исследования привели его к некоторым выводам в графологии, которую, впрочем, изобрел не он.

Последователи

После Лафатера физиогномика попыталась стать наукой. К. Х. Баумгартнер из Фрайбургского университета в 1842 г. объяснил, как по лицу можно определять нервные болезни. В 1925 г. Никола Панд изобрел биотипологию, с помощью которой классифицировал людей, но скатился к расизму. В 1948 г. появилась «морфопсихология», разъясняющая «соответствия между формами и психологическими и физиологическими функциями организма»: она в расистские перекосы не впадала.

Физиогномисты

Уже Гиппократ и Аристотель были физиогномистами. По их мнению, для этой науки главными являются четыре правила: внешнее соответствие (вид человека указывает на его темперамент), аналогия между человеком и животным (у кого лисья морда, тот хитрец), половые различия (мужчина, женственный с виду, не мужественен) и влияние климата. Альберт Великий считал так же.

Джан Баттиста Делла Порта (1550-1615), неаполитанский естествоиспытатель, в 1586 г. опубликовал книгу De humana physionomia. Делла Порта, который был к тому же астрологом и магом (его Естественная магия насчитывает 15 томов), специалистом по оптике (он предсказал появление телескопа до его изобретения Галилеем), резюмировал труды своих предшественников. Он пошел дальше, изучая половые органы. Задолго до Флесса, друга Фрейда, он установил соответствие между носом и мужским членом.

Самым замечательным физиогномистом после Делла Порта был Марен Кюро де ла Шамбр, опубликовавший свое Искусство знать людей в 1659 г. Картезианец, гуманист, предшественник феминизма, он полагал, что недостаток одного, у другого может быть достоинством.

Физиогномика: наука или шарлатанство? (http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-17248/ )

В Древнем Китае физиогномика с VI в. до н.э. была официальной частью медицины. Там была разработана трёхзвенная система характеристик, согласно которой лицо делилось условными горизонтальными линиями на три зоны:

* верхняя – от края волос до бровей – связывалась с интеллектуальными возможностями и условиями жизни в возрасте от 15 до 30 лет (характеристики до 15-летнего возраста определялись по ушным раковинам);
* средняя – от бровей до кончика носа – отражала подвижность духа, силу личности, самоконтроль и характеризировала возраст от 30 до 50 лет;
* нижняя – от кончика носа до подбородка – определяла способность к привязанностям и успех в жизни (от 50 до 77 лет).

Физиогномика была уважаема и в античном мире: там систематизировались пропорции лица и тела, классифицировались жесты, позы, осанка, мимика. Гиппократ использовал это в своем учении о темпераментах личности, о связи телесного и психического склада человека и народа. По убеждению Гераклита (которое разделяли Демокрит, Платон и др.), нравственность человека – это его судьба, с которой он рождается, а проявление нрава выражается не только в словах и поступках, но и во внешности.

Эти подходы оказали влияние на многие культуры. Любопытна традиция бедуинов: они почитали кийяфу (искусство читать характер по облику, которое передавалось в роду по мужской линии). Например, если человек напоминает льва, то он отважен, милосерден, горд и терпелив, а если леопарда – то хвастлив, злопамятен и вероломен.

В Европе самым известным физиогномистом считается швейцарец И.К.Лафатер (1741-1801). Этот цюрихский пастор был одновременно философом, писателем и художником. В 1775-1778 гг. он создал 4 тома «Физиогномистических фрагментов для поощрения человеческих знаний и любви», пытаясь установить зависимость между духовным обликом человека и характеристиками его черепа и лица. Лафатер утверждал, что «лица настолько же доступны чтению, насколько это присуще книгам, разница лишь в том, что они меньше обманывают нас».

Одним из самых ярых критиков Лафатера был его современник Г.К.Лихтенберг (1742-1799), профессор физики Гёттингенского университета, известный также своими сатирическими произведениями, в частности, и памфлетами, высмеивающими Лафатера. Лихтенберг писал, что физиологические измышления пастора напоминают ему теорию в физике, объясняющую свет северного сияния «блеском чешуи селёдки».

Как бы то ни было, в XVIII в. физиогномика, не сумев вписаться в новые критерии науки, осталась в области житейской практики (и шарлатаны этим воспользовались, разумеется. Впрочем, не только тогда). Но ряд идей её впоследствии был подхвачен антропологией, которая вернулась к корням физиогномики – преданиям и мифам, проанализировала накопленные за историю человечества учения в этой области и использовала в построениях антропометрии, а потом «поделилась» ими с психологией, которая приняла дар, как само собой разумеющееся.

Итальянский антрополог Ч.Ломброзо (1836-1909) проанализировал физиономические черты почти 600 преступников, проведя их систематизацию. Правда, несмотря на всю тщательность обследования, его теория об умственных отклонениях, сопровождающихся определенными характеристиками облика, не подтвердилась в качестве научного знания.

Но в начале XX века Клод Сиго и Луи Корман на основе исследований связи между лицом человека и его характером создали морфопсихологию, в основе которой наряду со знаниями биологии (а ведь ещё раньше Ч.Дарвин создал сравнительную биологию) в числе значимых присутствуют непосредственные наблюдения, т.е метод экспериментальный, использующий аналогию в качестве главного инструмента.

Да и в современной морфопсихологии специалисты детально изучают человеческий темперамент, принимая в расчет все факторы, которые могут повлиять на поведение и характер. Как это делается? Путём анализа истории семьи, климата, окружающей среды, питания и образования. Может показаться, что это уж больно далеко от физиогномики как таковой. Но так может только показаться: она увязывается с сопряжёнными параметрами, а потому начинает «звучать громче».

А когда к морфопсихологам присоединились эмбриологи и генетики, эхо голосов науки стало ещё громче, и оно возвещало, что черты лица определяются генами, т.е. эти самые черты способны «рассказывать», иными словами, передавать информацию.

Но это не значит, что всё стоит принимать буквально. Ведь так? Как с тестами – столько предусмотрено при разработке, а пропуск какого-то (будто и вовсе незначительного) звена способен исказить результат. Не спешите делать выводы по поводу круглого носа или узкого подбородка. Есть понятие антропологических черт, которые присущи тому или иному народу. Если народ в принципе круглолицый, то показательным может быть лишь большее или меньшее проявление этого признака, по науке называется: отклонение от популяционной нормы.

Нормы, признаки, показатели – их по-любому не стоит абсолютизировать. Внешность человека – это симфония, но она лишь составляющая цельности натуры личности, индивида, – неповторимой частицы земной жизни, а значит, и мирозданья, где всё взаимосвязано и взаимозависимо.

Помните притчу о бабочке, которая взмахнула крылышками на одном конце света, а на другом случилось землетрясение?..

Забытые пророчества Иоганна Лафатера (http://www.annatkachenko.ru/prorokk/28.html )

Имя Иоганна Каспара Лафатера ныне основательно подзабылось, как и созданная им физиогномика. Редко вспоминают и его ученика – венского врача и анатома Франца Галля, дополнившего физиогномику френологией – теорией, согласно которой можно определить характер и судьбу человека по строению его черепа. Между тем в обоих этих учениях можно и ныне почерпнуть кое-что для себя полезное.

Иоганн Лафатер родился в 1741 году в Цюрихе, изучал там богословие и с 1768 года до самой смерти занимал должность сначала приходского дьякона, а потом пастора в своем родном городе. Любимым его занятием в свободные от службы часы было рисование. Но рисовал пастор почему-то исключительно части человеческого тела – уши, носы, подбородки, губы, глаза, профили, анфасы, силуэты… Причем, зарисовывая характерную особенность внешности знакомого ему человека, Лафатер делал на том же рисунке и примечания о его характере и поведении.

И с годами святой отец пришел к выводу: по внешности человека можно определить его ум, характер и присутствие (или отсутствие) божественного начала. То есть, говоря иначе, со временем все черты характера человека, как положительные, так и отрицательные, находят свое отражение на его лице и внешнем облике. Например, для скупцов и сластолюбцев характерна выпяченная нижняя губа.

Интеллектуальная жизнь выражена в строении черепа и лба, моральная – в строении лицевых мышц, в очертании носа и щек, животные черты отражают линии рта и подбородка, полагал Лафатер.

Все свои наблюдения и выводы он обобщил в «Физиогномике» – труде, который был опубликован в 1772–1778 годах сначала в Германии, затем во Франции, со множеством рисунков лучших граверов того времени, где он не только воспроизвел лица великих людей разных времен по их портретам, но и дал им психологические характеристики.

По Лафатеру, изумительный ум Спинозы проглядывал в широком пространстве лба между бровями и корнем носа. У Фридриха Барбароссы были глаза гения, а складки лица выражали досаду человека, не могущего вырваться из-под гнета мелких обстоятельств. У Игнатия Лойолы, бывшего сначала воином, затем ставшего основателем ордена иезуитов, воинственность видна в остром контуре лица и губ, а иезуитство проявляется в «вынюхивающем носе» и в лицемерно полуопущенных веках.

Изложение основ физиогномики все время прерывается у Лафатера разными лирическими отступлениями: то он поучает читателя, то бранит врагов физиогномики, то ссылается на своих предшественников, цитируя наблюдения Цицерона, Монтеня, Лейбница, Бэкона и других философов, а также древних греков.

В 1781–1782 годы будущий император России Павел I и его жена Мария Федоровна путешествовали по Европе инкогнито. В Цюрихе Павел встретился с Лафатером и писал впоследствии, что беседа с пастором оказалась ему весьма полезной.

Побывал у проповедника и Николай Михайлович Карамзин. В своих «Письмах русского путешественника» он пишет, что Лафатер смог определить характер прохожего всего лишь по повороту головы.

Между тем на самом деле Лафатер, похоже, не отличался особой проницательностью. Иначе он, наверное, не погиб бы столь странно.

В 1801 году он вздумал пуститься в душеспасительные рассуждения с пьяными французскими мародерами. Один из них выстрелил в него. От полученной раны Лафатер и умер.

Тем не менее манеру описывать физиономию того или иного персонажа так, чтобы читатель сразу почувствовал, положительный это герой или отрицательный, у Лафатера позаимствовали многие писатели, включая Лермонтова, Диккенса, Бальзака, Бунина…

Биография

Иоганн Каспар Лафатер родился 15 ноября 1741 года в Цюрихе. Он изучал богословие, занимал должность сначала приходского диакона, а потом пастора в своём родном городе. В 1796 году за протест против оккупации Швейцарии французами он был выслан из Цюриха, но через несколько месяцев вернулся.

По возвращении издал сборник стихотворений, за которым последовал сборник богословского содержания. Еще с 1769 года он стал собирать материалы для «Физиономики», которая вышла в 1772–1778 годах в Лейпциге и Винтертуре, с массой рисунков лучших по тем временам граверов. В 1775–1778 годах вышло французское издание, в Гааге, ещё более удачное в отношении рисунков.

Физиогномика стала главной целью жизни Лафатера, хотя он продолжал заниматься богословскими трудами и проповедями; популярность его, как убежденного и просвещенного пастора, была так велика, что путешествия Лафатера по Европе были рядом триумфов. Обаяние личности Лафатера не могло быть поколеблено остроумными нападками многих известных людей того времени на «Физиономику».

Кроме того, он написал ещё несколько библейских эпопей и сборников религиозной тематики и издавал свои сочинения.

Лафатер трагически погиб 2 января 1801 года, пытаясь увещевать пьяных французских мародёров; один из них выстрелил в Лафатера, который от этой раны и умер. Перед смертью он простил убийцу, запретил его разыскивать и даже посвятил ему стихотворение.

Современники весьма уважали Лафатера, что отмечает Карамзин в «Письмах русского путешественника», повествуя о встрече с ним.

Биография (Валерий САФРОНОВ, http://tainaya.ru/article/2426.aspx )

Дом пастора Лафатера в Цюрихе видел немало именитых гостей. Великий Гёте, к примеру, не только дружил с ним, но и сам увлекся с его подачи физиогномикой – искусством узнавать характер и судьбу человека по его облику.

В 1780 году в Цюрих приехал великий русский историк Николай Карамзин, который переписывался с Лафатером и труд которого - «Физиогномику» - тщательно изучал. С огромной симпатией он опишет потом своего знакомца в «Письмах русского путешественника».

В 1781-1782 годы будущий император России Павел I и его супруга Мария Федоровна путешествовали по Европе инкогнито, под именем графов Северных. В Цюрихе Павел встретился с Лафатером. Цесаревич уехал в смятении: пастор предрек ему недолгое царствование и ужасную гибель от рук собственных подданных…

Книга душ и судеб

Иоганн Каспар Лафатер родился в 1741 году в Цюрихе. Получив духовное образование, стал пастором. Любимым его занятием было рисование. Рисовал он исключительно части человеческого лица - уши, носы, подбородки, губы, глаза, профили.

Зарисовывая характерную особенность внешности знакомого, Лафатер делал на том же рисунке примечания о его характере и поведении.

Однажды, читая Библию, он увидел фразу, которая внезапно предстала перед ним в совершенно новом свете, становясь откровением:

«И создал Бог человека по образу и подобию своему».

Лафатер замер... Если это так, в благоговейном восторге позже напишет он, значит, каждый человек - уменьшенное отражение лика Господня. А изучение человеческих лиц - кратчайший путь к возможности взглянуть в лицо Господу нашему. Выходит, путь к Богу пролегает через черты людских лиц?

С того момента все устремления Лафатера направлены на создание универсальной энциклопедии лиц. Подобный сборник, целью которого было бы служить одновременно познанию как рода людского, так и промысла Божьего, давал возможность изучать людей, словно открытую книгу - по малейшим возникающим на их лицах мимическим признакам.

Новая знаменитость

Однажды в доме приятеля молодой Лафатер, стоя у окна, увидел проходившего по улице господина.

– Взгляни, – обратился он к приятелю, – там идет тщеславный деспот, душе которого, однако, не чужды созерцательность и любовь к Всевышнему. Он мелочен, беспокоен, но временами его охватывает жажда величественного, побуждающая к раскаянию и молитвам. В эти мгновения он бывает добрым, пока снова не увязнет в корысти и дрязгах. Он подозрителен, в его речах всегда смешаны ложь и правда, и трудно понять, где одна, где другая. Он все время думает о том, какое впечатление производит на окружающих.
– Да это же… – и приятель назвал фамилию господина. – Ты давно знаком с ним?
– Впервые вижу.
– Как же ты мог так точно определить его характер?
– По повороту головы.

Лафатер становится знаменитостью. К нему приезжают, присылают портреты жен, невест, любовников, приводят детей. Все жаждут заглянуть в будущее и узнать, что написано у них на роду. Лафатер не отказывает никому.

Как-то в Цюрих приехал молодой красавец аббат. Лафатер был чуть ли не единственным человеком, который выражал сомнения по поводу его достоинств. Пастору виделись в лице аббата признаки ужасных пороков. И вскоре его правота подтвердилась – аббат, как выяснилось, похищал юношей, насиловал, истязал и убивал.

Некий граф привез к Лафатеру молодую жену. Она была красавицей, и граф надеялся, что душа ее так же прекрасна. Лафатер усомнился в этом, но, чтобы не огорчать мужа, попытался избежать прямого ответа. Граф настаивал. Пришлось сказать, что в действительности Лафатер думал о его жене. Граф обиделся и не поверил. Через два года жена бросила его и окончила свои дни в публичном доме.

Одна дама привезла из Парижа дочь. Взглянув на ребенка, Лафатер отказался говорить. Дама умоляла. Тогда он написал что-то на листе бумаги, вложил в конверт, запечатал и взял с дамы слово распечатать его не ранее чем через полгода. За это время девочка умерла. Мать вскрыла конверт и прочитала: «Скорблю вместе с вами».

Жизнь цюрихского пастора не была бы ничем омрачена, если бы он не высказал протест против оккупации Швейцарии французами в 1796 году. За это его выслали из Цюриха, но через несколько месяцев он вернулся. Возобновились его проповеди и рассуждения на моральные темы, ничего не прибавлявшие ни к его славе физиогномиста, ни к славе литератора.

Все, что он писал или говорил, характеризовало его как личность обаятельную и добросердечную. Слова «вера» и «любовь» были для него тождественны. Лафатер постоянно искал компромисс между взглядами Церкви и общества. Он пытался даже примирить учение Месмера о животном магнетизме с наукой и религией одновременно.

Его гибель в 1801 году была результатом наивно-идеалистического взгляда на жизнь. Он вздумал пуститься в душеспасительные рассуждения с пьяными французскими мародерами. Один из них выстрелил в него. От этой раны Лафатер и умер.

Перед смертью он простил убийцу и даже посвятил ему стихотворение «Гренадеру, который меня застрелил». Знал ли Лафатер, провидец судеб стольких людей, какая судьба ожидает его самого?

Преклонение гениев

В своей знаменитой «Физиогномике» Лафатер поместил более 600 таблиц с рисунками лиц, причем давал к портретам великих людей разных времен их психологические характеристики.

Поклонники боготворили пастера, считали его провидцем. Великие писатели изучали физиогномику, чтобы описания героев их произведений точнее соответствовали их внутреннему миру. Со ссылкой на Лафатера Лермонтов характеризует внешность Печорина в «Княгине Лиговской». Соответствия портретных характеристик с физиогномикой есть во многих произведениях поэта.

Труд Лафатера стал кладезем и великолепным инструментом для создания ярких литературных персонажей. Замечателен портрет ханжи и негодяя Урии Гипа в романе Чарльза Диккенса «Дэвид Копперфилд», вызывающий отвращение у читателя при первом же знакомстве.

Оноре де Бальзак живописал героев своей «Человеческой комедии» на базе изысканий пастора. Ими пользовались и другие поклонники великого физиогномиста, и даже те, кто о нем не слышал.

Рассказы о внешних чертах, соответствующих той или иной особенности характера, распространялись среди представителей разных слоев общества, уже не требуя ссылок на первоисточник. Тонкие губы – у злого человека, толстые – у доброго. Черный глаз опасен, голубой – прекрасен. Подбородок, выдающийся вперед, – у волевых людей, скошенный – у слабовольных и т.д.

Особенно впечатляющей оказалась легенда о «петлистых ушах». Ее приводит Иван Бунин в рассказе с таким же названием: «У выродков, у гениев, бродяг и убийц уши петлистые, то есть похожие на петлю, – вот на ту самую, которой давят их».

Точная наука

Из беллетристики и салонных развлечений физиогномика Лафатера стала превращаться в науку благодаря деятельности итальянского психиатра и криминалиста Чезаре Ломброзо, который внес немалый вклад как в психологию, так и в судебную медицину.

В своей книге «Человек преступный» (1876) он выделил ряд особенностей строения черепа и лица, которые свидетельствуют о врожденных преступных наклонностях их обладателя. Ломброзо утверждал, что таким людям на роду написано совершить преступление. За это его критиковали все кому не лень.

Ломброзо считал, что преступникам присущи аномалии внутреннего и внешнего анатомического строения, характерные для первобытных людей и человекообразных обезьян: высокие надбровные дуги, сплющенные носы, низкие лбы, высокие скулы, взгляд исподлобья и так далее.

Новую жизнь в физиогномику вдохнул в 1930-е годы судья из США Эдвард Винсент Джонс. Правда, теперь она получила название «персонология», но суть осталась та же. Персонология утверждает, что по крайней мере 68 характеристик поведения человека можно определить по его физическим особенностям. Логика такова: внешность человека определяется его генами. Особенности поведения и характера тоже в значительной степени передаются по наследству.

Последователи судьи Джонса уверяют, что многочисленные наблюдения в 90 процентах случаев подтверждают найденные соответствия. Например, широко расставленные глаза - признак добродушия, сговорчивости, медлительности, а небольшое расстояние между глазами говорит о нетерпимости, педантизме, придирчивости, постоянной неудовлетворенности.

Сегодня физиогномику по-прежнему используют не только психологи, историки и романисты, но и спецслужбы, и кадровики. Надо полагать, что и в наш век компьютерных технологий физиогномика еще найдет своего вдумчивого исследователя и послужит человечеству.

В Цюрихе изучал богословие, путешествовал по Германии.

По возвращении издал сборник стихотворений «Schweizerlieder» (1764), за которым последовал сборник богословского содержания «Aussichten in die Ewigkeit».

С 1768 г. до самой смерти Лафатер занимал должность сначала приходского диакона, а потом пастора в своём родном городе.

В 1796 г. за протест против оккупации Швейцарии французами он был выслан из Цюриха , но через несколько месяцев вернулся.

Лафатер трагически погиб, пытаясь увещевать пьяных французских мародёров; один из них выстрелил в Лафатера, который от этой раны и умер. Перед смертью он простил убийцу, запретил его разыскивать и даже посвятил ему стихотворение: «An den Grenadier N., der mich schoss». Об уважении, окружавшем Лафатера в глазах современников, ярко свидетельствует, между прочим, тон, каким Карамзин , в «Письмах русского путешественника» ), повествует о встрече с Лафатером - Изложение деловой стороны предмета поминутно прерывается у Лафатера разными лирическими отступлениями: он то поучает читателей, то бранит врагов физиономики, то цитирует физиономические наблюдении Иисуса сына Сирахова, Цицерона , Монтеня, Бэкона , Лейбница и т. д., то внезапно предается отчаянию при мысли о непознаваемости существа вещей, причём иллюстрирует свою мысль изображением кающегося царя Давида, ослепленного небесным светом.

Физиономика

Но так как наиболее выразительным «зеркалом души» является у человека голова, то физиономика может ограничиться изучением черепа и лица человека.

Интеллектуальная жизнь человека выражается в строении и очертаниях черепа и лба: моральная и чувственная жизнь - в строении лицевых мускулов, в очертаниях носа и щек; животные качества человека символизируются складом рта и линиями подбородка. Центральный орган лица - глаза, с окружающими их нервами и мускулами.

Лицо человека, таким образом, делится как бы на «этажи», соответственно трем основным элементам, составляющим всякую «душу». Соответственно этим этажам, и физиономика должна распасться на три отдела.

Физиономию Лафатер определяет как известный, постоянно присущий данному субъекту склад лицевых черт и мускулов.

Соответственно этому каждая из трёх основных частей физиономики должна распадаться на два полуотдела: «физиономический» в тесном смысле изучающий данное лицо в состоянии покоя, и «патогномический», изучающий лицо в состоянии волнения; патогномика есть физиономика в движении - то, что можно назвать «динамикой» лица, в противоположность лицевой «статике».

Установив такую теорию, Лафатер, однако, не следует ей на практике и не возвращается к ней в отдельных своих фрагментах, в которых анализирует лица своих современников и великих людей разных времен по их портретам, постоянно ссылаясь на «физиономический такт» или «наблюдательный дар» читателя и ничем не мотивируя тех или иных психологических выводов. В результате получается ряд интересных частностей, очень заманчивых и интересных для «большой публики», но не имеющих никакой научной достоверности.

в лице Сократа есть задатки глупости, сластолюбия, пьянства и зверства, но по лицу видно, что все эти задатки побеждены усилиями воли;

у Брута верхнее глазное веко тонко и «разумно», нижнее округло и «мягко», соответственно двойственности его мужественного и вместе чувствительного характера;

широкое расстояние между глазами и бровями у Декарта указывает на разум, не столько спокойно-познающий, сколько пытливо-стремящийся;

в мягких локонах Рафаэля сквозит выражение простоты и нежности, составляющих сущность его индивидуальности;

гений Гёте в особенности явствует из его носа, который, по Лафатеру, знаменует «продуктивность, вкус и любовь, словом - поэзию»;

изумительный разум Спинозы ясно виден в широком пространстве лба между бровями и корнем носа, и т. д.

Гёте вполне верно определил физиономику Лафатера, как «гениальную эмпирию», то есть научный дилетантизм.

Издания сочинений

Посмертное издание сочинений Лафатера сделано Л. Геснером («L’s nachgelassene Schriften», Цюрих, 1801-1802). Из позднейших изданий распространено: «L.-"s Physionomik im Auszuge» (Цюр., 1860). О Лафатере писали: Bodemann, «L. nach seinem Leben, Leben und Wirken dargestellt» (Гота, 1856); Fr. Muncker, «L. Eine Skizze seines Lebens und Wirkens» (Штуттг. 1883). На русский язык физиономика Лафатера переведена в 1817 г. О физиономике с современной точки зрения см. сочинение Пидерита : «Мимика и физиономика» (перевод частью напечатан в журнале «Артист», 1891, № 13; 1892, № 21; 1893; № 32).

Напишите отзыв о статье "Лафатер, Иоганн Каспар"

Примечания

Ссылки

Отрывок из книги Владимира Леви.
Электронная копия книги
. Электронная копия книги на английском языке.
Чешихин В. Е. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.

Отрывок, характеризующий Лафатер, Иоганн Каспар

Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.

Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.

Иоганн Лафатер
Однажды модный парижский композитор Андре Гретри отправил на бал в знакомый дом трёх своих юных дочерей-погодок. Когда он приехал с опозданием после репетиции, танцы были в полном разгаре. Все присутствующие восхищались скромностью и обаянием юных красавиц. И Гретри, заняв место рядом с женой, тоже стал любоваться девочками. Вдруг сидевший рядом с ним мрачного вида господин обратился к нему с вопросом:
Не знаете ли вы, сударь, этих трёх девиц?
Гретри не захотел сказать, что это его дочери, и довольно сухо ответил:
Мне кажется, они - сёстры.
Я думаю так же, - сказал мрачный господин. - Все восхищены ими. Да, невозможно быть прекраснее и милее… Но слушайте меня внимательно: через три года ни одна из них не будет жива.
«Будь проклят тот час,- вспоминал много лет спустя Гретри в своих мемуарах, - когда я согласился привезти в этот дом моих девочек. Сие странное и страшное предсказание оправдалось: в течение трёх лет лишился я всех дочерей моих…». Так состоялось ужасное знакомство композитора со знаменитым швейцарским писателем, учёным и богословом Иоганном Каспаром Лафатером, автором сенсационного труда «Физиогномические фрагменты».
Имя этого человека теперь почти забыто, так же, как и его физиогномика. Суть этой дисциплины сводилась к утверждению, что человек есть существо одновременно и моральное, и интеллектуальное, и животное. Природа человека выражается в его внешности. А так как наиболее выразительная часть тела - голова, то можно ограничиться изучением одного лица. Интеллектуальная жизнь человека выражена в строении его лба; моральная сторона жизни выражена в строении лицевых мышц, очертании носа и щёк; низменные, животные черты человеческой натуры отражают линии рта и подбородка. Центром лица, то есть его главной частью, считаются глаза вместе с окружающими их нервами и мышцами. Таким образом, лицо делится как бы на этажи, соответственно трём основным элементам человеческой души. И ещё: физиогномика изучает лицо в покое, но не в движении или волнении.
Иоганн Лафатер родился в Цюрихе, изучал там богословие и с 1768 года до самой смерти занимал сначала должность приходского дьякона, а потом и пастора прихода. Всю свою жизнь, начиная с раннего детства, он рисовал портреты. Лица, особенно поразившие его либо красотой, либо уродством, он рисовал помногу раз. У него была феноменальная зрительная память, он мог во всех деталях передать на бумаге лицо любого, кто когда-нибудь хоть единожды позировал ему. Рисуя отдельные части лиц - носы, губы, уши, глаза, подбородки, профили, фасы, силуэты - и снабжая их словесными комментариями, Лафатер мало-помалу поверил в свою способность определять по лицу человека его ум, характер, нравственные качества и даже дальнейшую судьбу. У него была возможность проверять свои предположения на исповедях прихожан. Его альбомы содержат рисунки фрагментов лиц всей его паствы, портреты людей знакомых и незнакомых, выдающихся, великих и самых обыкновенных. Этот огромный материал он положил в основу своего нашумевшего труда «Физиогномические фрагменты», к созданию которого его подтолкнул случай. Однажды в доме приятеля Лафатер, стоя у окна, заметил проходившего по улице господина.
Взгляни-ка, - обратился он к приятелю, - видишь, там идёт тщеславный и завистливый деспот, душе которого, однако, не чужды созерцательность и любовь к Всевышнему. Он бывает добрым и сострадательным, пока снова не увязнет в корысти и мелких дрязгах…
Далее Лафатер дал ещё несколько метких характеристик проходившего господина, так что приятель, наконец, назвал его фамилию - они были знакомы - и спросил, давно ли и Лафатер знает этого человека. Ответ был ошеломляющим: «Впервые вижу».
Не может быть! - вскричал приятель. - Как же ты смог так точно определить его характер?
По повороту головы, - сказал Иоганн Каспар.
Лафатер анализировал лица выдающихся людей разных времён по их портретам, и некоторые его характеристики впечатляли, словно гениальные психологические догадки. Вот некоторые общие заключения: скупцов и сластолюбцев отличает выпяченная нижняя губа; честность и благородство придают привлекательность и гармонию даже некрасивому лицу. А вот характеристики конкретнее: у Фридриха Барбароссы глаза гения, складки же лица выражают досаду человека, не могущего вырваться из-под гнёта мелких обстоятельств; в лице Сократа есть задатки глупости, славолюбия, пьянства, даже зверства, и тем не менее, видно, что всё это побеждено усилиями воли; изумительный ум Спинозы ясно виден в широком пространстве лба между бровями и началом носа.
Но вот что странно: разработав теорию, сам Лафатер не следовал ей на практике. По-видимому, свои суждения о людях, в том числе и предсказания их будущего, он делал, больше подчиняясь интуиции, наитию. Иначе говоря, Лафатер был «в плодотворных отношениях» лишь со своим собственным подсознанием. Поэтому его физиогномику вскоре стали забывать и даже высмеяли как лженауку. В самом деле, она стала бы наукой, если любой учёный мог бы, как и её автор, определять характеры и предсказывать судьбы, основываясь на теоретических закономерностях. Но закономерностей-то не получалось, а были лишь случайные совпадения фактов.
Тем не менее, поклонников у Лафатера оказалось немало, и они объявлялись повсюду. Например, многие писатели и поэты изучали физиогномику из профессиональных соображений: пользуясь приёмами Лафатера, они представляли читателю своих героев так, чтобы внешний облик соответствовал их внутреннему миру.
Ссылаясь на автора физиогномики, М. Ю. Лермонтов характеризует внешность своего любимого героя, Печорина, в романе «Княгиня Лиговская». Диккенсовский Урия Гипп обрисован автором вполне лафатеровскими приёмами: отталкивающая внешность, одежда и манеры говорили о том, что этот персонаж - ханжа и негодяй. Оноре де Бальзак в одной из частей «Человеческой комедии», основываясь на физиогномике Лафатера, даёт портретную характеристику своему герою, некоему Тонсару: «Он скрывал свой истинный характер под личиной глупости… Приплюснутый нос как бы подтверждал поговорку?бог шельму метит?» и т. д.
Итак, последователей Лафатера в писательской среде было множество. Ещё бы, «Физиогномические фрагменты» предоставляли богатейший и беспроигрышный материал для описания выдуманных героев. Им пользовались как поклонники великого физиогномиста, так и те, кто о нём и слыхом не слыхивал. Характеристики внешних примет людей в соответствии с теми или иными особенностями характеров распространялись в разных слоях общества, сделавшись как бы перлами «народной мудрости». И никому не приходило в голову ссылаться на первоисточник, то есть на того, кто подметил и сформулировал эти соответствия. Стало считаться истинным и шаблонным: тонкие губы - у злого человека, толстые - у доброго; чёрный глаз опасен, голубой - прекрасен; подбородок, выдающийся вперёд, - у волевых людей, скошенный - у слабовольных и т. д. и т. п.
Вошёл в историю следующий курьёз. Капитан парусника «Бигль» Р. Фицрой, подбиравший команду для своего корабля, верил в физиогномику Лафатера. Он не сомневался, что по форме носа сможет определить способности человека и, таким образом, выбрать из многих кандидатов на должность натуралиста в готовящемся кругосветном плавании наиболее достойного. Внимательно вглядываясь в лицо одного из кандидатов, капитан засомневался в том, что у человека с подобным носом хватит энергии и решимости выдержать трудности предстоящего путешествия. Но представленные молодым претендентом рекомендации перевесили сомнения: Фицрай взял в экспедицию Чарльза Дарвина и впоследствии признавался, что в данном случае физиогномика могла его подвести…
Долгие годы жизнь цюрихского пастора ничем не омрачалась. Но вот в 1796 году войска Французской республики оккупировали Швейцарию. И Иоганна Лафатера «чёрт дёрнул» выразить в печати и в устных выступлениях горячий и страстный протест. Новые власти немедленно выслали его из родного города. Правда, через несколько месяцев он вернулся, и немалую роль сыграло обаяние его личности. Когда-то он был дружен с Гёте. Великий поэт и учёный оставил привлекательный портрет своего друга: «Его кроткий и глубокий взгляд, его выразительный рот, простой швейцарский диалект, который слышался в его немецкой речи, и многое другое, давали всем, кто обращался к нему, самое приятное душевное успокоение»… И гибель этого человека в 1801 году стала результатом его наивно-идеалистического взгляда на мир. Надо же было ему пуститься в душеспасительные рассуждения с пьяными французскими мародёрами! Негодяи выстрелили в него. Рана оказалась смертельной. Перед смертью Лафатер простил убийц и даже успел сочинить для них стихотворение, нечто вроде отпущения грехов. Провидец многих судеб Лафатер, оказывается, не смог предугадать своей собственной…
Дополнительно:
Если отделить теорию физиономики Л. от всех этих лирических прикрас и наростов, то она сведется к следующим основоначалам. Человек есть существо животное, моральное и интеллектуальное - вожделеющее, чувствующее и мыслящее. Эта природа человека выражается во всей его фигуре; поэтому физиономика в широком смысле слова обнимает всю морфологию человеческого организма, соприкасаясь с хирогномией, подоскопией и т. п. Но так как наиболее выразительным «зеркалом души» является у человека голова, то физиономика может ограничиться изучением черепа и лица человека. Интеллектуальная жизнь человека выражается в строении и очертаниях черепа и лба: моральная и чувственная жизнь- в строении лицевых мускулов, в очертаниях носа и щек; животные качества человека символизируются складом рта и линиями подбородка. Центральный орган лица - глаза, с окружающими их нервами и мускулами. Лицо человека, таким образом, делится как бы на «этажи», соответственно трем основным элементам, составляющим всякую «душу». Соответственно этим этажам, и физиономика должна распасться на три отдела. Физиономию Л. определяет как известный, постоянно присущий данному субъекту склад лицевых черт и мускулов. Соответственно этому каждая из трёх основных частей физиономики должна распадаться на два полуотдела: «физиономический» в тесном смысле изучающий данное лицо в состоянии покоя, и «патогномический», изучающий лицо в состоянии волнения; патогномика есть физиономика в движении - то, что можно назвать «динамикой» лица, в противоположность лицевой «статике». Установив такую теорию, Л., однако, не следует ей на практике и не возвращается к ней в отдельных своих фрагментах, в которых анализирует лица своих современников и великих людей разных времен по их портретам, постоянно ссылаясь на «физиономический такт» или «наблюдательный дар» читателя и ничем не мотивируя тех или иных психологических выводов. В результате получается ряд интересных частностей, очень заманчивых и интересных для «большой публики», но не имеющих никакой научной достоверности.
По Л., у Фридриха В. - глаза гения, складки же лица выражают досаду человека, не могущего вырваться из-под гнета мелких обстоятельств; скупцы и сластолюбцы отличаются одинаково - выпяченной нижней губой; в лице Сократа есть задатки глупости, сластолюбия, пьянства и зверства, но по лицу видно, что все эти задатки побеждены усилиями воли; у Брута верхнее глазное веко тонко и «разумно», нижнее округло и «мягко», соответственно двойственности его мужественного и вместе чувствительного характера; широкое расстояние между глазами и бровями у Декарта указывает на разум, не столько спокойно-познающий, сколько пытливо-стремящийся; в мягких локонах Рафаэля сквозит выражение простоты и нежности, составляющих сущность его индивидуальности; гений Гёте в особенности явствует из его носа, который, по Л., знаменует «продуктивность, вкус и любовь, словом - поэзию»; у Лойолы, бывшего сперва воином и ставшего затем основателем религиозного «ордена», воинственность видна в остром контуре лица и губ, а иезуитство проявляется в «вынюхивающем» носе и в лицемерно полуопущенных глазных веках; изумительный разум Спинозы ясно виден в широком пространстве лба между бровями и корнем носа, и т. д. Эти чисто-беллетристические замечания, перемешанные с соображениями о темпераментах, «национальных» физиономиях и даже о физиономиях зверей, завлекательно-интересны; некоторые из них производят впечатления гениальных психологических догадок; но научной ценности, при отсутствии научного метода наблюдения, они, конечно, иметь не могут. Гёте вполне верно определил физиономику Л., как «гениальную эмпирию», т. е. научный дилетантизм.

Создатель теории «Физиогномики» Иоганн Лафатер (1741-1801) - швейцарский теолог, общественный деятель и писатель. Родился 15 ноября 1741 г. в Цюрихе. Главной заслугой Лафатера является его богато иллюстрированная книга в 4 томах - Физиогномика (Physiognomische Fragmente zur Beförderung der Menschenkenntnis und Menschenliebe, 1775-1778), в которой одна из глав написана Гёте.

В Цюрихе изучал богословие, путешествовал по Германии. По возвращении издал сборник стихотворений «Schweizerlieder» (1764), за которым последовал сборник богословского содержания «Aussichten in die Ewigkeit». С 1768 г. до самой смерти Лафатер занимал должность сначала приходского диакона, а потом пастора в своём родном городе.

В 1796 г. за протест против оккупации Швейцарии французами он был выслан из Цюриха, но

через несколько месяцев вернулся. С 1769 г. он стал собирать материалы для «Физиономики», которая вышла в 1772-78 гг., в Лейпциге и Винтертуре, с массой рисунков лучших по тому времени граверов («Physiognomische Fragmente zur Beförderung der Menschenkenntniss und Menschenliebe»).

В 1775-78 гг. вышло французское издание, в Гааге, ещё более удачное в отношении рисунков. Физиогномика стала главной целью жизни Лафатера, хотя он продолжал заниматься богословскими трудами и проповедями; популярность его, как убежденного и просвещенного пастора, была так велика, что путешествии Лафатера по Европе были рядом триумфов. Обаяние личности Лафатера не могло быть поколеблено остроумными нападками Лихтенберга («Fragment von Schwärzen»), Музеуса («Physiognomische Reisen») и др. на «Физиономику».

Об уважении, окружавшем Лафатера в глазах современников, ярко свидетельствует почтительное описание его встречи с Карамзиным, которое русский историк приводит в своей книге «Письма русского путешественника» (1789).

Теория физиономики Лафатера - положение о том, что человек есть существо животное,

моральное и интеллектуальное - вожделеющее, чувствующее и мыслящее. Эта природа человека выражается во всей его фигуре; поэтому физиономика в широком смысле слова обнимает всю морфологию человеческого организма, соприкасаясь с хирогномией, подоскопией и т. п.

Но так как наиболее выразительным «зеркалом души» является у человека голова, то физиономика может ограничиться изучением черепа и лица человека. Интеллектуальная жизнь человека выражается в строении и очертаниях черепа и лба: моральная и чувственная жизнь - в строении лицевых мускулов, в очертаниях носа и щек; животные качества человека символизируются складом рта и линиями подбородка.

Центральный орган лица - глаза, с окружающими их нервами и мускулами. Лицо человека, таким образом, делится как бы на «этажи», соответственно трем основным элементам, составляющим всякую «душу». Соответственно этим этажам, и физиономика должна распасться на три отдела.

Физиономию Лафатер определяет как известный, постоянно присущий данному субъекту склад лицевых черт и мускулов. Соответственно этому каждая из трёх основных частей физиономики должна распадаться на два полуотдела: «физиономический» в тесном смысле изучающий данное лицо в состоянии покоя, и «патогномический», изучающий лицо в состоянии волнения; патогномика есть физиономика в движении - то, что можно назвать «динамикой» лица, в противоположность лицевой «статике».

В результате получается ряд интересных частностей, очень заманчивых и интересных для

«большой публики», но не имеющих никакой научной достоверности.

широкое расстояние между глазами и бровями у Декарта указывает на разум, не столько спокойно-познающий, сколько пытливо-стремящийся; в мягких локонах Рафаэля сквозит выражение простоты и нежности, составляющих сущность его индивидуальности; гений Гёте в особенности явствует из его носа, который, по Лафатеру, знаменует «продуктивность, вкус и любовь, словом - поэзию»;

у Лойолы, бывшего сперва воином и ставшего затем основателем религиозного «ордена», воинственность видна в остром контуре лица и губ, а иезуитство проявляется в «вынюхивающем» носе и в лицемерно полуопущенных глазных веках; изумительный разум Спинозы ясно виден в широком пространстве лба между бровями и корнем носа, и т. д.

Эти чисто-беллетристические замечания, перемешанные с соображениями о темпераментах, «национальных» физиономиях и даже о физиономиях зверей, завлекательно-интересны; некоторые из них производят впечатления гениальных психологических догадок; но научной ценности, при отсутствии научного метода наблюдения, они, конечно, иметь не могут. Гёте вполне верно определил физиономику Лафатера, как «гениальную эмпирию», т. е. научный дилетантизм.

Источники:

Посмертное издание сочинений Лафатера. Л. Геснером («L’s nachgelassene Schriften», Цюрих, 1801-1802).
«L.-"s Physionomik im Auszuge» (Цюр., 1860).
Bodemann, «L. nach seinem Leben, Leben und Wirken dargestellt» (1856);
Fr. Muncker, «L. Eine Skizze seines Lebens und Wirkens» (Штуттг. 1883).
Лафатер И. «О физиономике с современной точки зрения, СПб, 1817 г.
Пидерит «Мимика и физиономика». Журнал «Артист», 1891, № 13; 1892, № 21; 1893; № 32).